ЧЕТВЕРТАЯ 1 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 10Следующая ⇒

Глава 2

Неделю спустя я вместе со своим другом летела в ма-

леньком самолете в одну из католических миссий в верхнем

течении Ориноко. Там мы должны были встретиться с

остальными членами группы, которые несколькими днями

раньше тронулись в путь на лодке с охотничьим снаря-

жением и запасом продуктов, достаточным для двухнедель-

ного пребывания в джунглях.

Мой друг жаждал показать мне все прелести мутного и

бурного Ориноко. Он отважно и мастерски маневрировал

своим самолетиком. В какой-то момент мы так низко

пролетели над поверхностью воды, что распугали аллигато-

ров, нежившихся под солнышком на песчаной отмели. В

следующее мгновение мы уже были высоко в воздухе над

бескрайним непроходимым лесом. Не успевала я перевести

дух, как он снова пикировал, причем так низко, что мы

могли разглядеть черепах, гревшихся на древесных стволах

у речных берегов.

Меня трясло от тошноты и головокружения, когда мы

наконец приземлились на небольшой площадке рядом с

возделанными полями миссии. Нас радушно встретили

отец Кориолано, священник, возглавлявший миссию,

остальные члены группы, прибывшие днем раньше, и не-

сколько индейцев, которые, возбужденно галдя и толкаясь,

пытались забраться в маленький самолетик.

Отец Кориолано повел нас мимо посевов маиса,

маниоки, банановых и тростниковых плантаций. Это был

тощий, длиннорукий и коротконогий человек. Под тяже-

лыми бровями прятались глубоко сидящие глаза, а все лицо

покрывала густая, давно не стриженная борода. С его чер-

ной сутаной явно не вязалась потрепанная соломенная

шляпа, которую он постоянно сдвигал на затылок, чтобы

дать ветерку подсушить вспотевший лоб.

Пока мы дошли до грубо сколоченного причала из

вбитых в илистый берег свай, к которому была привязана

лодка, одежда влажно облепила мое тело. Здесь мы оста-

новились, и отец Кориолано заговорил о нашем завтраш-

нем отъезде. А меня окружила группа индейских женщин,

не говоривших ни слова, лишь робко мне улыбавшихся. Их

мешковатые платья задирались спереди и обвисали сзади,

так что можно было подумать, что все они беременны.

Среди них была одна старушка, такая маленькая и смор-

щенная, что походила на старого ребенка. Она не улыба-

лась, как другие. В глазах старушки, протянувшей мне

руку, стояла немая мольба. Я испытала какое-то странное

чувство, увидев её полные слез глаза; я не хотела, чтобы

они покатились по её щекам цвета глины. Я подала ей

руку. С довольной улыбкой она повела меня к фруктовым

деревьям, окружавшим длинное одноэтажное здание

миссии.

В тени широкого навеса, как бы продолжавшего

шиферную крышу, сидели на корточках несколько

стариков с эмалированными жестяными кружками в дро-

жащих руках. Все они были в одежде цвета хаки, их лица

наполовину скрывали пропотевшие соломенные шляпы.

Они смеялись и болтали высокими визгливыми голосами,

причмокивая над кофе, щедро сдобренным ромом. На пле-

чах одного из них восседала пара крикливых попугаев с

яркими подрезанными крыльями.

Я не разглядела ни лиц этих людей, ни цвет их кожи.

Говорили они вроде бы по-испански, но я их не понимала.

— Кто эти люди, индейцы? — спросила я старуху, ког-

да та привела меня в комнатушку в дальней части одного

из окружавших миссию домов.

Старушка рассмеялась. Она направила на меня спокой-

ный взгляд глаз, еле видных сквозь узкие щелочки век.

— Это racionales. Тех, кто не индейцы, называют

racionales, — повторила она. — Эти старики здесь уже очень

давно. Они приходили сюда искать золото и алмазы.

— Нашли что-нибудь?

— Многие нашли.

— Почему же они все еще здесь?

— Это те, кто не может вернуться туда, откуда

пришли, — сказала она, положив костлявые руки мне на

плечи.

Меня не удивил этот жест. В ее прикосновении было

столько сердечности и нежности. Я просто подумала, что

она немного не в себе.

— Они потеряли в лесу свои души.

Глаза старухи расширились; они были цвета табачных

листьев.

Не зная, что сказать, я отвела глаза от ее пристального

взгляда и осмотрела комнату. Покрывавшая стены голубая

краска выгорела на солнце и слущивалась от сырости. Воз-

ле узкого окна стояла грубо сколоченная деревянная кро-

вать. Она походила на огромную колыбель, затянутую

противомоскитной сеткой. Чем дольше я на нее смотрела,

тем больше она напоминала клетку, в которую можно

попасть, лишь подняв тяжелый затянутый сеткой колпак.

— Меня зовут Анхелика, — сказала старуха, не сводя

с меня внимательных глаз. — Это все, что ты с собой

привезла? — спросила она, снимая у меня со спины оранже-

вый рюкзак.

В немом изумлении я смотрела, как она достает оттуда

мое белье, пару джинсов и длинную майку.

— Это все, что понадобится мне на две недели, — ска-

зала я, указывая на фотоаппарат и туалетный набор на дне

рюкзака.

Она осторожно вынула фотоаппарат, расстегнула

пластиковую косметичку и вытряхнула ее содержимое на

пол. Там был гребень, маникюрные ножницы, зубная паста

и щетка, флакончик шампуня и кусок мыла. Удивленно

покачав головой, она вывернула рюкзак наизнанку и рас-

сеянным жестом убрала прилипшую ко лбу прядь темных

волос. В глазах ее промелькнуло какое-то смутное вос-

поминание, а лицо сморщилось в улыбке. Она снова

уложила все в рюкзак и, ни слова не говоря, отвела меня

обратно к друзьям.

После того как вся миссия погрузилась в тишину и

мрак, я еще долго не спала, прислушиваясь к незнакомым

ночным звукам, доносившимся через раскрытое окно. Не

знаю, то ли из-за усталости, то ли из-за пронизывающей

всю миссию атмосферы покоя, но в тот вечер, перед тем как

заснуть, я решила не ехать с друзьями в охотничью экс-

педицию. Вместо этого я собралась провести две недели в

миссии. Никто, к счастью, не возражал. Напротив, все, ка-

жется, почувствовали облегчение. Не говоря этого вслух,

кое-кто из моих друзей считал, что человеку, не умеющему

обращаться с ружьем, на охоте делать нечего.

Я завороженно смотрела, как прозрачная синева возду-

ха растворяет ночные тени. По всему небу разливался этот

мягкий оттенок, выявляя очертания ветвей и листвы, ка-

чающейся на ветерке у моего окна. Одинокий крик обезья-

ны-ревуна был последним, что я услышала, прежде чем

провалиться в глубокий сон.

— Стало быть, вы антрополог, — сказал на следующий

день за ланчем отец Кориолано. — Все антропологи, кото-

рых мне доводилось видеть до сих пор, были нагружены

звукозаписывающей и снимающей аппаратурой и еще Бог

весть какой всячиной. — Он предложил мне еще порцию

запеченной рыбы и кукурузы в тесте. — Вас интересуют

индейцы?

Я объяснила ему, чем занималась в Барловенто, упомя-

нув и те трудности, с которыми столкнулась при получении

данных.

— Пока я здесь, я хотела бы увидеть несколько сеансов

исцеления.

— Боюсь, что здесь вы вряд ли что-нибудь такое

увидите, — сказал отец Кориолано, выбирая застрявшие в

бороде крошки маниоковой лепешки. — У нас тут хорошо

оборудованный диспансер. Индейцы издалека приводят сю-

да больных. Но я, возможно, смогу устроить вам посещение

какой-нибудь деревни поблизости, где вы могли бы

повидать шамана.

— Если такое возможно, я была бы вам очень призна-

тельна, — сказала я. — Не могу сказать, что я приехала

сюда заниматься работой в поле, но увидеть шамана было

бы интересно.

— Не очень-то вы похожи на антрополога. — Густые

брови отца Кориолано поднялись и сдвинулись. — Конечно,

большинство тех, кого я встречал, были мужчины, но было

и несколько женщин. — Он почесал голову. — Вы как-то

не соответствуете моему представлению о женщине-антро-

пологе.

— Не можем же мы все быть похожими друг на дру-

га, — легким тоном сказала я, подумывая, кого это он мог

встретить.

— Пожалуй, верно, — сказал он застенчиво. — Я про-

сто хочу сказать, что на вид вы не совсем взрослая. Сегодня

утром после того, как уехали ваши друзья, разные люди

спрашивали меня, почему они оставили ребенка у меня.

Ere) глаза живо засветились, когда он стал подт-

рунивать над индейцами, ожидающими, что взрослый бе-

лый непременно должен превосходить их ростом.

— Особенно когда у них светлые волосы и голубые гла-

за, — сказал он. — Считается, что они-то должны быть на-

стоящими великанами.

В эту ночь в моей затянутой сеткой колыбели мне

привиделся жуткий кошмар. Мне приснилось, будто ее

крышка намертво прибита гвоздями. Все мои попытки вы-

рваться на свободу разбивались о плотно пригнанную

крышку. Меня охватила паника. Я закричала и стала

трясти раму, пока вся эта хитроумная конструкция не

опрокинулась вверх дном. Все еще в полусне я лежала на

полу, голова моя покоилась на обвисшей груди старухи.

Какое-то время я не могла вспомнить, где я. Детский страх

заставил меня теснее прижаться к старой индеанке, я зна-

ла, что здесь я в безопасности.

Старуха растирала мне макушку и нашептывала на

ухо непонятные слова, пока я окончательно не проснулась.

Уверенность и покой вернулись ко мне от ее прикосновения

и непривычного гнусавого голоса. Это чувство не поддава-

лось разумному объяснению, но было в ней нечто такое, что

заставляло меня прижиматься к ней. Она отвела меня в

свою комнатушку за кухней. Я улеглась рядом с ней в

привязанном к двум столбам тяжелом гамаке. Чувствуя

оберегающее присутствие этой странной старой женщины,

я без всякого страха закрыла глаза. Слабое биение ее сердца

и капли воды, просачивающейся сквозь глиняный жбан,

увели меня в сон.

— Тебе намного лучше будет спать здесь, — сказала на

другое утро старуха, подвешивая мой хлопчатобумажный

гамак рядом со своим.

С того дня Анхелика не отходила от меня ни на шаг.

Большую часть времени мы проводили у реки, болтая и

купаясь у самого берега, где красно-серый песок напоминал

золу, смешанную с кровью. В полном умиротворении я ча-

сами наблюдала за тем, как индеанки стирают одежду, и

слушала рассказы Анхелики о былых временах. Словно

бредущие по небу облака, ее слова сливались с образами

женщин, полощущих белье и раскладывающих его на кам-

нях для просушки.

В отличие от большинства индейцев в миссии,

Анхелика не принадлежала к племени Макиритаре. Совсем

молоденькой ее выдали за мужчину из этого племени. Она

любила повторять, что он хорошо с ней обращался. Она бы-

стро усвоила их обычаи, которые не особенно отличались от

обычаев ее народа. А еще она побывала в городе. Она так и

не сказала мне, в каком именно. Не сказала она и своего

индейского имени, которого, согласно обычаям ее народа,

нельзя было произносить вслух.

Стоило ей заговорить о прошлом, как ее голос обретал

непривычное для моих ушей звучание. Она начинала гну-

савить и часто переходила с испанского языка на родной,

путая место и время событий. Нередко она останавливалась

посреди фразы; лишь несколько часов спустя, а то и на

другой день она возобновляла разговор с того самого места,

на котором остановилась, словно беседа в такой манере бы-

ла самым обычным делом на свете.

— Я отведу тебя к моему народу, — сказала Анхелика

как-то после полудня, взглянув на меня с мимолетной

улыбкой. Я почувствовала, что она готова сказать больше,

и подумала, не знает ли она, что отец Кориолано дого-

ворился с мистером Бартом, чтобы тот взял меня с собой в

ближайшую деревню Макиритаре.

Мистер Барт был американским старателем, который

больше двадцати лет провел в венесуэльских джунглях. Он

жил ниже по течению с женой-индеанкой и по вечерам ча-

стенько по собственной инициативе захаживал в миссию на

ужин. Хотя желания возвращаться в Штаты у него не бы-

ло, он с огромным удовольствием слушал рассказы о них.

— Я отведу тебя к моему народу, — повторила Анхе-

лика. — Туда много дней пути. Милагрос поведет нас через

джунгли.

— Кто такой Милагрос?

— Индеец, как и я. Он хорошо говорит по-испански. —

Анхелика с явным ликованием потерла руки. — Он должен

был быть проводником у твоих друзей, но решил остаться.

Теперь я знаю, почему.

В голосе Анхелики была странная глубина; глаза ее

блестели, и снова, как в день приезда, мне показалось, что

она немного не в себе.

— Он с самого начала знал, что понадобится нам как

проводник, — сказала старуха.

Веки ее опустились, словно у нее не осталось больше

сил поднять их. Внезапно, будто испугавшись что уснет,

она широко раскрыла глаза.

— И неважно, что ты мне сейчас скажешь. Я знаю, что

ты пойдешь со мной.

Эту ночь я лежала в гамаке, не в силах заснуть. По

дыханию Анхелики я знала, что она спит. А я молилась,

чтоб она не забыла о своем предложении взять меня с собой

в джунгли. В голове у меня вертелись слова доньи Мерседес:

«К тому времени, как ты вернешься, твои записи тебе уже

не понадобятся». Может, у индейцев я проведу кое-какую

полевую работу. При этой мысли мне стало весело.

Магнитофона я с собой не взяла; не было у меня ни бумаги,

ни карандашей — только маленький блокнот и шариковая

ручка. Я привезла фотоаппарат, но к нему было лишь три

кассеты с пленкой.

Я беспокойно завертелась в гамаке. Нет, у меня не было

ни малейшего намерения отправляться в джунгли со стару-

хой, которую я считала немного сумасшедшей, и индейцем,

которого никогда в жизни не видела. И все же в этом пере-

ходе через джунгли был такой соблазн. Я без труда могла

бы устроить себе небольшой отпуск. Никакие сроки меня не

поджимали, никто меня не ждал. Друзьям я могла бы

оставить письмо с объяснением своего внезапного решения.

Да их это и не особенно встревожит. Чем больше я об этом

думала, тем сильнее меня интриговала эта затея. Отец

Кориолано, разумеется, снабдит меня достаточным количе-

ством бумаги и карандашей. И, возможно, донья Мерседес

была права. Старые записи о практике целительства могут

оказаться ненужными, когда — и если, — закралась злове-

щая мысль, — я вернусь из этого путешествия.

Я выбралась из гамака и посмотрела на спящую тще-

душную старуху. Словно почувствовав мой взгляд, ее веки

затрепетали, губы зашевелились:

— Я не умру здесь, а умру среди моего народа. Мое тело

сожгут, а мой пепел останется с ними.

Глаза ее медленно раскрылись; они были тусклы, зату-

манены сном и ничего не выражали, но в ее голосе я

уловила глубокую печаль. Я прикоснулась к ее впалым ще-

кам. Она улыбнулась мне, но мысли ее были где-то далеко.

Я проснулась, ощутив на себе чей-то взгляд. Анхелика

сказала, что ждала, пока я проснусь. Она жестом

пригласила меня взглянуть на лубяной коробок величиной

с дамскую сумочку, стоявший рядом с ней. Она подняла

плотно пригнанную крышку и с большим удовольствием

принялась показывать мне каждый предмет, всякий раз

взрываясь бурей радостных и удивленных восклицаний,

словно видела их впервые в жизни. Там было зеркальце,

гребешок, бусы из искусственного жемчуга, несколько пус-

тых баночек из-под крема «Пондс», губная помада, пара

ржавых ножниц, вылинявшая блузка и юбка.

— А это что, по-твоему, такое? — спросила она, пряча

что-то за спиной.

Я созналась в своем невежестве, и она рассмеялась:

— Это моя книжка для письма. — Она открыла блок-

нот с пожелтевшими от времени страницами. На каждой

странице виднелись ряды корявых букв. — Смотри. — До-

став из коробка карандашный огрызок, она стала выводить

печатными буквами свое имя. — Я научилась этому в дру-

гой миссии. Намного большей, чем эта. Там еще была шко-

ла. Это было много лет назад, но я не забыла, чему там

научилась. — Она снова и снова писала свое имя на поб-

лекших страницах. — Тебе нравится?

— Очень. — Я зачарованно смотрела, как эта старая

женщина сидит на корточках, сильно наклонись вперед и

почти касаясь головой лежащего на земляном полу блокно-

та. Умудряясь сохранять равновесие в такой позе, она про-

должала старательно выписывать буквы своего имени.

Внезапно закрыв блокнот, она выпрямилась.

— Я побывала в городе, — сказала она, глядя куда-то в

окно. — В городе полно людей и все на одно лицо. Сначала

мне это нравилось, но потом я быстро устала. Слишком за

многим надо было уследить. Да еще столько шума. Го-

ворили не только люди, но и вещи. — Она помолчала, на-

хмурившись и изо всех сил стараясь сосредоточиться; все

морщины на ее лице обрисовались резче. Наконец она ска-

зала: — Город мне совсем не понравился.

Я спросила, в каком городе она была и в какой миссии

выучилась писать свое имя. Она посмотрела на меня так,

словно не расслышала вопросов, и продолжала свой рас-

сказ. Как и раньше, она начала путать место и время со-

бытий, временами сбиваясь на родной язык. То и дело она

смеялась, повторяя одно и то же: — Я не отправлюсь на

небеса отца Кориолано.

— Ты всерьез собираешься идти к своему народу? —

спросила я. — А ты не думаешь, что двум женщинам опас-

но отправляться в лес? Ты хоть знаешь дорогу?

— Конечно, знаю, — сказала она, резко выходя из со-

стояния, близкого к трансу. — Старухе бояться нечего.

— Но я-то не старуха.

Она погладила меня по волосам.

— Ты не старуха, но у тебя волосы цвета пальмовых

волокон и глаза цвета неба. Ты тоже будешь в безопасности.

— Я уверена, что мы заблудимся, — тихо сказала я. —

Ты даже не помнишь, как давно ты в последний раз видела

свой народ. Ты сама мне говорила, что они все дальше ухо-

дят в лес.

— С нами идет Милагрос, — убежденно заявила

Анхелика. — Он хорошо знает лес. Он знает обо всех людях,

какие живут в джунглях. — Анхелика начала укладывать

свои пожитки в лубяной коробок. — Пойду-ка я поищу его,

чтобы мы смогли тронуться в путь как можно скорее. Тебе

надо будет дать ему что-нибудь.

— У меня нет ничего такого, что ему бы хотелось, —

сказала я. — Может, я договорюсь с друзьями, чтобы они

оставили привезенные с собой мачете в миссии для Милагроса.

— Отдай ему свой фотоаппарат, — предложила

Анхелика. — Я знаю, что он хочет иметь фотоаппарат не

меньше, чем еще одно мачете.

— А он знает, как пользоваться фотоаппаратом?

— Не знаю. — Она хихикнула, прикрыв рот ладонью. —

Он мне как-то сказал, что хочет делать снимки белых лю-

дей, которые приезжают в миссию поглазеть на индейцев.

Я отнюдь не жаждала расставаться с фотоаппаратом.

Он был хороший и очень дорогой. Я пожалела, что не взяла

с собой другого, подешевле. — Я отдам ему фотоаппарат, —

сказала я в надежде, что когда объясню Милагросу, как

сложно им пользоваться, он сам выберет мачете.

— Чем меньше нести, тем лучше, — сказала

Анхелика, со стуком захлопывая крышку коробка. — Все

это я отдам какой-нибудь здешней женщине. Мне оно боль-

ше не понадобится. Когда идешь с пустыми руками, нико-

му от тебя ничего не нужно.

— Я хотела бы взять гамак, который ты мне дала, —

пошутила я.

— А что, неплохая мысль, — посмотрела на меня

Анхелика и кивнула. — Ты беспокойно спишь и, наверное,

не сможешь спать в гамаках из лыка, как мой народ. —

Взяв коробок, она собралась уходить из комнаты. — Я вер-

нусь, когда разыщу Милагроса.

Допивая свой кофе, отец Кориолано смотрел на меня

так, словно впервые видел. Опершись о стул, он с большим

усилием поднялся с места. Он глядел на меня в полной рас-

терянности, не говоря ни слова. Это было молчание старого

человека. Увидев, как он провел по лицу негнущимися

скрюченными пальцами, я впервые осознала, какой он, в

сущности, хилый старик.

— Вы с ума сошли, собираясь идти в джунгли с

Анхеликой, — сказал он наконец. — Она очень стара; да-

леко она не зайдет. Пеший переход по лесу — это вам не

экскурсия.

— С нами пойдет Милагрос.

Глубоко задумавшись, отец Кориолано отвернулся к

окну, то и дело дергая себя за бороду. — Милагрос отказал-

ся идти с вашими друзьями. Не сомневаюсь, что он и

Анхелику откажется вести в джунгли.

— Он пойдет. — Моя уверенность была совершенно не-

объяснимой. Она полностью противоречила всякому здра-

вому смыслу.

— Странный он человек, хотя и вполне надежный, —

задумчиво сказал отец Кориолано. — Он был проводником

в разных экспедициях. И все же... — Отец Кориолано снова

сел и, наклонившись ко мне, продолжал: — Вы не готовы

идти в джунгли. Вы даже не представляете, с какими труд-

ностями и опасностями связано такое предприятие. У вас

даже обуви подходящей нет.

— Разные люди, побывавшие в джунглях, говорили

мне, что для этого нет ничего лучше теннисных туфель.

Они, не сжимаясь, быстро высыхают на ногах, и от них не

бывает волдырей.

Отец Кориолано пропустил мое замечание мимо ушей.

— Почему вы так хотите идти? — спросил он раздра-

женно. — Мистер Барт отведет вас на встречу с шаманом

Макиритаре; вы увидите сеанс исцеления, и вам не надо

будет так далеко ходить.

—Я ив самом деле не знаю, почему хочу туда идти, —

беспомощно сказала я, посмотрев на него. — Возможно, я

хочу увидеть нечто большее, чем сеанс исцеления. Собствен-

но, я хотела попросить вас дать мне бумагу и карандаши.

— А как же ваши друзья? Что я им скажу? Что вы

просто взяли и исчезли вместе с выжившей из ума стару-

хой? — спрашивал он, наливая себе еще кофе. — Я здесь

вот уже тридцать лет и ни разу не слышал о таком нелепом

плане.

Время сиесты уже прошло, но в миссии все еще царила

тишина, когда я растянулась в своем гамаке в тени густо

сплетенных ветвей и зубчатых листьев двух деревьев pomarosa.

Вдалеке я увидела высокую фигуру мистера Барта,

направлявшегося к миссии. Странно, подумала я, ведь он

обычно приходил по вечерам. А потом я догадалась, зачем

он пришел.

Он присел на корточки у ступенек, ведущих на веранду

неподалеку от места, где я лежала, и закурил одну из

привезенных моими друзьями сигарет.

Мистеру Барту, похоже, было не по себе. Он встал и

прошелся туда-сюда, словно часовой на посту. Я совсем бы-

ло собралась его позвать, когда он заговорил сам с собой,

выдыхая слова с дымом. Он почесал белую щетину на под-

бородке, поскреб один ботинок о другой, чтобы счистить

налипшую грязь, будто пытался избавиться от не дававших

ему покоя мыслей.

— Вы пришли рассказать мне об алмазах, которые

нашли в Гран-Сабана? — спросила я вместо приветствия,

надеясь развеять меланхолическое выражение в его добро-

душных карих глазах.

Он затянулся сигаретой и выпустил дым через нос ко-

роткими клубами. Выплюнув несколько табачных крошек,

прилипших к кончику языка, он спросил:

— Почему вы хотите идти с Анхеликой в лес?

— Я уже говорила отцу Кориолано, что не знаю.

Мистер Барт тихо повторил мои слова, но уже с воп-

росительной интонацией. Закурив очередную сигарету, он

медленно выпустил дым, глядя, как его завитки постепен-

но тают в прозрачном воздухе.

— Идемте-ка пройдемся, — предложил он.

Мы не спеша шли по берегу реки, где огромные переп-

летенные корни выползали из земли, словно изваяния из

дерева и ила. Теплая липкая влажность очень скоро

пропитала всю мою кожу. Из-под толстого слоя веток и

листьев мистер Барт вытащил каноэ, столкнул его в воду и

жестом велел мне сесть в него. Он направил лодку прямо

через реку, держа курс на небольшую заводь на левом бере-

гу, которая давала некоторую защиту от мощного течения.

Точными сильными движениями он направлял каноэ

против течения, пока мы не добрались до узкого притока.

Бамбуковые заросли уступили место мрачной густой

растительности, бесконечной стене деревьев, тесно стол-

пившихся у самого берега. Корневища и ветви нависали

над водой; по деревьям ползли лианы, словно змеи обвива-

ясь вокруг стволов, стремясь сокрушить их в смертельной

хватке.

— Ага, вот она, — сказал мистер Барт, указав на прос-

вет в этой, казалось бы, непроницаемой стене.

Мы протащили лодку по болотистому берегу и надежно

привязали к стволу дерева. Солнце едва пробивалось сквозь

густую листву; чем дальше я шла сквозь заросли следом за

мистером Бартом, тем больше все краски сливались в проз-

рачную зелень. Лианы и ветки цеплялись за меня как

живые. Жара здесь уже не была такой сильной, но из-за

липкой влажности одежда пристала ко мне, как слизь.

Вскоре лицо мое покрылось слоем растительной трухи и

паутины, от которой шел запах разложения.

— Это и есть тропа? — недоверчиво спросила я, чуть не

вступив в лужу зеленоватой воды. Ее поверхность кишела

сотнями насекомых, беспокойно суетящихся в мутной

жиже. Куда-то улетели вспугнутые птицы, и в этой сплош-

ной зелени я не смогла различить ни их цвета, ни

величины, а только услышала их возмущенные крики в

знак протеста против нашего вторжения. Я поняла, что

мистер Барт старается напугать меня. Мысль о том, что он,

возможно, ведет меня в другую католическую миссию, тоже

приходила мне в голову. — Это и есть тропа? — спросила я

еще раз.

Мистер Барт резко остановился перед деревом, таким

высоким, что его верхние ветви, казалось, задевали небо.

Ползучие растения тянулись вверх, обвиваясь вокруг ство-

ла и веток.

— Я собирался преподать вам урок и напугать до

полусмерти, — мрачно сказал мистер Барт. — Но все, что я

готовился вам сказать, сейчас прозвучало бы глупо. Так что

передохнем немного и пойдем обратно.

Мистер Барт позволил лодке плыть по течению, берясь

за весло лишь тогда, когда ее заносило слишком близко к

берегу.

— Джунгли — это мир, который невозможно себе пред-

ставить, — сказал он. —Яне могу вам его описать, хотя так

часто испытывал его на своей шкуре. Это дело личное. Опыт

каждого человека уникален и не похож на другие.

Вместо того чтобы вернуться в миссию, мистер Барт

пригласил меня к себе домой. Это была большая круглая

хижина с конической крышей из пальмовых листьев.

Внутри было довольно темно; свет попадал внутрь только

через небольшой вход и прямоугольное окно в крыше с лю-

ком из пальмовых листьев, который открывался с

помощью блока из сыромятной кожи. Посреди хижины

висели два гамака. Вдоль побеленных стен стояли корзины,

полные книг и журналов; над ними висели калабаши, ку-

хонная утварь, мачете и ружье.

С одного из гамаков поднялась нагая молодая женщи-

на. Она была высока ростом, полногруда, с широкими бед-

рами, но лицо ее было лицом ребенка, круглым и гладким,

с раскосыми темными глазами. Улыбнувшись, она потяну-

лась за платьем, висевшим у плетеного опахала для разду-

вания огня.

— Кофе? — спросила она по-испански, усаживаясь у

очага на земляной пол, уставленный алюминиевыми каст-

рюлями и сковородками.

— Вы хорошо знаете Милагроса? — спросила я у мисте-

ра Барта после того, как он познакомил меня со своей же-

ной, и все мы расселись в гамаках, причем мы с молодой

женщиной сели вдвоем в один гамак.

— Трудно сказать, — ответил он, берясь за стоящую на

полу кружку с кофе. — Он приходит и уходит; он как река.

Он никогда не останавливается и, похоже, никогда не отды-

хает. Как далеко Милагрос уходит, как долго он там оста-

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒