Послесловие 21 страница

— Меня зовут Йозеф Хугон, — представился богатырь. — Из Пепинет. Я говорю за людей там. И мы должны сообщить об этом. Два дня назад мы нашли несколько разорванных животных на обочине заброшенной дороги, молодую косулю и двух зайцев. Только разорванных, не съеденных. Как будто бы бестия была в бешенстве и убивала всех без разбора, кто попадался на пути.

— Вы уверены, что это была бестия?

— Кто это должен быть иначе?

Лафонт воздержался от указания на лисиц, рысей или волков.

Люди видели только бестию, независимо от того, что случилось.

— Где точно это было?

Перо секретаря скрипело по бумаге, пока крестьянин точно описывал место.

Лафонт избегал взгляда крестьянина, пока делала вид, что перебирал документы. При этом он быстро выглянул в окно. Всадник всё ещё был там. Лафонт осмысливал его внешность: загорелый,

немного спутанные волосы, чёрная мягкая шляпа из фетра, которая бросала тень на лицо, и слишком большая куртка. Парень прислонился

к стене, по-видимому, спокойно, но нетерпение излучалось из него как жар. Поразительно часто он оглядывался по сторонам. «Как ловкий делец, который готов убежать в любой момент», —подумал Лафонт.

— «Чего парень ждёт? Если это проситель, почему он не входит? »

—... все же, вы знаете: маленький Андре Гугон, — сказал крестьянин. — Из Ноцайроллес, мальчик по двум линиям был со мной в родстве.

Лафонт нетерпеливо кивнул.

— Мои соболезнования, мы рассматриваем такие случаи. В этой местности уже расставлены новые капканы.

— Охотников и капканов у нас было достаточно! — прорычал крестьянин. — Они ничем не помогли. Люди боятся, месье! В деревнях поля больше не обрабатываются, потому что никто больше не смеет выйти. Если так будет продолжаться, урожай пропадёт и наступит голод. Даже продавцы и путешественники уже избегают наши края.

Сыроварни и ткацкие цеха больше не отпускают товар. И даже король бросил нас на произвол судьбы. Что с нами будет?

— Успокойтесь! — сказал Лафонт. Излучать уверенность сегодня стоило ему больших сил. — Никто не бросил вас на произвол судьбы.

Господа делают всё, что знают. Скоро всему наступит конец.

«И эти заверения, к сожалению, будут также неверны, если я отобью тысячу поклонов».

— Я просто говорю, месье Лафонт, — горячился крестьянин. — Если король уже не хочет нам помогать, он, по крайней мере, всё же, должен позволить нам носить оружие! И если король не хочет, то есть наши господа, которые должны нам его дать. Как иначе мы должны

охранять наших детей? — он осознал, что это было громко сказано, и опустил голову.

Лафонт сделал писарю знак, чтобы тот не записывал это последнее предложение. И фермер, казалось, очень обрадовался.

— Я очень хорошо тебя понимаю, — по-деловому ответил Лафонт, но так любезно, что крестьянин перестал теребить шляпу. —

Спасибо за твоё замечание с животными, Йозеф. Смотри в оба и дальше. И скажи об этом своим людям. Ищите браконьеров, а также незнакомцев, которые бродят в лесу или появляются в деревне. Важна каждая деталь! Докладывать сразу – и мне лично! Я должен знать всё о каждом незнакомце.

— Конечно, месье, — бормотал крестьянин. Потом шаркающими шагами он вышел, преследуемый секретарём, который нёс почту.

Половицы скрипнули, дверь захлопнулась, а затем Лафонт на несколько мгновений остался один.

Он снял очки и потёр усталые глаза. Не ясный, болезненно красный цвет пульсировал за его закрытыми веками. «Дать вам оружие. Мы не можем сделать что-то ещё более опасное». Дажездесь, в пустой комнате, он мог чувствовать напряжение в народе как надвигающуюся грозу.

— Новые письма, — Лафонт только услышал, как секретарь уронил перед ним на стол стопку писем и газет. Он неохотно снова надел очки и посмотрел на рассыпавшуюся стопку. Конечно, ничего не было отсортировано. «Если для адвокатов есть ад, то это контора, в которой я обречён управлять шепелявящим болваном, и это на веки вечные плохая новость».

— Как часто я должен говорить, что ненавижу этот беспорядок! —

сказал он клерку. И быстро сортировал письма сам: по церковным

приходам, и по известным и неизвестным отправителям. Должно быть, почтовый мешок был не плотным и дырявым, и промок по дороге в одну из ранних летних гроз, так как бумага была влажной и закручивалась. Парижская газета была полностью промокшей. Только одно письмо было сухое с разборчивым почерком. Очевидно, его сунули в руку почтовому курьеру только недавно. Некий Жан Блан написал: «Этьену Лафонту – пожалуйста, только в его руки! »

Лафонт насторожился. Жан Блан как Жан-ла-Бланк? Но ни одного человека в этом мире не звали «змееяд». На ум ему пришёл Томас Ауврай, он рассказал студенту об этой хищной птице. Странно, что именно теперь Лафонт подумал о молодом вспыльчивом человеке. «Теперь он ничего не услышит о звере. Цензура в Париже работает отлично». Ему не нужно было перелистывать газету, чтобы убедиться втом, что там не было ни одного сообщения об убийстве. «Бестия мертва, да здравствует король», —горько подумал он.

Мужчина как раз хотел открыть письмо этого Жана Блана, как уже вошёл следующий посетитель. День будет долгий. Только под вечер последний крестьянин оставил Лафонта с его столом, заваленным жалобами и сердобольными историями.

Этьен Лафонт изнурённо посмотрел из окна. Незнакомый парень всё ещё стоял у стены. Его лошадь нервно дёргала поводья и била передним копытом о землю. Весь полдень и вторую половину дня он наблюдал за конторой.

— Кто это там снаружи? — спросил Лафонт писаря.

— Имени я не знаю, но он шатается здесь вокруг ещё с утра. Когда

я получал до полудня доставленную для вас почту, то дал мне для вас письмо. Оно там, которое не промокло.

Лафонт поднялся. Он был рад, что может покинуть душную

контору.

— Эй! — крикнул он мужчине в шляпе вдалеке. — У тебя есть что сказать или ты только глазеешь? — он почти ожидал, что человек убежит. Однако, тот, кажется, ждал только Лафонта. Пружинистым толчком парень оттолкнулся от стены и подошёл к нему.

— А я уже подумал, что вы никогда не прочитаете моё письмо! —

ответил он. — Я должен вам кое-что рассказать.

Одним движением парень сорвал фетровую шляпу.

Послеполуденное солнце осветило лицо.

Ещё секунду назад Лафонт поклялся бы, что его больше уже не

поразит никто и ничто. Однако теперь он открыл рот. «Этого не может быть. Он не смеет! »

Но сомнений не было. Перед ним стоял Томас Ауврай. Или кто-то, кто был на него очень похож.

— Вы знаете, что я должен арестовать вас, Ауврай! — прикрикнул он на Томаса. — Вы забыли, что сказал маркиз д’Апхер? После того,

как вы ступите на эту землю, ваша жизнь на свободе закончится.

— Во-первых, по этой причине я не выпускаю мою лошадь с глаз,

— ответил Томас. — Я хотел действовать наверняка, что ещё смогу убежать, если вы захотите арестовать меня. И во-вторых, в последнее время я – Жан, что не является слишком уж необычным именем, — он изобразил ироничный поклон. — Я могу полагаться на то, что вы выслушаете меня и не позовете стражу?

— Вы не соблюдаете обязательства и ещё также ставите условия?

— прикрикнул на него Лафонт. Было гораздо проще злиться, чем радовался тому, что он снова видит молодую упрямую голову. Томас слегка качнулся, и Лафонту только сейчас бросилось в глаза, что молодой человек совершенно истощён. — Я соглашусь с вами, что моя

контора – это нейтральное место на следующие полчаса. Привяжите вашу лошадь во дворе.

Не поворачиваясь ещё раз к Томасу, синдик возвратился в кабинет.

— Зайдите! — приказал Лафонт писарю. — У меня беседа с...

месье Бланом – одним. И чтобы никто нам не мешал! Ах, вы ждёте... Принесите мне чашку кофе и булочку. Потом постучите и ждите снаружи.

Писаря насторожил этот странный заказ, но он убрался восвояси. Несколькими минутами позже Томас вошёл так осторожно, как

будто боялся, что вернётся в тюрьму. Только когда он удостоверился, что они были совершенно одни, то облегчённо вздохнул.

«Стал недоверчивым», — подумал Лафонт. — «Лучше поздно, чем никогда».

Томас не сел, а стянул коричневый парик из конского волоса с головы и судорожно провёл по волосам. Они были коротко острижены на ширину пальца, вероятно, он боялся, что его белокурые волосы выдадут его. Эта маскировка действительно была превосходной. Парень напоминал здесь вчерашнего бледного студента как волкодав болонку. Томас загорел и стал сильнее, черты его лица заострились, и давали некоторое представление о печали и горе. В целом, он выглядел повзрослевшим и более уверенным, и поневоле восхищал Лафонта. Только голубые глаза Томаса казались не изменившимися, по-прежнему что-то вопрошающе неотложное лежало в его глазах.

— Вы прочитали моё письмо? — выпалил он. — Я не мог,

конечно, вдаваться в подробности, но вы, наверняка, зачитали...

Лафонт заставил его жестом замолчать и сел за письменный стол.

— Я предпочитаю устные слова написанным. Расскажите, что вы

здесь делаете? Почему, чёрт возьми, вы занялись переодеванием... Возвращаетесь как бродяга и ещё под чужим именем?

— Я узнал в Париже, что зверь далеко не убит!

— Ну, тогда вы, пожалуй, единственный. Король вычеркнул нас из своей карты.

— Это было более или менее случайно. Но это всё-таки происходит? Сколько было жертв после того, как мы уехали?

Этьен Лафонт вздохнул. Для него это было поражением, назвать цифру.

— Тринадцать нападений в этом году, — ответил он хриплым голосом. — Большинство в апреле, и в мае четыре. Каухемар по-

прежнему сидит в тюрьме, но не имеет с убийствами ничего общего – он только сумасшедший. Он не разговаривает, а только рычит как волк. Мы всё-таки узнали кто он: крестьянин из Ле-Хубак. Его зовут Ален Буле. Его внучка была первой жертвой бестии.

— Никакой ни англичанин, — выдохнул Томас. — Это соответствует моему наблюдению! — теперь Лафонт узнал юношу,

который побледнел при виде мертвецов в госпитале. Он нервно облизнул губы и начал рассказывать.

Хорошо, что Лафонт сел. И с каждым предложением у него было чувство, что груз на его плечах становится тяжелее. «Хоть мне Томас и нравится», —подумал он, — «но он – проклятье».

— И? — закончил Томас. — Что вы об этом думаете?

— Всякий раз, когда вы появляетесь, появляются новые неприятности, думаю я! — сказал сухо Лафонт. — И здесь больше проблем, чем может выдержать наша провинция. Мы можем только молиться, чтобы ваше предположение оказалось ошибочным.

Томас был искренне поражён.

— Как вы можете говорить такое! — он подошёл к столу, и Лафонт уже подумал, что его кулак опустится на дубовую поверхность.

Даже движения Томаса были больше не контролируемыми, как никогда. «Или, может быть, это только было причиной того, что он больше не цепляется за папку для рисунков, когда станет держать её как щит между собой и миром».

В этот момент, к счастью, постучал секретарь. Томас обернулся.

— Не горячитесь! — сказал Лафонт. — Это не кавалерия, которая

арестует вас. Сядьте. Вы выглядите совершенно умирающим от голода. Когда вы что-нибудь ели последний раз?

Томас сильно качал головой.

— Это неважно, важно...

— Чёрт возьми, сядьте, наконец! Они всё равно падают!

В конце концов, Томас повиновался. Лафонт пошёл к двери, принял маленький поднос с чашкой и белым хлебом с изюмом, и поставил всё перед гостем.

— Пейте! — приказал он. — Я не могу использовать полумёртвых осведомителей, которые только сумбурно лепечут. И потом мы спокойно поговорим.

Было хорошо увидеть, как на самом деле мальчик успокоился. Он скривил рот, когда глотнул глоток горячего питья, но заметно расслабился.

Лафонт сделал глубокий вдох.

— Хорошо, теперь с самого начала. Вы думаете – это ирландский волкодав?

— Подкупает сходство. И кто может позволить себе таких собак,

если не дворяне? Или англичане, которые привезли таких дрессированных собак во Францию. Впрочем, тогда нужно было искать

собак в корабельных списках.

— То, что было не так.

Томас кивнул.

— Тогда ещё лучше подходит моё второе соображение. Во время путешествия я размышлял много времени, и кое-что бросилось мне в глаза: один из королевских проводников собак однажды объяснил, что если щадить охотничьих собак, то у них отрастают ногти длиной почти

в палец. После сезона охоты они короткие и отточенные. Ну, зверь,

вернее звери – имеют длинные когти. Никакого чуда: убийца выпускает их всего только несколько дней или недель из их укрытия, и то, только для того, чтобы охотиться один или два раза по его команде. Следовательно, они должны быть спрятаны недалеко от места преступления. Итак, убийца находится – или убийцы находятся – среди нас. Может быть звери размещены в замке? При этой мысли мне в голову пришёл месье Эрик. Он просто одержим собачьими боями.

— Вы подозреваете де Морангьеза, — пробормотал Лафонт.

Томас серьёзно кивнул:

— Вспомните: тогда, когда мы были в госпитале, вы появились не вместе с месье Эриком, чтобы рассмотреть мертвецов. Ваша лошадь не переходила болото вброд, но шерсть лошади Эрика была в тине, и была очень потной, как после долгой поездки верхом. Побеги росянки,

которые растут только на болотах, приклеились к копытам лошади. И только несколькими часами раньше женщина погибла в болотистой лесистой местности. Я искал следующие совпадения и, по меньшей мере, в случаях, о которых я знаю, Эрик всегда находился рядом. Катерина Англейд, например, в утро её смерти молодые графы отправились на охоту.

— Только это ничего не доказывает.

— Нет, но кто мог так хорошо надолго спрятать двух или нескольких бестий? Кто знал о любом времени запланированной охоты?

Может быть, база находится в замке Бессет. Вероятно, об этом знают даже несколько графов или другие графские сыновья участвуют в охоте на людей.

Лафонт резко втянул воздух.

— Это утверждение может привести вас на виселицу, что вам,

надеюсь, понятно?

— Но что, если я прав? Дворянин не может убивать!

«Безнадежный идеалист», — подумал Лафонт. Но адвокат в нём сразу же начал, как часовой механизм, искать зацепки и доказательства. И, к сожалению, доводы Томасы в этот раз не прозвучали как ошибочные. Лафонт вспомнил о необузданности месье Эрика, его деспотизме и жестокости по отношению к людям и животным. Неожиданно ему на ум пришло сообщение рыжего бородатого драгуна Барбароссы. Мужчина дал показания под протокол, что он слышал, как графские сыновья смеялись над охотниками из Нормандии.

Что Эрик ещё там говорил? «Что бестия весело проведёт с ними время». И потом взгляд, которым Эрик осматривал мертвецов вгоспитале — восхищённо и без сочувствия. «Если Эрик был причастен к преступлениям, то это также бы объяснило, почему он никогда не нападал на аристократа или другое высокопоставленное лицо. Волки не убивают себе подобных. И несколько мёртвых девочек пастушков интересуют короля только тогда, когда репутация Франции находится под угрозой. После того, как волк из Шаз был застрелен, ни один человек больше не заинтересован в бестии и убийца свирепствовал». Жестокая логика.

— Вы должны следить за Эриком, — решительно сказал Томас. —

Нанять людей, которые преследуют его по дорогам. Расставить караульных, шпионить, когда он покидает охотничий лагерь или замок. Вы должны послать в замок подставных лиц, которые в подвалах и подземельях отыщут собачьи логова.

— Только потом тайное расследование попадёт под сомнение. Вы понимаете, сколько это стоит? — бормотал Лафонт больше самому себе. — Это сложно, я должен объяснить любой вопрос. И для этого я должен информировать графов, по крайней мере, д’Апхера, но он слишком тесно дружит с семьёй де Морангьез...

Томас вскочил. Он выглядел так, как будто у него лопнуло терпение. Мужчина вытащил из сумки кожаный мешочек и нащупал в нем что-то: красивую золотую цепь с рубинами, в которой, однако, два отсутствовали.

— Тогда возьмите сейчас, чтобы заплатить людям! — крикнул Томас. — Это должно остановиться!

Можно было только радоваться, что Томас не принадлежал к крестьянам. Он был бы способен сразу организовать восстание.

— Я не решаюсь спрашивать Томас, откуда вы это взяли.

Пожалуйста, скажите мне, что эта цепочка действительно принадлежит вам, и вы не выманили это украшение у каких-нибудь путешественников.

На мгновение он действительно испугался, что Томас утвердительно кивнёт. «Ну, интересно, что теперь я могу доверить ему все».

— Она принадлежала моей матери, — ответил Томас звонким голосом. — Я продал два рубина, которые потратил на путешествие и лошадей. Это была довольно длинная дорога от Парижа сюда, я избегал главных дорог, на тот случай, если меня ищут.

— Ищут вас? О, Господи, что вы только сделали?

Томас махнул рукой.

— Длинная история.

— Мне была бы также интересна короткая злободневная версия.

— Я оставил перед алтарём графскую дочь с её родственниками и моего оскорблённого отца, и подвёл месье де Буффона; и также потерял мою стипендию в Академии. И если, когда я вернусь, меня не убьют на дуэли, то меня ждёт lettre de cachet (прим. пер.: королевский приказ о заточении в тюрьму). Но до этого я найду бестию!

«Неудивительно, что каждый раз, когда я встречаю его, у меня начинает болеть голова», —в ужасе думал Лафонт.

— Вы с открытыми глазами испортили вашу карьеру и вашу жизнь? Я думал, что история Жана-ле-Блана научила вас учитывать все последствия, прежде чем действовать.

— О, я многому научился, — ответил Томас так серьёзно, что стал выглядеть ещё старше. — Прежде всего, это: иногда есть только один выбор, если вы не хотите продаться. И только один шанс, если речь идёт

о жизни и смерти. Итак, вы можете мне помочь или нет? Мы поймаем зверя?

— Я не могу взять вас к себе в услужение. Вас могут узнать.

— Я знаю! Не беспокойтесь обо мне, я справлюсь. Но мне нужна ваша поддержка. И вам моя, если вы хотите тайно вести следствие.

Потому что так вам будет удобно.

— Что вы планируете?

Томас упёрся руками в письменный стол и наклонился вперед. Его голубые глаза пылали как самая жаркая часть пламени.

— Поговорю с Каухемаром! — сказал тихо, но так настойчиво, что

у Лафонта против его воли по спине пробежала дрожь.

— Поговорите? Вы не вытащите из него ни слова. И почему вы вообще этого хотите? Этот человек был ошибочным следом, он вам не поможет.

Томас улыбнулся.

— Возможно, это просто зависит от того, чтобы задавать ему правильные вопросы. И кто может видеть глазами безумца лучше, чем я?

Этьен Лафонт почти чувствовал, как внутри него пришли в движение шестерёнки из догадок и интуиций, как всегда, когда он чувствовал, что кто-то лгал или что-то скрывал. «Томас знает больше, чем говорит! »На мгновение у синдика мелькнула мысль взять его подстражу. Но потом он пришёл к выводу, что это больше навредит, чем поможет.

— Я не могу послать переодетого Ауврая в тюрьму Сог. Каухемар всё ещё строго охраняется. Вы должны удостоверить свою личность, я не могу колдовать документы.

— У меня есть документы! — горячился Томас. — Выданные на моё новое имя.

— Поддельные документы, ага. Позвольте спросить: купленные за рубины, которые вы украли у вашей матери?

Томас поморщился с кривой улыбкой на лице.

— Именно так, месье. И в Париже можно купить всё: поддельное завещание, документы, новое имя, и если потребуется, даже новую душу. Ну, да, она – единственное, что я ещё могу потерять.

Лафонт растерянно качал головой.

И, конечно же, вспыльчивый юноша понял этот жест неправильно.

— Вы ничем не рискуете! — яростно кричал он. — Сообщение вам прислал Жан Блан. Если я провалюсь, вы скажете, что никогда меня

не видели и не знали, кто я. Ну, вы пустите меня в тюрьму к мужчине или нет?

«Ну, по меньшей мере, это не могло быть более невероятным. И я как раз участвую в преступных махинациях! » —ему стоило большихусилий протянуть руку к перу и бумаге.

Томас заворожено следил за тем, как Лафонт писал и запечатывал письмо.

— Только идите послезавтра, завтра городской консул Сог встречается с некоторыми господами, вас могут узнать. Растолкуйте моё письмо некоему Арфелю. Он управляющий тюрьмы. Он оставит вас с ним на полчаса.

Томасу стало так легко, что он побледнел.

— Спасибо! Вы не пожалеете!

Лафонт поймал себя на том, что хотел ответить на улыбку Томаса, но, к счастью, по-прежнему ещё владел собой.

— В этом, — сухо сказал он, — я сомневаюсь. Что вы планируете сейчас?

— Буду искать себе жильё. Возможно, в одной из хижин, в которых останавливаются погонщики мулов. И послушаю вокруг.

— Не делайте глупостей и сразу мне сообщайте. И никаких геройств по своему усмотрению, вы поняли?

Томас кивнул и схватил свою шляпу. Однако не решился её надевать. На мгновение синдик вспомнил того типа, который сжимал края шляпы, жестом фермера. Видимо, у него было что-то ещё на уме.

Лафонт откинулся назад и сложил вместе кончики пальцев. Он, как всегда, оказался прав.

— Ах, да, и впрочем... — сказал Томас через некоторое время. — Как дела... у сестры месье д’Апхера?

— У мадемуазель всё хорошо.

Лицо Томаса озарилось так, как будто он получил откровение. И неожиданно Этьен Лафонт вспомнил картину: обоих молодых людей и как они танцевали менуэт на празднике д’Апхера, видимо, стараясь не смотреть друг на друга. Теперь он почти сам смеялся над собой. «Ты уже так застрял в своих параграфах и всех несчастьях, что забыл, что молодые люди сами стремятся в самой темноте подняться к свету? »Если это действительное предположение, то сразу становится понятной чрезмерная ярость маркиза д’Апхер к юноше. И теперь ему также понятно, почему Томас был изгнан из объятий графской дочери и из Версаля: бестия — да, но также ещё и кое-что другое. «Идеалист, вне закона, одной ногой в тюрьме и влюбился в д’Апхер», —думал Лафонт, покачивая головой. — «Если это не идеальное сочетание для светского самоубийцы! »

Поэтому он вложил всю свою строгость в следующие слова:

— Томас, я говорю вам по-хорошему. Ни в коем случае не разговаривайте с мадемуазель! Вы молоды и вам нравится смотреть на это по-другому, но речь здесь идёт не о сердечных делах, а о жизни многих людей. Вы нужны мне на свободе, понимаете? Если д’Апхер вас узнает, даже я не смогу вам помочь. Итак: вы дадите мне слово, что отдадите своё сердце полностью этому делу? — он протянул ему руку.

Томас был совершенно захвачен врасплох и поэтому покраснел. Но он был достаточно умён, чтобы не разрушить всё заверениями и отрицаниями. Вместо этого юноша кивнул и отрезал:

— Я не стану разговаривать с Изабеллой. И я обхожу стороной д’Апхер.

Потом он взял письмо для тюремщика и засунул себе в карман куртки кусок хлеба с изюмом. Юноша кивнул Лафонту на прощание, и

выбежал. Он оставил свою цепь на столе. Этьен вздохнул, положил её в свою кожаную сумку и отыскал письмо Томаса. В нём были несколько поспешных строк: «Выгляните в окно» и рисунок гинетты. «Теперь я знаю, где мы её найдем», —стояло там же. «Вероятно, не в Англии, а здесь! »

«Что за расточительство», — подумал Лафонт, и покачал головой. — «Такой талантливый, проницательный сыщик, и строит своё будущее таким безнадежным способом». В целях безопасности онещё раз посмотрел на дверь, но потом позволил себе мгновение радости, от того, что Томас снова был рядом с ним.

Глава 32

БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ

Вопреки начинающемуся лету, в монастыре Сен-Жульен-Де-Шаз чувствовалась прохлада. Но Изабелла всё равно всегда оставляла открытым окно своей комнаты. Несколько недель, которые девушка уже здесь провела, она снова и снова вспоминала, как отец забрал её отсюда несколько лет назад, чтобы отвезти в замок де Бескве. Его седые волосы показались ей тогда в отблеске света как серебряная корона. Аристид д’Апхер освободил дочь из тесноты этих стен.

Сегодня она чувствовала себя отправленной Жан-Жозефом назад в своё детство в монастыре. Изабелла снова чувствовала себя дикой горной девочкой, которая не имела ничего общего с монахинями, которые жили по строгим правилам святого Бенедикта.

Брат, кажется, полностью предоставил её семье де Морангьез, у графини была полная свобода действий решать, где Изабелле находиться. У неё не было здесь ни служанки, ни слуг. Мадам де Морангьез даже устроила так, чтобы во время трапезы она сидела отдельно от других девушек. Это как раз не нарушало созерцание и покаяние. Но, в действительности, и это Изабелла хорошо знала, дело было в её крестьянском происхождении, быть чёрной овцой среди благородных белых овечек Бога.

Она занимала ту же комнату, что и в детстве. В тот же цвет были побелены и стены, но когда Изабелла проводила по определённому месту за своей кроватью, то могла почувствовать углубление, которое выцарапала почти шесть лед назад тайно своим кулоном с крестом в штукатурке: изогнутые волшебные знаки и извилистые листья. Днём она знала, что вопреки всему была всё ещё дочерью Аристида, но

ночами её посещала тёмная тень тёмного отца. Она вспоминала Жана Хастеля и его откровенную любовь к Терезе, которая превратила разочарование в горечь. Изабелла думала о его грубости по отношению

к Бастьену и его властолюбии. В такие моменты она могла утешаться только воспоминаниями о Томасе.

Через узкое окно на её книгу псалмов падал солнечный луч. Скоро начнётся месса в часовне на берегу реки. Она погрузилась обратно в стихи, когда услышала слабую далекую мелодию. Девушка подняла голову. Её сердце было быстрее, чем ум, оно барабанило в неудержимой радости, пока Изабелла уговаривала себя, что не права и, должно быть,

ошиблась. Но там, снаружи, по воздуху действительно летела песня Адриена, становясь громче со стуком копыт.

Книга упала с колен Изабеллы, когда она вскочила, но девушка не подняла её, а бросилась к окну. Из своей кельи девушка могла видеть крутые склоны, которые обрамляли зелёную, плодотворную долину реки Алье. Террасы, обнесённые каменной стеной, круто уходили вниз к посевным площадям для ржи и овощей. И дальше внизу, по широкой дороге от реки прибыл транспортный конвой и остановился перед боковыми монастырскими воротами. Он состоял из ослов и коренастых лошадей, которые были нагружены корзинками. Несколько монахинь поспешили наружу и принимали товары: бочонок вина для причастия, обёрнутые в платки головки сыра, кружевную ткань и холсты. Разгружали пятеро мужчин, а в стороне, недалеко, стоял кто-то с винтовкой на спине. Он медленно удалялся от группы, пока не достиг тени здания. Его взгляд блуждал в поисках по двору, а потом он снова засвистел.

Изабелла быстро достала своё рукоделие и выставила его из окна, размахивая готовой алтарной тканью как флагом. Адриен сразу обратил

внимание. Песня умолкла, а он задрал голову вверх к ней. Изабелла указала ему на сад при монастыре, и тот коротко кивнул.

В три шага она была у двери и выбежала наружу. У неё было преимущество чёрной овцы не следовать за стадом, и девушка, старясь быть незамеченной, бросилась вниз по лестнице и проскользнула мимо кухни. Всё же, как раз, когда Изабелла поворачивала за угол, то почти наскочила на монахиню, которая выходила из кухни.

— Девочка, куда ты идёшь?

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒