Дмитрий Ольгердович, князь брянский 6 страница

Утром следующего дня совсем не было тумана, словно Всевышний действительно помогал искать живых. И многие раненые были спасены. Кого конём придавило; кто под телами людскими еле дышал, не мог сам освободиться; кто ослаб от потери крови, но после перевязки и небольшого отдыха вставал на ноги и брёл к телегам...
Взошло солнце. Гасили факелы.
Великий князь со всеми князьями объезжал поле битвы.
Особенно много погибших было в центре поля. Русские лежали на татарах, татары – на русских, те – на генуэзцах... Кровью пропиталась земля, иногда трудно было определить, к какому воинству принадлежит убитый. Ведь были ещё и татары Андрея Серкизова, воевавшие и отдавшие жизни за великого князя Дмитрия Ивановича.
Подъехали к месту, где вместе лежали восемь белозерских князей. Отцы с детьми, дядьки с племянниками. Отдали жизни за свободу Русской земли. Долго их защищали белозерские бояре – не защитили, сами полегли рядом...
Беспрестанно крестился Дмитрий Иванович и вся свита его. Трудно, тяжело было смотреть на павших, но как без этого? Всех, всех надо сохранить в памяти, чтобы честно ответить матерям и жёнам, сёстрам и детям героев, как сражались они за родную землю. Ведь им не скажешь: «Не видел, не помню... » Ты – князь, Дмитрий Иванович, ты должен всех князей павших знать! Тех, кто сам погиб, а московскую Русь спас...
Вот лежит Микула Васильевич, окольничий, младший (второй) сын московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, свояк великого князя московского (Дмитрий был женат на младшей дочери нижегородского великого князя Дмитрия Константиновича Евдокии, а Микула – на старшей Марии). Дмитрий Иванович видел, как враг копьём поразил сына тысяцкого, как был повержен и противник, но тут же нахлынули свежие мамаевы силы, и рядом с Микулой полегло пятнадцать князей московских, ростовских, суздальских, костромских и владимирских...
Тут же, чуть поодаль – как не заметить? – в великокняжеских доспехах Михаил Андреевич Бренк, товарищ Дмитрия ещё с детских лет... Вместе когда-то играли в прятки, ходили рыбачить на Москву-реку, собирали грибы и ягоды со своими сверстниками под присмотром строгих седовласых дядек...
Болит всё тело у Дмитрия – вчера ему здорово досталось, – но, раз болит, значит, живой, а Миша? У Миши уже ничего не болит и никогда не заболит...
Слез с коня, опустился на колени, коснулся рукой лица Бренка. «Ведь знал друг мой, знал, на что шёл, согласившись поменяться доспехами. Знал, что именно к нему будут стремиться самые отважные вои мамаевы», – думал Дмитрий, слёзы текли по его щекам, а рука сама, непроизвольно, всё гладила, гладила лицо, не успевшие поседеть волосы павшего героя.
Усилием воли заставил себя встать, и тут же взгляд упал ещё на одного очень знакомого воина. Знаменитый дозорный, которого знало всё войско – Семён Мелик. Убит ворогом. Над телом его стояли на коленях, оплакивали смерть товарища трубецкие воины-разведчики Степан да Иван: знали они друг друга. Где, в каких дремучих лесах или дальнем диком поле сходились их пути-дорожки? Теперь неважно! Они живы – Мелик мёртвым лежит перед ними...
– Эх, Семён, Семён! Как мне теперь без тебя? – вздохнул Дмитрий Иванович. – Ты всегда первым верные вести о враге доставлял, только тебе я верил без оглядки, нет тебе замены, ты был моими и глазами, и ушами!
Пошёл далее меж трупов. Князья – за ним.
Стоит на коленях Ослябя, оплакивает смерть сына. Коснулся великий князь плеча инока:
– Вставай, милый мой. У тебя ещё много работы. Вон сколько павших. За всех помолиться надо.
Лишь кивнул Ослябя, ничего не сказал. Зарыдал беззвучно, только плечи затряслись.
Дмитрий сделал несколько шагов и вышел на место, где всё начиналось.
Лежит известный богатырь татарский, а рядом с ним (специально успели положить, чтоб все видели? ) в золотых доспехах брянский боярин, Сергиев чернец Пересвет.
Указал на него Дмитрий:
– Видите, братья, начальника битвы? Его победа была подобна всему сражению! И если бы не он, от руки татарского богатыря многим бы пришлось испить горькую чашу смерти.
Помолчав немного и вновь перекрестившись, изрёк:
– Слава Богу, изволившему так. Александра Пересвета, Семёна Мелика, Михаила Бренка, всех павших князей, руководивших полками, доставить в дубовых колодах для похорон в Москву. Остальных здесь похоронить в братских могилах. И чтобы воспета была вечная память всем православным христианам, убитым на поле между Доном и Мечью!
Приказ великого князя московского Дмитрия Ивановича был исполнен в точности, за исключением одного: встретил возвращающихся в Москву воинов Феодор Симоновский и упросил похоронить Александра Пересвета и Якова, сына Осляби, у себя в монастыре. Отказать ученику Сергия великий князь не смог.

Глава 9. Смятение в стане победителей

Зарядили осенние дожди. От летнего тепла не осталось и следа. Здесь, на севере от Москвы, короткое лето заканчивается быстро. Селяне спешили завершить уборочную страду, лишь капусту оставляя пока до первых лёгких заморозков.
В нынешнем 1380-м году от рождества Христова, во многих уголках русской земли сменились хозяева: места погибших воевод заняли их сыновья. Так было и в переяславских владениях Дмитрия Ольгердовича. Князь говорил супруге:
– Может, подадимся к Ягайле? Не могу я здесь спокойно смотреть в глаза вдовам переяславским. У кого мужа, а у многих и детей отняла эта битва. У нас с тобой, Аннушка, оба сына живы, даже не ранены... Я-то с брянцами, стародубскими да трубецкими сотнями в запасном полку стоял, а переяславские мужи – царство им небесное (перекрестился Дмитрий) – все впереди стояли. Там и полегли, как сейчас говорят, на поле Куликовом... И первым из павших героев был славный наш Александр Пересвет – везли тело его в дубовых колодах, обёрнутое знаменем, в Москву, да перед самой Москвой встретил нас Фёдор, настоятель Симоновского монастыря. Отпросил тело себе, в своём монастыре похоронил, ибо там перед битвой церковную службу Александр нёс... Давеча сомкнул глаза – Пересвет предо мною, да не в злачёных доспехах, – в чёрном монашеском одеянии, отворачивается от меня и уходит куда-то вверх, в гору, а на горе храм стоит, не то наш, земной, не то небесный... Так как, Анна, может, пора в родной Брянск?
Не впервой заводил подобные разговоры с женой Дмитрий. И всегда это происходило на ночь глядя, после трудных дневных забот.
Анна обнимала, целовала мужа:
– Как можно в Литву, Дмитрий? А клятву верности кто московскому великому князю давал? Или ты бежал с поля боя, ворога испугавшись? Или дети наши струсили? Тебе не в чем упрекнуть себя, дорогой мой...
– Да, всё так. И всё же... За день сколько раз читаю во взорах укор... Мол, и сам жив, и детей спас...
– Перекрестись! Не ты спас – Богородица спасла от смерти и тебя, и Мишу с Ваней. Давай помолимся, да ложись спать: утро вечера мудренее.
И сын Ольгерда безропотно вставал на колени перед домашней иконой, шептал молитву, а потом долго ещё стоял так, на коленях, молча думая о чём-то своём. Анна тихонько одна ложилась спать, не тревожа, не торопя мужа. Помнила его слова, сказанные сразу после возвращения с Поля, шедшие, казалось, от самого сердца, сказанные с каким-то особым надрывом: «Снятся мне, Аннушка, други мои убитые. Молчат, в глаза смотрят... Вроде и без укора, но и без радости... Я им: «Что, Андрей? Что, Семён? » А они повернутся, и уходят тихо вслед за опускающемся солнцем... А я не могу за ними, стою на месте, ноги будто в землю вросли. Эх, только бы не напрасно... Только бы не зазря... »

В следующую осень пришли необычные для Дмитрия вести из Литвы: там стрый Кейстут сверг с престола Ягайло, сам сел править. Брат Андрей покинул Псков и вернулся в Полоцк.
Переяславский князь мигом – в Москву, к новому Московскому митрополиту Киприану:
– Что делать? Может, и мне туда, на помощь Андрею?
Киприан строго посмотрел на Дмитрия:
– А брат просит тебя о помощи?
– Нет.
– Вот и не суетись. Кейстут в Вильно, брат Андрей – в Полоцке, другой твой брат Владимир – в Киеве. Оба они, мыслю, во всём поддержат стрыя твоего... За остальных сынов Ольгерда не ручаюсь. А твоя – именно твоя, – Дмитрий Ольгердович, помощь нужна будет здесь, в Москве. Ты – надёжное плечо у великого князя московского. Борьба со степью только началась, ещё ничего не решено... Знаешь, Золотой Ордой теперь правит хан Тохтамыш? Как повернёт, что сделает? – пока не известно. Не только Дмитрию Ивановичу ты здесь нужен, но и мне.
Усмехнулся Киприан, снял с пальца перстень:
– Узнаёшь?
Это был тот самый перстень Сергея Радонежского, который Дмитрий через Ивана и Степана трубецких передал митрополиту.
Кивнул головой.
– Где сейчас добрый сей воин, что меня тогда в Киеве навестил, грамоту Сергия передал? Жив ли?
– Степан жив, думаю, в своём родном Трубецке торговлю ведёт... А многие мои переяславцы уже...
– На всё воля Господня... Только он решает, что впереди у нас, какие испытания нас ждут. И здесь, в Москве, не легче будет, чем в твоём Подесенье, поверь.

***

«Молчание Тохтамыша можно объяснить либо его слабостью, либо подготовкой к новому походу на Москву», – размышлял Дмитрий Ольгердович. И, как мог, укреплял свой Переяславль, подновлял сторожевые башни крепостной стены.
Ровно через два года после битвы с Мамаем пришёл в Переяславль приказ от Дмитрия Ивановича, взбудораживший весь город: немедленно собирать конное воинство и, не мешкая, направляться к Москве.
В назначенный час у Спас-Преображенского собора собралось несколько сотен всадников.
Грустно оглядел своё воинство Дмитрий Ольгердович. «Прошлый раз втрое больше было», – мелькнула мысль, вслух всем сказал:
– Идёт царь Тохтамыш на Москву. Нас просит прибыть великий князь московский Дмитрий Иванович. Выступаем тотчас. Тебе, Фёдор Покропаев, вновь быть градским воеводой на время, пока мы в Москве будем. Прокоп! Тебе доверяю княжеские семьи. Береги родных пуще жизни своей!
После короткого молебна, совершённого протоиереем Фотием, открыли Московские ворота кремля и лучшие витязи Переяславской земли покинули город.

В Москве задерживаться не стали, всем сборным войском выступили к Коломне. Многих князей сразу же смутила малочисленность войска. Владимир Андреевич Серпуховский заметил Дмитрию Ивановичу:
– Прошлый раз на Коломну тремя дорогами шли, а ныне и одной много...
– Прошлый раз пешее воинство с нами было, а ныне – одно конное, – резко ответил Дмитрий, которого москвичи уже «за глаза» стали называть Донским.
Едва стали лагерем на ночлег, в великокняжеский шатёр зашёл суздальский князь Дмитрий Константинович:
– Великий князь московский Дмитрий Иванович, уж не думаешь ли ты с этими малыми силами встать против законного царя Золотой орды? Мои воеводы прямо говорят: мы заодно с Дмитрием Ивановичем в разумных действиях, но идти с хлыстом против меча может только потерявший рассудок.
– Вот мы сейчас и обсудим, что разумно, а что – нет, – ответил Дмитрий Иванович и велел собирать малый княжеский совет, на котором будут лишь главы земель, да самый опытный в военном деле князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский.
Лишь три князя – Дмитрий Ольгердович, Владимир Андреевич, да Боброк-Волынский поддержали великого князя московского. Доказывали остальным:
– Степняков на Оке задержать можно! Дозоры передают: идёт Тохтамыш быстро, значит, идёт малыми силами!
Большинство князей упёрлось на своём: «Мало нас... Где твои брянцы, Ольгердович? Где кашинцы, псковичи, полочане? Где белозёрское воинство? Да и те земли, что смогли дать воев, столько ли дали, как два года назад!? Не воевать с царём, а показать свою покорность надо, дань заплатить, он и отведёт войско. Наши деды и прадеды дань платили, не нам порядок менять... Воевать будем – где коней добудем? Мы их и в Литву, и в Польшу, и немецкому ордену поставляем. А шелка, золото, серебро? Греки ныне слабы, от них этого не получишь... »
Внимательно всех выслушал Дмитрий Донской. Понял: единства нет. Не верят в свои силы князья. Без веры в бой идти – значит, обречь ратников на верную гибель. А других-то нет. Самому на поклон к Тохтамышу идти? Нельзя! Зарежет его царь Золотой орды, как барашка, и дело нескольких поколений московских князей будет порушено.
Когда все вволю наговорились, встал Дмитрий Донской:
– Мало сил у нас, други? Да, мало. Говорите, дань послать Тохтамышу? Мы её сначала соберём... в Москве со всех земель. Конечно, предложим её царю. А ну, как не возьмёт? Мыслю, иная цель у Тохтамыша: силу свою показать. А мы? А мы в свои земли пойдём. Силу свою сделаем вдвое, втрое больше татарской. Тебе, Владимир, брат мой, идти на Волок. Встань там, собирай людей... Проси великого тверского князя Михаила, пусть поможет в ратном деле... Дмитрий Ольгердович да Дмитрий Михайлович со мной в Переяславль, потом в Кострому... В Москву заходить не будем... Москва справится. Митрополит там. Ольгерду Москва не поддалась, и Тохтамыш её не осилит... Всем разойтись в свои отчины. Сбор всех сил назначаю в Дмитрове.

Глава 10. Анна

Переяславцы были крайне удивлены, во-первых, появлением всего московского воинства у стен города, а во-вторых, тем, что оно пришло в город не со стороны Москвы, а со стороны Юрьева-Польского.
Великий князь московский знал, какие большие потери понесли горожане два года назад. Но, одно дело – знать, другое дело – видеть своими глазами.
На княжеском крыльце стояла семья Дмитрия Ольгердовича, да впереди неё – тридцать-сорок ратников во главе с воеводой Фёдором Покропаевым.
– И это – всё? – спросил, нахмурясь, Дмитрий Донской переяславского князя.
– Остальные – на градских башнях и стенах, но это те горожане, у кого коней нет. А так – все в твоём воинстве, – ответил Ольгердович.
Дмитрий Иванович спешился, подошёл к княгине Анне, положил руки ей на плечи:
– Как дети малые? Про старших знаю: они со мной.
– Спасибо, великий князь, всё хорошо. Внуки растут, скоро тебе в ратном деле ещё подмога будет.
– Спасибо на добром слове, Анна. Евдокии моей нет ещё?
– Только купцы из Москвы сейчас приезжают, из княжеских семей – никого, о Евдокии ничего не знаем, – бойко, с тревогой глядя прямо в глаза великому князю, ответила Анна.
– Скоро должна быть: я вестового послал в Москву, чтобы она с детьми следовала в Кострому. Мужа твоего и детей, Ивана с Михаилом, вместе со всем переяславским конным воинством забираю с собой. Тохтамыш со всей ордой на Москву идёт. Но Москвы ему не одолеть. Ольгерд два раза подходил – не взял, и ему не взять! За вас беспокоюсь. Ну, как начнёт царь по окраинам рыскать? Вестников на московской и других дорогах держите, если, не дай Бог, подойдёт к Переяславлю – в леса бегите, в городе не оставайтесь. Ваш городок – не Москва, вряд ли устоит...
Рядом с князьями стоял воевода переяславский Фёдор, разговор княжеский слышал. Позволил себе сделать замечание:
– Это смотря какие силы подойдут, Дмитрий Иванович, а то, Бог даст, и за крепостными стенами отсидимся. А дозорных по всем дорогам расставили, обо всех передвижениях по ним следим, и вам весть обязательно подадим, если что...
– И о нашем приближении ведали? – хитро прищурился московский князь, посмотрел на переяславского князя и на Фёдора.
Ольгердович покраснел, как красна девица, вспоминая, как поутру застигли спящий городской дозор, а Фёдор часто заморгал, оправдываясь:
– Мы... это... не ждали по этой дороге ни своих, ни чужих, мальцов неопытных после сенокоса на Юрьевскую дорогу поставили, ну, да я с них взыщу...
– Да что же мы, Дмитрий Иванович, на крыльце разговор ведём? – Дмитрий Ольгердович перевёл неприятный для него разговор на другую тему. – Прошу в дом...
Великий московский князь, обращаясь к Анне, прервал переяславского владетеля:
– Нет времени пирогами баловаться... Прости, Анна, в другой раз... Отче!
Протоиерей Фотий, стоявший в первых рядах переяславцев, подошёл ближе к Дмитрию Донскому.
– Пошли весть Сергию, пусть будет осторожен. А мы отправляемся в Ростов. Благослови перед дорогой, отче, – Дмитрий Иванович встал на колени перед священником, его примеру последовали все князья, остальные обнажили головы.
Фотий перекрестил князей (каждого в отдельности), после краткой молитвы добавил от себя:
– За тебя, великий князь московский Дмитрий Иванович, все христиане молятся. Добивайся мира, а если уж придётся меч из ножен доставать, так пусть будет победа на твоей стороне. С Богом!
Перекрестил всех.
Князья сели вновь на коней, повели свои полки через весь кремль к северным ростовским воротам.
Даже неопытный в военных делах Фотий заметил: мало воинство. «Кто здесь? Ростовцы, костромичи, ярославцы, москвичи да переяславцы, – подумал старец. – Эх! Господи, помоги Дмитрию Ивановичу да Дмитрию Ольгердовичу! Пусть это малое воинство станет большим, напугает своим видом царя и не даст свершиться новой кровавой сече! »

Прошло пять дней после отбытия Дмитрия Донского в Кострому, и в Переяславль приехала великая княгиня Евдокия с детьми: сыном Василием одиннадцати лет, дочерью Софьей десяти лет, сыном Юрием восьми лет и только что родившемся сыном Андреем, которому не было ещё и месяца.
Анна отвела гостье половину своего дома. Хотела не беспокоить Евдокию с дороги, не приставать с расспросами, но та сама пригласила Анну в свою комнату, хотела поделиться с хозяйкой событиями последних дней. Евдокия ещё не совсем оправилась после родов и дальней дороги, поэтому принимала Анну на приготовленном для неё ложе.
– Очень устала с дороги, полежу немного, – оправдывалась великая княгиня. – Присядь, Аннушка, ко мне поближе, вот сюда. – Она похлопала по мягкой перине.
Как только Анна села, Евдокия взяла её за руку.
– Аннушка, ты не представляешь, что творится в Москве. Князей-то нет! Дмитрий всех своих увёл в Кострому, и меня зовёт... Бояр никто не слушает... Кто из окрестных сёл в город спешит, кто, наоборот, из города норовит уехать... В воротах давка, возы переворачивают друг у друга... Потом ударили в колокол, вече собрали... И на том вече решили: никого из города не выпускать... Мне мой Дмитрий весть прислал: к нему в Кострому с детьми ехать... А как? Хорошо, митрополит Киприан помог из этого содома выехать. Он и уговаривал, и грозил стражникам, и проклятия на их головы посылал... Я так за детей боялась... Многие из тех, что нас грабили, были пьяны... Ох, и натерпелась же я!
Анна внимательно слушала великую княгиню. Ей вспомнился тот далёкий день, когда на площади в Брянске был растерзан отец. Вспомнились отдельные выкрики из обезумевшей толпы, как её вели в какой-то подвал...
– Аннушка, что с тобой? Побледнела вся... Служку позвать? – обеспокоилась Евдокия.
Анна на одно мгновение закрыла лицо руками, потом улыбнулась:
– Мне всё это знакомо... В пять лет я пережила брянский бунт лихих людей. Тогда убили моего отца. Приютила меня княжна Мария, жена Ольгерда, в Витебске я и выросла... А что ж митрополит? Остался в Москве?
– Нет, Москву мы покинули вместе, но, отъехав немного от города, он повернул на Тверь, а я, с Божьей помощью, добралась до тебя.
– Отдыхай, Евдокия. Как только окрепнешь, продолжишь свой путь. Задерживать тебя не буду.
– Надо бы помолиться за наших мужей, за москвичей, чтобы Господь вразумил их...
Анна встала, снова повторила:
– Отдыхай. Завтра об этом поговорим. Я сама позову твою прислугу.
И вышла из комнаты.

Каждый день приносил из Москвы в Переяславль одну новость тревожнее другой.
Сначала о том, что у стен Московского кремля появились первые татарские конные отряды. В Москве оказался сын Андрея Ольгердовича князь Остей, которого отец послал к Дмитрию Донскому с просьбой вмешаться в литовскую междоусобицу: там при военной поддержке Тевтонского ордена вновь захватил верховную власть Ягайло, Кейстут был убит. Сыну Кейстута – Витовту – чудом удалось вырваться из цепких ягайловских рук.
Остей, как говорится, «попал из огня да в полымя». Ему удалось прекратить погромы и грабежи в городе, дать первый отпор Тохтамышу. Но молодой князь был неопытным дипломатом. В войске Тохтамыша оказались сыновья суздальского князя Дмитрия Константиновича Василий и Семён, которые уговорили москвичей открыть ворота города для приёма Тохтамышем дани.
Конечно, это был подлый обман. Как только ворота открыли, у возов с богатыми дарами сразу же был убит Остей, бояре, архимандриты, игумены, а потом пошла резня по всему городу. В живых оставляли лишь самых молодых и крепких девушек и юношей – для увода в плен.
Когда всех защитников города убили, их имущество разграбили, захватчики принялись жечь боярские хоромы, дома простых горожан.
Горели церкви, как свечи, доверху, до самых куполов, заполненные книгами. Москвичи надеялись, что храмы не тронут, и снесли в них всю свою книжную мудрость, накопленную ещё дедами и прадедами. Напрасные надежды...
О гибели Москвы переяславцы узнавали от случайно уцелевших. Всех прибывающих княгини выслушивали, всем оказывали посильную помощь: кому платье новое давали, кому хлеба. Фёдор Покропаев не в первый раз подходил к Анне:
– Княгинюшка, умоляю: пусть великая княгиня Евдокия поторопится с отъездом, хоть стор; жа и надёжна, да вишь, как Москву быстро ворог взял, а от Москвы до нас, сама знаешь, два дня пути только...
– Завтра покинет нас Евдокия, ещё до обеда, с утра Горицкий монастырь наш посетит, и сразу же уедет, – успокаивала Фёдора Анна.
– Ежели чего, княгинюшка, сама знаешь – плоты и лодии на озере все готовы стоят, сразу бегите к ним, – напоминал воевода.

Только великая княгиня Евдокия вместе с детьми, Анна и Мария вышли из Горицкого монастыря, прискакал вестник:
– Татары идут! Через полчаса будут здесь!
Молодой игумен, провожавший трёх княгинь, быстро распорядился:
– К озеру, дорогие мои, быстро к озеру, там плоты, вот служка – проводник вам, дорогу покажет.
Мария всполошилась:
– У меня Андрюшечка-сыночек в городе остался – как я без него?
– Бери повозку, на которой приехали, и быстро в город, потом – к озеру! Веди нас, мальчик, к озеру! – ответила за всех Анна.
Евдокия молчала, прижимая к груди двухнедельного сыночка Андрюшу, к ней жалась дочурка Соня, а сыновья Вася и Юра пытались вести себя по-взрослому: хмурили брови, клали руки на рукояти мечей, правда, пока ещё не настоящих, деревянных.
Евдокия и Анна посадили на повозку Марию, посмотрели ей вслед, и лишь после этого позволили вести себя к озеру.
Пока шли к озеру, Анна размышляла: «Я – жена переяславского князя, я за всё в ответе, не Фёдор-воевода! Не могу сейчас по озеру плыть! Посажу Евдокию с детьми – а сама в город должна идти! »
Вышли на берег. Здесь рыбаки никого на плоты не брали: ждали великокняжескую семью.
– Садись, Евдокия, а я в город, я там должна быть! – Анна обняла великую княгиню, поцеловала Софью, Васю и Юру, опять обратилась к монастырскому служке:
– Отсюда прямо в город выведешь?
Тот кивнул:
– Тропку знаю.
Уже отплывая, Евдокия попросила:
– В городе не задерживайся, ещё успеешь на озеро-то!
Начали отчаливать от берега и другие плоты, на них – монахи, семьи рыбаков, жители пригородных сёл, оказавшиеся по разным причинам в монастыре. Всё происходило удивительно тихо, все понимали: враг может быть близко.
– Как звать тебя? – спросила Анна служку.
– Андреем зовут... Нам бы побыстрее, княгиня, если до татар успеть хочешь, - заметил мальчик.
– Веди, я от тебя не отстану!
И они вдвоём быстро пошли узкой тропкой меж камышовых и ивовых зарослей, в одном низком месте даже прыгая по крупным кочкам, поросшим черничником и неспелой ещё клюквой.
«Андрей – проводник, у Евдокии маленький сынишка – тоже Андрей, Андрей у Марии... Андрей Первозванный... Первым на Русь пришёл, – лезли в голову какие-то не совсем нужные княжне мысли. – Не о том думаю... А о чём надо? О том, кто в городе остался... Что будет с ними? Что Фёдор-воевода? »
От этих дум новых решений в голову Анны не приходило.
Очень быстро ивовые кусты сменились осиновыми, потом пошли низкорослые берёзки. Местами на их пути появлялись широкие, большие ели. Буквально через четверть часа они вышли к запертым Московским воротам.
– Сторожа, открывайте! Это я, Анна!
На башне показались испуганные старцы, загремели засовы, ворота чуть-чуть приоткрылись.
Анна с Андреем вошли в кремль.
Навстречу им бежал Фёдор Покропаев:
– Я знал, Аннушка, что обязательно придёшь! Не оставишь город так просто! Никого в городе уже нет, и твои все уже на озере! Все там! Здесь лишь одни немощные остались!
«Немощные» меж тем вновь запирали ворота на тяжеленные дубовые засовы.
– Я в дом зайду, – тихо, словно извиняясь, сказала Анна.
– Аль забыла чего? Аль не веришь, княгиня, воеводе не веришь? – выговаривал Фёдор.
Анна сама убедилась, что дом пуст, лишь на крыльце стоял престарелый отец сокольничего Ивана Чёрмного, которому шёл уже девятый десяток. Дед отрешённо, мутным взором посмотрел на княжну.
– К западным воротам идите, дорогие, к западным, да поспешите, а мне положено здесь быть! – распорядился Фёдор, но тут же передумал: проводил Анну и мальчика, решил проверить, нет ли чужих у ворот, и помог страже их открыть. Первым глянул на дорогу, ведущую к озеру, довольно хмыкнул: на посаде золотоордынских всадников ещё не было.
– Спасибо за службу, Фёдор! – только и ответила княжна, троекратно поцеловала в щёки воеводу.
– Спаси вас Бог! – ответил тот и в спину перекрестил уходящих.
Выйдя из кремля и покинув городской посад, Анна удивилась открывшейся картине (если это можно назвать картиной): перед ней не было озера, не было дороги, ведущей к озеру, ни привычных для неё берёз у дороги... ничего не было! Оттуда, где должно быть озеро, наползал столь густой туман, что казалось: войти в него опасно, обязательно утонешь в белом киселе...
Андрей тоже удивился, непроизвольно взял княжну за руку:
– Никогда такого густого тумана над озером не видал...
Держась за руки, они вошли в эту белую завесу. Видно было на сажень – две, не больше.
... Буквально упёрлись в озёрный берег, а на берегу – к удивлению обоих – плот, на плоту княжна Мария с четырёхлетним Андреем и дедом-рыбаком, который держал в руках шест. Длинные прямые волосы худого старика почти скрывали его лицо, отчего он походил скорее на лешего, нежели на простого рыбака. Окружавший туман лишь усиливал это восприятие.
– Мария, почему не отплываете? – спросила Анна.
– Я знала, что ты обязательно вернёшься в город. А из города сюда – одна дорога. Вот тебя и жду, – Мария улыбнулась и протянула руку старшему Андрею. – Иди сюда.
– Сначала княгиня, - серьёзно ответил тот.
Дед проворчал:
– Хватит болтать, заходите на плот, а то дождёмся басурман...
Анна взяла Андрея на руки и ступила на плот.
Отчалили от берега.
Отошли уже довольно далеко, как вдруг туман на мгновение разорвался, и женщины увидели на берегу двух вражеских всадников.

Шихомат, шурин Тохтамыша, позже рассказывал золотоордынскому царю:
– Вышли на берег озера – ничего не видать! И вдруг на одно мгновение туман разошёлся, смотрю – видение чудное: плот, а на плоту – две женщины русские, одеты как царицы, с ними два мальчика, малые совсем! Тут же туман вновь сомкнулся, я и не понял, вправду то было, или пригрезилось... На всякий случай послал в то место три стрелы. Криков не было, решил – почудилось. А потом в том месте туман почернел, гляжу – чудище озёрное громадное, тёмное, на меня надвигается, глазами сверкает... Вспомнил я, как рассказывал сотник мамаев, что перед битвой на Дону тоже туман был... И решили мы уйти от берега... Даже если и были там, на озере, люди, всё их богатство в городе лежало, нам досталось! Ох, любят водяные боги русских, шибко любят!

Из трёх стрел, пущенных наугад Шихоматом, лишь одна достигла цели, и целью оказалась княжна Анна. Ни крика, ни стона не издала жена Дмитрия Ольгердовича: вражеская стрела попала ей прямо в сердце.
Мария крепко зажала рукой рот сына, прижала любимое дитя к себе. Мальчик-проводник не издал ни звука, лишь белое, как снег, лицо да большие округлившиеся глаза выдали его испуг.
Бездыханное тело упало на самый край небольшого плотика, он качнулся, Анна, будто живая, перевернулась, ушла в воду. Старый рыбак, вытащив шест, бросился ловить переяславскую княгиню, да не успел: её быстро затянуло под плот. В довершение всего потревоженный чёрный донный ил скрыл погибшую от тех, кто остался над водой. Долго всматривались Мария и дети в чёрную бездну озера, но ничего, кроме подводного мрака, они там не увидели, ничто не дало надежды на спасение Анны.

Глава 11. В Твери

Начало сентября выдалось очень тёплым, стояли, как летом, безветренные солнечные дни, лишь в послеобеденное время лёгкий тёплый ветерок слегка шевелил кроны деревьев.
Выйдя из храма Отроч Успенского Тверского монастыря, митрополит Киприан отдал распоряжение тверскому игумену:
– Мы вон на той лавочке присядем. Постарайся, брат, чтобы никто нас там не побеспокоил.
И вместе с Сергием Радонежским и епископом Евфимием проследовал к указанному месту. Втроём церковнослужители присели в тени старой раскидистой яблони. Митрополит сам начал разговор:
– Благодать-то какая! Умиротворённость ранней осени... Господь нам указует путь мира и добра, что ж у людей всё не так выходит? Где исправить ещё возможно?
Замолчал Киприан, поглядывая на своих собеседников. Сергий неожиданно поднялся, подошёл к маленькой, по пояс, сосенке у самого забора монастыря:
– Смотрите-ка! Верхушка сломана, так боковая ветвь главной стала, вверх пошла! Будет жить сосёнка!
Митрополит обрадовался, он подумал, что Сергий понял ход его мыслей:
– Да, бывает так: или зверь, или человек по неразумности своей ломает молодое деревце, но жизнь берёт своё, и если корни целы и ствол дерева крепок, одна из боковых ветвей главной становится.
Игумен Троицкого монастыря покачал головой, снова присел на лавочку:
– В природе всё проще, у человека всё сложнее. Княжества русские – не деревья в лесу. Москва Тохтамышем сожжена – что ж из того? Ни Новгород Великий, ни Суздаль не обратят свои взоры на Тверь. Вот что важно. И царь будет вести переговоры с Дмитрием Ивановичем, а не с кем-то другим. С этой молодой сосёнкой я хотел сравнить Дмитрия Ивановича, великого князя московского. Сила русская – за Дмитрием. Москвы по-прежнему держаться надо.
Евфимий лишь закряхтел да стал сбрасывать с колен невидимые пылинки. Восемь лет назад он был хиротонисан во епископа тверского (возведён в сан епископа. – Прим. А. Р. ) самим святителем Алексием. А семь лет назад возглавлял на переговорах с Москвой тверское посольство, признавшее политическое «старейшинство» Москвы. Поэтому очень хорошо знал и силу великого князя Михаила Александровича, и мощь великого князя московского. «Правильно сказал отец Сергий: и Новгород Великий, и Псков, и Суздаль признают силу Москвы и готовы, в случае общей беды, дать ей свои полки, а кто поддержит Михаила? » – подумал тверской епископ.
– Москва ордынскому царю ныне дань заплатит, думаю, а Литва никогда от Орды не зависела! – словно отвечая на безмолвный вопрос Евфимия, заметил митрополит. – Недалёк тот день, когда вся Литва православной станет, союзник Литвы – Тверь, и это уже навсегда. Ибо только сильная Литва может заступиться за Михаила Александровича, больше некому. Кто объединит православные земли славянские? Великие князья литовские это делают постоянно, Дмитрий Иванович попытался – и обжёгся.
– Как бы помирить Ягайло с Дмитрием? – словно размышляя, тихо произнёс Сергий.
– Хорошо бы, – хором отозвались Киприан и Евфимий. Переглянулись между собой, улыбнулись: как у них это складно и неожиданно получилось.
Помолчав, Сергий добавил:
– Горд Дмитрий. На большие уступки не пойдёт.
– А Ягайло ищет пути на запад, с Чехией, Венгрией и Польшей тайно переговоры ведёт, – заявил Киприан. – Союза с латинянами никак допустить нельзя. У меня надежда на старшего Ольгердовича, на Андрея. Может, ему удастся объединить православную Литву? Хотя бы Литву – для начала...
Замолчали. Вроде бы всё сказано. Добавить нечего. Сергий будет наставлять великого князя московского, Евфимий – укрощать аппетиты Михаила. А что будет делать митрополит Киприан? Все понимали: очень многое зависит не от него.
... Киприан улыбался: приятно в тёплый солнечный день находиться в зелёном монастырском уголке рядом с мудрыми единомышленниками. Но, в отличие от Сергия, который был уверен в силе Дмитрия Ивановича, у митрополита такой уверенности не было. Чтобы ещё раз обратить внимание и Сергия, и Евфимия на западные православные княжества, Киприан решил поведать сокровенное:
– Приходилось мне, братья, иметь дело со священниками западной христианской церкви, с ксёндзами Польши. Редко сии бестии в глаза смотрят. Всё куда-то в сторону... А жители сёл Польши... Раболепствуют перед ними. То же раболепие наблюдал на востоке. Только здесь уже православные гнут спины перед золотоордынскими начальниками. А иначе нельзя: не согнёшь спины, покатится твоя головушка с плеч... И лишь в Литве любой селянин поклонится тебе в знак уважения, а речь ведёт гордо, стоя прямо, взор не тупя. То ж в Новгороде. Вот где люди себя чтут!
– Тверские ни перед кем не стелятся, – с обидой заметил Евфимий.
– Это так, – согласился митрополит. – А всё ж без опоры на Литву Тверь ничего не стоит... Прости меня, брат, за откровенность. Я почему здесь? Знаю: Михаил Тверской Орде меня не отдаст, а Тохтамыш моей выдачи не потребует. А вот в Дмитрии Ивановиче я сейчас не уверен. Бегать вместе с ним по лесам? Не пристало сие митрополиту православному. Вы честно исполняете свой долг на своём месте, и я на своём – то ж. Я митрополит на все княжества русские. И если царь золотоордынский в Москве – я не могу быть вместе с Дмитрием Ивановичем. Или недомысливаю что-то?
Сергий и Евфимий стали уверять митрополита, что он поступил правильно, что иного пути не было.
Вздохнул Киприан:
– Мне бы очень хотелось, чтобы великий князь московский это понимал так же, как вы.
Помолчав, добавил:
– Хорошо здесь. Так бы и не уходил... Но... смотрите: настоятель этого монастыря уже второй раз мимо проходит, с беспокойством на нас поглядывая. Что-то волнует его. Пойдёмте, успокоим мятущуюся душу.
Встал первым, достал из кармана перстень, показал Сергию:
– Твой?
Сергий узнал вещь, которую передавал Киприану через Дмитрия Ольгердовича. Улыбнулся:
– Мой. Стало быть, дошла тогда весточка...
– Дошла. Благодарю за добрую и важную весть. Но мне тогда важно было мнение Дмитрия Ивановича. И когда он прислал за мной симоновского игумена Фёдора, вот тогда я, укрепившись во мнении своём о свободе православного люда Великого московского княжества, и прибыл в Москву. Мнится: так давно это было... Столько новых страшных испытаний послал нам Господь...
Задумался Киприан, уставившись на сергиев перстень, что держал в руке. Протянул его настоятелю Троицкого монастыря:
– Возвращаю. Мне он без надобности. Может, сгодится ещё...

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒