Главная

Контакты

Случайная статья

• Автоматизация
• Антропология
• Археология
• Архитектура
• Биология
• Ботаника
• Бухгалтерия
• Военная наука
• Генетика
• География
• Геология
• Демография
• Деревообработка
• Журналистика
• Зоология
• Изобретательство
• Информатика
• Искусство
• История
• Кинематография
• Компьютеризация
• Косметика
• Кулинария
• Культура
• Лексикология
• Лингвистика
• Литература
• Логика
• Маркетинг
• Математика
• Материаловедение
• Медицина
• Менеджмент
• Металлургия
• Метрология
• Механика
• Музыка
• Науковедение
• Образование
• Охрана Труда
• Педагогика
• Полиграфия
• Политология
• Право
• Предпринимательство
• Приборостроение
• Программирование
• Производство
• Промышленность
• Психология
• Радиосвязь
• Религия
• Риторика
• Социология
• Спорт
• Стандартизация
• Статистика
• Строительство
• Технологии
• Торговля
• Транспорт
• Фармакология
• Физика
• Физиология
• Философия
• Финансы
• Химия
• Хозяйство
• Черчение
• Экология
• Экономика
• Электроника
• Электротехника
• Энергетика

Глава XXXIII

Нас травят собаками. — Я взят в плен. — Пьяные и разнузданные мятежники

В ночь на 3-е июня 1864 года мы прибыли в расположенный напротив Огасты Гамбург. Первое, что нам предстояло сделать, так это узнать, что происходит в городе, и поэтому, поднявшись на холм, мы могли видеть сам Гамбург, но и частично Огасту тоже. Мы спрятались под невысоким кизиловым деревом, оно было сплошь покрыто лозами дикого винограда, а потому стало для для нас прекрасным укрытием. Любой прохожий мог бы нас заметить только в том случае, если бы он намеренно попытался это сделать, так что спокойно сидя в этом надежном убежище, мы терпеливо ждали первых лучей солнца. А накануне мы узнали, что пороховой завод настолько тщательно охраняется, что нам там нечего делать, и поэтому мы решили все свои усилия направить на полное уничтожение моста.

Мой план состоял в том, чтобы подойти к нему на лодке и засыпать его горящими стрелами, я был совершенно уверен, что я не нарвусь на охранника и у меня все получится. Снизу до нас доносились голоса множества людей, но мы никак не могли понять, что это и почему, но после того, как стало достаточно светло, представьте себе, как мы удивились, обнаружив, что мы находимся менее, чем в 75-ти ярдах от железной дороги, а прямо перед нами стоял длинный поезд — полностью забитый пленными федералами — да и вдали мы видели еще несколько подобных ему поездов. Город просто ломился от невероятного количества взятых в плен солдат Союза, и по нашим расчетам, их охраняли 1200 мятежников. Мы оказались в несколько затруднительном положении — оставаться на месте означало погибнуть, а попытка перейти в другое место, без сомнения, закончилась бы нашим пленением. Тем не менее, лучшее, что мы могли бы сделать, было, по-видимому, оставаться в нашем нынешнем убежище, каким бы плохим ни был этот вариант. Мы очень надеялись, что через некоторое время поезда разведут пары и уйдут, но нет, они простояли на месте целый день. Мы видели также, что каждом конце моста стояли очень хорошо вооруженные часовые, а по улицам обоих городов расхаживали многочисленные патрули. Пленные выглядели голодными и усталыми, некоторые из них были одеты в совершенно новые мундиры и выглядели хорошо — сразу было ясно, что в плен они попали недавно. Они улыбались, пребывая в хорошем настроении, что тоже являлось верным признаком того, в руках жестокого врага они провели совсем немного времени. Другие, в тоже время не очень хорошо одетые, исхудавшие и измученные, тем не менее, держались бодро. Скорее всего они уже отсидели несколько месяцев, но, тем не менее, подавляющее большинство военнопленных были одеты в невероятно грязные и изорванные лохмотья. Истощенные и унылые, и судя по их апатичным и утратившим всякую надежду лицам, в этом ужасном плену они провели, возможно, несколько месяцев. Изорванных, несчастных, голодных, унылых и больных, их везли в это отвратительное логово и обитель смерти — тюрьму Андерсонвилль. Мы, конечно, не знали этого наверняка, но поезда шли на запад и мы думали, что их везут именно туда.

Теперь нам стало окончательно ясно, что задания нам не выполнить. Охранники бдительно присматривали за всем — и за землей, и за водой. Наши жизни висели на волоске, и что дальше делать, мы себе совершенно не представляли, мы сомневались даже в успехе нашего ухода оттуда. Мы вспомнили, что на реке Тугало мы прошли под одним очень изящным каркасным пешеходным мостом, и понимая, что мы должны хоть что-то совершить такое, чтобы попортить жизнь мятежникам, мы решили вернуться и попытаться сжечь его, и кроме того, мы были твердо уверены, что выйдя к берегу реки, мы сможем благополучно, без риска быть обнаруженными, покинуть эти места.

С нашего места укрытия мы видели и арсенал Огасты, и пороховой завод у реки — почти все самые значительные здания, но тем не менее, мы не решались из опасения быть замеченными, сдвинуться с места. Несчастных пленников, пресекая все их попытки сбежать, охраняли очень строго, многие из них, совершенно обессилевшие, очень страдали слабости и недомогания. Нам и самим было не по себе — мы видели их страдания, но помочь никак им не могли. Их разместили и в вагонах, и на их крышах — так плотно, насколько возможно, их мольбы о воде разрывали нам сердца. Бедняги! Некоторые из них просили дать им воды до полного изнеможения, и только потом им приносили ее — и это было еще большей жестокостью и полным равнодушием по отношению к этим людям, тем более, что недостатка в воде не было и чтобы добраться до нее, нужно было преодолеть лишь несколько ярдов.

День подошел к концу и долгожданная ночь, наконец, вступила в свои права. Мы покинули свое убежище и двинулись назад вверх по реке. Милях в четырех от Гамбурга мы «конфисковали» пару прекрасных лошадей — собственность человека по имени Рэмбо. Мне кажется, что нас заметили, поскольку когда мы выводили лошадей из конюшни, я слышал чьи-то доносившиеся из дома голоса, несмотря на то, что дело происходило после полуночи. Утром мы заглянули в кузню — подковать одну из лошадей — и тут внезапно появившиеся четверо потребовали отдать их им. Я был уверен, что за нами шел большой отряд, и это лишь его авангард, но поскольку наша цель заключалась в том, чтобы не теряя времени через болото добраться до леса, мы без всякого сопротивления и недовольства уступили им лошадей, тем не менее заметив, что пешком нам будет очень трудно дойти до Франклина.

— А зачем вы идете во Франклин? — спросил их командир.

— Потому что там стоит наша часть, — непринужденно ответил я.

— А что вы делаете в этом штате? — весьма настойчиво поинтересовался он.

— Мы выполняем особый приказ полковника Томаса.

— А подробнее? — спросил он.

— О, мы готовимся к перемещению индейцев через горы в Южную Каролину, в Квалле они голодают и могут умереть с голоду. Мы должны хоть что-то сделать, чтобы этого не произошло.

— Что ж, если вы солдаты и возвращаетесь к своей команде, мы не будем вас задерживать, но лошадей мы вам и в самом деле дать не можем, — ответили они.

Для солдата-мятежника кража лошади — обычное дело — это было естественно, и потому, получив обратно своих лошадей, эти люди, полностью удовлетворенные, отправились назад. Мы вполне могли бы перестрелять их всех, ведь они ни о чем не подозревали, а значит преимущество было на нашей стороне, но мы прекрасно понимали, что даже если бы мы убили всех их, пользы от этого нам никакой не было, вся округа поднялась бы на ноги, и еще до вечера о том, что произошло, знали бы в тех местах, которые нам еще предстояло пройти.

Уладив этот вопрос, мы пошли по главной дороге, а потом, когда отряд скрылся с наших глаз, мы сразу же свернули в лес. Мы приняли все меры предосторожности, чтобы запутать наш след — мы многие мили прошли по болотам, вдоль берегов небольших рек, по камням и голой земле, но без толку, ведь не прошло и двух часов, как мы услышали громкий лай бегущих за нами собак. Услышав собак, мы сразу же остановились, разделись и отжали из одежды воду. Спешно одеваясь, мы на максимальной скорости рванули через лес, используя все известные обитателям лесов приемы, чтобы замести свои следы, но тщетно — собаки ни разу не ошиблись. Всякий раз, когда мы особенно хорошо слышали собачий лай, мы бежали особенно быстро, и если нам по пути попадался ручей, чтобы еще лучше запутать их, мы бежали то вверх по течению, то вниз, и тогда на некоторое время собаки останавливались. Мы тоже имели возможность немного отдохнуть и перевести дыхание, но вскоре они выходили на след и мы снова слышали их рычанье. Один раз мы описали по лесу огромный круг и снова вышли на ту же тропу, нам удалось направить их в обратном направлении и теперь нам казалось, что мы окончательно избавились от них, а если учесть, что день уже подходил к концу и что в темноте нам будет намного легче уйти, мы сделали небольшой привал, а затем снова шли до самых сумерек. Будучи очень уставшими и очень голодными, мы предположили, что если мы зайдем в какой-нибудь дом и поужинаем, хуже не будет, но уже находясь у самого крыльца ближайшего, мы снова услышали позади себя собачий лай. Мы перепрыгнули через забор и побежали через вспаханное поле — на некоторое время мы хорошо оторвались от погони. Затем мы промчались еще через два поля и высохшее болото, снова лес и кустарник, настолько густой, что с большим трудом мы смогли пробиться сквозь него, но так продолжалось недолго — собаки вышли на правильный путь, и вскоре, услышав, как захрустели ветки ближайшего куста, нам пришлось остановиться и сразиться — с собакой, человеком — с тем, кто сейчас быстро приближался к нам. Через густой подлесок с громким лаем пронеслась стая гончих, и вот — злобный и совершенно не помнящий себя от ярости, перед нами возник их вожак, его глаза сверкали, изо рта капала пена. На мгновение он приостановился, рассмотрел нас в наступивших сумерках, а потом прыгнул прямо на Грея. Он был огромных размеров, белый как снег, а потому стал идеальной мишенью — как только он коснулся моего товарища, я обернулся, выстрелил в него, и он сразу же упал. Но в ту же секунду вся стая набросилась на нас — более похожих на демонов, чем на собак — в темноте мы с трудом различали их силуэты, но их сверкающие глаза очень помогали нам целиться в них — почти безошибочно — сделав 9 выстрелов, мы убили одну собаку и еще четырех ранили. Вспышки револьверных выстрелов удерживали собак, но не отпугивали их, и сразу же после того, как прогремел последний выстрел, как появились их хозяева — проламываясь на своих лошадях через кусты, они вопили и ругались, как сумасшедшие. Когда дистанция между нами достигла около девяноста ярдов, мы предупредили их, что если они сделают еще хоть один шаг, мы откроем по ним огонь.

— Кто вы? — прокричал один из них.

— Янки, — ответил я.

— Зачем вы здесь?

— Мы здесь по приказу нашего генерала, — таков был мой ответ.

— Сколько вас? — поинтересовались они.

— Двое.

— Вы что, на дереве? — спросил один из них.

— Нет, мы не из тех людей, которым нужны деревья, — ответили мы.

— Это вы убили наших собак?

— Нет, — ответил я, а затем, тихонько шепнув Грею, мы сделали в их направлении несколько шагов, таким образом удалившись от мертвых животных, а потом, поприветствовав этих людей, я сказал:

— Нас только двое, но мы хорошо вооружены и можем причинить вам немало вреда, если вы осмелитесь приблизиться к нам. Мы знаем, что вас много, потому что мы два или три раза видели вас сегодня. Мы знаем, что сопротивление с нашей стороны приведет лишь к бесполезному кровопролитию, и все же у нас есть право продать наши жизни по такой высокой цене, какую мы только сможем заставить вас заплатить за них, но мы не хотим причинять вам вред, и мы также не хотим, чтобы вы причинили нам боль, а потому, если вы согласны обращаться с нами как с военнопленными, мы сдадимся без боя, потому что мы понимаем, что сражаться нет никакого смысла.

— Для вас самое лучшее — сдаться на наших условиях, — ответил он.

— Тогда подходите, если не боитесь, — ответил я, — мы будем стрелять до тех пор, пока наши пальцы будут способны жать на спусковой крючок.

Затем подъехали еще люди, мы слышали, как они громко препирались между собой, а потом я услышал очень любезное приветствие:

— Хэлло, янки.

— Взаимно, — ответили мы.

— Если вы сдадитесь, мы будем относиться к вам как к военнопленным, и ни один волос не падет с ваших голов, — сказал их командир.

— Хорошо, сэр, — ответил я. — Только на этих и никаких других условиях, можете взять наше оружие.

Затем я попросил двух их людей взять наше оружие, но в ответ они предложили нам сначала разрядить их в воздух, но тут я уперся, заявив, что такая просьба свидетельствует об их недоверии нашей честности, но правда состояла в том, что все пули достались их собакам, и я не хотел, чтобы они знали, насколько мы беспомощны. Затем, приказав нам оставаться на месте, и все разом двинулись к нам. Объезжая нас и справа и слева, чтобы взять нас в кольцо, время от времени они заверяли нас в том, что не причинят нам никакого вреда.

В конце концов, они напрямую приказали нам сдать оружие, и в течение всей этой процедуры, Грей — один из самых хладнокровных людей, которых я когда-либо знал — шутя и балагуря с ними, стараясь убедить их в полной нашей четности — спрашивал у них «что новенького слышно из Вирджинии», интересовался, чем они будут нас кормить и есть ли у них кофе, а потом, получив на последний вопрос отрицательный ответ, поинтересовался, как у них обстоят дела с виски. А вот на это они сказали, что виски у них предостаточно и пообещали, что виски у нас будет. Но как только наше оружие перешло в их руки, их манеры резко изменились. Один из этих людей, которого звали Чемберлен — янки из Массачусетса, как я узнал впоследствии — поклялся самим Создателем, что если мы застрелили хоть одну собаку, он отомстит и пойдет на убийство человека, после чего они тотчас начали осматривать оставшихся собак, пытаясь узнать, пострадала ли какая-нибудь из них, или нет, но было так темно, а собаки вели себя столь неспокойно, что решить эту задачу они не смогли ни в тот момент, ни даже до самого рассвета.

После недолгого разговора взявший нас в плен отряд несколько поуспокоил новоприбывших, а затем мы отправились в обратный путь, сделав по пути остановку в одном доме для ужина — его хозяина звали Серлс — он находился на дороге, ведущей в Эббивилль, но тут мы повстречались с еще одной преследовавшим нас отрядом — еще более безумным и пьяным, чем тот, с которым мы встретились ранее. Честно говоря, это была просто до крайности возбужденная толпа абсолютно пьяных людей — я никогда ранее не видел такого и абсолютно не горю желанием когда-либо увидеть нечто подобное снова. Нам пришлось очень постараться, чтобы сохранить себя от гнева разъяренной — их было 75 человек, а собак 36 — весьма солидная сила для поимки двух человек. Мы сдались подполковнику Тэлботу и капитану Берту — командирам отряда.

М-р Серлс — седовласый джентльмен — как я убедился, делал все, чтобы успокоить эту толпу. Его жена — представительная пожилая леди, тоже сделала все, что было в ее силах, она, похоже, сочувствовала нам, но обе их дочери вели себя совершенно иначе. Мечась в самой гуще обезумевшей толпы, кидаясь от одного негодяя до другого и умоляя их повесить нас, они кричали: «Убейте их, люди! Убейте их! », и эти их слова не остались неуслышанными. Здесь и сейчас, впервые в своей жизни я увидел, как «вспыхнули сердца сецессионистов». Неведомо откуда в руках этих пьяных возникли смоляные сосновые факелы — дым и отблески пламени на омерзительных и перекошенных злобой лицах — сущий ад!

Мы сказали им, что если уж нам суждено умереть, то прежде чем отправить нас в мир иной, с их стороны было бы невероятно великодушно накормить нас хорошим ужином, и, услышав это, старик Серлс обошел толпу и пригласил каждого из присутствовавших сойти с коня и поужинать с ним — я сразу же догадался, что он хотел выиграть для нас хоть немного времени. Глядя на их усталых лошадей, он не забыл напомнить им, что они очень много прошли сегодня и совершенно выбились из сил, а также намекнул, что у него много кукурузы, и что он будет очень польщен, если ему позволят накормить их. А потом большинство людей спешились и занялись кормлением лошадей, некоторые из них, несколько поуспокоившиеся и протрезвевшие, группами по двое или по трое начали расходиться по соседним домам. На ужин осталось около двадцати или тридцати человек — наша постоянная охрана.

Теперь главным стал полковник Харрисон — он строго допросил нас, но ничего о местах расположения наших войск узнать не смог. Нас допросили отдельно, но наши рассказы в точности совпадали, а потом, посовещавшись, мы решили «признать себя виновными в том, что занимались разведкой», лишь бы они не узнали, что на самом деле нам было приказано сделать. Убедившись, что больше они нам не понадобятся, мы закопали стрелы недалеко от Гамбурга, а потом, незадолго до захвата, мы выбросили и все остальное, оставив только оружие и патроны, так что ничего такого, что могло бы указывать на истинную цель нашей миссии, им найти не удалось.

После ужина у м-ра Серлса, наш отряд отправился к дому полковника Тэлбота, в десяти милях отсюда — еще затемно, но уже незадолго до рассвета мы к нему и подъехали. Здесь наши конвоиры сменились, нам разрешили устроиться в гостиной и поспать до первых лучей утреннего солнца.

По пробуждении мы не увидели никого из тех, кто захватил нас — они ушли и теперь нас стерегли совсем другие люди. Они непрерывно пили и мы сразу поняли, что неприятности не за горами. Тем не менее, к нашему счастью, вдребезги напиться у них не было возможности, поскольку им надо было еще кое-что сделать. Нам стало ясно, что те, кто взяли нас в плен и обещали защищать, намеренно передали нас в руки людей, с которыми у нас не было никакого договора, а посему нам оставалось лишь быть готовыми к самому худшему.

Очень грубо подняв нас, они приказали нам следовать за ними, и как только мы поднялись на ноги, что для нас было очень трудно из-за произошедшей накануне погони, они начали связывать Грея, потом, видимо удовлетворившись результатом, приставили к нему сильного охранника. Затем они занялись мной, взяли еще один кусок веревки и натуго связали мне руки. Эту очень болезненную процедуру выполнил очень сильный, атлетического сложения негр, они заставили его это сделать, а потом меня вывели к росшему на опушке большому дереву, негр нес с собой еще один кусок веревки.

Там, у дерева, они спросили меня, не хочу ли я что-нибудь сказать, но я ответил отрицательно, и тогда они сказали, что если я хочу помолиться, они дадут мне несколько минут для того, чтобы я подготовился к вечности. Я ответил им, что не хочу молиться, что я готов умереть и смерти не боюсь.

— Вам действительно нечего сказать? — удивились они.

— Да, но у меня есть кое-что интересное для вас, — тихо ответил я.

— Валяйте, — разрешил их главарь, и я продолжил:

— Вы, наверно, ничего не понимаете в военных делах — вы не солдаты и не имеете никакого отношения к армии Конфедерации. Вы — обычные граждане. Но сейчас вы намерены совершить то, что согласно военному уставу подлежит суровейшему наказанию. Мы — солдаты Соединенных Штатов, которые выполняют свои обязанности. А вы — штатские — не имеете права мешать нам. Я вижу, вы люди в возрасте, и, возможно, у кого-то из вас сын служит в армии Конфедерации. Если хоть волос упадет с наших голов, наш генерал отомстит за нас. Если вы повесите одного из нас, или сразу обоих, он будет действовать по принципу — «человека за человека». Вы же понимаете, что он может выбрать кого-нибудь из ваших сыновей. Он обязательно поступит так, если узнает обо всем, что тут произошло, а вот вам не удастся оставить это дело в тайне. Все вы люди зажиточные, и насколько я понял из ваших разговоров, сами не работаете. Мы служим в разных полках, я — в 4-м Огайском, а Грей в 5-м Айовском кавалерийском. Если вы нас повесите, и наши полки когда-нибудь найдут вас — а они точно будут нас искать — и если когда-нибудь они придут в эти места, они сожгут все, чем вы владеете, все, что стоит хотя бы доллар, все, что попадет к ним в руки, а кроме того они повесят каждого, кто участвовал в этом деле, и кого они смогут поймать. Если вы готовы на такие жертвы — пожалуйста, вот он я.

Нисколько не смутившись, они оставили меня под охраной, а сами ушли в лес, я так думаю, посовещаться, а по возвращении они снова отвели меня в дом Тэлбота и сняли с нас веревки. Затем Тэлбот принес виски — чтобы пролечить наши руки — выставил графин виски, но после его оскорбительного замечания, что он хотел бы сначала выпить, поскольку он скорее предпочел бы пить после самого черного своего ниггера, чем после янки, мы наотрез отказались пить со всей этой компанией.

Изображение 22

Накануне вечером один из этих негодяев пытался выстрелить мне в спину, капсюль вспыхнул, но выстрела не произошло. Он сказал своему компаньону — и я слышал это — что в каждом стволе его ружья около 12-ти крупных дробин, а в тот момент, когда он пытался убить меня, он находился позади меня не далее, чем на длину корпуса лошади.

Пока слуги Тэлбота готовили завтрак, они подсчитывали пройденное за вчерашний день расстояние, и в конце концов пришли к выводу, что мы проехали по крайней мере 80 миль. Сам я лично уже оценил это путешествие на 60 миль, начиная с того места, в 18-ти милях от Гамбурга, где мы оставили наших лошадей. Отсчет времени, потраченного на эту поездку, начался с двух часов утра и продолжался до такого же на следующие сутки — полных 24 часа, и это было тяжелейшее из моих путешествий — вдвойне суровее из-за того, что стараясь сбить собак со следа, нам пришлось идти через болото и мы очень сильно вымокли.

Очень хорошее впечатление произвела на меня жена Тэлбота. Идеальная южная леди и судя по всему, она сочувствовала нам. Она была высокой и дородной, но очень красивой — длинные, иссиня черные волосы, большие блестящие черные глаза, которые, когда она смотрела на нас, словно говорили: «Бедные вы люди, мне очень жаль, но я ничем не могу помочь вам! » Она председательствовала за столом и постоянно следила за тем, чтобы наши тарелки всегда были полны.

После завтрака пришел Чемберлен, он и Тэлбот решили отвезти нас на своих колясках в Эджфилд. Перед своим уходом накануне капитан Берт шепотом сообщил мне, что он больше ничего не может сделать для нас, и что он боится, что толпа разорвет нас. Далее он сказал, что люди со всей округи решили собраться вместе для того, чтобы к утру встретиться с нами, а потому, если бы мы даже избежали смерти от рук преследовавшего нас отряда, то почти наверняка на следующий день были бы схвачены такими людьми, с которыми никак нельзя было мирно договориться.

На прощанье он дружески пожал мне руку и сказал, что ему жаль нас, но он сделал все, что мог, чтобы спасти нашу жизнь и удержать нас при себе и что теперь эти совершенно выжившие из ума дураки очень сердятся на него. Я поблагодарил его, и он оставил нас. Манеры же Чемберлена полностью изменились. Если раньше, перед тем, как расстаться с нами, он был самым злобным членом отряда, то теперь напротив — он был очень любезен и предупредителен.

На Грея надели наручники и посадили в коляску Тэлбота, меня же крепко связали и передали Чемберлену.

Перед выездом Чемберлен спросил Тэлбота, по какой дороге им следует ехать — по верхней или по нижней, я обернулся и сказал:

— Вы сделаете нам большое одолжение, если выберете верхнюю.

Тот несколько озадаченно посмотрел на Тэлбота, но вскоре осознал, что я знаю о подстерегавшей нас на другой дороге опасности, после чего Тэлбот выбрал ту дорогу, по которой мы хотели ехать, и мы благополучно прибыли в Эджфилд. Всю дорогу Чемберлен болтал непрерывно, распознав в нем очень тщеславного человека, я так усердно поддакивал и подпевал ему, что к тому времени, когда мы достигли Эджфилда, мы стали почти друзьями.

Город просто ломился от толп до крайности взволнованных людей, и, опасаясь их ярости, наши конвоиры быстро отвезли нас в тюрьму — к шерифу, пока не появился помощник прово — а потом нас сразу же посадили каждого в отдельную камеру. Спустя непродолжительное время нас поодиночке представили помощнику прово — невероятному мерзавцу, который, как я убедился, был совсем не прочь отдать нас на растерзание толпы. Он не хотел принять нас из рук местных ополченцев, но так случилось, что в тот момент в комнате находился лейтенант, который сказал ему, что он сейчас на службе и в своем лице представляет Конфедерацию, а посему, согласно указаниям военной администрации Огасты он приказывает отправить нас в тюрьму. Заставить нас выдать наших офицеров и предать друг друга у них не получилось, и они снова развели нас по отдельным камерам.

Эджфилдская тюрьма — самая суровая из всех тех тюрем Юга, в которых я когда-либо побывал — можете мне поверить, ведь я сидел в нескольких, и поэтому я имею право так утверждать. Нам было очень трудно — как-то раз тюремщик сказал нам, что люди на улице пребывали в такой ярости, что он боялся, что они вломятся в тюрьму, выведут нас наружу а затем линчуют.

Нас допрашивали детективы и даже адвокаты, но никому из них ничего выяснить не удалось. Они завладели нашим дневником — весь его текст был зашифрован, и вот он более всего беспокоил их, им казалось, что он полон великих военных секретов.

Числа 9-го июня двери наших камер распахнулись, и нам разрешили выйти, после чего нас сразу же передали под опеку капитана Диринга и отряда из 12-ти хорошо вооруженных солдат — им предстояло отвезти нас в Огасту. После представления и объяснения сути своего приказа, капитан сообщил нам, что горожане очень недовольны, они считают, что мы не имеем права выйти из Эджфилда живыми, но он сказал, что даже рискуя собственной жизнью он, тем не менее, сделает это.

— Пока вы со мной, — сказал он, — толпе до вас не добраться.

Нас заковали в тяжелые кандалы и соединили железной цепью, а потом посадили в фургон, которому удалось опередить людей и уйти из города задолго до того, как им удалось объединиться в огромную толпу.

В сорока милях от Огасты, наши мулы полностью выбились из сил, после чего, в цепях и кандалах нам пришлось преодолеть несколько мучительных миль. Благо, что наши конвоиры очень по-доброму относились к нам и делились с нами едой из своих пайков.

Изображение 23