Рогалёва, И. С. 1 страница

а Москву стремительно надвигалась гроза. Словно по приказу неведо­мой силы черные тучи затянули небо. Город помрачнел и насторожился — его опасения оказались верными. Ветер, прилетевший из далекой Африки, во­рвался в Москву и понесся по улицам, как обезумевший от предчувствия богатойдобычи воин-кочевник, круша и снося на своем пути все, что было по силам. Под его бурным натиском упали старые тополя на Садовом кольце, оторвались плохо закрепленные растяжки с рекламой, пока­тились по Арбату зонтики уличных кафе, сады и парки огласились тревожными птичьими криками, теряющие листву деревья отчаянно замахали ветвями.

Людской поток, прежде неторопли­во текущий по улице Горького, загудел, словно пчелиный рой, вылетевший из улья в поисках нектара. Мегаполис по­ражал воображение туристов шикарными автомобилями, зеркальными высотками, многочисленными ресторанами, роскош­ными витринами бутиков и вызывающе дорого одетой молодежью, чувствующей себя в центре Москвы как дома. Сидя за столиками открытых кафе, молодые люди все время о чем-то говорили, часто прерывая беседу громким смехом.

Готовившийся к наступлению на го­род ветер на мгновенье стих и, казалось, прислушался к их разговорам. «Деньги, прикольно, бред, евро, вещи, вау, покушать, тупой, секс, курс валюты, модно, купить», — уносились в вечность слова, среди которых не было ни одного доброго.

Африканский кочевник с новой силой набросился на столицу, заставив людей торопиться.

Поток прохожих разделился на две ча­сти: первая свернула в сторону метро, вто­рая — к полосатой «зебре» перехода. Тучи сдвинулись плотнее, не оставив на небе и щелочки света, хлынул ливень. «Время перехода заканчивается», — предупредил пешеходов светофор, мигая желтым гла­зом. Первая стрела-молния пронзила небо. Никто из пешеходов не заметил, как на полотно «зебры» выбежал хорошо одетый полный мужчина с йоркширским терьером под мышкой. Одновременно с ним с местарванулся спортивный автомобиль. Рас­каты грома заглушили рычание мощного двигателя и собачий визг. Сбив нерадивого пешехода, автомобиль, быстро набрав ско­рость, покинул место происшествия.

Пешеход и собака умерли мгновенно.

«Время перехода заканчивается... время перехода заканчивается», — ис­пуганно твердил поврежденный молнией светофор.

Глава 1

«Нью-Йорк похож на Москву, — Юрий смотрел в окно на Центральный парк. — Джону Леннону он напоминал Рим. Кто-то называет Москву Третьим Римом, а по- моему, между этими городами нет ничего общего. Впрочем, глядя на одну и ту же картину, люди часто видят разные вещи. Как и мы с Мишкой когда-то. Мишка так и остался идеалистом, поэтому до сих пор живет с женой в старенькой двушкеразмером со спичечный коробок. А мог бы жить не хуже меня».

Юрий передернул плечами. Вспоминая о Мишке, он всегда нервничал.

«Сколько же мне было лет, когда мы с Леной въехали в эту квартиру? » Он взял с полки тяжелый альбом в дорогом переплете. «Нашел». На выцветшей кар­точке, сделанной поляроидом посреди пустых апартаментов, во весь рот улыбался худощавый молодой человек в голубых джинсах. «Мне двадцать пять! » — было написано на обороте фотографии раз­машистым почерком победителя.

«Надо же, в тот день тоже было лето, — Юрий вгляделся в снимок. — Помню, как на вопрос, где вы живете в Нью-Йорке, я с гордостью называл свой адрес. Тогда мне казалось, что я самый счастливый человек на свете. Счастье... — губы презри­тельно скривились. — Когда-то я думал, что у счастья две составляющие — богат­ство и власть, но я ошибался. У меня естьи то и другое, а счастья нет. Счастье — это быстропроходящая эмоция; не имеющее смысла слово; такое же бессмысленное, как любовь, дружба, честь, совесть. В дет­стве мне внушали, что их нельзя купить. Бред! Продается все, кроме счастья и бес­смертия. Уж в этом-то я убедился. Но и они когда-нибудь обретут свою цену. Нам, богатым и влиятельным, бессмертие необходимо. Интересно, какие эмоции вызовет оно? Может, став бессмертным, эмоция счастья станет статичной? Од­нажды в детстве я проснулся от маминого поцелуя. Меня захлестнула волна не­объяснимого счастья, и я запомнил этот момент на всю жизнь. Только в детстве я и был по-настоящему счастлив. Навер­ное, потому что всех любил и верил, что все любят меня. Я любил людей! Сегодня невозможно это представить, ничего, кроме презрения к ним, я не чувствую. Скорее всего, бессмертие вызовет во мне еще большее презрение к миру»

Юрий поставил альбом на место и вер­нулся к окну, где лучше думалось.

«Придет ли Мишка на мой юбилей? Мишка... — плечо снова дернулось. — За­чем я его позвал? Что хочу ему доказать? Да всё то же! Что тогда он был не прав! Не прав, и точка! — Юрий со всей силы рубанул рукой по воздуху. — Интересно, что теперь этот моралист думает о спра­ведливости? Надеюсь, он уже убедился, что его принципы не работают. У кого деньги — у того и справедливость. Помню его потемневшие от горя глаза, когда десять лет назад он каким-то чудом оты­скал меня в Москве, чтобы попросить денег на операцию матери. Я перевел на счет больницы эти жалкие десять тысяч долларов, а потом не удержался, позвонил ему и сказал, что если бы тогда он не ушел, то его мать могла быть здорова. В ответ он лишь поблагодарил меня за помощь. Не­ужели Мишка никогда не жалел о своем решении? »

— Простите, сэр, — оторвал Юрия от мыслей звонок секретаря. — Ваш самолет не может лететь, что-то с двигателем. Я за­бронировал для вас место в самолете ВИП- класса. Прекрасный комфортабельный лайнер, вылет через три часа. Машину за вами я уже выслал. — Юрий побагровел от злости. Он терпеть не мог летать на других бортах, даже виповских.

Подхватив портфель, он спустился вниз, на ходу натягивая перчатки.

— Простите, сэр, забыл вам напом­нить, что сегодня последний срок отправ­ки денег в фонд «Вода и камень». Какую сумму перечислить? — снова позвонил секретарь.

— Почему вы делаете это перед самым моим отлетом?! Переведите миллион! И еще...

— Слушаю?

— Вы уволены!

«Давно надо было послать его... » — по­думал Юрий, заходя в лифт. В зеркальныхстенах отразился высокий ухоженный мужчина с надменным лицом в прекрасно сидящем костюме. Юрий придирчиво вгляделся в свое отражение. «Этих мор­щин около губ еще недавно не было, седых волос прибавилось. Старею. Пора начинать делать инъекции стволовых клеток. Говорят, что с их помощью проис­ходит омоложение не только внешности, но и всего организма. В нашем кругу выглядеть старым так же неприлично, как иметь меньше миллиарда». Он достал телефон.

— Запишите меня на консультацию к доктору Розенбергу, — велел он второму секретарю.

— Слушаюсь, босс, — ответил тот, хрюкнув от подобострастия.

«То-то, — губы Юрия тронула доволь­ная усмешка, настроение улучшилось — он любил, когда его боялись. — Буду думать о приятных вещах», — решил он, усаживаясь в лимузин.

Юрий женился спустя три года по­сле подписания контракта. Леночка была самой красивой девушкой на филологиче­ском факультете и, как ему тогда казалось, во всем мире. Синие глаза-озера, нежный румянец, золотые локоны, ласковый неж­ный голос грезились ему даже во сне. Страсть настолько захватила его, что он сделал ей предложение вопреки советам друзей, твердивших, что в двадцать лет женятся только олухи.

Свадьбу сыграли в модном «Арагви». Невеста в платье из креп-жоржета бело­снежным лебедем вплыла в загс под руку с женихом, затянутым в черный, взятый напрокат, смокинг.

Вскоре Лена сообщила, что ждет ребен­ка. Юрий расстроился — ребенок нарушал его планы — но недовольства жене не показал, тогда он ее очень любил. После рождения Антошки заботу о внуке взяла на себя свекровь, дав возможность дочери продолжить учебу.

Юрий и Елена поступили в аспиранту­ру, и вскоре их включили в программу по обмену с США молодыми специалистами. КГБ долго проверял их благонадежность, но, в конце концов, допустил к выезду.

В Кембридж они поехали вместе с сыном. В Америке Юрий неожиданно получил наследство от неизвестного дя­дюшки. Суммы на счетах покойного были так велики, что молодые аспиранты без проблем оформили американское граж­данство. Юрий оставил учебу и нырнул в пучину большого бизнеса, связанного с разработками и производством популяр­ных в Америке ГМО-продуктов. У бывшего аспиранта-филолога оказались прекрасные способности к маркетингу. Получив второе, экономическое образование, Юрий открыл собственную компанию, которая быстро заняла лидирующее место на рынке произ­водства продуктов с использованием ГМО.

Этическая сторона бизнеса Юрия не волновала. Человек сам решает, что емупокупать — дешевый соевый суррогат или экологически чистое мясо. Понятно, что качественную еду может себе позволить только класс состоятельных людей, но и беднякам надо чем-то наедаться. «Мы работаем для бедных слоев общества. Вред ГМО-продуктов доказать практически невозможно, на испытания уйдут десяти­летия. За это время люди все равно умрут от той или иной болезни», — считал он.

Они быстро освоились в Нью-Йорке, где Юрий купил квартиру в знаменитом доме «Дакота» на 72-ой улице. Там когда-то жил его кумир Джон Леннон. Елена занялась обустройством дома, Юрий все время работал, для сына наняли гувер­нантку. Антошка рос веселым, здоровым крепышом. По выходным они всей се­мьей гуляли в Центральном парке. «Ну что, идеалист, кто был прав? Где я и где ты? » — думал он, вспоминая свое обе­щание Мишке.

Глава 2

Антошке исполнилось семь лет, когда Юрий решил отправить сына учиться в Англию в закрытый пансион. Мальчик уезжать из дома не хотел, но с отцом спо­рить было бесполезно. Лене эта идея не очень понравилась, в Нью-Йорке были хорошие школы, но перечить мужу она не стала и сама отвезла сына в престижную школу в пригороде Лондона.

В первый же приезд сына на канику­лы Елена заметила, что с ним что-то не так. Мальчик капризничал, изводил ее придирками, а перед отъездом закатил родителям настоящую истерику. Успоко­ившись, Антошка рассказал, что не хочет возвращаться в школу, в которой жизнь идет по жесткому расписанию, где принято доносить друг на друга, чтобы заслужить поощрение учителя. «Потерпи, сынок. Все наладится», — беспомощно развела руками Елена и... оказалась права.

Со временем мальчик привык к школь­ным порядкам, обзавелся приятелями, но к родителям стал относиться холоднее. А затем и вовсе начал воспринимать их как источник денежных средств. «У меня две банковских карты — мать и отец», — смеясь, говорил он товарищам.

Ему было шестнадцать, когда в кафе на окраине Лондона он встретил веселого араба по имени Тим. Тот всегда носил клетчатую арафатку поверх длинной рубахи, в карманах которой лежали раз­нообразные таблетки и порошки.

— Хочешь повеселиться? — спросил араб, сверкнув белозубой улыбкой.

— Хочу! — не задумываясь, ответил Антон.

— Держи, друг! Первая таблетка в по­дарок! — Тим отточенным движением вложил в руку будущего клиента таблетку «экстази».

После этой встречи Антон перестал приезжать в Нью-Йорк даже на каникулы, предпочитая проводить свободное время на дискотеках в арабском квартале.

После школы Юрий вынудил сына поступить в один из лондонских уни­верситетов на юридический факультет. Бесконечная зубрежка законов наводила на Антона тоску, и он все чаще звонил Тиму, который стал постоянным дилером в студенческом городке. Теперь общитель­ный араб приносил будущему бакалавру юриспруденции кокаин; на смену белому порошку пришла адская смесь. «Героин происходит от слова “герой”», — шутил Антон, нагревая шприц.

Вскоре «героический» студент был от­числен из университета за неуспеваемость. Этот факт он скрыл от родителей, сочинив историю об академическом отпуске в свя­зи с постоянными простудами. «Сырой климат разрушил мое здоровье, вечные туманы и дожди загнали меня в депрессию. Мне очень плохо», — вдохновенно врал матери в телефонных разговорах Антон.

«Поезжай в Москву. Может, там тебе станет лучше», — предложила Елена. Ан­тон перебрался в их особняк на Рублевку, где быстро завел нужные знакомства. «Героическая» жизнь на родине про­должилась. Занятые собой родители его жизнью не интересовались.

Однажды, прилетев из Женевы без предупреждения, Елена обнаружила в разгромленном доме бездыханного сына. Повсюду валялись использован­ные шприцы, объедки, пустые бутылки из-под алкоголя. Она вызвала «скорую», и Антона спасли.

Отложив дела, Елена занялась поис­ком наркологической клиники. Выбрав израильскую, она увезла Антона в неболь­шой городок Ашкелон, раскинувшийся на побережье Средиземного моря. Она не решилась сказать Юрию правду. Поехала с сыном на курорт, и все.

В самолете, едва сдерживая эмоции, Елена попыталась поговорить с Антоном.

— Скажи, почему ты кололся? Зачем тебе наркотики? Чего тебе не хватало? Мы же с отцом давали тебе все, что ты хотел. Если тебе не хотелось учиться, ты мог путешествовать, увлечься чем-нибудь, в конце концов. Ты же симпатичный па­рень, почему у тебя нет девушки? — до­пытывалась она, стараясь не смотреть на исколотые до синяков вены на исхудавших руках сына.

— Я не умею любить, — нехотя ответил Антон. — Вы не научили меня этому.

Елена сняла небольшую виллу рядом с клиникой. Линия ее жизни превратилась в отрезок. Лечение шло тяжело. Сын зам­кнулся и наотрез отказывался от общения с матерью.

Однажды, вопреки запрету врача, Елена проникла к нему в палату, о чем тут же пожалела. «Это вы с отцом во всем виноваты! — закричал сын, глядя на нее с ненавистью. — Зачем ты меня родила, если я вам был не нужен?! Тебе и отцу наплевать на меня! Для вас главное в жиз­ни — деньги! А ты знаешь, что деньги — это тоже наркотик?! Вы наркоманы, а не я! Убирайся! Я не хочу тебя видеть! »

Елена выскочила из палаты. Обвине­ния сына звучали чудовищно, но в глубине души она понимала, что он прав. Сердце разрывалось от жалости к себе и к Антону.

«Почему это случилось именно с моим ребенком? За что мне столько горя? »

Эти вопросы стояли перед ней бетон­ной, непробиваемой стеной.

Поездка в Иерусалим образовалась случайно, что-то произошло с банковской картой. В Вечный город Елена поехала на такси.

Вид зеленого ухоженного Ашкелона сменился однообразным пейзажем — не­высокие слоистые скалы цвета охры с по­перечными темными полосами скрывали за собой полинявшие от жары барханы.

Иногда вдалеке можно было увидеть стадо пасущихся верблюдов. «И это Обетованная земля? Где молочные реки и кисельные бе­рега? — думала Елена, глядя в окно. — Кому нужна эта пустыня? Постоянная жара, агрессивные арабы, усыпанные камнями поля? За что воюют евреи? »

Елена хорошо относилась к евреям. Все партнеры мужа по бизнесу были иудеями, людьми умными, хваткими, жесткими в де­нежных вопросах. «Важнее денег в нашей жизни — только очень большие деньги», — сказал кто-то из них на одной из деловых встреч.

«Если евреи тратят деньги на эту войну, значит, в пустыне закопаны еще большие деньги», — решила она.

Такси остановилось у пропускного пункта в Иерусалим. Водитель опустил стекло, израильский солдат с украинским лицом, придерживая рукой автомат, вни­мательно посмотрел на нее, затем изучилее американский паспорт и, сверкнув белыми зубами, сказал по-русски:

— Здрассьте.

— Хай! — ответила она по-английски.

Здоровый вид юноши, судя по всему

ровесника Антона, вызвал у нее неприязнь.

— Нехай, хай, — добродушно согла­сился тот.

Таксист ехал по Иерусалиму медленно, словно давая пассажирке возможность внимательно рассмотреть похожий на дра­гоценную белоснежную жемчужину город. Но ни древние стены, ни современная ар­хитектура не произвели на задумавшуюся женщину никакого впечатления.

В банке был перерыв. Рассчитав время, Елена решила прогуляться по восточному базару. Войдя в Цветочные ворота, она смешалась с шумной толпой и очутилась в сказочном, наполненном пряностями и яркими красками мире Али-Бабы и со­рока разбойников.

Быстро устав от бессмысленного кру­жения по узким торговым рядам, Елена присела за столик уличного кафе. К ней тут же подбежал арабчонок в феске и красных шелковых шароварах.

«Мадам, что желаете? » — спросил он с забавной ужимкой. «Кофе», — хотела ответить Елена, как вдруг с боковой улицы раздалась русская речь — невидимый муж­чина о чем-то рассказывал звучным кра­сивым баритоном. «Я должна послушать, о чем он говорит», — неожиданно решила Елена. Забыв про усталость, она поднялась и пошла на голос, принадлежащий еще нестарому русскому священнику с окла­дистой бородой. Его окружали женщины в длинных юбках с покрытыми головами.

«Паломники», — догадалась Елена.

Священник говорил о Крестном пути Иисуса Христа.

Елена была далека от веры. Она счи­тала, что жизнь Иисуса — всего лишь кра­сивая легенда, придуманная для бедняков, чтобы те легче переносили бедность. Елена верила в существование Бога — не от обе­зьяны же я произошла, — думала она — но Он был для нее неким вселенским раз­умом. В том, что Христос Сын Бога, она сомневалась. Но, слушая незнакомого свя­щенника, вдруг поверила в Божественное происхождение Спасителя, всей душой почувствовав, что это правда.

Забыв про банк, Елена пошла вместе с паломниками по мощеной, отполиро­ванной миллионами ног древней мостовой к Голгофе, стараясь не пропустить ни одного слова из речи необычного гида, но, войдя во двор храма Гроба Господня, потеряла его из виду. Многоязычная толпа затянула ее внутрь. Глядя на верующих, Елена приложилась со всеми к Камню помазания, благоухающему ароматными маслами, после чего встала в конец длин­ной очереди.

— Простите, вы не скажите мне, что это такое? — обратилась она на английском

языке к мужчине, стоявшему впереди нее, по виду англичанину.

— Это Кувуклия, пещера, в которой был положен Спаситель после того, как Его сняли с Креста, — тихо ответил тот на английском и, внимательно посмотрев на нее, спросил по-русски: — Вы русская?

Елена кивнула.

— Вы не просто стойте, вы молитесь. Просите Бога о самом сокровенном! Осо­бенно когда войдете в Кувуклию и будете прикладываться ко Гробу Спасителя.

«Спаситель! » Раньше Елена не слы­шала, чтобы так называли Господа. Это слово вошло в нее необъяснимой радо­стью. «Раз Иисус наш Спаситель, значит, Он может спасти моего Антона», — по­думала она.

Время в очереди шло незаметно. Сна­чала Елена молилась о сыне, затем, не имея навыка к молитве, принялась вспо­минать свою жизнь. «Антон был прав — я была плохой матерью, точнее, вообщеею не была. Сын стал наркоманом из-за моего равнодушия и эгоизма, — жалили ее мысли. — Всю жизнь я жила, думая толь­ко о себе. Я завидую тем, кто на вопрос: что бы вы хотели изменить в прожитой жизни? — отвечают: ничего. Я бы хотела заново прожить всю свою жизнь. Почему мы не остались в России? Зачем Юрий на­чал этот бизнес с ГМО? Почему смыслом нашей жизни стали деньги и комфорт? Господи, я же мечтала в детстве совершен­но о другом! Я же так любила Юрку, так верила ему. Куда все ушло? »

Войти в Кувуклию Елене не удалось. Заросший бородой до самых глаз гре­ческий монах поставил перед входом в пещеру ограждение.

Кто-то из паломников опустился на колени, завершая молитву, остальные пошли к выходу со двора храма.

Разобравшись с делами, Елена верну­лась в Ашкелон. Перед ее глазами стоял

русский священник. Она жалела, что не взяла его координаты.

В Иерусалиме Елена успела купить маленькую иконку Спасителя и начала перед ней молиться о сыне, как умела.

Вскоре Антон пошел на поправку: на­брал вес, повеселел, начал общаться с мате­рью. Медикаментозное лечение сменилось физиотерапией, беседами с психологом, и Елена оставила молитву.

Воспрянув духом, она вернулась к при­вычной жизни: накупила нарядов, стала ходить на пляж, обедать в дорогих рестора­нах, посещать косметологическую клинику.

— Тебя за мою девушку скоро начнут принимать. Отец тебя не узнает, — шутил Антон, глядя на счастливую, помолодев­шую мать.

«Я и сама себя не узнаю, — думала Елена. — Только вот Юрию давно без­различно, как я выгляжу. Удивительно, почему он до сих пор со мной не развелся? А может, мне самой подать на развод?

Мы давно стали чужими людьми. Только изображаем семью... За терпение муж тебе хорошо платит, — пришла вкрадчивая мысль. — И вы оба это понимаете... По­нимаем, — вздохнула Елена. — Впрочем, если я подам на развод, Юрий мне такого унижения не простит, да и родители раз­вод не переживут. Слава Богу, что они не знают о нас всей правды».

Елена вспомнила, как шла с мужем через Центральный парк в их новую квар­тиру. По дороге Юрий рассказал, что с детства мечтал жить в доме «Дакота» на углу 72-ой и восточного Централь­ного парка. «В этом доме жили Рудольф Нуриев, Джуди Гарлен и Джон Леннон с Йоко Оно, а теперь будем жить мы», — он остановился и поцеловал ее. Тогда он ее часто целовал.

Роскошь новой жизни ослепила вы­росшую в скромных условиях молодую женщину. По утрам вчерашнюю советскуюаспирантку словно подхватывала неведо­мая сила и несла из магазина в магазин. От ассортимента продуктов и красивой одежды у Елены перехватывало дыхание. Первое время она ходила в супермаркеты как в музеи. «Это не шопинг, а шокинг, — смеялся над ней муж и напоминал: — Толь­ко не покупай дешевых вещей». Но Елена не могла удержаться от соблазнов, и в их доме продолжали появляться пакеты и ко­робки, набитые ненужными вещами. Муж, не глядя, отдавал их приходящей прислуге.

Быстро привыкнув к новому статусу, Елена освоилась в Нью-Йорке и занялась обстановкой дома. Она увлеклась дизай­ном, стала разбираться в стилях и брендах. Увлечение дешевыми вещами сменилось на страсть к дорогим. Чтобы раздобыть редкую безделушку для украшения инте­рьера, она была готова лететь на край света. Елена порхала из Марокко в Париж, из Праги в Пекин. Ей, как и мужу, нравилось поражать воображение гостей.

О стареющих в Москве родителях Елена вспоминала все реже. К себе она их не звала, не без основания боясь на­пугать стариков чуждой их воспитанию роскошью. Иногда она поручала прислуге отправить в Москву посылку с простой одеждой, моющими средствами и недо­рогими сладостями. Получив подарки, родители звонили и со слезами в голосе благодарили дочь и зятя. Елену эта благо­дарность почему-то раздражала.

Профессиональная гувернантка, на­нятая Юрием для сына, прекрасно справ­лялась с обязанностями, и за Антошку можно было не волноваться. Иногда Елене приходила мысль, что хорошо бы самой заняться воспитанием ребенка, но благим намерениям мешал растущий на «ГМО-дрожжах» бизнес мужа. По протоколу, Елена была обязана сопровождать Юрия на переговорах и деловых мероприяти­ях. Лишь один раз, когда Антошка за­болел, она было отказалась идти на приемк влиятельному политику, но муж жестко объяснил ей, что бизнес важнее детских соплей, и Елена пошла вместе с мужем на деловую встречу.

Вначале новоиспеченные миллионеры вращались в кругу богатых эмигрантов, затем Юрий вошел в общество банкиров и крупных политиков, так или иначе свя­занных с производством ГМО-продуктов. Однако слова их производителей на закры­тых встречах отличались от тех, что они говорили на публику. Крупный политик, лоббирующий интересы компании Юрия, перебрав виски, однажды признался:

— Пища с ГМО — это корм для свиней. Свиньям — свинячий корм! К тому же сегодня на Земле людей-свиней развелось слишком много, а ресурсов, чистой водич­ки и здоровой пищи осталось совсем мало. Постоянное употребление ГМО приводит к смертельно опасным болезням, что нам только на руку.

— Ты об этом знал? — спросила мужа Елена.

— Не будь ханжой, дорогая, — ухмыль­нулся тот.

— Но это же фашизм в чистом виде, — Елена была поражена его цинизмом.

— Мы никого не заставляем под дулом автомата есть наши продукты, — отрезал Юрий.

Дома она снова подняла эту тему:

— Если ты намеренно производишь смертельно опасную еду, ты убийца!

— Выживают сильнейшие. Это есте­ственный отбор, — парировал муж.

— Естественный отбор — это когда у всех одинаковые условия!

— Существует лишь один правильный естественный отбор — отбор денег умными людьми у дураков, — цинично расхохотал­ся Юрий. — Хватит, дорогая, изображать из себя защитницу человечества. Ты зна­ешь, сколько людей можно прокормить на деньги, которые ты потратила, к примеру, вот на эту вещицу? — он ткнул пальцем в древнюю фигурку Кришны. — А на суммы, которые ты ежемесячно тратишь на свой гардероб, можно год содержать хоспис для умирающих стариков. Напом­нить тебе, сколько ты потратила на прием для наших дорогих друзей в прошлую субботу? Ты разве не знаешь вселенский закон равновесия — если в одном месте прибыло, значит, в другом убыло. Так вот, чтобы у тебя не убыло, я и кормлю людей дерьмом. И они его едят! Добровольно!

Елена замолчала. Юрий был прав.

Юрий так и не смог полюбить не вовре­мя появившегося ребенка. Его раздражало, что сын требует все больше внимания Елены, которое должно принадлежать только ему. Свое равнодушие к мальчику Юрий старался не показывать, делая для него все, что полагалось заботливому отцу.

Отношения с женой начали портить­ся после его решения отправить сынав Англию. И хотя Елена проводила с Анто­ном немного времени, длительные разлуки с ним были для нее болезненными.

К тому же ее стало тяготить окружав­шее общество. Постоянные разговоры о деньгах с партнерами и приятелями мужа, с их женами и с ним самим начали ее раздражать.

«Ларка, я поняла, что Юрка всегда был таким — жаждущим денег и власти. Просто я не хотела этого видеть. Не знаю, что мне делать? Куда бежать? Чем за­няться? У меня начинается депрессия. Пока Антошка был дома, у меня был хоть какой-то смысл в жизни. Теперь он и сына принес в жертву золотому тельцу», — как-то сказала Елена по телефону своей единственной московской подруге. «Да брось ты, при чем здесь золотой телец? Просто Юрка хочет, чтобы Антон получил достойное образование, хочет передать ему свое дело», — ответила та. «Дело! Да если бы ты слышала, как он отзывается о своейработе. Он не только людей травит своими продуктами, но и мою жизнь отравил. 11ревратил ее в суррогат! В ГМО».

«Не понимаю тебя! — возмутилась подруга. — Тебе-то какая разница, как он деньги делает? Ты просто с жиру бе­сишься. Знаешь, сколько баб хотели бы оказаться на твоем месте. Ты лучше роди парочку детишек, и Юрку крепче при­вяжешь, и по Антону так сильно скучать не будешь». — «Не могу я никого родить, — всхлипнула Елена, — я три года таблетки противозачаточные пила». — «А как на­счет суррогатного материнства? Сейчас это модно. Наймите молодую здоровую деваху с Украины, пусть рожает». — «Ну уж нет. Я на это не пойду! » — «Тогда собаку заведи», — посоветовала Лариса и отключилась не попрощавшись, так как не терпела чужих слез.

Елена завела мопса с носом-пуговицей, занялась продажей антиквариата, но соба­ка и красивые вещи не помогли избавитьсяот хандры. По примеру американских друзей, она начала посещать психоана­литика. Он прописал антидепрессанты. Стало легче, но ненадолго.