Дмитрий Ольгердович, князь брянский 5 страница

***

Через два дня стали лагерем на берегу Дона, напротив впадения в великую древнюю реку маленькой речушки Непрядвы.
Только сюда, к Дону, поспел Степан, сообщил Ольгердовичам о передаче Сергиевой грамоты Киприану. А ещё – о том, как под Белёвым наткнулся на ягайловские разъезды, едва живым от них ушёл.
Во второй половине дня пришёл последний дозор, возглавляемый Семёном Меликом. Доложил разведчик: Мамай на Гусином броде стоит, утром будет у Непрядвы. Гнались татары за отрядом Семёна Мелика до самых основных сил московских, и лишь увидев русские полки, назад повернули.
Дмитрий Иванович срочно созвал княжеский совет. Не всех князей пригласил, только командующих полками: на всех никакого шатра не хватило бы.
Обвёл помощников своих тяжёлым взором, начал речь:
– Семён Мелик, воин вам известный, весть принёс: завтра Мамай будет на Непрядве. Где будем его встречать, витязи славные? Можно здесь. А можно Дон перейти и в поле у Непрядвы встретить ворога. Оба поля хороши. За Доном что плохо: реки будут сзади. Если не устоим – в них многие, отступая, погибнуть могут.
Ольгердовичи переглянулись и без слов поняли друг друга. Встал Андрей:
– Надо Дон переходить. Встанет на Непрядве Мамай, к нему может Ягайло поспеть. Два дневных перехода отделяют Ягайла от Дона.
Обычно тихий и молчаливый Дмитрий вдруг не удержался, встал и поддержал старшего брата:
- Что в голове у воев, то и сбудется. Нельзя об отходе думать. Надо Дон перейти и все мостки разметать, чтоб и мысли не было о поражении. И в тыл никто – ни Мамай, ни Ягайло – не ударит.
Белозерские князья заволновались:
– Великий княже, куда дальше-то? И так к чёрту на кулички закатились, русичи всегда свою землю защищали, своя земля и силу давала… А здесь и леса почти нет! Где прятаться, если не наша сила одолеет?
Разгорелся настоящий спор. Одни князья были за переход на другую сторону Дона, другие советовали оставаться здесь и встречать Мамая на этом берегу.
Дмитрий Иванович, выслушав всех, принял решение, которое было окончательным:
– Сейчас же Дон переходим. Прав тёзка мой Ольгердович: мостки после расположения на новом поле – разобрать. Чтоб и мысли не было об отходе. Там, за Доном, либо ляжем все за землю русскую, либо Русь спасём. А всё же, думаю, наша возьмёт. Ибо кто Мамай? И кто мы? Что Мамаю надо? Вознёсся высоко, падать тяжко будет. А мы свою землю сбережём, она едина, русская земля. Ольгердовичи подтвердят. И брянцы с нами, и полочане, и псковичи, и вяземский князь Иван здесь... Ведаю: новгородцы печалятся, что не поспели на Дон. Рязанский князь Олег не с нами, но и не в мамаевом войске.
Замолчал, перевёл дыхание, а потом твёрдо, чеканя каждое слово, указал:
– В центре стоять под великокняжеским знаменем Тимофею Васильевичу Вельяминову. Впереди него встанет передовой полк. Командовать им вам, братья Дмитрий и Владимир, сыновья Всеволода. Полком левой руки будет руководить Тимофей Волуевич, с костромичами нашими тебе стоять, Тимофей.
Встал молодой воин в неброском наряде, приложил десницу к груди, поклонился. Дмитрий Иванович продолжил:
– Там же, на левом крыле, будут князья Василий Ярославский и Фёдор Моложский. Справа быть Николаю Васильевичу с коломенцами и Андрею Ольгердовичу. Ты, Дмитрий Ольгердович, встанешь позади Тимофея Васильевича. Молвишь, отступать за реку не можно? Вот и покажешь всем, река зараз позади тебя будет. За тобой уже никого... Долго думал я, братья, о татарском воинстве. Сам видел их хитрости, воев знатных расспрашивал... Их сила в чём? В первом натиске, который имеет три – самое большее – четыре волны... Этот первый натиск выдержать – полдела сделать. Вот почему впереди вас, Всеволодовичи, встанет сторожевой полк. В него каждому из полков отрядить с десяток самых отчаянных, самых храбрых воев. Собирать их поручаю Симеону Оболенскому и Ивану Тарусскому. Ядро сторожевого полка будет из татар и переяславцев Андрея Серкиза.
Вздохнул глубоко, взглянул каждому в глаза. Ни у кого не встретил робости во взгляде. Завершил сход такими словами:
– Тебе, брат мой Владимир, и тебе, Боброк, особое задание будет. Теперь конно едем на поле. Смотреть, кому где стоять. При выходе из шатра вкусите, братья, освященную Сергием Радонежским просфору. Причаститесь перед боем. Пересвет её держит на блюде. Инока на бой с Мамаем отпустил сам Святой отец. Завтра великий день: Рождество пресвятой Богородицы. Постоим завтра за веру православную, за землю Русскую!
Перекрестился Дмитрий Иванович, первым вышел из шатра, первым вкусил богородичный хлеб. За ним – все остальные. Всем хватило, никого не обидели. Всех перекрестил Пересвет, ибо один лишь он, да ещё рядом стоявший брат Ослябя были в иноческих одеяниях. Кому ж, как не ему?..
Все, от Дмитрия Ивановича до Семёна Мелика, преклонили пред иноком-воином свои головы. Не понравилось это Пересвету: будто прощаются все с ним. Хотя понимал, что не ему лично поклоны предназначены.
«Умереть не страшно. Страшно позор поражения испытать в святой день. Потому я здесь», – расправил инок сдвинувшиеся было брови.

Глава 7. Подвиг Пересвета

– Эка звёзды выдурились... Завтра будет хороший день, – подкладывая тул под голову, устраивался на ночь Ослябя.
– Да, ветра нет... И татар не слышно... Ночь пройдёт спокойно. Соснуть бы немного... Земля ещё не холодная, не успела осенними холодами проникнуться, – Пересвет устраивался рядом с братом и племянником.
– Тишина какая, – удивился Яков, сын Осляби. – Как будто мы одни в поле... А на самом-то деле здесь тысечи и тысечи воинства... Интересно, татар много?
– Завтра посчитаешь, – проворчал отец. – Постарайся поспать до утра. Утром-то холоднее будет, чай, уже не лето, восьмое сентября... Спи, пока тепло и туман влагой не покрыл...
Мимо лежавших воинов тихо проехало несколько всадников: было слышно горячее дыхание чужих коней, да тёмные контуры воев заслоняли то одни, то другие звёзды.
– Ночная стража? – шёпотом спросил Яков у отца.
Ослябя так же шёпотом ответил:
– В этот час стража на месте стоит... Так мыслю: то великий князь московский последние указания своим воеводам отдавать поехал... Спи. Ни слова боле.
А Якову не спалось. Он услышал, как ровно задышал стрый, как стал прихрапывать отец. Иногда глубоко вздыхали рядом разнузданные кони. Мысли сами лезли в голову: «Справлюсь ли завтра? Вдруг какую неловкость допущу? Всяко ведь в бою бывает... Отец шутил: главное, говорит, своих не порубать... Как можно своих-то? Вон звезда упала... Ещё одна... Увидеть бы на землице упавшие звёзды... »
Яков стал ожидать падения очередной звезды, за этим ожиданием незаметно для себя уснул.
– Вставай, сыне, пора, – тряс за плечо Якова Ослябя.
Молодой воин открыл глаза. На востоке небо уже можно было отличить от земли, над головой гасли последние звёзды.
«Как быстро ночь пронеслась! И снов никаких не видел», – подумал Яков и быстро поднялся, стал приводить себя и коня в порядок. Несколько раз проверил пояс. Меч – слева, справа – нож, копья пока пирамидкой стоят чуть поодаль. Пристегнул заплечный тул со стрелами.
– Лук из чехла пока не вынимай, – подсказал отец и указал на белые клубы тумана, пока робко наползающие со стороны реки.
Рядом стояли братья Константиновичи – Иван и Симеон, к ним подошло ещё трое князей. К этой группе отправился и Пересвет. Яков обратил внимание, что лицо Пересвета постепенно становилось всё более мрачным, меж бровей легла глубокая складка. До юноши долетали отдельные фразы разговора:
– Не дело это... Кто нужный приказ отдаст? Кто под великокняжеским стягом?..
На миг мелькнуло лицо одного из подошедших. И показалось Якову, что под неброскими доспехами обычного воеводы скрывается сам московский князь Дмитрий Иванович.
– Отче... – хотел было обратиться Яков к Ослябе, но тот приложил палец к губам.
– Молчи, – не сказал, прошипел отец. – То не нашего ума дело. Помни: главное в сражении – умение не только разить врага, но и выручать товарища. А если видишь, что в князя целит враг – хоть телом своим, но заслони князя от опасности. Ну-ка...
Ослябя поправил тул со стрелами за спиной сына.
– Разобрать копья, – командует Симеон Оболенский, и весь сторожевой полк ощетинился копьями.
Разобрали вои копья, сели на коней, стали всматриваться вдаль, а дали-то и... нет!
Там, где должен быть противник – белая, постепенно розовеющая под лучами невидимого солнца, пелена. Она становилась всё гуще и гуще, тугими волнами набегая со стороны реки, и вот уже не видно края самого полка, а через минуту – ратников в двадцати шагах от себя. И, наконец, облака совершенно окружили всё вокруг, словно пали на землю, спрятав от взора всех, даже самых ближних воинов.
Яков протянул вперёд копьё – наконечник едва угадывался в тумане.
– Отче, а если этим воспользуется Мамай? – забеспокоился Яков.
– Не, – спокойно улыбнулся Ослябя. – Наступать в таком тумане – всё равно что ночью грибы собирать, пустое дело. Копьём-то шибко не размахивай, может, вестник какой будет... Хотя, конечно, какой тут вестник... Себя не потерять бы...
Заиграли рожки, давая знать:
– Переяславцы здесь!
– Белозёрцы на месте!
– Москвичи стоят!
У каждого рожка – свой голос, свой песенный перебор.
А вот раздались голоса чужих рожков: муторно и татарам, и им не сладко в этом молоке...
Из белой мглы показался Пересвет.
– Как думаешь, брате, что вещает сие знамение? – обратился Ослябя к Александру. – Может, не хочет Богородица битвы?
– Думаю иное, – серьёзно ответил Пересвет, взмахнул рукой, указал на мокрую перчатку. – Многие храбрые витязи ныне не встанут с сырой земли. И капли эти – слёзы Богородицы нашей. Мы должны эти слёзы оправдать, должны стеной здесь стать, и если суждено погибнуть, то так, чтобы не напрасно! Не дадим жён своих и дочерей в обиду! Одолеем Мамая!
– Да сколько ждать-то? – не стерпел, спросил Яков.
Александр перевёл взгляд на племянника.
– Не спеши, Яков. Богородица указует: вспомни всё, что дорого тебе в жизни. Родню свою, город родной, Москву, храмы православные... Дорого тебе это?
Молча кивнул Яков.
– Вот, – продолжил богатырь. – А теперь вспомни тех, кто хочет это отнять у тебя... Скоро ты их увидишь... И всегда помни о тех, кто сзади тебя, кого ты защищаешь... Укрепись в вере своей... Тогда и сама Богородица тебе поможет.
Опять медленно заходили в воздухе белые волны – но теперь не сгущаясь, а расходясь и поднимаясь вверх. Голубел небосвод, туман каплями оседал на траву, доспехи воинов и коней. Сначала блеклым пятном, а потом чётко, ясно стало видно солнце. Оно было не жёлтое, тёплое, а белое, холодное.
– Отсыреет тетива у лука, далеко стрелы не полетят, – забеспокоился Яков.
Грозно посмотрел на сына отец:
– Не только у нас они могут отсыреть, но и у врага. Все на одном поле стоим. Ну, сыне, с Богом. Смотри.
Посмотрел вперёд Яков, и увидел врага.

На расстоянии чуть большем, чем полёт стрелы, стояла лёгкая конница Мамая. Было видно, как стрелки готовят к бою луки.
– Сейчас налетят, – Симеон Константинович сел на своего вороного коня, расчехлил лук, приоткрыл тул со стрелами. – Лучники – готовсь! Пересвет, Ослябя – во второй ряд!
Пересвет и Ослябя беспрекословно повиновались. «Симеон – старший здесь, будь ты хоть сам царь египетский, – подумал Яков, – а приказам старших в бою не перечат. Бережёт Симеон отца и брата его! »
Татарская конница сначала отступила назад, словно приглашая русских начать движение вперёд. Но видя, что московские рати словно вросли в землю, мамаевы лучники понеслись вдоль позиций сторожевого полка, осыпая его тучами стрел.
Тем же отвечали и воины сторожевого полка, князь Симеон Константинович подавал пример. Яков обратил внимание, что ни одна его стрела не пролетела мимо цели. А с какой скоростью князь вынимал стрелы из тула! «Я так не смогу», - приуныл сын Осляби.
Появились первые убитые и раненые. Яков стоял в самом первом ряду, прикрывал себя и стреляющих лучников щитом. Хороша была толстая войлочная попона на его коне: стрелы врага так и вязли в ней, не причиняя вреда животному.
Несколько раз пронеслись мамаевы всадники вдоль русских рядов. Вдруг опять разом отступили, спрятав за спины луки, и с гиком понеслись прямо на сторожевой полк, крутя над головами саблями. Иные были с копьями наперевес.
– С нами Богородица! – воскликнул Симеон и первым помчался на противника. За командиром – все остальные, как один.
Сшиблись.
Трещали ломавшиеся копья, пронзённые ими всадники падали на землю, татарские сабли звенели о русские мечи. Крики умиравших, раненых, живых. И потекла ручьями человеческая, перемешанная с конской, кровь.
Яков, отразив удар врага щитом, сам сшиб противника, потеряв при этом копьё. Выхватил меч из ножен. И вовремя: успел отразить сабельный удар, и второй, а на третий раз изловчился и опередил врага ударом. Думать некогда: вновь над ним сверкают сабли, от них приходится отбиваться и наносить удары самому. Вдруг впереди – никого.
Обернулся. Рубятся татары в глубоком тылу сторожевого полка, уж и воины передового полка задействованы.
«А и завязните вы тут! » – подумалось Якову, он повернул своего коня и помчался на противника.
Заиграл татарский рожок – сигнал отступления.
Не все смогли вырваться из русских рядов, выполнив приказ. Опять меж двух разъединившихся воинств – пустое поле, местами усеянное первыми жертвами. Да примятая трава, словно скошенная, валялась на земле.
- С Богом, Яков, то ещё не битва была, - бросил на сына короткий, но пристальный взгляд Ослябя. На мгновение вложил меч в ножны, погладил шею разгорячённого коня, успокаивая его.
Тут Яков сначала услышал слева от себя, чуть поодаль, звуки продолжающегося сражения, а потом увидел, что один вражеский всадник из передового мамаева отряда не выполнил приказ об отходе. Гигантского вида ордынец продолжал разъезжать меж русских рядов, сея смерть своей не знающей устали саблей. Около него образовался целый круг убитых им воинов.
Завизжал от радости злодей, видя, что нет равных ему, отъехал назад, к своим, вложил саблю в ножны, на чистом русском языке закричал:
– Эй, вы, хилые сыны земли русской, кто выйдет на бой, кто хочет башку потерять от моего копья?
Богатырь нагнулся и поднял с земли копьё. Потряс им:
– Есть у Мити московского богатыри? Долго мне ждать?
– Тебе быть убитым от руки моей! – раздался голос Пересвета.
Выехал вперёд Александр, заиграло солнце на его злачёных доспехах.
Усмехнулся татарин (позже узнали имя его – Челубей), отъехал чуть назад, отдал слуге чужое копьё, принял от него своё, в сотый раз проверил каждую его пядь, – нет ли где трещинки, – и поднял его вверх, как бы спрашивая: готов русич к поединку?
Пересвет ответил тем же жестом, потом повернул копьё, нацелившись на середину груди – туда, где бьётся вражеское сердце, пустил вскачь коня.
И Челубей помчал навстречу.
Взмолился Яков, наблюдая за поединком: «Богородица! За тебя жизнь отдаёт муж святой! Помоги ему! » Не выдержал – отвернулся, закрыл глаза. Но только на одно мгновение.
Удар. Открыл глаза Яков, видит: никто не промахнулся, оба копьями пронзили друг друга.
Пал Челубей. Радостные крики в московском воинстве, горестные восклицания и вопли проклятия – в мамаевом.
Едет Пересвет к своим, только весь обмяк, припал к гриве коня. Обступили его товарищи, положили на землю. Тут поняли: мёртв великий герой. Видит Яков, как почернел ликом отец, как Дмитрий Иванович (всё-таки это был он, равный среди равных, храбрейший среди храбрых) сказал:
– Просчитался Мамай! Наша будет победа, ибо Пересвет победил злого ворога!
И поворотил коня в большой полк, к радости всех русских воинов.
«Среди нас Дмитрий, с нами первый натиск выдержал, будет победу праздновать! » – то тут, то там раздавались возгласы.
Якову вспомнились боевые упражнения стрыя Пересвета: как он хватал за пояс то одного молодца, то другого, легко, как игрушку, поднимал и укладывал на землю. И так десять, двадцать раз подряд...
«Да, победил стрый, но и сам жизнь отдал... А как же я? Я не так могуч, как Александр, какова же моя доля? Отец жив, но он поехал с Дмитрием Ивановичем в большой полк, а я? » - спрашивал он себя.
И тут увидел вместе со всеми генуэзскую пехоту Мамая.
Она шла стройными рядами, выставив вперёд длинные копья, шлемы воинов были украшены чёрными перьями каких-то заморских птиц.
– Сторожевая конница, подать к полку левой руки, костромские нас заждались! – командует Симеон Константинович Оболенский и ведёт остатки своего полка к Тимофею Волуевичу, освобождая место для пешего передового полка Дмитрия и Владимира Всеволодовичей. Пехоте лучше биться с пехотой.
Однако наблюдать за сражением в центре поля Якову не пришлось: самую лучшую, хорошо вооружённую татарскую конницу бросил Мамай на левое крыло русских сил.
Перед глазами Якова мелькали чужие, злые лица, под его ударами и ударами товарищей слева и справа падали тела врагов.
Но вот не стало соседа слева. Долго бился сосед справа – им был Семён Мелик, но и он пал от удара вражеского копья…
Сзади слышит знакомый голос и узнаёт его: то Андрей Серкиз, переяславский воевода, шестопёром укладывает врагов, обошедших Якова слева и справа.
Сразу три конника окружили Якова. Раздумывать некогда, да и незачем: всё обдумано утром, перед боем. «Пересвет пал. А я? » Всю силу вкладывает Яков в удар и мечом разрубает голову того, кто перед ним. Ордынцы слева и справа рубят сына Осляби саблями, падает юноша на землю, дико смотрит на бездыханное тело освободившийся конь, словно спрашивая: «Я свободен? А зачем она мне, свобода, если нет больше тебя, мой славный хозяин? »
Падает на тело Якова пронзённый копьём Андрей Серкиз; падают десятки, сотни убитых русских – те, что крепко стояли в сторожевом и левом полках.
Велика сила мамаева, начинает одолевать она силы Дмитрия Ивановича. А где же сам великий князь? Не видно и его.

Глава 8. Дмитрий Ольгердович на поле Куликовом

Когда туман лёг большими каплями на траву, кусты, попоны коней, латы и доспехи воинов, неясное чувство тревоги завладело Дмитрием Ольгердовичем. Вроде бы его полк был там, куда определил его Дмитрий Иванович, - позади большого полка. Но если полк Тимофея Васильевича Вельяминова занимал довольно возвышенное место и ему было видно всё поле, брянцы, трубчевцы и стародубцы Дмитрия видели только спины впередистоявших воинов из большого полка. Да немного соседей справа и слева. Единственное, что хорошо видел Дмитрий – это великокняжеское знамя Дмитрия Ивановича с ликом Спаса Нерукотворного впереди своих позиций, да сзади – петляющую в кустах Непрядву-реку. Понял: с полком ему находиться нельзя, надо ехать к главному стягу всего воинства, там он сможет оценить обстановку, там станет ясно, где и когда вступать в бой.
Рядом с ним – его сыновья Михаил и Иван, не пустил он их вперёд, к Андрею Серкизу в сторожевой полк. Там, впереди – лишь опытные воины, а какой опыт у его сыновей? В прошлом году не мечами – хлебом-солью встречали московскую рать под стенами Трубецка.
– Иван, Михаил, стоять на месте до последнего. Пока лично приказа не дам. Я там, под стягом Дмитрия Ивановича буду. Ждите.
Ровно стоят русичи, полки не перепутаешь. Каждый - со своим знаменем. Меж полками и отдельными сотнями – свободные пространства для проезда от одних подразделений к другим вестовых, отдельных командиров, таких, как, например, Дмитрий Ольгердович.
Хотел было сразу подъехать к Дмитрию Ивановичу, но его остановил Тимофей Васильевич:
– Стой, Дмитрий.
– Что такое?
– Близко к великокняжескому стягу подъезжать ни к чему.
–???
Видя недоумённое лицо Дмитрия, Тимофей как можно ближе подъехал к переяславскому князю, пригнулся немного (большой рост не всегда удобен! ) и тихо сказал:
– В великокняжеских доспехах – не московский князь, то ближний его, Михаил Бренк.
– А… – запнулся Ольгердович, не зная, как правильно задать вопрос.
– А сам великий князь надел доспехи Михаила Бренка и выехал в передовые войска. Он сейчас где-то там, – указал рукой на передние ряды.
Засопел сын Ольгерда:
– Никогда мой отец так не поступал… И о том никогда не слышал… чтобы вождь от руководства отстранялся…
– Не умом – сердцем пойми, почему великий князь там, – строго посмотрел на Дмитрия Тимофей. – Впрочем, потом всё это… Смотри, началось!
Действительно, не только командующие – все увидели и услышали первые атаки вражеской конницы, первые рукопашные схватки. Крики людей, ржание коней, свист тысяч стрел...
Потом был отход лёгкой мамаевой конницы и поединок Пересвета с татарским богатырём. Издали всем показалось, что Пересвет победил, ибо воин Золотой Орды пал на месте поединка, а Пересвет отъехал к своим. Над полем трижды пронеслось «Ура! », воины воспряли духом. То тут, то там раздавалось: «Теперь победим, точно, Богородица за нас сегодня! »
И не так страшна казалась теперь многотысячная мамаева рать, ринувшаяся на русское воинство.
Справа и слева сражались конные полки, в центре сначала попыталась показать себя черноголовая генуэзская пехота (так прозвали её из-за чёрных перьев на шлемах), но, когда у неё это не получилось, уступила место отборной, в доспехах с головы до пят, тяжёлой татарской коннице.
Передовой полк почти весь полёг на поле, не сдав ни пяди земли.
– Ну, вои мои славные, наш черёд! – Тимофей Васильевич вынул меч из ножен, поднял его вверх и указал вперёд, на видневшийся вдали жёлтый Мамаев шатёр.
В центре опытный полководец поставил пеших латников, по бокам – московскую конницу. Звон сабель о мечи, крики живых и умирающих воинов, гулкие удары шестопёров и булав, конское ржанье – всё слилось в один неумолчный скрежет и вой, какого никогда не доводилось слышать Дмитрию. Казалось, сама земля стонет и ходит ходуном от тысяч и тысяч сражающихся.
Рвутся, рвутся воины Мамая к великокняжескому стягу, но пока не могут до него добраться. Не сдают своих позиций главные московские силы.
Глянул Дмитрий вправо и возгордился своим братом Андреем: рубятся шибко его русские и литовские витязи, даже одолевать стали, продвигаются понемногу вперёд витебчане и полочане, и коломенцы, сдаёт пядь за пядью свои позиции конница поганого Мамая.
Глянул влево, и невольно вырвалось у Дмитрия:
– А, чёрт!
Одолевает слева сила татарская, чуть ли не на полверсты врубилась в русскую линию войск. Сдают позиции костромичи, а их воеводу Тимофея Волуевича не видно, может, и нет уже в живых храброго воеводы. До реки – рукой подать, наиболее слабые духом уже побежали к ней.
– Я – на левый фланг! – кричит Дмитрий Тимофею и скачет к своим, меч на ходу вынимает.
Доскакал, чуть попридержал коня, отдал приказ:
– Северяне! Поможем костромичам, не дадим сгинуть! С нами Богородица!
И повёл свою конницу на почуявшего уже победу противника.
Схлестнулись брянцы, трубчевцы и стародубцы с татарами.
Да не отступил противник. Мамай, видя, что на его правом фланге дела идут не плохо, ввёл сюда свои последние резервы.
Рубятся северяне, не дают противнику зайти в тыл. Но не может Дмитрий вести бой так, как брат его Андрей, наступая шаг за шагом на врага. А всё потому, что против Дмитрия мамаевых сил втрое больше.
Вдруг среди русичей прошёл вздох сожаления, сочувствия. Что такое? Обернулся Дмитрий… и не увидел великокняжеского знамени, не увидел золотого шлема Михаила Бренка.
Зато татарам как будто кто-то добавил силы и они стали одолевать.
Ещё на шаг отступили его северяне, ещё… Не убит Иван Киндырь, он видит своего сына, очень высокого ростом… А где Михаил? Не видно Михаила!
«Эх, мне бы сотню-другую, не сдвинулся бы с места, да нету их у меня! » – горестно подумал Дмитрий, глянул на соседа справа.
Храбро бьются воины Тимофея Вельяминова, не сдают позиций! Сам Тимофей хорошо виден: в обеих руках у него мечи, разит ими супостатов-врагов, и нет ему равных...
А его витязи? Тают, тают под ударами втрое превосходящих сил.
– Эх!
С этим возгласом сам проник в первые ряды, зарубил одного противника мечом, второго.
Какой-то очень смелый воин удачно защищал Дмитрия слева, не давал подойти вражеским конникам к Ольгердовичу. Даже подмигнул князю, улыбнулся – дескать, держись!
Дмитрию не требуется такая поддержка, хотя он, конечно, оценил её. Как медведь, которого разозлили, Ольгердович уже не мог остановиться, рубил и рубил врагов направо и налево.
Сломался меч. Успел выхватить булаву и пошёл орудовать булавой!
Справа тоже булавой успешно разил врагов брянский дружинник с удивительно большими круглыми совиными глазами. Казалось, он поражал их сначала взглядом, и лишь затем оружием. Где-то уже Дмитрий видел этого воина, но вспомнит об этом потом, сейчас не до того… Вспомнит, как перед битвой обходил свои сотни, и уже тогда обратил внимание на этого необычного вида воина, стоявшего в первом ряду, уже тогда было видно, что он рвётся в бой, не может спокойно дождаться начала битвы…
И вдруг – такое долгожданное – «Ура»!
По далеко вклинившимся в ряды русских мамаевым конникам ударил засадный полк Дмитрия Михайловича Боброк-Волынского и Владимира Андреевича Серпуховского.
Сразу как-то обмяк противник, многие попытались поворотить коней. А куда ворочать? Меж двух Дмитриев оказались татары: с одной стороны – стойкие витязи Дмитрия Ольгердовича, с другой – Дмитрия Михайловича, которые так заждались возможности показать свои силы!
И в центре стал одолевать Тимофей Вельяминов.
А справа Андрей Ольгердович уже гнал перед собой ордынских всадников, желая первым добраться до шатра Мамая и взять его обладателя в плен.
Не удалось всё же двум Дмитриям взять противника в кольцо, просочился он меж них и стал удирать к жёлтому шатру.
Тут и увидел рядом с собой Дмитрий Ольгердович сына Михаила в окружении известных трубецких разведчиков Степана и Ивана. Обрадовался, да разговаривать некогда – надо теперь гнать врага, покуда хватит сил. Прежде всего – сил коней, несущих на себе победителей битвы.
Приближаясь к шатру Мамая, Дмитрий увидел, как к этой жёлтой тряпке подскакал его брат Андрей и стал рубить вражеский символ на кусочки. Пал шатёр, а где же его хозяин?
Утром здесь, на высоком холме, стоял гордый и надменный Мамай, а теперь здесь стоят русские вои, мечами указуя друг другу на удиравшую свиту мамаеву. Там, видимо, был и сам Мамай.
«Догнать! Догнать подлеца! » – только эта мысль теперь владела каждым русичем. И ринулись они в погоню.
Пятьдесят вёрст гнались за Мамаем до реки Мечи.
Не догнали. Ушёл Мамай. Форсировать реку не стали: и так далеко ушли от поля битвы. До наступления сумерек нужно было вернуться назад, решить главный вопрос: где Дмитрий, великий князь московский? Жив ли? Ранен? Если ранен, насколько тяжело?
Рядом с Дмитрием Ольгердовичем скакал воин, которого он приметил в бою. И опять слева, как и в сражении. Улыбается.
– Что, сладка победа? – спросил Дмитрий.
– Сладка, княже, хоть и дорогой ценой далась! – ответил всадник. – Ещё три-четыре таких победы, и Москва дань совсем платить перестанет! Весь православный мир защитить сможет!
– Далеко вперёд заглядываешь! – удивился мыслям попутчика Дмитрий. – Как звать тебя, из каких краёв?
– Я с тобой, княже, ещё из самого Трубецка! И в Переяславле с тобой был! В дружине сына твоего Михаила, звать меня Софонием, Софонием Р; занцем!
– В Переяславль с нами, аль сразу в Трубецк пойдёшь?
– Михаилу служу, где княжич, там и я! – коротко ответил воин.
– Кроме ратного дела, что по-сердцу? – почему-то спросил Дмитрий.
– Богомаз я! Помощники у меня есть… И книгами торгую… Книги шибко люблю! Из Трубецка одну книгу вывез – ей цены нет!
– В Переяславль вернёмся – покажешь?
– А не отнимешь, княже? – спросил Софоний и опять широко улыбнулся.
– Чужое не отнимаю, – нахмурился Ольгердович. – Если решишь продать, так я не обижу, могу щедро одарить.
– Обязательно покажу её, княже, а продавать не могу, планы у меня есть на неё!

Куликово поле встретило победителей криками воронов и стонами раненых, тяжким ржанием погибающих коней. Картина была жуткая: в центре, где был самый жестокий бой, трупы лежали друг на друге в несколько рядов. Среди убитых попадались раненые. И – ручьи, реки крови. И – стон, непонятно откуда идущий... Казалось – стонет сама земля...
Московского князя нигде не было. Владимир Андреевич более всех волновался:
– Мне, мне весть добрую или злую несите, вои мои славные, о брате моём Дмитрии Ивановиче!
Те, кто не знал о переодевании великого князя, подвели Владимира к Михаилу Андреевичу Бренку, убитому в плаще и доспехах великокняжеских.
Иные нашли мёртвого князя Фёдора Семёновича Белозерского, ликом очень похожего на Дмитрия Ивановича.
И огорчался каждой смерти Владимир Андреевич, но и тешил себя надеждою, что удастся найти великого князя живым.
«Помоги, Богородица, брату моему! Оставь его хоть раненым, но на этом свете, не на том! » – молился про себя князь серпуховский.
Наконец, пришёл простой воин Фёдор Холопов, доложил: жив великий князь, лежит под свежесрубленной берёзой, чуть дышит.
Все князья поспешили туда, куда указал Фёдор.
Привели в чувство великого князя. Посадили. Не узнаёт никого Дмитрий, смотрит на всех мутным взором. Сняли с него весь избитый доспех, осмотрели тело, обрадовались: ран нет. Одели. Дали воды испить.
Андрей Ольгердович говорил всем, кто не знал о Бренке и великом князе:
– Мы все советовали Дмитрию Ивановичу стать позади полков под знаменем у шатра, а он отвечал: «Не могу я так поступить, но хочу прежде всех сам начать и другим образец дать, как голову свою положить за имя Христово и пречистой его матери! Чтобы все, видев моё дерзновение, так же с усердием наступали! » И когда первый натиск был отбит, потом в центре долго сражался... Потеряли его из виду, когда Мамай проклятый чуть было полк левой руки не сломал совсем.
Владимир Андреевич обнял великого князя:
– Дмитрий! Победа! Наша взяла! Бежал Мамай с поля боя!
Только тут прояснел взгляд Дмитрия, узнал он своего брата, обвёл всех уже осмысленным взором.
– Так возрадуемся и возвеселимся, что даровал нам Господь победу! – сказал он слабым голосом, но чётко, и поняли его все.
Посадили на коня, поехали к поставленному великокняжескому шатру. Заиграли весело трубы, возвещая всем: жив Дмитрий Иванович!
И прежде, чем зайти в шатёр, дал указание великий князь:
– Искать живых среди мёртвых. А стемнеет, факелы зажечь, всю ночь искать! Чтобы ни один без помощи не остался!

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒