Дмитрий Ольгердович, князь брянский 8 страница

Глава 14. Битва на Ворскле

Ветер доносит звон мечей, ржание коней, предсмертные крики воинов…
Великий князь Литвы Ольгерд в злачёных доспехах, на белом коне, в окружении самых верных витязей наблюдает за ходом битвы с высокого холма.
Там, внизу, у самой реки с чудным названием Синие Воды, бьются русичи и литовцы с татарами. Старший сын Ольгерда Андрей ведёт в бой главные силы. Он не прячется за спины рядовых воинов, нет, сам рубится с ордынцами, падают враги под ноги его коня…
Другой сын, Дмитрий, хочет туда, в самую гущу сражения, желание всадника передаётся коню, он перебирает ногами, не может смирно стоять на месте, – но держит строгий отец младшего сына возле себя, не даёт возможности показать свою удаль и отвагу.
Вот конная татарская сотня вырвалась на простор и поскакала к шатру великого князя.
– Дмитрий! – крикнул отец, мечом указывая на приближающегося врага.
Приказ ясен: он, сын Ольгерда, должен пресечь этот дерзкий прорыв врага.
Крепко сжимая в правой руке копьё, помчался прямо на татарского сотника. Знает, – его верные воины рядом с ним, оглядываться и проверять не надо, он слышит топот их коней.
Пал ордынец, не сумев отразить удар, а вот уж второй заносит меч над сыном великого князя… Успевает Дмитрий: прикрылся щитом, выхватив из ножен меч, убивает и второго.
Но что это? Врагов всё больше, больше, конь падает, придавив Дмитрию правую ногу, падают на него живые и мёртвые ордынцы. Дышать невозможно, боль в груди… Где ты, отец? Почему не спешишь на помощь своему сыну?

– Княже, проснись, проснись, ты своим стоном испугаешь всех, –Тряс за руку Дмитрия его старый верный слуга Прокоп.
– Я не сплю уже… Помоги сесть.
Сильный, жилистый слуга с лёгкостью поднял грузное тело князя.
– Вот, выпей, – сунул в руку Дмитрия чашу с холодной водой.
Тот мигом осушил её.
– Опять вороги снились? – участливо спросил Прокоп.
– Угадал. Сражение при Синих Водах… Только в конце всё не так, как на самом деле было. Отца-то я тогда выручил, а во сне…
– Не верь снам, княже, они врут всё. Да и река здесь иная – Ворскла, не Синие Воды.
Дмитрий согласился:
– Знаю, что врут, ведь снилась битва, что наяву была, мы в ней победили, и я, как видишь, жив остался… Во сне – иначе, дурь какая-то.
Князь вытер со лба пот, отдышался немного и спросил слугу:
– До рассвета далеко ещё?
– Не более часа.
– Помоги одеться, пойду к Андрею, как было условлено. Со мной будешь, готовь коней.

Пять лет назад Витовт, Скиргайло Ольгердович и Владимир Ольгердович поручились за Андрея перед Польским королём Владиславом. Андрей был прощён, вновь теперь был полоцким князем. Братья служили великому князю литовскому Витовту.
Когда в полном вооружении Дмитрий подошёл к шатру брата, стража не хотела пускать его внутрь, закрыла собою проход. Один из стражников пояснил:
– Спит князь…
– Вы что, черти окаянные, не признали меня? А ну, прочь с дороги! У меня с братом уговор был!
Откинулась завеса шатра, показался сам Андрей:
– Тише вы, весь лагерь всполошите… Сейчас я, Дмитрий, обожди немного…
«Мог бы и в шатёр пустить, старший он только по возрасту, не по чину», – с обидой подумал Дмитрий.
Прошло некоторое время, вновь приоткрылась завеса шатра, и из него выбежали две девицы. Они были с головой закутаны в длинные просторные накидки, но Дмитрий узнал их: это были две северянки, шесть дней назад освобождённые из татарской неволи небольшим полоцким дозором. Потом из шатра вышел сам Андрей, направляясь к своему оседланному коню.
Старший брат лишь мельком взглянул на младшего. Взял у слуги колчан со стрелами, закрепил его у себя за спиной, вдел левую ногу в стремя и легко, как двадцатилетний юноша, не вскочил, а вспорхнул на коня.
Дмитрий позавидовал удали старшего брата: «Восьмой десяток идёт Андрею, а не дашь ему и шестидесяти… Может, уступит в поединке сорокалетнему, но сразу и не определить, какая в нём таится сила…»
Слуги «за глаза», как и раньше, сравнивали старшего сына Ольгерда с поджарым волком, а младшего – с бурым медведем.
Андрей, беря в руки лук, усмехнулся:
– Брате, вижу, ты и мечом препоясался, а где же конь твой? Иль пешим в разведку от самого лагеря отправишься?
Тут из-за густого кустарника показался Прокоп с двумя конями: для себя и хозяина.
– Надо было на коне в шатёр твой въехать, – нашёлся Дмитрий, на колкость ответил колкостью.
Вскочил в седло. И не получилось сделать это так же легко, как у старшего брата. Небольшую заминку заметили все, кто стоял у шатра; понял смущение воинов Дмитрий, ибо одни отвернулись вдруг, пряча улыбку, другие опустили глаза. Лишь Прокоп смотрел прямо в глаза Дмитрию, улыбался добродушно, словно ободряя перед предстоящей проверкой ближних и дальних дозоров.
«Как брату удаётся эта ловкость и сила при таком уродстве? Горб не мешает ему? Столько лет носит его! А если бы померяться силой – кто сильнее из нас двоих оказался бы? Я же моложе его! »
С такими мыслями Дмитрий тихонько пустил своего коня вслед удаляющемуся в темноту Андрею.

Лесная тропинка вела на восток, где уже треть небосвода отобрала у ночи утренняя заря. Дмитрий взглянул на тёмное небо прямо над собой. Отметил: звёзд стало меньше, многочисленные маленькие будто растворились в серой пелене. Скоро погаснут и остальные, останутся лишь две самые крупные, которым встречать солнце.
Тропинка всё круче и круче спускалась к реке. Справа, меж желтеющих берёзовых ветвей, мелькнула водная гладь Ворсклы.
…Уже два дня две рати стояли напротив друг друга: левый берег – низменный и тёмный, поросший сосной, елью и ольхой, занял золотоордынский царь Темир-Кутлуй, правый – гористый, овражистый, – великий князь литовский Витовт. Литве удалось собрать на эту битву небывалую силу: на её стороне были, кроме л; твинов и руси, и польские отряды, ведомые краковским воеводой Спытком Мельштынским, и молдавские князья, под руководством своего господаря Стефана Мушата, немецкие отряды, татарские под началом изгнанного из Орды Тохтамыша… А вооружение! Пищали, пушки, самострелы…
И всё же, как говорят, кошки скреблись на душе и у Дмитрия, и у Андрея, ибо стоять два дня без движения – примета плохая. Новых отрядов Витовт не ждал, а хитрый царь Темир-Кутлуй, похоже, тянул время: завёл переговоры с великим литовским князем. Его послы лишь выражали показной испуг, готовность уступить без боя поле битвы.
– Не губи нас, всё выполним, всё исполним, будем в твоём подчинении, только оставь нам прежнего царя – Темир-Кутлуя! – молили татарские послы Витовта, чему были свидетелями и Андрей, и Дмитрий.
Витовта, похоже, занимали другие мысли: как оставить властелином Орды Темир-Кутлуя, если царский трон обещал Тохтамышу?
Он выставил следующее условие: чтобы знак Витовта был напечатан на монетах ордынских. Думал: возмутятся татары, сражение начнут, но ошибся. Ордынский царь просил время обдумать литовские условия мира. Просил три дня. А чтобы царю спокойно было думать, направили татары в стан Витовта волов и овец неисчислимое множество. Уговаривал Темир-Кутлуй соперника: «Ешьте, ни в чём себе не отказывайте, только дайте время подумать! Ведь надо как-то ордынских воевод уговорить ввести новые монеты, без боя признать себя побеждёнными, и чтобы бунта не было…»
Подумать ли хотел ордынский владыка? Или дождаться подхода новых сил?
Наступило утро третьего дня стояния на Ворскле. Сегодняшний день, третий, всё и прояснит.

Небо светлело, на востоке уже вовсю разлилась розовая заря, когда Ольгердовичи въехали в пойменные ракитовые заросли. От густых ивовых, калиновых ветвей повеяло прохладой, сыростью, даже, казалось, опять потемнело.
До ближней стражи-заставы оставалось саженей сто, не более, когда в кустах Дмитрий увидел монаха с длинным посохом. Грозный взгляд больших серых глаз отшельника словно проникал в глубины души, предупреждая о чём-то. Дмитрий узнал его. И от этого ему стало жутко: то был Сергий, настоятель Троицкого монастыря под Москвой, умерший несколько лет назад.
– Не может быть… – довольно громко проговорил Дмитрий.
Перекрестился, подъехал ближе к монаху. Видение оказалось большим старым гнилым пнём. Вздохнул облегчённо, вновь перекрестился.
– Что ты? – Андрей обратил внимание на необычное поведение брата, забеспокоился.
– Так… Почудилось… А помнишь, что Дмитрий Иванович, великий князь московский, – царство ему небесное, – обещал князьям и боярам ещё до начала битвы на поле Куликовом?
– Не припомню… Разве обещал чего?
– То-то и оно, что, кроме свободы, ничего не обещал. А Витовт нынче уже и Орду Тохтамышу пророчит, и господарю молдавскому земли обещал, и тевтонцам Мазовию посулил (Мазовия – северо-восточные земли Польского королевства. – Прим. А. Р. ). Тохтамышу прямо сказал: «Будешь царём в Орде – мне ярлык на Москву дашь, будет тебе каждый год с Москвы богатая дань! » Ещё до битвы всё решил Витовт, как заносчив и самоуверен! И главное, вспомни: не ждал Дмитрий у Дона три дня, послушал нас, сразу перешёл реку. А мы тут ныне встали у Ворсклы, и стоим, словно ногами в землю вросли… Ждал бы Дмитрий тогда у Дона – дождался бы Ягайла, братца нашего младшенького, спешившего на помощь ордынскому Мамаю. Кого ныне дождётся царь татарский? Какой подмоги?
– Типун тебе на язык! – бросил Андрей. Подъехав вплотную к Дмитрию, вполголоса, чтобы его не слышали слуги, продолжил. – Витовт – воин бывалый, ты должен это знать. Уж совсем было Ягайло расправился с ним, а, вишь, как дело повернулось: король Владислав – сверху, великий князь Литвы Витовт – под ним, а мы с тобой под Витовтом ходим… Потом: что надо делать в одном сражении, в другом может только навредить. И это ты знаешь. А что в предстоящей битве нам будет тяжелее, чем в сражении на Дону, так то само собою… мы не моложе стали, седые волосы не спрячешь.
Дмитрий вспомнил о двух девушках, выбежавших из Андреева шатра. Вслух же сказал:
– Мы с тобой здесь не для того, чтобы мечом размахивать.
Андрей удивлённо поднял брови, затем с издёвкой спросил:
– Ты его как украшение носишь?
– Вот наше оружие с тобой, – Дмитрий указал на свою голову. – И если этим оружием враг победит нас, мечи будут бесполезны. Вышли на битву – биться надо, а не радоваться тому, что татарский царь нам свой скот на убой пригнал! Неужели Витовт не видит, что неспроста это!
– Ладно, мудрец с берегов Десны, поехали, нам своё дело надо делать… Да зорче будь, очередной куст за заставу не прими, – тихо проговорил Андрей и повёл разведчиков к месту, где хоронился ближний дозор. Нахмурился полоцкий князь, было видно, что слова младшего брата сильно задели его, впрочем, он и сам вчера задумывался над ошибками великого князя...

***

На заставе всё было спокойно. Обрадовала бдительность старшего, боярина Орешни, первым заметившим приближение проверяющих. Боярин сам вызвался проводить князей на дальнюю заставу, расположившуюся на маленьком, заросшем калиновыми кустами, островке. Этот островок был намного ближе к правому, литовскому берегу, но своим длинным носом-косой далеко вдавался в левый, татарский берег.
Коней Орешня попросил оставить на берегу, на остров идти пешими.
– Иначе заметят с того берега, вон там у них дозорный сидит, – сказал он и показал на высокую старую иву на противоположном берегу.
Князья спешились, по мелководью, где вода не доходила до колен, осторожно, не поднимая волн, перешли на остров. В середине островка, за вывороченным корневищем поваленной ивы, прятались дозорные.
– Как тут у вас? – тихонько обратился к ним Андрей.
– Худо. Да вы сами слышите.
С того берега доносились слабые радостные возгласы и выкрики воинов, постоянный гул, ржание коней. Старший брат возмущенно посмотрел на младшего:
– Ну что, накаркал?
Тот в ответ:
– Кто бы мог подумать…
Андрей спросил дозорных (это были его люди):
– А пленника не пробовали взять?
– Вот-вот уж должен возвернуться удалец…
Раздался слабый плеск воды.
– Кажись, вертается, – дозорные подползли к самой воде и помогли скрыться в кустарнике отважному русскому воину, взявшему в плен врага.
Татарский дозорный, что сидел на другом берегу на большой иве, был так заинтересован прибытием пополнения, что не обратил внимания на большую корягу, приплывшую к острову. За ней и сумел спрятаться смелый разведчик.

Пленника доставили к Витовту. Татарин рассказал на ломаном русском языке (потом повторил на своём), что к царскому лагерю подошёл великий князь ордынский Едигей со «всею силою крымскою».
Едва увели пленного, сообщили о прибывших в лагерь послах Едигея.
Два татарина (один – бывалый воин, грузный, с большим животом, другой – юный и гибкий, словно девица) вошли в шатёр великого князя смело, совсем не так, как до сих пор входили послы Темир-Кутлуя, – постоянно кланяясь и улыбаясь. Старший сказал сквозь зубы, зло поглядывая по сторонам:
– Ждёт тебя, князя, наш темник Едигей у реки. Хочет говорить с тобой и сказать тебе важное. От имени царя нашего Темир-Кутлуя.
И вышли.
– Великий князь, стоит ли говорить с Едигеем? – спросил Витовта Андрей. – Не лучше ли послать нас с Дмитрием вверх по Ворскле, там броды мелкие, мы быстро ударим с фланга, на себя удар примем, а ты отсюда завершишь разгром врага?
Задумался Витовт. Ему было уже за пятьдесят, русые волосы обильно покрыла седина, длинные усы и раньше не топорщились, а теперь совсем обвисли. Казалось, что от плохих новостей они превратились в ледяные сосульки, торчавшие из ноздрей.
По сравнению с братьями Ольгердовичами, обладающими броской внешностью, Витовт был мельче, походил на простого воеводу. В своей свите он затерялся бы, если бы не грозный взор больших голубых глаз, да гордая осанка человека, привыкшего повелевать.
– Нет, – подумав, ответил великий князь. – Дробить свои силы на столь дальние расстояния не будем, знаю о тех переправах, очень далеко они. Едигей не мог из Таврии привести большую рать: два года назад я там был, много отрядов разбил, что из остатков соберёшь? Всем привести свои полки в готовность. Вам, Ольгердовичам, стоять в центре. Смоленские и киевские полки, как было условлено, – слева, немецкие рыцари и молдавская конница – справа. Тебе, Спытек, стоять со своей артиллерией позади главных сил в центре. Тебе, царь Тохтамыш, находиться в запасном полку вместе с обозом. А на встречу с Едигеем сейчас со мной поедет…
Напряглись все, а Ольгердовичи даже сделали шаг вперёд.
– Поедет… Сигизмунд! Ты, младший брат мой, поедешь со мной.
Сигизмунд был очень похож на Витовта: так же узок лицом, сухощав, невелик ростом, а чтобы скрыть свою неказистую фигуру, всегда носил длинный, до пят, белый плащ, прошитый крест-накрест золотой нитью. В походе их всё время видели вместе: то там, то здесь мелькали короткий красно-синий плащ Витовта и большой бело-золотой Сигизмунда. Но одно дело – собеседник в походе, другое – переговоры с врагом… Справится ли Сигизмунд, сумеет ли правильно и вовремя сделать нужную подсказку старшему брату, если в том будет нужда? Такая необходимость могла возникнуть в любое время. Все знали вспыльчивость, горячность Витовта, способность на быстрые необдуманные поступки.
Но великий князь сделал выбор, принял решение, и не дело подчинённых обсуждать его. Дело подчинённых – подчиниться.
Дмитрий, как и другие князья, поехал к своим воинам.
Вот они, его конные дружины. Брянцами командует младший сын Дмитрия, Иван. Вместе с Иваном покидали они Брянск, уходивших на битву благословил епископ черниговский и брянский Исаакий. Рослые воины – красавцы, в надёжных кольчугах и шлемах, но его сын всё равно на голову выше всех, позолоченный шлем Ивана, словно солнышко, виден далеко.
«Угораздило же тебя вымахать таким верзилой, будешь мишенью для вражеских стрелков… Истинный Киндырь! Впрочем, всё в руках Божьих! Вон, в Донской битве Дмитрия Ивановича в передовом полку всего покалечило, сознание даже терял, а жив остался, ибо то Богу было угодно», – размышлял Дмитрий, покуда осматривал дружинников и их вооружение. У двоих проверил даже крепление сёдел. Придраться не к чему: с этими воинами он не раз уже помогал Витовту в походах, они были опытны и отважны. Часть повозок, на которых установлены самострелы, по распоряжению Витовта отдали в лагерь к полякам.
Трубчанами командовал пасынок Дмитрия Андрей. Здесь не у всех воинов были металлические пластины на кольчугах, многие имели облегчённые щиты, без металлических шишаков (умбонов) в центре и без оковок по краям. Нахмурился Дмитрий: в резерве такое вооружение сгодилось бы, а вот встретить и устоять под напором главных сил врага… Но спокойный, уверенный взгляд Андрея ободрил его: «Не подведёт Андрюша. Его воины верят в счастливую судьбу пасынка, а он сделает всё, что я ему прикажу. Не погибнет прежде… Сначала выполнит, а уж потом…»
Вслух сказал то, что должен был сказать перед битвой:
– Сегодня многим из вас смерть принять, други мои. Жестокая сеча предстоит. С нами Бог! Мы на своей, русской земле. А иные здесь не задержатся… Драться, живота своего не жалея, призываю вас! За нами наши дома, а в домах – матери, жёны, сёстры, дети малые… Мой отец бивал ордынцев, я с Иваном был в жестокой Донской сече, и наш великий князь Витовт-Александр так же не раз одерживал победы над врагом! Не посрамим своей боевой славы, постоим за землю русскую!
Едва успел закончить свою речь Дмитрий, как от великого князя прискакал посыльный:
– В атаку! Переходим на левый берег Ворсклы!
Дмитрий понял: Едигей сказал что-то оскорбительное для Витовта, что-то такое, отчего тот моментально отдал приказ о наступлении. «Эх, Сигизмунд! » – только и успел подумать. Предупредил воинов:
– Броды мелкие, в глубину не лезть!
Сказал специально для тех, кто плохо знал особенности больших рек: не все выросли у воды, могло статься, что в войске были и не умевшие плавать.
Первые стычки с врагом произошли уже здесь, на этом берегу реки: татары опередили Витовта, их конница, состоящая из лучников, напала на литовские укрепления. Дмитрий Ольгердович приказал своим русичам расступиться, и по нападавшим ударили польские пушки, стрелки били из пищалей и укреплённых на телегах тяжёлых самострелов, способных пробивать насквозь любые доспехи.
Атака татарской конницы приостановилась, теперь ордынцы поскакали вдоль литовских укреплений, осыпая всех градом стрел.
Вот тут и ударили брянцы и трубчане, киевляне и немцы. Сбросили татар в воду, вместе с отступающим противником форсировали реку.
Только прошли прибрежное редколесье и оказались на большой поляне, как попали под обстрел татарских арбалетчиков. Их стрелы пробивали любые, даже самые прочные доспехи.
Пришлось немного отступить в прибрежный кустарник. Выручила молдавская конница, она ударила во фланг ордынцам, и те вынуждены были отвести своих пеших арбалетчиков под прикрытие конных отрядов.
В это время и выехал вперёд известный всем русичам и литвинам рыцарь Сырокомля.

Трудно быть неизвестным, если ты вдвое больше любого богатыря. Когда видели передвигавшуюся гору, знали: то едет Сырокомля.
Ему и коня подобрали такого же большого, как он сам. Где нашли? Все только пожимали плечами и на этот вопрос отвечали так: если есть на свете рыцарь, как гора, должен быть и конь, способный носить его.
Воевода Орешня, вдруг оказавшийся рядом с Дмитрием и его сыновьями, пошутил:
– Вовремя ордынцы самострелы спрятали, а то бы этот малец всё потоптал.
Засмеялись было русичи, но страшный крик рыцаря-горы заглушил смех многих, загремел над полем, через дальний лес полетел к самому Днепру, а, может, достиг и самого моря:
– Где равный мне? Выходи, если есть такой, а если нет – самого царя в плен возьму!!!
Заржали кони, попятились, слыша такой могучий рык не то дикого зверя, не то человека, а в лагере врага вдруг стало необыкновенно тихо. Даже само солнце спряталось за небольшую тучку, будто испугалось исполина.
Выехал на поединок ордынец. Да, он был велик ростом, но если поставить его рядом с литовским воином, вряд ли голова татарина достигла бы плеча Сырокомли.
Вот всадники, как было принято во всех поединках, повернулись друг к другу спиной, стали медленно разъезжаться в разные стороны. Потом они разом повернулись, пришпорили коней, помчались навстречу друг другу, держа наготове копья.
Было видно, что копьё Сырокомли длиннее копья татарина. Оставалось саженей тридцать-пятьдесят до встречи, когда литовский воин изумил всех неожиданным приёмом. Он бросил копьё наземь, выхватил меч, отразил щитом удар врага, а затем надвое рассёк своего соперника.
Только громкое «У-у-х-х! » пронеслось над полем, как неожиданный порыв ветра. Затем, когда литовский рыцарь поднял свой меч, обагрённый кровью ордынца, в русско-литовском войске раздались крики радости, и сам Витовт, сверкая золочёным шлемом, в развевающемся на ветру красно-синем плаще, повёл свои полки на Едигея и его царя – Темир-Кутлуя… Победил литовский воин – значит, и победу в битве одержит Литва!
Тут совсем некстати вспомнил Дмитрий Ольгердович другой поединок, который состоялся почти двадцать лет тому назад на берегах Дона.
…Тогда тоже стоял погожий ясный день, и солнце смотрело свысока на двух самых храбрых и сильных воинов-соперников, решивших померяться силою. Из-под злачёного доспеха у русского витязя выглядывало монашеское чёрное одеяние. Ибо брянский боярин Александр Пересвет был не только великим воином, но и слугою русской церкви, иноком Троицкого монастыря.
Тогда, почти двадцать лет назад, на поединок вызывал воина татарский богатырь. Ордынец был намного крупнее Пересвета, и когда кони понесли витязей навстречу друг другу, русские дружно крестились. Оба витязя погибли враз, пронзив друг друга копьями.
Ещё вспомнилось Дмитрию: на Куликовом поле никто не знал, где сражается великий князь Дмитрий Иванович, позже прозванный Донским. Ведь ещё перед самой битвой возложил он великокняжеские доспехи на своего ближнего боярина Михаила Бренка, а сам надел простые доспехи рядового воина.
Никогда такого не бывало. Отговаривали великого князя московского: «Кто нужный сигнал войску подаст? Как на помощь прийти, если никто не узнает тебя? » Да куда там! Дмитрий Иванович был непреклонен.
А нынче?..
Вот он, великий Витовт, слепой только не увидит его позолоченные доспехи и, кажется, все татары ринулись к нему, теснят, теснят храбрых литовских витязей, дорого отдающих свои жизни за русско-литовскую свободу.
Доблестно бьются немцы, поляки, молдаване…
Тохтамыша лишь не видно, спрятался в обозах, ждёт своего часа. Либо первым бежать с поля боя, либо преследовать побеждённого врага.

Эпилог

... В княжеском тереме царила радостная суета: княжич Юрий Михайлович выздоравливал. Две недели проболел после того, как, возвращаясь с зимней охоты на медведя, провалился под лёд на Десне. Все домашние знали: вытащил из-подо льда и вылечил княжича страж Прокоп, который ещё деду Юрия, Дмитрию Ольгердовичу, служил. Так и говорил всем старый знахарь:
– Деда и стрыя Юрия не спас, а самого правнука Ольгердова спасу! Иль я не в лесу родился? Иль родной лес не убережёт от Марёны?
Чабрецом, малиной с мёдом поил, нутряное сало давал, и овсяным отваром на молоке потчевал; и в баню каждый день водил, когда жар прошёл, а в бане что только с княжичем ни вытворял! И бока мял, и руки-ноги сгибал, и сильно похлопывал по мышцам… Диким криком кричал Юрий, но Прокоп строго-настрого запретил кому бы то ни было в баню входить, только отцу княжича Михаилу разок разрешил.
Сдержал слово: через десять дней намного полегчало Юрию, а через две недели княжич уже явно пошёл на поправку.
– Много не разговаривай, тебе вредно говорить, – поучал Прокоп больного. – Будут при кашле сгустки в горле появляться – сплёвывай сюда.
Поставил рядом с кроватью миску на пол, словно коту домашнему.
– Молчать тошно, – морщился Юрий. – Скажи-ка, это в каком таком лесу ты родился?
– В предгорьях Кавказа лесов много… Ты молчать будешь? – в голосе знахаря появились строгие нотки.
– Ладно, буду… А чтобы легче было, расскажи, как стрый Витовта спас.
И старый Прокоп в пятый, а, может быть, уже и в десятый раз описывал картину последних минут жизни Дмитрия Ольгердовича, его сына Ивана и пасынка Андрея.

***

Уже час бьются литовцы и русичи с полчищами Едигея на левом берегу Ворсклы. То одни начнут одолевать, то другие. Бьются на саблях, мечах, посылают друг в друга тысячи стрел. Пушки и пищали бесполезны в чистом поле: то расстояние не подходит, то можно своих положить вместе с врагами. Ждут пушкари, не спешат стрелять…
Когда уже победа блеснула было на потемневших от чужой крови доспехах Витовта, с ужасом увидел великий князь и всё его воинство: обошёл-таки татарский резерв поле битвы, зашёл в глубокий тыл, заставляет бежать Тохтамыша. И уже оттуда, из-за реки, нападает Темир-Кутлуй на поляков, отрезает их от литовцев и русичей. А здесь Едигей пытается разъединить русские полки и литовские, сам старается пробиться к Витовту, сразиться с великим князем литовским.
Свет померк перед очами Дмитрия: увидел он гибель своего брата. Выбил сначала ордынец меч из рук Андрея, выбил, словно палку из рук шаловливого ребёнка, затем зарубил саблей безоружного… «Эх, Андрей, Андрей, куда сгинула твоя сила? Не показная, для своих, а настоящая, для врагов! »
Вот невдалеке раздались радостные крики ордынцев. Что там? Шатается и чуть не падает с коня храбрый Витовт, он тяжело ранен в руку, редеет его охрана, вот-вот, и может оказаться в плену. Отдаёт приказ Дмитрий:
– Прокоп! Туда! К Ивану! Пусть ведёт всех брянцев на спасение великого князя! Пусть даст ему уйти!
И указывает мечом в сторону Витовта. Последние слова вырвались у Ольгердовича как-то сами собой, он о поражении пока не думал. Бывает же: слова вперёд мыслей убегают.
«Верно сказал: с поражением в битве Русско-литовское княжество не должно умереть, жив будет Витовт – будет жить и русско-литовская земля…»
Ринулись к великому князю брянцы, оттянули на себя главные силы Едигея. Но немногим удалось пробиться к самому Витовту.
…Вырвался из битвы великий князь Литвы, скачет к реке, развевается его красно-синий плащ, а рядом – бело-золотой Сигизмунда… Рядом с этими двумя – сотня литовцев да кое-кто из брянской дружины, прикрывают отход…
Где же Иван, сын его? Не видно!
– И-и-ва-а-н! – кричит-зовёт брянский князь.
Не откликается, лишь беспрестанный звон мечей и сабель в ответ, ржание коней да крики умирающих русских витязей.
– И-и-ва-а-н!
Где же он? Где доблестный Киндырь, который должен быть виден не то что за версту, за десятки вёрст в чистом поле? Наверно, пал в одно мгновение, как падает высокая утренняя росная трава на лезвие острой косы умелого селянина…
Накинуты арканы на рыцаря Сырокомлю, повержен он на землю, рычит, бьётся, а татарские воины волокут его к своему царю.
Вот и совсем окружены киевляне, трубчане, оставшиеся литовцы, поляки, молдаване…
Конники теперь сражаются пешими: подрезаны татарскими саблями жилы на ногах коней, стрелами тела животных поранены, и не спасли их дорогие попоны…
Сам Дмитрий, уже пеший, орудует мечом: мала его дружина, не в силах надёжно заслонить своего старого князя. Большой опыт владения оружием выручает там, где ныне недостаёт былой силы. И вот уж один соперник ранен, другой убит…
Тяжёлая тупая боль в груди сковывает тело, немеют руки… Совсем как этой ночью, как в странном сне, в котором падали на него, ещё молодого воина, вражеские тела.
Отступил во второй ряд своих воинов. Пасынок Андрей беспокоится:
– Отче! Ранен? Я найду коня, может, догоним Витовта?
– Нет! Дружина здесь, и я с дружиной! Не ранен я, сердце болит, что одолевает нас сила татарская!
Отпустила немного боль. Увидел лучника, целящегося в Андрея. Вовремя прикрыл пасынка сбоку. Ударила стрела в щит, упала к ногам Ольгердовича.
– Мы ещё повоюем, сыне!
Глянул вдаль. И опять увидел у опушки Сергия Радонежского. Понял: неспроста это видение, перед смертью что-то важное хочет сказать своим появлением великий русский святой.
– Что же не так, Сергий? – вслух спросил Дмитрий. И мысли – не то свои, не то внушаемые Сергием – пронеслись в голове: «Да всё, всё не так! И гордость Витовта чрезмерная, что ослепила его, не дала увидеть силу вражескую! И цели этого похода неправедные, не ради защиты родных сёл и городов затеян он, а ради захвата земли московской! Всё не так! »
Рядом оказался конь без всадника, вскочил на него Дмитрий. И увидел: уже зарублен саблями Стефан, господарь молдавский; вот на копья поднят Спытек, воевода краковский; конец приходит литовцам, не сумевшим прорваться к своему великому князю, гибнут братья Кориатовичи: Дмитрий, Глеб, Семён, Лев; киевская дружина ложится на поле боя, до последнего защищая своего князя Ивана Борисовича (Владимир Ольгердович был киевским князем до 1395 года. – Прим. А. Р. ). Ему, раненому, предложит сдаться в плен сам Едигей. Плюёт в его сторону Иван, великий князь ордынский заносит над головой русича саблю и рубит, прекращая жизнь киевского князя.
Скольких сегодня убил Едигей? Не счесть… Силён, крепок вождь ордынцев, и впереди у него – долгие годы, наполненные многими кровавыми походами.
И второго коня убили под Дмитрием вражеские лучники. Вновь Ольгердович сражается пешим. Ни одного лишнего движения: сил мало, надо продержаться как можно дольше. «Дорого будет стоить вам моя жизнь! » – думает брянский князь и делает взмах мечом; отбит удар соперника, второй взмах – соперник или убит, или тяжело ранен. И постоянно в левой руке щит, выдерживающий мощные сабельные удары. Нет, не побежит Дмитрий, не покажет врагу спину. Мельком взглянул на то место, где стоял Сергий. Да, там он, стоит и… осеняет крестным знамением гибнущее русское воинство.
Но ещё сражаются трубчане, и смоленские полки стоят, как скала, стоят друцкие и подольские отряды, отдельные полоцкие дружины во главе с воеводой Орешней. Тяжело им без своего Андрея Ольгердовича!
Поразительно: никто не бежит с поля боя, никто не просит пощады. Ордынцы озверели: они знают, что победили, но это упорство русских им непонятно. А что непонятно – то вселяет страх в души, и, опьянённые реками крови и собственным страхом, ордынцы убивают, убивают, убивают…
Дмитрию Ольгердовичу суждено будет пережить своего пасынка Андрея лишь на одно мгновение. До последнего вздоха Андрей защищал брянского князя. Отец и сын стояли друг к другу спинами. А как некому стало защищать – враг ударил копьём в самое сердце старого князя, ударил подло, сзади. Погиб брянский князь, так и не встретившись лицом к лицу со своим главным соперником.

***

– Значит, ты покинул поле боя до того, как были убиты мой дед и стрый? – спросил Юрий.
– Я знал, что князь Иван погиб. А как – сам не видел и молва не донесла. Бывает такое в сражении. Когда должен посмотреть в сторону… Но не терял из виду Витовта, на то мне был дан указ самим Дмитрием Ольгердовичем, дедом твоим. Указ я исполнил, жив Витовт доныне, разбил тевтонцев при Грюнвальде, вновь силу набирает! Не зря, значит, спасли ему жизнь тогда! Жаль только, не православной он веры, как всех русичей собрать мыслит? Владыко Исакий о том же говорит. А знаешь, где сейчас Тохтамыш, бежавший с поля боя первым? Купцы тверские нашим говорили: убит где-то в Сибирской земле. Вот что бывает с теми, кого однажды на всю жизнь ослепил блеск золота.
– А Сырокомля? Замучен в Орде?
– Не… Хитёр Едигей. Живым богатыря оставил, даже домой отпустил. Чтобы все видели, кто в плен попался. И чтобы каждый спрашивал себя: я сильнее человека-горы? Нет! Если такой рыцарь не одолел силу ордынскую, значит, никто не одолеет степняков. Это мог только Дмитрий Иванович, великий князь московский. Да уж нет давно его на этом свете… А Сырокомля будет теперь мучиться до последних дней своих: иногда жить тяжелее, чем смерть принять.
Юрий хотел ещё что-то спросить, но зашёлся в тяжёлом кашле, сплюнул большой сгусток мокроты. По её белизне старый знахарь определил: идёт на поправку княжич, скоро будет, как прежде, по родным просторам на крепком коне скакать, дышать полной грудью.
Прокоп стал растирать ступни Юрия своими сухими, шершавыми ладонями, приговаривая:
– Молчи, молчи, мой дорогой. Придёт время, поправишься, – всё скажешь! И накажешь, старого болвана, может, за дело: упустил тебя на Десне, надо было тонкий лёд наперёд увидеть… Не глотнул бы тогда студёной водицы, не кашлял бы теперь!
Юрий улыбался. Ему было хорошо с этим крепким стариком, словно свитым из одних только жил, в груди ещё что-то хлюпало, но уже не так, как несколько дней тому назад, тяжести не ощущалось, а от горячих ступней по всему телу разливалось приятное тепло.
Будет жить!

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒