2. Путрика и Кава

После обеда стало невыносимо жарко и убийственно душно. Где-то на небе, на прекрасных и ужасных деревьях в саду Кусандры, зрела июньская гроза. Хомулькин одиноко тащился к маленькому озеру, сожалея, что не присоединился к шумной компании часа два назад.

Чтобы отвлечься от неприятной мысли о собственной глупости, Хомулькин стал прикидывать — что же происходит с цвекией? Пожалуй, все знали, где ее дом — недалеко от Черничных полян, возле Самой дороги, совсем близко от того места, где эта Самая дорога становится большим трактом, который называется еще Путем в мир. По Пути приходят к ним торговцы из ближних городов и дальних стран, всякие циркачи и просто путешественники. В общем, чужаки. Но всем им сразу становится известно, где живет тетушка Ханна, потому что первое же жилище, которое они видят, — это беленый деревянный дом с красной крышей и цветными стеклышками в окнах, дом с облезлой зеленой калиткой, надпись на которой гласит: «Ханна Ханнани. Лучший колодец в городе». Хотя колодец-то самый обыкновенный, и вода в нем такая же, как и повсюду в городе. Просто колодец — первый на Пути.

Впрочем, не в колодце дело. В этом доме сдают жилье, здесь путник может жить так долго, как пожелает, платя сущие пустяки за еду и постель. Цвекия могла бы накопить кое-что, хотя чужаков тут бывает не так уж много (но все-таки и не так уж мало). Но всем ведь известно, что тетушка Ханна почти все тратит на сладости.

У нее не слишком мягкий и добрый характер, но она ни с кем не враждует. И просто так никто не навесит на нее провожая — ни из вредности, ни чтобы выследить. Непонятно все это и странно. Особенно то, как ведет себя сама хозяйка «лучшего колодца».

Хомулькин зашел в тупик. Он потряс головой, чтобы выгнать мысли из этого тупика, однако было слишком жарко, чтобы продолжать думать, и он вместо этого прибавил шагу. Вскоре он уже семенил по мелкому озерному песочку. На маленьком пляже сохли после купания два пухленка чуть помладше его. Темно-зеленый с бирюзовым брюшком — побольше и, видимо, постарше, — и розовый с персиковым — поменьше.

— Привет, мелюзга, — дипломатично поздоровался Хомулькин.

— От мелюзги слышим, — поддержал беседу зеленый пухленок.

— Вода не холодная? — деловито продолжил Хомулькин.

— Не-е, — лениво протянул розовый.

Хомулькин медленно зашел в воду. По гладкой поверхности шустро скользили какие-то жучки, и, кроме них и Хомулькина, никто, никто не купался!

— Эй, на суше! — крикнул он пухлятам.

— Ну? — спросили те, изнывая от жары и скуки.

— Спорим, вы не высохнете? — спросил Хомулькин и, не дожидаясь ответа, начал брызгаться так шумно и весело, что оба пухля с визгом подскочили и бросились к воде.

Озеро забурлило от их радостной возни. Старый мымр осторожно высунул свою большую черную голову из воды, с неодобрением поглядел в сторону веселящихся пухлят, и, вздыхая, поплыл подальше от опасности.

Вволю набарахтавшись, пухли вылезли на берег. Они были очень довольны собой и друг другом.

— Хомулькин, — представился Хомулькин.

— Путрика, — представился зеленый пухль.

— Кава, — представился розовый.

— А вы чего одни? — спросил Хомулькин. — Сегодня утром я видел целую кучу…

— А, эти, — перебил его Путрика и махнул рукой.

— Мы с ними в ссоре, — объяснил Кава.

— Что так? — спросил Хомулькин.

— А чего они радуются, когда старого тягомота на бойню продали! — запальчиво крикнул Кава. Его нежный белый носик покраснел от злости.

— Как? — опешил Хомулькин.

— А вот так, — развел лапами Путрика. — Мы возле самой Ограды живем, прямо под носом у этих плюней. Вот вчера вечером слышим: плюньша плюня своего пилит: продай да продай тягомота, он, мол, совсем старый.

— А утром его Мруль забрал, — продолжил Кава, — на бойню. «У меня, — говорит, — сегодня же его разделают да прокоптят, я, — говорит, — уже и покупателя на тягомотину знаю».

— Да, — сказал Хомулькин, — не думал я, что плюни до этого дойдут. Они ведь отпустить его хотели.

— Много ты знаешь, — сказал Путрика, — ты, что ли, возле плюней живешь?

— Плюнь-то, может, и отпустил бы, да плюньша не дала, она ведь жадина хуже сквалыг, — пояснил Кава.

— Сквалыги тоже хороши, — добавил Путрика.

Настроение у пухлят испортилось. Все трое побрели по дороге, пыля короткими лапками.

Шли они недолго: ноги сами вынесли их к большому сараю — бойне сквалыги Мруля.

Пухли не едят убоины — только всякую съедобную зелень, ягоды да грибы. Правда, некоторые разводят маленьких козанок, но ради молока и шерсти. Поэтому скотобойня в городе их очень раздражает, и без надобности они мимо нее не ходят. Мясо у Мруля покупают балаболки, чужаки или другие сквалыги. На продажу выращивают тупых саранцов или медлительных куропяток. А продавать на мясо рабочую скотину, особенно умного и добродушного тягомота, — это очень плохо.

Старый тягомот четы плюней был любимцем пухлят, почти другом. Когда он убегал от хозяев, он приходил к озерку и ложился посередине, и малыши скатывались с него в воду, как с горки. Приходила плюньша, сварливо звала тягомота домой, и он послушно плелся за ней, а пухлята ехали на нем хихикающей кучкой. На его могучей, широкой, как стол спине их помещалось никак не меньше дюжины.

И вот теперь доброго тягомота хотят зарезать, как глупую пятиногую куропятку!

Пухли подошли к серому высокому забору и стали разглядывать страшный сарай сквозь щели и пыльные заросли слепозубки (трава называлась так, потому что никто не видел на ее гладкой поверхности никаких зубов, однако тронь ее — и порежешься! ) Сарай был большой, из старых кривых досок, грязный, отвратительно пахнущий. А возле двери — три огромные колоды для рубки мяса, и навес, а под навесом — большие острые топоры, и жаровни, и крюки, чтобы подвешивать тушки саранцов или куропяток.

Путрика, Кава и Хомулькин прижались друг к дружке и словно оцепенели от ужаса. Может быть, в их головах и зрели какие-то планы насчет дерзкого освобождения тягомота, а может, они собирались упросить сквалыгу отпустить беднягу, но сейчас им стало страшно. Оторвавшись от кошмарного зрелища, они попятились к дороге и, наверно, дали бы деру, если б из сарая не донесся не то вздох, не то стон. И это был такой тоскливый, такой горький, такой безнадежный звук, что пухлятам стало зябко, но они очнулись и вздрогнули, как бы отряхивая осевший на шерстке страх.

— Мы не можем уйти, — решительно сказал Хомулькин, хотя зубки его мелко стучали, — давайте хотя бы попытаемся его спасти.

— Хомулькин, не геройствуй, — сказал Путрика, — вдруг Мруль поймает нас? Он же вздернет нас на крюки, как саранцов!

— Хомулькин прав, — дрожащим голоском сказал Кава, — мы должны попытаться.

И он первым стал протискиваться в большой зазор между досками ограды.

Путрика и Хомулькин, дрожа, последовали за ним. Во дворе никого не оказалось, но они осторожно поползли по густой траве, росшей между забором и сараем: как бы кто не появился и не схватил их!

В сарае, кроме тягомота, тоже не было ни души. Хомулькин обошел вокруг бедолаги и обнаружил, что тот привязан за шею к кольцу, врезанному в столб, — ни одному пухлю, даже самому высокому, не дотянуться. До шеи тягомота оказалось немногим ближе.

— Путрика, иди сюда, — позвал Хомулькин. — Полезай мне на плечи. Развяжешь узел у него на шее.

— А я? — спросил Кава.

— Присмотри пока за входом. Вдруг кто-то появится.

Тягомот тихо стоял и наблюдал за ними. Наверное, ему очень хотелось, чтобы они его спасли.

— Дотянулся? — пропыхтел Хомулькин.

— Сейчас, сейчас… Встань, Хомулькин, на цыпочки…

— Тревога! — пискнул Кава. И сразу вслед за этим послышался строгий голос:

— Та-а-ак. Пухли.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒