Дмитрий Ольгердович, князь брянский 7 страница

Глава 12. Мария

Издревле повелось на Руси: уходят мужики на войну, и приходится всю мирную жизнь брать на себя бабам. Если целы избы селян и дома горожан – это ещё полбеды. Настоящая беда приходит тогда, когда жить приходится в сожжённом дотла городе, в разорённых весях, откуда угнали в полон молодых девчат и парней.
Именно такой, познавшей всю горечь вражеского нашествия, была переяславская земля после набега Тохтамыша.
Те, кто уцелел после Куликовской битвы (в живых осталась лишь половина ушедших, а из этой половины каждый четвёртый – калека), при Тохтамыше были призваны в войско Дмитрия Донского и находились в Костроме. В родной Переяславль вернулись не сразу после ухода ордынцев: великий московский князь решил наказать предателя Олега Рязанского, пошёл в рязанские земли.
Женщины и дети Переяславля тем временем хотели есть, хотели где-то готовить пищу, спать не под открытым небом...
Перво-наперво вырыли землянки, засыпали их лапами елей, на еловых ветвях в землянках и спали: откуда взяться скамьям, столам и лавкам?
Брались бабы, шестидесятилетние (и старше) деды, восьми- и десятилетние пацаны за топоры, рубили сосны, дубы, берёзы и ели для возрождения города. В телеги иногда впрягались сами: лошадей не было, коров удалось спасти от захватчиков далеко не всех.
Очень многое зависело от устроителей работ. Таковыми выступили невестки Дмитрия Ольгердовича: худенькая, но бойкая и умная Елена; дородная, немногословная София.
Елена никогда не забывала, кому какое поручение дала, куда и зачем послала. Каждый вечер заставляла докладывать о сделанном вернувшихся из леса, с берега озера, со стен и башен кремля.
София часто уходила на рубку деревьев, внимательно следила за тем, чтобы рубили только прямые и не больные деревья. Часто сама помогала вытаскивать попавшие в дорожные ямы гружёные телеги.
Лодыри (встречались и такие) старались не попадаться ей на глаза: для них у Софии находились бичи-словечки, от которых хоть беги в озеро и топись! Многие из этих слов потом на всю жизнь приклеивались к лентяям, становились их кличками.
Княжна Мария Друцкая следила за похоронными работами, лечила больных, раненых.
Детям от пяти до девяти лет поручалась лёгкая работа: ловля рыбы, сбор грибов, привоз лапника. Здесь наравне со всеми трудились княжата Андрей, Юрий, Семён.

***

– Марьюшка, солнышко, здравствуй! Смотри-ка, что нам великий московский князь выделил! Семь подвод разного добра! Дмитрий Иванович так и сказал: «Бери, переяславский князь, семь подвод: одну грузи только монетами серебряными, две – оружием разным, две – тканями восточными да мехами нашими (зима впереди! ), а ещё две – бери, что сам хочешь! Твои переяславцы больше других претерпели… Если моих москвичей не считать…» Хотел отказаться – да куда там! Только разгневал Донского. Мол, не князю это, вдовам переяславским да сынам погибших героев полагается…
К Марии прижимался её сынишка Андрей.
– Андрюша, а тебе вот это…
Дмитрий протянул мальчишке саблю в золотых ножнах, усыпанных цветными каменьями. Сабля была настоящая, вполовину короче тех, что были на поясах взрослых воинов. Глазёнки мальчугана радостно засверкали. Он принял подарок с поклоном, по-взрослому ответил:
– Благодарствую.
– Неужели рязанский князь Олег настолько богат, что его возов и на Москву, и на Серпухов, и на все московские города хватило? – удивилась Мария.
Нахмурился Дмитрий:
– А ты спроси, откуда это всё у Олега… И по его землям Тохтамыш прошёлся, а всё ж рязанцев до нитки не раздел, как москвичей, не убивал и не насильничал так, как в московских краях… Вспомни, как обозы наши Олег грабил, с Куликова поля возвращающиеся, как легкораненых к себе забирал! Вот хвосту татарскому и пришлось за всё ответить…
– Будут теперь рязанские злобу таить на нас!
– А и ладно! Пусть знают, кто ими правит! Нельзя сегодня великому московскому князю руку целовать, а завтра царю золотоордынскому броды на Оке да дороги тайные на Москву показывать! За предательство надо отвечать!
Последние слова Дмитрий произнёс громко, чтобы все слышали.
Рядом стояли его невестки, Елена да Софья, встречали вместе с детьми своих мужей. Переяславские воины ещё стояли в строю конно, но уже радостно перемигивались кто с матерью, кто с сестрой, кто с женою. Поодаль стояли женщины-вдовы, чьих мужей забрало последнее лихолетье. Дедов да бабок почти совсем не было: женщины погибли в сгоревших дотла избах, способные носить оружие мужчины - от вражеских стрел и сабель на городских стенах.
Удивляясь, думала Елена: «Не к нам, невесткам, подъехал свёкор – к какой-то безродной княжне! Как будто она здесь главная! Или… Скоро будет главной? » А вслух сказала:
– Княже, посмотри: мы здесь сложа руки не сидели! Уже сосновый тёс на новые дома сложен, дубовые лесины для кремлёвских стен из дальних и ближних весей везут, для ваших коней свежее сено заготовлено. Погреба разграблены, да мы их уже вычистили, первые запасы туда сложили!
Дмитрий вновь обвёл взглядом кремлёвскую площадь. Посреди неё стоял обгорелый Спас-Преображенский каменный собор без деревянной маковки, внутри чёрных кремлёвских стен валялись даже не брёвна – одни уголья от княжеского да боярских домов.
Но уже стояли шатры первых вернувшихся бояр, нашёлся шатёр и для княжеских жён. Аккуратно начали складывать только что срубленные сосновые брёвна и доски (дубовые было решено складывать вне стен кремля), для коней сделали лёгкий временный загон из березняка.
– Ай да княжны, молодцы!
Встретившись взглядом со вдовой Фёдора Покропаева, распорядился:
– Завтра все вдовы переяславские получат по московской или золотоордынской деньге. Особые дары оставляю за собой. Михаил! Поручаю тебе охрану обоза. Иван – за тобой кони! Ивану Чёрмному теперь не за соколов отвечать – за стражу городскую! Птицами пусть сын твой теперь занимается. Всем – спешиться и к своим родным, коней – в конюшню! Спасибо за ратную службу! Главы сотен – завтра ко мне! Кто из монахов тут главный?
От небольшой группы священнослужителей в чёрных рясах отделился игумен Никита, что держал в руках образ Спаса:
– Я, княже.
– Через тебя буду жалобы монастырей принимать. Не сразу, но обязательно всем помогу. Знаю – все сожжены…
– Не все, – перебил Никита. – До Александровского не добрались, он – самый дальний. Да и Господь туманом укрыл.
При упоминании тумана Дмитрий как-то передёрнулся весь, словно его молнией ударило.
– Отец Фотий? Жив? – спросил резко.
– Из служителей Спасо-Преображенского собора никого не пощадили, всех поубивали, мы братьев наших у посада в одной могиле похоронили, – с поклоном, перекрестившись, ответил Никита. – Храмовые реликвии удалось спасти, в тайном месте сберегли.
– А моя Анна? – тихо выдохнул Дмитрий.
– Там же, у посада, в отдельной могилке, – ответил монах.
Дмитрий долго молчал. Воспоминания перехватили дыхание. Удушающий ком подкатил к горлу, слёзы навернулись на глаза. Он подавил эту горестную волну, собрался с духом.
– Мария! – позвал он всё ещё сдавленным голосом.
Княжна подошла ближе, поручив сына Елене:
– Что прикажешь, княже?
– Веди к Анне!

... Там, у могилы, часто украдкой всматривался в лик Друцкой княжны, казалось Дмитрию: не умерла Анна, вот же она, рядом стоит, можно до неё дотронуться, можно обнять... И только последним усилием воли говорил себе: «Мертва Анна, а рядом – чужой для меня человек, совсем чужой, которого я почти не знаю... Просто очень похожа на Анну! Боже, пусть там, в могиле, лежит Мария, а душа моей супруги пусть войдёт в это живое тело! » Тут же крестился, прося прощения у Всевышнего за такие крамольные мысли.

***

Вдова Андрея Серкизова Екатерина – мать двух Фёдоров, Фёдора Большого и Фёдора Малого, причём «Большому» во время гибели города не было ещё и восьми лет, – очень хорошо знала Шернский лес и лес у Берендеева болота. Там прошло её детство. После смерти отца отчим Екатерины отдал девочку на воспитание своему бортнику. Катя выросла вдали от знатных именитых семей, она не знала и не понимала, что значит высокомерное отношение к простым крестьянам и ремесленникам, не знала княжеских разносолов, зато северорусская природа была ей и матерью, и отцом, и кормилицей.
В зрелом возрасте, когда над Переяславлем прокатилась волна вражеского нашествия, детские и отроческие навыки пригодились. Екатерина безошибочно называла ближайший к городу строевой лес, сама выводила на дороги заблудившихся.
Однажды, уже после возвращения воинов из рязанских земель, в тёмном осеннем лесу ей показалось, что кто-то зовёт на помощь.
Катерина, приказав слугам выводить гружёные лесом подводы к городу и оставив на их попечение детей, пошла на голос. Сама крикнула.
Неизвестный отозвался на том же самом месте.
Катя пошла смелее и быстрее.
Выйдя на небольшую лесную поляну, с удивлением обнаружила на ней... Дмитрия Ольгердовича.
– Дмитрий? – спросила женщина. Князь узнал вдову Андрея Серкизова.
– Да уж не лесной оборотень. Катерина, ты... одна? В лесу? Впрочем, я знаю, ты...
– Ведьма? – улыбнулась Катерина.
Дмитрий пригляделся внимательнее к женщине. В мужских портах, старом потёртом кожухе, на поясе – длинный кинжал персидской или кавказской работы. Черноволоса, кареглаза... Вспомнил, что сын Серкиза в ней души не чаял. «По-своему очень красива», – подумал князь.
– Я знаю, что для тебя лес – дом родной, – улыбнулся Дмитрий. – А у меня, видишь, незадача... Задумался, глаза словно пеленой накрыло, конь испугался взлетающего чучела, рванул в сторону и попал в ловушку. Ловко кто-то придумал... Сам из ямы выбрался, а коня сгубил. Сейчас он уже не подаёт признаков жизни. А кричать я начал тогда, когда он ещё жив был. Думал – дозовусь кого, да вдвоём коня вытащим. Кто такие большие и хитрые ямы делает, на кого? Даже для медведя она огромна. Может, волхвы добрым христианам смерти желают?
Катерина ничего не ответила, легко спрыгнула в яму, так же легко из неё выбралась. Дмитрий лишь наверху руку её подал. С горечью произнесла:
– Издох твой верный товарищ, княже. Что же ты без слуг?
– А на что они мне теперь? Лихих людей не боюсь. Не смотри, что мне пятьдесят лет минуло: с тремя молодыми могу справиться.
– А с бабой с одной справишься? Бери меня в жёны! Я хоть и дочь князя и вдова княжеская, а одной – сам знаешь – тяжело! Вроде не горбата, не криворука и не кривонога. А, княже?
От такого прямого вопроса Дмитрию стало как-то не по себе. Тут не отшутишься: Катерина смотрит большими тёмными глазами, улыбки на лице нет.
Видя, что молчание князя затянулось, женщина сама продолжила разговор:
– Знаю, Мария при тебе... Она очень похожа на твою погибшую супругу. Только, княже, смотри, женишься второй раз – не назови молодуху Анной... Тогда жизни не будет...
– Да что ты говоришь... такое? – вскипел Ольгердович.
– Говорю, что в жизни бывает, – спокойно продолжила Катерина. – Ты не смотри, что в лесу выросла. Судьбы людские знаю, всякое видела. Э-э, княже! Не туда свернул, иди за мной! До самого города засветло не дойдём, а до пригородной веси успеем. Там и коня добудешь.
– А ты?
– Я? – переспросила женщина и вдруг упала на землю, приникла к ней ухом.
Потом поднялась с довольным видом, отряхнула рабочую одежду и продолжила:
– А я без слуг в лес не хожу. Мои лесорубы как раз рядом идут, сейчас мы их увидим.
... Во все времена женское «сейчас» равнялось часу. На этот раз Катино «сейчас» вылилось в полчаса ходу едва приметной звериной тропой, видимой только княжне. Уж на что Дмитрий любил охоту и знал русский лес, но и ему порой казалось, что никакой тропы нет, и они идут лесной чащобой.
Через полчаса, ещё до захода солнца, вышли на большое убранное поле, впереди, на некотором расстоянии от князя и княгини, виднелся караван из подвод, гружённых строевым лесом. Екатерина махнула рукой:
– Вон мои идут. Молодцы, с полной поклажей, никто не отлынивает от работы... А на мой вопрос, княже, ты так и не ответил. Жаль... Сказал бы прямо, я бы и не думала-гадала...
– Гадать не надо, – неожиданно для себя самого жёстко ответил Дмитрий, потом намного мягче продолжил. – Скоро ответ дам. На этой неделе... А если женихом буду не я, а другой?
– Кто другой?
– Вот там и увидим... Зайду к тебе обязательно, жди.
Дмитрий Ольгердович подумал о Прокопе: «Сколько мужику холостым быть? Пора перед старостью о семье подумать... Она – черноока, черноволоса, у него – нос крючком... Чем не пара? »
С улыбкой посмотрел на Екатерину. Та лишь скривила губы, пожала плечами и отвернулась.

***

Долго бы думал да размышлял Дмитрий, и неизвестно, до чего бы додумался, сравнивая Екатерину с Марией, но через два дня после гибели коня и встречи с лесной красавицей приснился переяславскому князю сон:
Будто идёт он пешим и без шлема в лес, а лес постоянно удаляется от него, удаляется. Вроде и не идёт вовсе, а на месте топчется, не может никак от города отойти.
Выбегает из целых и несожжённых крепостных ворот Мария. Лицо озабоченное, тяжело дышит – запыхалась вся, и спрашивает: «Дмитрий, куда же ты? » А он, поглядывая на лес, отвечает: «Туда! » – «Не надо, не ходи туда, – задыхаясь, говорит Мария. – Пойдём домой! » – и берёт его за руку и тянет князя назад. Удивляется князь: «Почему меня Мария зовёт? Где же Анна? » А Мария, словно прочитав мысли Дмитрия, говорит: «Я же вместе с тобой сейчас, – и обнимает его, прижимается к нему всем телом, гладит по голове, щекам, – Не уходи! »
С тем и проснулся в новом, только что срубленном княжеском доме. Утреннее яркое солнце заглядывало в открытое окно, лёгкий ветерок шевелил занавеску. Сел на большом, широком ложе.
«Вот и сравнил я Марию с другой женщиной. Как всё понятно и просто вдруг стало: не смогу я отдать Машу кому-то. Не смогу. Моя она».
Оделся. Вышел из спальни. Мысли – всё те же, о Марии, о её сыне.
«И Андрюша ко мне привык. Д; роги они мне оба... Родные мои. Спасибо Катерине, помогла всё поставить на свои места! Да... Катерина... »
Вспомнил, что в разговоре с Катериной о женихе подумал о Прокопе, что хорошим он будет мужем для неё. Крикнул:
– Прокоп! Где Прокоп?
Слуга, спавший у двери, протирая глаза, пробубнил:
– Чего в такую рань, княже? Прокоп, поди, ещё десятый сон досматривает...
– Это у тебя, соня, десятый, а Прокоп больше трёх снов за один раз не смотрит, – улыбнулся князь, дал лёгкий подзатыльник слуге и вышел во двор.
Там вовсю распоряжался главный княжеский страж Прокоп: готовить ли соколов к охоте, что подать на княжеский завтрак, в чьё распоряжение поступают сегодня вновь прибывшие плотники из дальних весей... Многие княжеские указания он предугадывал. Не было случая, чтобы князь отменял его приказы.
– Прокоп, подойди-ка!
Дмитрий заметил, что его верный страж при ходьбе стал припадать на правую ногу.
– Ты чего? Хромаешь, что ли?
– Сам не пойму, что такое, – отозвался Прокоп, растирая колено. – После Донского побоища ничего не болело. А там, княже, сам знаешь, работы хватало! А тут в Рязань сходили – и н; тебе...
– Сегодня же вечером истопи баньку. Попаримся вместе. Я хотел тебе сказать... Ну, что ты, Прокоп, всё один да один бегаешь? За тобой теперь тоже пригляд нужен. У моего Михаила есть Елена, у Ивана – Софья... Седина уже появляется в чёрных твоих волосах, а ты всё выбрать не можешь? Вдов в городе сколько, а? Чёрт ты старый! И худые тебе не подходят, и полненькие, и высокие, и низкие... Оженю вот по своей воле! Давно об этом думаю! Нельзя так, Бога гневишь, хоть одной бабе плечо подставить ты должен, чтоб на мужика своего законного она опёрлась!
Огоньки мелькнули в тёмных глазах Прокопа:
– Зачем мне эта обуза, княже? Никак, сон какой дурной приснился? Я так думаю... Вот ты один – и я один, жениться наперёд князя – примета плохая. Женишься ты, Дмитрий Ольгердович, можно будет и мне призадуматься...
Дмитрий решил поймать Прокопа на сказанном:
– Слово?
Стражник почесал затылок: «Неуж попался? » А отступать поздно, сказанного назад не воротишь:
– Слово, княже. Сначала ты – потом я.
Дмитрий обнял своего верного слугу.
– Вот и добро. Я тут тебе такую красавицу нашёл... Одно знаю: обузой точно не будет.
Оглядел чистое голубое небо.
– Готовь, Прокоп, соколов. Перекусим, квасу попьём – и на охоту. Смотри, какой чудный день занимается!
– Уже готовят, княже! И коней седлают! Идём завтракать!
Княжеский страж был доволен не тем, что ему нашли жену, – хотя нет-нет да думал об этом, – а тем, что скоро свадьба у Дмитрия Ольгердовича, и ничуть не сомневался, что женой ему станет Мария.

Глава 13. Снова в Брянске

«Ишь, сколько слуг развел. Сразу видно – великий князь! » – думал Дмитрий Ольгердович в прихожей Дмитрия Донского, глядя на бегающих вокруг него служек, приглаживая отсыревшую в дороге русую с проседью бороду. Он слышал, как московскому великому князю доложили:
– Князь переяславский Дмитрий сын Ольгерда!
Вошёл сам, не дожидаясь приглашения от начальника княжеской стражи.
С удивлением обнаружил в палате князя не только его самого, но и супругу Евдокию. Судя по свободному покрою платья, княжна носила под сердцем ещё одного будущего сына (или дочку) Дмитрия Ивановича.
– Какие заботы привели моего верного воина в такое ненастное время в Москву? Или случилось что? Евдокия не помешает? Как конному по первому снежку? Лёгкий путь или уже много насыпало?
Вопросы следовали один за другим без остановок. Московский князь подошёл, обнял переяславского.
«Я сед – но мне-то сколько лет, а Дмитрий Иванович в свои тридцать восемь тоже имеет седые волосы и на висках, и в бороде», – подумалось Ольгердовичу. Вслух сказал:
– Великий московский князь Дмитрий! Так, видно, Господь решил, что не получается из меня ныне верного тебе воина.
На слове «тебе» переяславский князь сделал ударение.
– Что так? – Дмитрий московский с удивлением посмотрел сначала на гостя, потом на жену. Во взгляде супруги тоже читался немой вопрос.
– Кажется мне, что воинское моё дело не требуется теперь на Москве. Все сыны Ольгерда собрались в Литве, да проку от этого мало. А всё из-за Ягайла, великого князя литовского, который назвался ныне польским королём Владиславом и женился на польке Ядвиге. Вышло: не полячке он отдал своё сердце, а ксёндзам латинским. Ладно бы только сам: всю Литву в католики перекрещивает... Витовт давно ль православным был? Вновь в вере католической. Да что Витовт! Всех, кто кириллицу знает, король Владислав от службы отстраняет, оставляет только тех, кто латиницей писать может. А ведь русские княжества в Литве – православные!
– А что же митрополит Киприан в Киеве делает? Спит? Правильно я его тогда из Москвы выгнал! Не может он всю русскую православную церковь держать! У него и на Литву сил не хватает! – вскипел Дмитрий Донской, быстро заходил по палате: от княжеского кресла – к окну, от окна – к супруге Евдокии. Та с тревогой глядела на мужа.
«Хватило бы сил у Киприана, если бы ты Ягайло тогда власть не побоялся оставить. Пять лет назад Ягайло колебался... Ксёндзы ему польскую корону пообещали, а ты что? Только свою дочь? Вот и выбрал единокровный братец б; льшее», – пронеслось в голове переяславского князя, но вслух сказал иное:
– Митрополит Киприан теперь Витовта настраивает против короля Владислава. У Витовта хватит сил и королю свои условия предъявить, и всю Литву объединить.
– Католик будет западные русские княжества держать? И что из этого выйдет? – продолжал горячиться московский князь.
– Витовт верит только в себя, вера для него не главное…
– Я знаю, что для него главное, – прервал Дмитрий Донской. – Вон, Василий мой, уже успел с его дочерью обручиться. Витовт через зятя Москвой править мыслит... Да мой Василий не такой, не даст себя в обиду.
Переяславский князь кивнул:
– Знаю о том. Беспокоят меня братья мои кровные... Владимир, князь киевский. Киприан от него отвернулся, значит, положение его осложняется. Знаю: Владимир уже вторую грамоту дал королю Владиславу о верности короне Польской... Князь Андрей в заточении сидит, не выпускает его Ягайло...
– И ты в тюрьму захотел? – вновь прервал размышления Дмитрия Ольгердовича московский князь, подошёл к столу, открыл ларец, стал быстро перебирать в нём какие-то письма.
Дмитрий Ольгердович насупился, повёл богатырскими плечами:
– Меня в тюрьму посадить любому будет сложно... Хоть годы мои уже не те, Господь разумом не обидел, смогу за себя постоять... И за братьев родных постараюсь заступиться, и подсказать им, и пример показать.
Задумался великий князь: «Витовт? Если Витовт в своей борьбе с Ягайло обопрётся на русские земли, он вынужден будет учитывать их простые желания: не уходить от православной веры, дружить с Московским княжеством... »
Улыбнулся:
– Ты, значит, будешь меж польским королём и Витовтом? Или Витовту окажешь помощь?
– Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы русские люди в Литве были не слабее поляков: у тех своя вера, а у нас – своя, те латиницей пишут, а русские люди всегда кириллицей писали. Те могут воеводами и князьями быть – и мы то ж! Вот как сделаю, если отпустишь, великий князь, меня в Литву!
Наступила тишина. Не торопился с ответом Дмитрий Иванович. Великая княжна Евдокия решила немного смягчить обстановку:
– Спасибо, Дмитрий, что позаботился о Марии, в жёны взял. Она мне всегда нравилась. Прости, что тогда не смогла в Переяславле Анну уберечь.
– Не вини себя, великая княжна. Вины твоей нет. Так всё вышло, на всё воля Божья. Мне и Мария, и пасынок Андрей всё рассказали. И о том, что туман вдруг разошёлся, открыл озеро, и о том, что стрела прилетела уже тогда, когда туман успел сгуститься. Татарин стрелял наугад. Он мог и не попасть, – переяславский князь пожимал плечами, не зная, что ещё сказать об этом. С момента гибели Анны (тело её нашли вечером того же рокового дня) прошло уже шесть лет, и не раз великая княгиня в присутствии мужа и Дмитрия Ольгердовича вспоминала переяславскую трагедию.
– Что ты молчишь? – обратилась Евдокия к мужу. – Задержать его – не в твоих силах. Отпусти с миром. К тому же ему тошно на озеро смотреть, которое видело смерть Анны. Впору, наверное, самому утопиться...
Ольгердович лишь вздохнул и молча перекрестился на икону в красном углу.
Дмитрий Донской улыбнулся:
– От молодой красивой жены на тот свет не уходят. Конечно, Евдокия, отпущу князя. Вместе со всем семейством и пасынком. Вижу, этот шаг Дмитрий хорошо обдумал, – вздохнул теперь великий князь. – Готовь угощение на субботу. В субботу приеду. Обговорим твою будущую жизнь у Владислава. А на обратном пути вместе заедем к игумену Сергию. Пусть и он благословит тебя в дальний путь. А всё же жаль... Жаль отпускать верного помощника, друга. Помнишь, как тогда, перед битвой, советовал ты с Андреем Дон переходить?
– Приезжай, великий князь, вместе с великой княгиней, – поклонился переяславский князь. – Приму как положено. Посидим, вспомним поле Куликово... Вместе когда ещё придётся пировать?

***

Дмитрий проснулся рано. Он очень любил это время суток поздней весной, когда ночная мгла уже отступила, а солнце ещё не успело взойти над горизонтом, когда можно было, лишь накинув на плечи лёгкий плащ, подняться на одну из сторожевых башен города и первым приветствовать дневное светило. И только птицам удавалось подняться выше него, Дмитрия…
– Мария, вставай, – будил он супругу. – Идём со мной...
– Куда в такую рань? – не открывая глаз, потягиваясь, спросонок бормотала Мария. – Наверное, ещё солнце не взошло...
– Да, да... Не взошло. Одевайся, пойдём...
– Куда ты зовёшь меня? – Мария заставила себя подняться, стала протирать глаза.
– Рассвет встречать...
– Разве здесь, в Брянске, он отличается от других мест, где мы с тобой были?
– Сама увидишь.
Мария быстро надела платье, причесалась, накинула на голову платок. Дмитрий вывел супругу из дома, повёл к самой южной башне кремля.
Поднялись наверх. Князь просто, без приказных ноток в голосе, сказал стражнику:
– Пока мы здесь, побудь внизу.
Стражник спустился по лестнице, Дмитрий и Мария остались одни.
– Смотри... и слушай, – он подошёл к супруге, обнял её за плечи.
... Соловьи заливались вовсю. Заканчивался месяц май (травень по западно-русски). Стояла необычно жаркая сухая погода, но после большого половодья деревья и трава ещё не успели испытать недостатка влаги. Десна не вошла полностью в берега, голубой лентой мелькала в зелени прибрежных ракит.
Слева алел небосвод: скоро должно было показаться солнце.
И вот на горизонте сначала показалась тоненькая красная полоска дневного светила, полнеба на востоке покрылось золотыми лучами. Маленькие облачка не в силах были потушить эти яркие краски, от их присутствия лишь ярче горели солнечные нити. Ещё немного – и на солнце уже нельзя было смотреть. Оно оторвалось от горизонта и пошло вверх, заглядывая в самые глухие и потаённые места на земле.
Дикий и густой еловый лес за рекой из чёрного стал тёмно-синим, словно превратился в большое море, а маленькие деревянные домики внизу у реки словно вымазались жёлтой тёплой краской. Солнечные лучи, касаясь тела, приятно согревали кожу. Мария обернулась, улыбнулась мужу:
– Совсем не холодно.
– Правда, хорошо? Здесь не так, как в Переяславле – одно только озеро перед глазами. Здесь на сотню вёрст очам простор...
– Да. – Мария с улыбкой посмотрела на мужа. Его седые волосы приобрели золотистый оттенок.
– Ну, что? – поймал её взгляд Дмитрий. – Совсем я уже старый, да?
– Какой же ты старый? – Мария обернулась к мужу, обняла его. – Ты у меня сильный, крепкий и... очень умный правитель.
– Не сглазь. Спускаемся? Мне доложили, что сегодня татары должны пригнать большой табун лошадей для продажи в Полоцк. У Свенского монастыря надо взять пошлину. Поедешь со мной? У Свенского всю Русь до самой степи видно!
– Поеду обязательно. Но до самой степи только из твоего Трубецка видно, отсюда вряд ли, – возразила Мария. – Когда в Трубецке сына твоего Михаила навестим? Там есть каменный Троицкий собор. А в Брянске всё из дерева.
– В деревянном храме дух совсем иной. Дерево – оно ведь живое. Молишься, а святые как будто рядом стоят... В каменную церковь заходишь – совсем не то, – возразил Дмитрий, вспоминая мрачный и холодный Переяславский Спасо-Преображенский храм.
Только они спустились вниз, как их встретил брянский воевода Степан Трубецкой:
– Дмитрий, вести из Вильно: к тебе едет киевский князь Владимир. Должен быть около полудня.
По имени к брянскому князю мог обращаться только Степан, он заслужил это годами преданной службы, сбором брянских дружин на Донское побоище, участием в битве. И, главное, тем, что всегда обо всех новостях сообщал первым. Словно у Мелика учился. Хоть и был теперь воеводой, – в душе остался дозорным.
– Ну, тогда вместо меня поедешь к Свенскому монастырю встречать татар. Вот тебе моя печать, – Дмитрий Ольгердович передал ценную вещь воеводе. – Вернёшь сразу же по возвращении. И, это... Не шали с ними. Будь строг, но не балуй понапрасну. Понял?
Степан лишь молча развёл руками: мол, княже, о чём говоришь? И через реку переведу, и пошлину возьму, и вестника в Полоцк вперёд татар пошлю!
– Кого пошлёшь? – полюбопытствовал князь.
– Фрола Сову, – улыбнулся Степан. – Он с нами, княже, на Дону был. Теперь это опытный стражник. Ему любое задание давай – выполнит самым лучшим образом.
– Такой с большими круглыми глазами? – Дмитрий вспомнил грозного вида русича справа от себя в самый напряжённый момент битвы.
– Он самый, – продолжая улыбаться, ответил воевода. – После битвы преобразился в лучшую сторону. То какой-то замкнутый был, сам в себе, движения нервные, резкие… А теперь такой спокойный, словно сделал в жизни очень важное дело или долг большой отдал. Верный друг, не сомневайся, княже.
Дмитрий кивнул, помолчал немного, словно раздумывая, как сложится сегодняшний день и какие ещё указания надо сделать, потом обернулся к жене:
– Ступай, дорогая. Видишь, как планы мигом меняются... Надо встретить брата, приободрить киевского правителя. Распорядись, пусть достанут вина заморские, зайчатинки поболе – он это с детства любит. Капустки квашеной с яблоками...
– Не волнуйся, всё будет на твоём столе, – успокоила супруга.
– Да... Потом мы с Владимиром посидим... А ты? Чем займёшься?
– Вчера не успела дочитать «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче». Может, сегодня получится. Наш брянский боярин Софоний Р; занец какой молодец!
– Ещё там, в Переяславле-Залесском, начинал работу свою. Как в прежние времена сотворил. «Старыми словесы»… У него и «Слово о полку Игореве» своё. Всюду за собой возил, даже в Кострому. А его труд – работа не одного года! Упросил Софония для меня отдельный список сделать. Смотри, девок к книге не подпускай! Не ровен час…
Не любил почему-то Дмитрий двух служанок Марии, которых она приняла от великой княгини Евдокии. Может, потому, что напоминали собою трагические события на Плещеевом озере.

***

Обычно ни Владимир, ни Дмитрий вино и пиво, другие крепкие напитки не пили, но здесь случай особый: до сих пор наедине им встречаться не приходилось. Потому за вином проговорили целый день. Столько всего накопилось! Говорить – не переговорить.
Владимир рассказывал, как он принимал участие в осаде Гродно – главного города Витовта. Дмитрий не столько слушал (подробностями войн меж родственниками он никогда не интересовался), сколько рассматривал родного брата. Тот был лишь на два года моложе его, но седины в волосах – столько же. Ростом был пониже Дмитрия, почти как Андрей, но у Андрея-то был горб! А этот… Грузен стал, совсем в бочку превратился, сразу видно – за собой не следит. И настроение киевского князя... Где былая уверенность в своих силах, где присущая ему целеустремлённость? Где?
«Теперь ему Витовт не простит Гродно. Витовт злопамятен. Изворотлив, всегда найдёт союзников… А каковы союзники у Владимира? » – размышлял брянский князь, вслух сказал:
– Зря ты с Витовтом сцепился…
– Мне король Польши Владислав приказал. А тебе? Тебе разве не было приказа короля?
Дмитрий усмехнулся:
– А я грамоту на верность королю Владиславу дал.
– Так и я дал… По ней и вынужден выполнять приказы короля, – не понял Владимир, даже есть перестал.
– Я такую грамоту составил, по которой никогда, – слышишь, никогда! – не пойду против своих братьев! – Дмитрий встал из-за стола, заходил по комнате. Заговорил горячо, как о давно наболевшем:
– Андрей воюет со Скиргайло, ты – с Витовтом, Витовт – со Скиргайло… Доколе? Доколе брат будет поднимать руку на брата? А враги наши лишь руки потирают да посмеиваются над нами! Особенно Конрад фон Валленрод, великий магистр Тевтонского ордена.
– А если Ягайло, то есть король Владислав, прямо тебе прикажет? – не унимался Владимир.
– Что прикажет? – улыбнулся старший брат. Эта улыбка показалась киевскому князю странной, он даже не подозревал, что Дмитрий уже знал и то, что скажет ему Владимир, и свой ответ.
– Ну, скажем… Против меня пойти!
– Не может он мне это приказать! – резко ответил Дмитрий, аж кулаком по столу ударил.
– Король Польши теперь всё может! Аль к Андрею в тюрьму пойдёшь? – тихо спросил киевский князь, подлил в кубки себе и брату терпкого мадьярского вина.
– Пусть попробует! Вместе с землёй на Москву уйду! Скорее татарам стану дань платить, чем душу ксёндзам отдам! Хитрый Ягайло знает про то!
Быстро подошёл к своему ларцу, достал из него грамоту, бросил на стол перед Владимиром:
– Вот… Читай!
Младший брат вытер о штаны руки, развернул грамоту, стал внимательно читать, повторяя некоторые фразы вслух:
«Обещаю королю Владиславу помощь… против всех… за исключением собственных братьев… которых, однако ж, не буду поддерживать против короля…»
– Ты так же написал? – строго спросил Дмитрий, сел напротив брата, немного отпил из полного кубка.
– Мне показали, как писать надо, – тихим, дрогнувшем голосом ответил киевский князь.
– Показали, – повторил Дмитрий. – Правду говорят: когда Бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум. Нам надо свою веру иметь. И стоять в той вере до конца. Как матушка с батюшкой нас учили.
Старший брат повернулся к иконе в «красном углу», перекрестился. Помолчав, добавил:
– А братец наш Ягайло, что веру сменил… Бог ему судья. Не мы.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 10 Следующая ⇒