Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Послесловие 18 страница



 

Так я проводила свои дни одна с двумя малышами. Все отчаянно заботились о графине. Я никого не видела, кроме служанки, которая приносила мне еду, воду для мытья и свежие пелёнки. Тем временем, граф на коленях молился в часовне замка. Он клялся, что пожертвует монастырю состояние и оплатит все свои грехи, если его жена останется жива, — мадам Хастель пожала плечами. — Ну, пожалуй, он любил её. Огонь не может быть без воды, как и ночь без дня.

 

И вскоре его дочь окрепла, у нее появились розовые губки и щёчки, но моя собственная малышка заболела. Она горела от температуры, её ручки опухли, и у неё были красные пятна на теле.

Тайком я убедила служанку, чтобы она добыла мне правый глаз волка. Из него я приготовила суп, который должен был прогнать температуру. Однако в этот раз лекарство не подействовало. И я точно знала, что у меня сразу отнимут мою девочку и вернут в деревню, чтобы не заразить драгоценного графского ребёнка. Но я знаю: без меня моя малышка бы


 

умерла.

 

— Всё же граф обещал, что позаботится о Бастьене! — сказал Томас. — Так он бы позаботился и о вашей дочери.

Тереза фыркнула.

 

— Ты его не знал, и мне потребовалось много времени, чтобы его раскусить. Он любил быть любимым. Того, в ком он больше не нуждался, граф выкидывал как разбитую подкову. Его дочь была здорова – это было всё, что имело для него значение. Я выполнила свой долг, всё остальное его не волновало. Кто беспокоится о ребёнке крестьянки? Я уже тогда больше ему не доверяла – и была права. Я хотела, чтобы моя дочь жила! Поэтому схитрила. К тому времени у младенцев на голове начал расти небольшой пушок, я могла представить себе, что моя дочь будет черноволосой, а графская дочь –

 

рыжей как лисица. Но у обеих был одинаковый цвет глаз - младенческий тёмно-синий. В итоге, я срезала детям их пушок. Потом я позвала врача и отдала ему моего ребёнка со словами, что это была графская дочь Изабелла, и что она нуждается в медицинской помощи. Я думала, что после обследования он даст ей лекарство, и я позже снова смогу обменять детей. Но врач был в ужасе от того, что граф оставил меня одну с девочкой, и сразу вызвал двух помощниц, которые не отходили от меня. День и ночь они наблюдали за малышом. Они делали ему компрессы, которые пахли металлом и поили настойками. Также прибыла мадам де Морангьез и привезла следующую кормилицу из Ле Бессет. Графиня умерла в тот же самый день, когда моя дочь снова стала здоровой. И когда чёрный пух на её головке снова стал заметным, священник сказал, что это был знак милости чёрной Мадонны, что она забрала жену графа из-за его прегрешений, но, по крайней мере, оставила ему дочь. Меня отослали домой с рыжей графской дочерью на


 

руках. Жан был счастлив, что мы снова были вместе, потому что боялся плохого. Мои сыновья любили малышку с самого начала, и никто не понимал, почему я неделями плакала. Но, тем не менее, я любила девочку как собственного ребёнка. Я знала, что граф станет преследовать нас или строго накажет, если заметит, как я его одурачила. Поэтому я похоронила тайну в себе и горячо молилась о чуде.

 

Её взгляд переместился на маленькую статую Мадонны. Лицо женщины смягчилось, разглаживая измученные черты.

— И оно произошло! — сказала она с глубоким уважением. — Граф поссорился с Богом и не мог выносить того, чтобы видеть своих детей, так сильно они напоминали ему о жене. Своего маленького сына он отправил к своему брату, где тот должен был воспитываться. И граф привёз Мари, которая теперь называлась Изабеллой к нам, только четырьмя месяцами позже, вместе с портретом маленькой Богоматери. Он отдал нам егерьский дом в отдаленном месте. Как будто бы хотел убрать свою дочь с глаз долой.

 

— Ле Нуазэт. Изабелла рассказала мне, что была счастлива в деревне.

Тереза кивнула.

 

— О, да, это было хорошее время. Лучшее, которое у нас было. В этот раз казалось, будто бы старый граф всерьёз говорил свои слова. Он говорил, что узаконит право Жана работать лесником и купил ему ружье. Мы получили деньги, чтобы хорошо жить, гораздо лучше, чем раньше. Но, в принципе, я думаю, что старый граф ненавидел свою дочь, потому что обвинял её в смерти своей жены. Многие родители отдают своих детей в течение первых трёх лет к кормилицам в деревню.

 

Но он забыл Изабеллу, он никогда не приезжал, никогда никого о ней не спрашивал. В деревне мы рассказывали, что она ребенок моей сестры,


 

которая работала в городе. Почти десять лет она жила у нас как наша племянница.

— Почему Жан никогда этого не замечал?

 

Тереза устало улыбнулась.

 

— Люди видят только то, что позволяет им видеть их сердце! Жан никогда не был особенно расположен к Изабелле. В конце концов, он считал её дочерью ненавистного графа, который сделал его рогоносцем.

Как он мог признать, что она была на него похожа? Графская дочь хорошо подходила внешне к нашей семье: моя мать была белокурой и у Пьера были тёмно-рыжие волосы, прежде чем они выпали. Кроме того, Мари была похожа на меня, как она передвигалась и у нее, казалось, было что-то от горячей крови Хастель. В сущности, она была мне даже ближе, чем моя собственная, темноволосая дочь.

 

Томас рассматривал стрелки на портретах, читал ещё раз свои пояснения. Теперь он понял болезненное подозрение, которое Жан Хастель испытывал к Мари. Вероятно, он никогда бы не перенёс измену своей жены – предположительно – и дочери по той же причине. И сейчас он также знал, почему Тереза не решалась больше защищать Бастьена. Внезапно вся его трудная жизнь в Версале показалось ему нелепой, в противоположность тому, что произошло с Бастьеном.

 

— Но граф всё-таки забрал Изабеллу назад, — сказал он.

 

На лицо женщины легла тень.

 

— Да, однажды он снова вспомнил о ней. Моё сердце почти остановилось, когда он появился у нас как гром среди ясного неба. Граф не посмотрел на Бастьена, но взял обеих девочек на рынок и купил белую лошадь для Изабеллы. Я ненавидела его за это – он просто пришёл со своим очарованием, его господство и игра для Изабеллы в принца на белом коне. Он действовал так, как будто бы все эти годы


 

ему мучительно не хватало дочери. При этом только госпожа де Морангьез упрекала его, когда узнала, что девочка вовсе не росла у родственников как Жан-Жозеф, а у нас.

— Только поэтому он привёл её в монастырь?

 

— Конечно. Он слушал мадам де Морангьез, когда та говорила с ним от имени покойной жены о его совести. Изабелла должна была воспитываться с ней как дочь графа, а не скрываться у простых людей.

И нам под угрозой тюрьмы приказали молчать.

 

«Не удивительно, что Мари всегда боялась мне отвечать», — подумал он.

 

— Я боролась с тем, что у меня забирали мою дочь, и просила Марию, чтобы она дала мне знак, что я прощена. Я говорила ей: я должна была сделать это, иначе моя маленькая девочка бы умерла. То,

что я сделала, было лучше, чем оставлять её на пороге монастыря. И, в конце концов, в один прекрасный день, она бы вела жизнь графини. Богоматерь дала мне знак и в том же году подарила мне двух близнецов. Ну, и год назад мы продали хижину, переехали в Ла Бессер и открыли трактир. Таким образом, как мы надеялись, никто бы не узнал о нашей связи с графской семьей.

 

— Как вы это выдержали, Тереза? Это тяжелое бремя все эти годы!

Тереза пожала плечами.

 

— Продолжала жить. Дышать, заботиться о детях, любить их ещё больше, — она глубоко вздохнула. — Ты, наверное, ожидал, что я выплакала все глаза? Но ты знаешь, в жизни наступает момент, когда исчерпаны все слёзы. Ты, возможно, это ещё переживёшь.

Её руки, на которых ещё до сих пор держались листики тимьяна, ещё раз нежно провели по портрету Изабеллы, как будто бы она хотела


 

обхватить её лицо. Он видел перед собой двух девушек, близких как сестры, босоногих и смеющихся, мечтающих о принце. И мысль о Мари резала ему по сердцу – о девушке, которая так любила жизнь.

— Ты знаешь, что этого быть не может? — спросила Тереза. — Ты не можешь любить Изабеллу, которая моя Мари.

Теперь он едва ли мог скрывать своё удивление.

 

Тереза устало улыбнулась.

 

— Да, я очень внимательно наблюдала. Как ты её нарисовал!

 

Конечно, другие картины точны во всех деталях, но без души. Но этот портрет здесь живёт – ты видел Изабеллу глазами влюблённого. Надеюсь, ты знаешь, что должен молчать до могилы – также как и я. Ты не можешь любить её, ты слышишь? Для окружающих она – графская дочь! Её путь предопределен.

 

Теперь он, наконец, пробудился от своего сна. Это не было прекрасным пробуждением, а отчаянием. Сказка закончилась. Больше никаких поцелуев, никаких ночей, полных неожиданностей.

— Я знаю, — хрипло сказал он.

 

Тереза облегчённо кивнула.

 

— Хорошо, — тихо сказала она. — А сейчас найди Бастьена! Он тебя слушает. Он определённо в одной из хижин, в которой останавливается проездом с мулами. Скажи ему, что он должен вернуться, я его ни в чём не виню!

***

 

Томас медленно вышел из комнаты и глубоко вздохнул. Однако на душе легче не стало. «Поступи разумно», — думал он удручённо. — «Иди наверх, забери свои вещи и возьми пистолет. Ты должен возвратить его сегодня ночью Изабелле. Ты должен написать ей письмо и найти доводы, ты должен... »


 

Тихо скрипнуло, когда порыв ветра чуть дальше открыл дверь. Но почему она вообще была открыта? Томас хотел подойти к двери, когда на что-то наступил, на то, что смягчило его шаг – вуаль. Она лежала небрежно брошенной рядом с треуголкой на полу. И рядом с ними...

край подола юбки, огненно-рыжая ткань, распростёртая по полу. «Пожалуйста, нет», — подумал он. С подкосившимися коленями он пошёл ещё дальше вперёд и заглянул за лестницу. К нему повернулось бледное, заплаканное лицо. Изабелла сидела на корточках рядом с лестницей, обхватив колени руками, как будто она там просто присела. «Как долго она слушала? » — мелькнуло у него в голове.

 

— Изабелла, — ласково сказал он. Однако когда юноша приблизился, она вскочила. Девушка покачала головой и вытерла своим рукавом глаза. Ошеломлённо ступая на ощупь, она пятилась назад к двери как лунатик. Несомненно, Изабелла всё слышала. Его горло сжалось от того, как больно было ему её видеть.

— Изабелла, подожди...

 

— Нет! — выкрикнула она. Её рука в защитном жесте поднялась вверх. Он невольно повиновался и остановился. Теперь девушка смотрела мимо него, краска отхлынула от её лица. Томас обернулся – в дверях стояла Тереза. Она испуганно закрыла свой рот рукой. Обе женщины долго и пристально смотрели друг на друга, казалось, что целую вечность. Потом Изабелла на каблуках развернулась и выбежала вон.

 

Когда Томас появился во дворе, она уже наполовину сидела в седле.

— Подожди! — крикнул он. — Позволь мне объяснить.

 

Но он и сам знал, как глупо должны были звучать его слова для неё. Юноша побежал к воротам и встал у Изабеллы на пути. Её взгляд


 

обжигал ему сердце.

 

— Что ты хочешь объяснить? — спросила она приглушённым голосом. — Мари мертва и мой отец не был моим отцом? И он ненавидел меня? — она снова покачала головой, как будто хотела вместе с этим стряхнуть и слова. — Он любил меня! — крикнула она. —

Ты и Тереза – вы оба лжецы! И я никогда больше не хочу тебя видеть! Она пришпорила кобылу, и животное с места поскакало галопом.

Гравий полетел в разные стороны, только в последний момент Томас смог отскочить в сторону. Круп лошади задел его, стремя больно ударило в плечо, и он приземлился рядом с воротами. Ругаясь, юноша вскочил и бросился к загону. Его лошадь шарахнулась, когда он попытался сесть на неё, и так продолжалось долго, слишком долго, до тех пор, пока Томас, наконец, не сел в седло. Потом он со всей силы пришпорил вороного.

 

Это было безнадежно. Она была намного лучшей наездницей, чем он, и скакала быстрее, чем его кобыла. Но всё-таки Томас гнался за ней как мираж. Её заколотые волосы распустились и рассыпались по спине. Во весь опор Изабелла неслась по склону вверх в сторону Ле Бессет, развивающееся красное знамя на фоне вечернего осеннего солнца, до тех пор, пока не исчезла за деревьями.

 

Его лошадь споткнулась и едва не выбросила юношу из седла. Из-за неравномерного бега лошади рысью, он остановился. Томас сидел в седле, тяжело дыша. «Она ни разу не оглянулась», — подумал он. — «Что ты только наделал? » — ругал он себя.

 

«Ты – идиот», — упрекал голос Армана, и на этот раз, он должен был признать правоту ненавистного брата.

 

Томас не знал, как долго пристально смотрел на то место, где исчезла Изабелла. Только когда из-за холодного сентябрьского ветра его


 

руки покрылись мурашками, он снова пришёл в себя. И медленно, очень медленно, к нему так же возвращался разум. «Ты должен сжечь записи», —подумал он. — «Её брат не должен об этом узнать».

Он выбрал более короткую дорогу под ивами к задней части двора, к садам. Уже издалека Томас узнал маленький образ, который сидел, свесив ноги рядом с садовыми воротами. Одна из девочек-близнецов, вероятно, прокралась из дома. Она была босиком и одета только в курточку на ночную сорочку. Томас повёл вороного быстрой рысью и у ворот выпрыгнул из седла.

 

— Камилла! Что ты здесь делаешь снаружи?

 

Девочка крепче прижала к себе свою куклу.

 

— Я жду принца Рикдин-Рикдона, — сказала она настолько серьёзно и по-взрослому, что в другой ситуации он бы рассмеялся.

 

— Принца не существует.

 

— Но я слышала песню! — упрямо ответила она. — Он всегда меня так будит! Позавчера ночью принц также пел для меня, когда ушла Мари.

Томас вздохнул и бросил поводья на воротный столб.

 

— Вероятно, в этот раз он поехал дальше, — мягко сказал он. — Иди домой, здесь снаружи очень опасно. Ты забыла про бестию?

Малышка медлила, но потом соскользнула со стены в его протянутые руки.

— Ты уже очень замерзла! — пробормотал мужчина. Он растирал Камилле спину, пока нес её домой через сад. Сначала Томас боялся, что она будет плакать, но потом услышал, как та напевала песенку в такт его шагам. Мелодия сразу показалась ему знакомой, но он не знал откуда.

— Это песня принца?


 

Шелковистые волосы щекотала его щеку, когда Камилла кивала.

 

— Мари танцевала для него.

 

В этот раз воспоминание было для него также болезненным.

 

— Теперь она, конечно, танцует с ангелами.

 

Дверь в таверну была только приоткрыта, Камилла скользнула из его рук и взбежала на лестницу. Только когда он обернулся, то заметил, что у передних ворот стояли лошади. Испарина парила как после быстрой езды в прохладном вечернем воздухе.

Томас подбежал к двери и почти наскочил на Жан-Жозефа д’Апхер. Сегодня в молодом графе не было ничего от приветливого господина, его суровое лицо напоминало лицо старого графа. В однойруке он держал шляпу Изабеллы с вуалью, а в другой папку с рисунками, которая была обожжена по краям.

 

— Это действительно вы, Томас, — прохладно начал он. — Собственно, я ожидал, что найду здесь мою сестру. Вместо этого я натолкнулся на мадам Хастель, которая как раз была готова сжечь вашу папку с рисунками. Я подумал, что окажу вам любезность, если отберу её у неё. Н, как же можно обмануться!

 

Второй мужчина вышел за графом во двор.

 

— Мы нашли это в его комнате, — сказал он и поднял вверх пистолет Изабеллы. В вечернем свете поблескивал семейный герб д’Апхер.

— Посмотрите, это семейная реликвия, которой мне так долго не хватало, — отметил граф. — Схватить его!


 

Глава 27

 

ОТЕЦ И СЫН

 

 

На этот раз худшими были не только сны, но и пробуждение. Каждый раз, если ему удавалось заснуть на худом топчане, Томас видел, как танцует Изабелла и смеётся Мари – только, чтобы ещё раз снова испугаться и обнаружить себя в кошмаре из темноты, затхлого запаха и влажной соломы. Служитель, который приносил ему поесть, и забирал с собой ведро для естественной нужды, всякий раз не говорил ни слова, когда Томас обращался к нему. Томас уже долго не знал, был день или ночь, прошла одна или несколько недель с его заключения в тюрьму.

 

Он не царапал чёрточки на стене, чтобы измерять время. Иногда Томас даже сомневался, возьмёт ли когда-нибудь ещё в руки чертёжный карандаш. Как только юноша думал об этом, то видел перед собой несчастное лицо Изабеллы, её покачивание головой, и желал никогда не оказываться в том месте. Иногда, если он мог быть уверен, что смотритель не наблюдал за ним через окно в двери, Томас доставал последнее сообщение Изабеллы, которое спрятал в своём рукаве.

 

В свои наихудшие часы он представлял себе, как граф д’Апхер отказывается от Изабеллы и прогоняет, как будет осуждена Тереза Хастель, как в одно мгновение всё будет разрушено, что было прекрасное и хорошее в её жизни. «И это моя вина», — думал Томас.

 

— «Солёный глаз волка помогает от температуры. Но что поможет против глупости и необдуманности? »

 

***

 

Он уже почти потерял надежду, когда однажды открылась входная дверь и в его тусклую камеру вошли Этьен Лафонт и два служителя тюрьмы.


 

— Месье Лафонт! — после недели полного уединения,

 

собственный голос казался Томасу глухим и чужим. Юноша стыдился своих слёз, но не мог их сдержать, он был так рад увидеть знакомое лицо.

Синдик сделал знак обоим мужчинам, и они неохотно отошли на несколько шагов назад.

— Я не мог прийти раньше, — шепнул тот Томасу. — И это всё ещё не укладывается в голове. Какого чёрта вы только поехали верхом,

и что заставило вас украсть пистолет?

 

— Я ничего не украл, клянусь в этом!

 

— Как тогда оружие попало в вашу квартиру?

 

Томас колебался.

 

— Я не могу говорить об этом, но его передали мне по доброй воле, как предмет искусства во временное пользование. И я бы вернул его обратно тем вечером.

Лафонт согласно качал головой.

 

— Я, и в самом деле, не знаю, каких духов вы вызвали в этот раз,

 

но для вас всё не выглядит хорошо. Маркиз больше чем в ярости, он неистовствует. И даже справлялся о вас в Версале. И я надеюсь на вас, что он не найдёт ничего, что будет говорить против вас в суде.

Томас сглотнул.

 

— Но вы всё же мне верите, не так ли?

 

Лафонт вздохнул.

 

— Скажем так: я буду делать то, что могу. Но это не много.

 

Большего Томас и не ожидал, но, по меньшей мере, это был проблеск надежды остаться не совсем одному.

— Есть ли... какие-нибудь новости? — робко спросил юноша. — Дела... у мадемуазель д’Апхер идут хорошо?


 

— Почему они должны идти нехорошо? Она в Бескве, насколько я знаю.

 

Даже если это ничего не означало, Томасу было легче. «Значит, он всё же относится к ней как к своей сестре».

 

— Но вы правы, новости есть, — Лафонт отошёл дальше. — Поэтому я здесь.

Томас должен был терпеть то, что ему надели железные наручники как преступнику. Цепь, которая соединяла колодки, при каждом шаге ударяла его по ногам. Путь проходил через несколько лестниц далеко вниз, в подвальное помещение без окон. Факельная сажа разрисовала потолок чёрными пятнами, как предвестниками несчастья. Отдельные стул и стол стояли в середине помещения.

 

Немного позже вошёл маркиз д’Апхер, и следом за ним несколько вельмож. Томас не решался смотреть на графа. Очевидно, тот также переживал скверные недели. Граф похудел, и у него были тёмные круги под глазами. Он не поздоровался с Томасом, но посмотрел на него сердито, и затем повернулся к двери.

 

Шаги и лязг цепей приближались. Второго заключённого ввели внутрь и протащили перед Томасом.

— Подними голову и посмотри на него! — приказал пленнику Этьен Лафонт.

Когда тот не повиновался, один из охранников схватил мужчину за волосы и дёрнул его голову вверх.

 

На мгновение Томас забыл собственные беды. «Они нашли его! » Каухемар поджал губы и смотрел на Томаса чёрными, глубоко

 

посаженными глазами. Он до сих пор всё ещё пах лесом и дикой природой. На его лице не было сажи, волосы свисали спутанными прядями. Теперь можно было видеть, что они действительно были


 

обработаны известковой водой. Томас видел перед собой не демона, а только худого, пожилого мужчину. Тот сразу, кажется, узнал художника, и зло на него осклабился.

Томас поёжился. На одно призрачное мгновение он представил себе, что убитые из его прошлых ночей собрались позади Каухемара, чтобы увидеть — Маргарита, Катарина, Мартин и всех остальные: «Действительно ли это закончилось? »

— Это мужчина, который обезвреживал капканы? — спросил Лафонт.

Томас кивнул.

 

— Это Каухемар. Мужчина, которого я преследовал в лесу.

 

— Точно?

 

— Да. Без сомнений.

 

— Хорошо. Тогда подпишите!

 

Цепь ударила по столу, отчего замерцала свеча, когда Томас принял перо. Это было знакомое грустное чувство – снова держать карандаш. Он суетливо подписал свидетельство, которое составил Этьен Лафонт. Потом юноша повернулся.

— Почему ты это делал? — Каухемар ухмыльнулся. Ненависть исказила его черты, когда он зарычал.

— До сих пор он отказывался говорить, — сухо сказал Лафонт. —

 

Но теперь это изменится.

 

Томасу пришлось откашляться.

 

— И вы... нашли животных?

 

— Вы имеете в виду, убили ли зверя? — спросил Лафонт, скосив взгляд на других мужчин. — Ах, да, это выглядит полностью так. Вчера месье Антуан убил огромного чёрного волка возле монастыре под Шаз.

Всё остальное мы ещё осматриваем.


 

Томас нахмурил брови. Монастырь находится настолько далеко от прежних мест преступления, что это не имеет смысла.

— В Шаз? — недоверчиво спросил он. — Почему зверь там охотился? Оттуда никогда не сообщали ни об одном случае с бестией!

Или она снова убила?

 

— Нет. Но сообщалось, что там рыщет большой волк...

 

— Прекратите! — приказал Жан-Жозеф д’Апхер. — Мы не обязаны отчитываться перед месье Аувраем.

— Конечно, — синдик поклонился и бросил на Томаса последний взгляд, прежде чем вышел. Охрана вывела Каухемера из камеры.

Томасу было слышно громкое шарканье подошв. Он ожидал, что его сейчас выпустят, но по знаку д’Апхера охрана оставила его одного с графом.

Довольно долго маркиз молча пристально смотрел на Томаса.

 

— Я надеюсь, что у вас было время подумать, — сказал он,

 

наконец. Его голос эхом разносился в пустом помещении.

 

— Да, и мне жаль.

 

— Мне тоже, Томас, — холодно сказал граф. — Я доверял вам. Вы понимаете, что в любое время я могу отослать вас на галеры? Они так жаждут попасть в дальние страны. Ну, таким образом, вы могли бы путешествовать по дальним океанам. Вы этого хотите, месье Ауврай?

— Нет.

 

— Тогда скажите мне правду прямо сейчас: Кто ещё кроме Изабеллы и госпожи Хастель знает о вашем расследовании? Или вы вынюхивали от третьего лица в нашей семейной истории?

Томас яростно качал головой.

 

— Нет! Я только случайно заметил некоторые несоответствия.

 

— И почему вы не пришли с этим ко мне? — продолжил д’Апхер


 

— Это... я не мог этого сделать Я не хотел навредить Изабелле.

 

— Для вас она всё ещё мадемуазель д’Апхер! — резко осадил его граф. — И как вы объясните это? — он вытащил листок и бросил его на стол. Это было одно из посланий, которое Томас оставлял Изабелле в библиотеке.

 

Теперь ему стало ещё холоднее, чем уже было. «Граф станет её преследовать».

 

— Вы не можете ей помочь, месье. Это моя вина. Пожалуйста, не наказывайте Изабеллу тем, что вы отказываетесь от неё.

— Вы обманули меня, Томас!

 

Томас поднял голову и посмотрел графу в глаза.

 

— Да, это так, мой господин.

 

Д’Апхер раздражённо кивнул.

 

— Не думайте, что я бы пропустил то, к чему вы стремитесь со всей этой историей. Вы знаете, что д’Апхер никогда по-настоящему не соединится с сыном продавца перчаток. Даже если вы попытаетесь подлым образом поставить под сомнение происхождение Изабеллы. Вы хотите её шантажировать?

— Что? Нет! — возмущённо крикнул Томас. — Я хотел уничтожить рисунки. И я никогда не рассказал бы мадемуазель д’Апхер

о моих сведениях, если бы она случайно не подслушала. И... — он остановился. — Вы всё ещё называете её д’Апхер?

Граф д’Апхер подошёл к нему ближе.

 

— А вы как думаете? — спросил он угрожающим голосом. — Я должен сделать посмешищем своего отца после смерти потому, что он не заметил, что любил подкидыша? Нет, она – д’Апхер и навсегда ею останется. Я защищу часть моего отца.

— Но что с Мари?


 

Теперь по лицу графа скользнула скорбь.

 

— К сожалению, девушка, которую вы называете Мари, умерла,

 

— утвердительно сказал он. — Я проверил это событие. Её труп осмотрели врачи. Затем они спокойно передали её в Шаз, об этом позаботилась мадам де Морангьез, чтобы девушка нашла своё последнее пристанище в краю своей матери. Она утонула, без сомнений.

Я даже не могу винить в этом Хастель, хоть и хочу, — граф вздохнул.

 

— Это была воля Божья.

 

Тем не менее, Томас до сих пор ощущал симпатию к графу –

 

возможно, более чем когда-либо. Он был справедливый господин, его решения всегда были обдуманы и никогда не сопровождались гневом и местью. Внезапно юноше ещё больше стало стыдно от того, что он так необдуманно потерял с ним дружбу.

Граф покачал головой, как будто потакал своим мыслям.

 

— Неужели вы всерьёз верите, что я отказался бы от Изабеллы?

 

— Я... опасался этого.

 

Граф устало улыбнулся.

 

— Я не знаю, как вы делаете это в Версале, но здесь мы почитаем сыновей наших отцов. Если мы теряем честь, то теряем наше уважение.

И без уважения мы ничто. Никто не скомпрометирует дом д’Апхер.

 

Никогда!

 

— Как... это продолжится теперь?

 

— Я ещё этого не знаю. Прежде всего, вы останетесь под стражей.

 

Следствие продолжается. Тереза Хастель до сих пор под подозрением –

 

в Ле Бессет.

 

— Что с ней будет?

 

Мадам Хастель благодарна за то, что не пойдёт навсегда в тюрьму. Она рада, что я оставляю ей её никчемную семью и бастарда


 

моего отца. Она уедет и станет молчать, потому что иначе я разрушу остатки её жалкой семьи так же, как она чуть не разрушила мою, — Томас встретил острый взгляд. — Она сказала, что дети были поменяны по ошибке. Я провёл розыски. Её счастье, что за неё говорят несколько фактов. Врач, который лечил Изабеллу через три дня после рождения, говорил, что девочки младенцами были похожи друг на друга как близнецы. И мадам де Морангьез, которая мне открылась, вспомнила, что Тереза тогда была растеряна и загружена проблемами. Не удивительно, ведь мой отец оставил её с детьми совсем одну – без второй кормилицы, без присмотра, с полной ответственностью. Ну, и я лично считаю госпожу Хастель недостаточно ловкой для того, чтобы обмануть моего отца. Какая ей польза в том, чтобы обманывать его злонамеренно? Он всегда был щедр и добр к ней и бастарду. И никогда после всего, что я слышал, женщина никогда не обращалась плохо с моей сестрой и по-настоящему любила, ещё больше, чем Изабеллу.

 

«Итак, Тереза и Изабелла обе молчат», — подумал Томас.

 

— По меньшей мере, теперь многое объясняется, — продолжал д’Апхер. — Изабелла всегда была чужой для меня, с её духом противоречия, с её безудержной природой. Знаете, я даже не могу винить сестру в том, что она отдала пистолет моего отца. Она молода,

но в будущем будет меня слушать. И вы, Томас, лучше молитесь, чтобы

 

в течение следующих недель я не узнал ничего другого о ваших мотивах, на которых вы до сих пор настаивали! Месье Антуан хочет подождать ещё несколько недель и узнать, действительно ли побеждена бестия. Если вы окажетесь правы в том, что касается зверя, то мы естественно, многим вам обязаны. Тогда было бы вполне возможно, что кража моего пистолета была бы досадным недоразумением. В этом случае вы освободитесь и вернётесь назад с охотниками. Но если вам



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.