У нас в меню. 15 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 15 из 17Следующая ⇒

*чат настигла всеобщая менопауза*
*здравый смысл покинул чат*

— Что, вот прям так хуй?

Коленки Натальи затряслись. Стыд накрыл с головой.

— Да.

— Вот прям так сразу?

Колени Натальи эпилептически затряслись, взбивая вареник в гущу и вбрасывая дофамин в кровь.

— ДА!!

— Пизда…

*Пользователь «Feel-Yeep(1488)Keer-Core-Off» кикнут из чата администратор_кой*

— Солнышко моё, так что тебе мешает? Вокруг растёт огромное количество мясных огурчиков, на любой вкус и цвет!

*эмодзи-поцелуйчики-солнышки-бабочки-овощи*.

— Да, милая моя, ты всего этого достойна! О чём, к слову, речь-то?

— О том, что девочка хочет хуй!

— О-о-о-о-о!

— У-у-у-у-у!

— Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!

— Девчат, вы все неправы! NatASShenka, зайка, будь осторожней с мальчишками! Поведёшься разок, а утром и пенис — сморчок, и сам — мудачок!

Наташа со вздохом закрыла чат. Достойные советы её соплеменниц по чату придали ей моральных сил. Теперь она точно знала, что хуй следует искать на месте. Какой попался — тот и пригодился. На протяжении всего дня в офисе она то и дело цеплялась ебоглядом за мужские ширинки в надежде прикинуть хуй к носу после рабочего дня. Из всех неженатых простачков оставался только бухгалтер Лаврентий. Жил он с мамой в свои 33 и был честен, как просвирка на Пасху. За сим и стало решение Натальи применить все доступные навыки, которых, на самом деле, много не понадобилось.

Проснувшись утром от посапываний Лаврентия, Наташа поняла, что всё ещё хочет хуй. Но не сморчок Лаврентия. О нет. Этой даме был нужен другой хуй. Куда более яростный и маскулинный. Хитрыми путями Наташа дошла до торговца насваем по имени Гога. Гогин хуй был более уместен, но после эксплуатации на его хуе Наташе всё ещё чего-то недоставало. На этот раз более чувственного, понимающего, не такого, как последний мужлан. Альфонс Андрюша был как раз! Не такой грубый, более чувственный… но потом пропали финансы. Хуй заводчанина Ярослава подарил Наташе стабильность, покой и чугунный колорит (и игрища с мазутом вместо смазки). И так ещё сменилось множество хуёв, пока Наталья не встретила ЕГО.

Высокий, три метра ростом, с густой блондинистой шевелюрой, кристально голубыми глазами, отменным чувством юмора, без вредных привычек, желающий только серьезных отношений и с выпирающей ширинкой, который бы позавидовал самый бронированный хоккейный гульфик.

Вот тут Наташа поняла весь тот путь Бусидо (по хуям), который она прошла. Она поняла, что тут её путь останавливается.

Весь ранний этап отношений прошел сыто, пьяно и романтично. Спустя время сыграли свадебку. Всё, как и хотелось Наташке. Дорогая и богатая церемония, большой банкет для всех её родственников, включающих бабу Сраку из Нижнего Подзатворожья. Мудовый месяц на «почти» Сейшельских островах (на самом деле обычная горячка на Пхукет, но кого это ебало). Наташа поняла, что наконец достигла счастья. Осталось только спечь сырников со своим мужем, и всё. Финальный аккорд — разучить совместные фетиши. Но кому какая разница?

Так прошло 10 лет совместной жизни. Но сырники и совместные фетиши не наступили. Одним погожим морозным утром Наташа гляделась на себя в зеркало и понимала, что снова хочет хуй. Её муженек вечерами лишь сидел в кресле с ноутбуком, высчитывал фьючерсы и делал ставки, всё меньше и меньше обращая внимания на жену.

«Вот же ж сука, недолюбил! — приговаривала про себя Наталья, подкладывая тальк под свои вислые груди. — Уж я тебе покажу! »

Одним вечером, выйдя из ванной комнаты, Наташа подошла к креслу, где сидел супруг, и томно свесилась над ним, обнимая за корпус.

— Так, солнышко, ну подожди, у меня тут сделка! — полысевший блондин смахнул с лица выпавшую сиську жены.

— Ну давай, пойдём в кровать, я хочу *туда*!

Последняя фраза заставила непоколебимого трейдера закрыть ноут и обратить внимание на супругу.

— Прям “туда”?

— Прям вот совсем-совсем “туда”… — горячила жена его фантазии.

После долгого и грязного совокупления пара лежала в кровати, и муж довольно курил. Наташа подцепилась к супругу с разговорами, и речь зашла о деликатном.

— Слушай, милый, я в течение всех этих лет не задавала тебе вопроса…

— Так задавай, — буднично выдохнул клубом ароматного дыма супруг.

— Сколько у тебя до меня было женщин?

— Ну не знаю… — обернулся супруг. — Навскидку около трёх или четырёх.

— Понятно… — опустила голову Наташа.

Прошло несколько томительных минут.

— А у тебя?

Тут-то Наташа и поняла, что час возмездия настал. Она привстала над мужем и начала перечислять всех, с кем она была за всё время. При том она упоминала абсолютно всех, даже продавца с Шестёрочки, которому она месяц назад отсосала на спинке погрузчика.

Окончив свою яростную тираду, Наталья осела на кровати.

— Ты же понимаешь, что это развод?

— Верно… — потупила глаза Наталья. — Прости меня грешную, сорвалась…

— Уверена?

— Да.

Тут же у мужа в руках возник телефон, на котором он что-то вывел. Вместе с тем телефон Натальи на прикроватной тумбочке завибрировал с завидной мощностью. Подняв его, она только лишь и прочла:

«Feel-Yeep(1488)Keer-Core-Off»: Пизда.
«Feel-Yeep(1488)Keer-Core-Off»: Семейные отношения: Не женат.

***

Алевтина Григорьевна деловито опрыскивала горшочек с геранью из пульверизатора, когда входная дверь со скрипом отворилась. Славка вернулся домой со школы. Но вместо того, чтоб во всеуслышанье сказать, что он дома, лишь торопливо скинул обувь и убежал в свою комнату, громко хлопнув дверью. Алевтину Григорьевну удивило такое поведение сына, и она поспешила к нему. Остановила её лишь щеколда двери, которую мать сама кривенько прикрутила отверткой. Чтоб маленький Слава понимал, что у него всегда есть своё личное пространство, куда без его разрешения никто не попадёт.

— Сынок! Что случилось?

Из-за двери одиннадцатилетний Слава только шмыгнул носом.

— Сына. Ты можешь не рассказывать мне, что случилось, но дай я на тебя хоть посмотрю, пожалуйста.

Слава нерешительно отодвинул щеколду и позволил Алевтине Григорьевне войти в его комнату. Чем заставил мать ахнуть. Слава был весь в ушибах, побоях и ссадинах. Такое чувство, что сына пинали, катая по асфальту как футбольный мячик. Рубашка была порвана, на брюках зияла огромная дыра, галстук был отрезан. Лицо Славы выглядело стыдливо, и он явно понимал, что в небогатой семье из него да мамы выделить денег на новую одежду будет ой как непросто.

— Вячеслав, объяснись, что за вид? С кем ты подрался? — мягко, но строго спрашивала Алевтина Григорьевна.

— С Антоном, Ванькой и Митей, — словно нехотя отвечал Слава.

— И по какой причине? — ещё строже спросила сына мать.

Причина, по которой Слава подрался с ребятнёй, жалобно мяукнула из похожего на отбитый вещмешок рюкзака Славы. Алевтина Григорьевна достала из него маленького котёнка, который болезно пищал и поджимал перебитые лапки. Глаза Славки наполнились страхом.

— Я увидел, как они издевались над ним, мам, и не смог пройти мимо. Ему было страшно и больно, и хотел его у них отнять. Но… — шмыгнул носом Слава.

Котёнок в руках у Алевтины Григорьевны пищал и жалобно смотрел голубыми глазами. По виду породистый, ни разу не обычный дворовый замухрыш. Напоминал шерстью балинезийскую породу. По глазам Славки Алевтина Григорьевна понимала, что теперь у них дома будет новое домашнее животное. Ну ещё бы. Сын ведь с боем отвоевал котёнка. Никуда уже теперь не деться.

Мать подошла к сыну, преклонив колено, потрепала сорванца по голове.

— Ты всё правильно сделал, сынок! Настоящий мужчина всегда должен защищать тех, кто слабее и не может дать сдачи. Котёнка мы оставим. Ты у меня самый лучший на земле!

В глазах маленького Славы сквозь слёзы блеснула радость.

Утро началось с упавшего горшка, в котором покоилась всё та же пересаженная герань. Алевтина Григорьевна недовольно цыкнула на Сашку, а тот лишь упорхал на шкаф, награждая женщину довольным кошачьим взглядом. Алевтина Григорьевна только и могла удивляться, как кот с больными лапами мог достигать такой высоты прыжков и точности приземлений. Собирая землю с пола в совок, она вспомнила тот давний случай, как в их с сыном доме появился котёнок. Несмотря на тяжесть ситуации, знакомый ветеринар помог выходить, как оказалось, балинезийского котёнка, но не без последствий. У Сашки, а именно так назвали котёнка по обоюдному решению мать с сыном, плохо срастались лапки, однако это не мешало ему оставаться резвым и озорным.

К слову, об озорниках. Алевтина Григорьевна очень торопилась, ведь сегодня надо было успеть на выпускной к сыну, а она и так еле смогла взять отгул на полдня. Отгладить уголки на платье, поправить нехитрый макияж и прическу… казалось бы, дело недолгое, но от волнения всё валилось из рук. А тут ещё эта герань…

Подойдя к линейке и заняв место среди родителей, Алевтина Григорьевна так и ахнула. Слава стоял в рубашке навыпуск, волосы были растрёпаны и покрыты цветным лаком. Губу и нос украшал пирсинг, который Слава обещал матери снять ещё полгода назад, да, видать, так и носил в школу. Но самое главное, что заставило женщину смутиться, это оторванные рукава пиджака. Знакомый портной старательно сшивал этот пиджак долгое время, и Алевтина Григорьевна не жалела денег на материал, ведь предполагала, что этот пиджак ещё в университете послужит. А теперь Слава стоял с самым самодовольным видом, подпихивая локтем своего закадычного приятеля Ваньку. Того самого, который сломал лапы их коту однажды.

После линейки Слава подошел к матери.

— Ну что же ты выглядишь так, Слава! — причитала Алевтина Григорьевна. — Это же выпускной!

— Маман, ты не шаришь! — недовольно отмахнулся от неё сын. — Я чё, должен, как чухан, этот день провести? Мой стайл сегодня центровой!

Алевтина Григорьевна учуяла от сына запах сигарет.

— Вячеслав! Ты курил?

— Да отстань, ма, я уже не школьник, чтоб ты меня задирала! И вообще, сама вспомни-ка, как куришь дома! Небось провоняла платье, и теперь на меня бочку катишь.

Алевтина Григорьевна действительно позволяла себе иногда покурить на кухне, когда душу щемило от тоски. Обычно она тогда наливала себе несколько рюмок домашней лимонной настойки и доставала портрет супруга, ушедшего в Афганистан и не вернувшегося оттуда. И ей тогда вспоминались последние мужнины слова, адресованные ей перед своим отбытием:

— Ты и Славка, что ещё не родился, — самые лучшие на земле! Скоро я вернусь, только дождитесь.

Алевтина Григорьевна грустно улыбнулась и погладила сына по щеке.

— Наверное, ты прав, Слава. Веди себя аккуратно сегодня в кафе, сынок. Не позволяй себе лишнего. Ведь ты у меня — самый лучший на земле!

А после лишь с тревогой проводила взглядом сына, бегущего к своим закадычным друзьям: Ване, Мите и Антону.

Этим утром вставать с кровати Алевтине Григорьевне было трудно. За окном был плотный молочный туман, и суставы ломило. Словно испытывая те же чувства, на кухню вышел Сашка, лениво переставляя лапки. Уже давно он остался единственным, кто помимо Алевтины Григорьевны жил в квартире. Славка покинул дом сразу после школы. Он решил не поступать в университет, а подался в Москву, где под эгидой родителей Ивана и Антона занялся с друзьями поставками чая из Китая. Бизнес шёл неплохо. Слава частенько звонил утром или вечером справиться о здоровье, послать денег матери или просто спросить, как у неё дела. Такие звонки всегда грели душу Алевтине Григорьевне. Ведь это значит, что сын помнит и волнуется. Единственное, что беспокоило Алевтину Григорьевну, так это Славкина невестка, с которой так и не удалось ни разу пересечься матери. Ибо жили они гражданским браком далеко в Москве.

Вот и этим вечером раздался звонок.

— Привет мамуль! — раскатистым уставшим басом прокатилось в трубке.

— Славик, сынулька! Рада тебя слышать. Почему голос такой уставший?

— Да дома непонятки, ма. Сижу сейчас у Ваньки, кофе пью.

— Врёшь ведь, шельмец, — беспокойно отвечала Алевтина Григорьевна. — Я же по голосу чувствую, что пьешь ты ни разу вот не кофе. Да и дома наверняка не у Ивана.

— Поди проведи тебя… — с улыбкой ответили на другом конце. — Да, немного выпил.

— А я тебе сразу говорила, эта сельская наглая морда тебе не пара! — журила сына Алевтина Григорьевна.

— Да ладно тебе, ма… — смущённо отвечал на другом конце Вячеслав. — Любовь зла! Как ты сама, как Сашка?

— Ох, сыночка. Суставы ломить начало, погода откровенная дрянь, — жаловалась сыну мать. — Сашок вон тоже хромать начал. Сам же помнишь: у него лапы с детства больные.

— Это да… — протянул сын, и Алевтина Григорьевна почувствовала, что отвлекает сына от чего-то. — Сынуль, ну я пойду. Звони, пожалуйста, не теряйся! И помни, что бы ты ни делал, знай: ты у меня самый лучший на земле!

— Ага…

Слава отложил трубку, ведь мать действительно его отвлекала. Отвлекала от пары роскошных грудей любовницы, что торчали перед Славой всё то время, что он говорил с матерью.

Давление. Первое, что пришло этим утром к Алевтине Григорьевне. Время неумолимо ускоряло свой бег и оставляло всё более глубокие следы морщин на лице Алевтины Григорьевны. С трудом встала и поставила чайник. Женщине почему-то очень захотелось зайти в комнату сына, которая стояла нетронутой все те годы, что его не было дома. Алевтина Григорьевна не хотела бередить воспоминания, но сын так давно не звонил. С тех пор, как его компания перешла в содружество к московским воротилам после странной смерти Вани и Антона, он очень редко вспоминал про мать. Звонки были дай бог раз в месяц, а когда он приезжал в гости и вспомнить было сложно. Вот его фигурки из любимых мультиков рядом со стареньким монитором, накрытым тканевой салфеткой. Плакаты любимых панк-коллективов на стенах. Старенькая акустическая гитара, на которой Слава так и не научился играть.

Алевтина Григорьевна открыла секцию старенькой польской стенки и достала оттуда излохмаченные детские вещи Славы. Девятнадцать лет прошло с тех пор, а как живо в глазах вспомнилось, как он притащил домой котёнка, которого готов был отвоевать кровью и зубами… тогда это вызвало непередаваемую гордость в глазах Алевтины Григорьевны.

Словно прочтя её мысли, к ней подошёл Саша и лениво потёрся о ногу. В последнее время кот был совсем плох. Мало ел и очень тревожно спал. Как и сама хозяйка. Что тут сказать, время…

Благо пенсии и карточки, что завел на маму сын, на всё хватало. Почти на всё. Алевтине Григорьевне очень хотелось увидеть своего сына. Сердце день ото дня болело всё больше, и она понимала, что век её короток. Больные ноги держали женщину всё трудней, и она решила вернуться в постель. Сев на кровать, она бросила взгляд на телефон. Алевтина Григорьевна знала, что сегодня Слава приедет в город, чтоб уладить некие вопросы с партнерами, а значит — наверняка навестит мать. Она знала, что следует подготовиться и напечь Славкиных любимых беляшей, ведь когда он ещё маминой стряпни отведает.

Алевтина Григорьевна нерешительно подняла с прикроватной тумбочки телефон и набрала сына. Слава взял трубку не сразу, примерно с третьего или четвёртого звонка.

— Да! — отрывисто пронеслось в трубку.

— Сынуль, привет.

— А, это ты… — с негодованием произнёс Слава. — Да, я помню, что надо к тебе заехать. Вечером перед рейсом заскочу, если время будет. Лекарства пьёшь?

— Пью, сынуль, пью… — со вздохом произнесла Алевтина Григорьевна, ощущая, как во время разговора укололо под сердцем. — Как твои дела?

— Дела, как у картошки! — нервно отвечал Вячеслав. — Зимой не сожрут, весной точно закопают. В работе я, как у меня могут быть дела?!

— Я спросить просто хотела, сынуль…

— А чего глупости спрашиваешь? Не задавай глупые вопросы, если не хочешь получить глупых ответов! У всех трудности бывают.

— Верю, сыночек. Но я знаю: ты со всем справишься. Ведь ты у меня самый лучший на земле!

— Всё, мать, давай, полетел я, рейс объявили.

Алевтина Григорьевна положила трубку и со вздохом посмотрела на подоконник. Герань так и не полила. Да и как тут встать, когда из-за боли в груди пошевелиться больно. На кровать с трудом вскочил старый Сашка, залез на Алевтину Григорьевну и свернулся калачиком на груди, смотря той в глаза уставшим немигающим взглядом. Кот всё понимал.

Вячеслав так и не пришёл в тот день. Разговор с партнёром выдался неудачным и бесперспективным, и посему Слава решил расслабиться в ресторане. С трудом успев на рейс назад до Москвы, с которого его чуть не сняли за неподобающий пьяный вид, тот лишь смог добраться до дома и опустить голову на подушку. Однако выспаться Вячеславу не дали, утренний звонок поднял его с постели. Вальяжно и почти с отвращением тот взял трубку. Наверняка это мать звонила его пожурить за то, что он так её и не навестил. Но голос на другом конце провода заставил его испытать давно забытый холод сожаления.

Ветер на кладбище кружил вьюгу. Друзья и близкие уехали в кафе на поминки, а Слава остался сидеть возле свежей могилы матери. Рядом была выкопана ямка поменьше, где лежал Сашка. Вячеслав только и мог, что с содроганием ронять слёзы и откусывать маленькие кусочки беляшей. Которые были заморожены в морозильнике. А рядом с ними была записка:

«Самому лучшему человеку на земле. »

***

— Самвел, давай-ка, крути кабанчиком! Тороплюсь я, понимаешь, семафор и так через раз красным сигнализирует!

— Валэра, дарагой, всё в лучшем виде щас оформим!

А Валера между тем действительно торопился. Ещё бы: с утра звоночек поступил не от абы кого, а от самого Наиля Нариманыча. Кабаны такого полёта очень редко заряжают мелких сошек вроде Валеры на делюгу. Но на этот раз сама госпожа Фортуна прижала Валерку к своей пышной надушенной груди, и ему аж с настолько высоких кабинетов предложили макнуть рога в тему, да заодно и монетой не обделить. Получив шавуху, Валера упал в свой девятос и почесал поршнями на квадрат, попутно завтракая свежайшими котятами в лаваше.

Подскочив на координату, Валерон покружил ещё пару минут вокруг гнезда адвоката, к которому его и заряжали в качестве торпеды. Вроде вокруг тихо, как в располаге учебной роты после отбоя. Не сильно шифруясь, Валера припарковал свой царский пепелац баклажанового цвета возле гаражного кооператива. Поводив жалом по ветру и убедившись, что никакая падла за углом не притесалась, наш герой помола девяностых открыл багажник. Там за засаленным тряпьём лежала чемодалька, битком укомплектованная разным дубьём. От угольника до паяльника. И тут, как назло, его окрикнули.

— Валерон!!

Чухнув вправо, тот аж по старой ментовской привычке за кобуру схватился (которой, естественно, не было, ведь из ментуры его попёрли лет так пять назад за неуставняк). Но то оказалось лишь знакомое ещё по службе на Камчатке рыло, вытирающее платком ключ на десять.

— Валерон, родной, ты эти свои замашки брось! — улыбнулся тот. — Сто лет не виделись!

— Да ещё бы столько не виделись, Шустрый, — с улыбкой произнёс Валера, поправляя пояс.

— Давай, заходи-ка в бокс. Щас я чифиря раскочегарю, хоть за жись погундим. А то с последней ходки в 91-м без весточки.

— Грузиныча? — с надеждой спросил Валера.

— А то, базаришь! Специально для тебя этот порох берёг, как чуял, что однажды подскочишь повидать старого кореша!

Тоси-боси, хуй на тросе, пока жестяной котелок прогревался на плитке, Шустрый набросил на табурет скатёрку да сообразил лёгкую поляну. Валера тем временем вытряхнул из мягкой пачки сигарету.

— Ёбаный кибастос, опять махру галимую подсунули! — возмущался он.

— Чё шуршишь, родной?

— Да эти черти с рынка опять лажу тварцанули. Родопи сегодня вообще покупать нельзя, по ходу, — жаловался Валерон.

Шустрый лишь понимающе кивнул и, достав из загашника пачку Опала, протянул её Валере.

— А вообще, расскажи-ка. Ты тут каким попутным ветром, Валер? Поговаривали, что ты под Тобольском ныне лясы точишь.

— Да какой там, нахуй, Тобольск, Шустрый? Видел вообще, что в стране творится? Как этот Борян заплывший с танка в парламент слез — беспредел везде. После той тёрки с саранскими кабанами волчком кручусь. Мне ж тогда как раз красные на хвост сели, да Нариманыч выручил. Теперь сижу у его зама под ногтем, корку отрабатываю.

Шустрый тем временем рассыпал по гранёнкам новую сотку мутного.

— Ты мне тут за жили-были не развози. Сам в курсе: после того как ты за кордон скакнул от красных, дела лучше не стали. На-ка вот. За встречу.

Терпкий самогон полился по медным трубам Валерона. Крякнув от натуги, тот аж занюхал рукавом. И невзначай потянул руки к завернутой в полотенце жестянке с чаем. За что тут же получил по ним алюминиевым прутком.

— Ша, куда клешни тянешь! Пусть стоит ещё чифирь, отдыхает. Чаепад будет, рассыплю.

Валере такие телодвижения вообще были ни в пизду, ни в Красную Армию. Будь на месте Шустрого какой-нибудь чухан, то он уже наверняка бы собирал зубы с пола своими поломанными конечностями. Но Шустрого Валера исключительно уважал. Ему приходилось с ним в своё время не один чан говна на баню опрокинуть. Когда уже все вокруг распушили стволы, только Шустрому удавалось хладнокровно держать делюгу за узду, чтоб обходилось без лишней крови. Внезапно в Валере сыграл старый дух авантюризма, и он решил, что напарник ему не помешает.

— Смотри, Шустрый, сильно не затягивай церемоны. Я тут по делу.

В глазах Шустрого вспыхнул огонёк.

— Наиль с утра звонил. Подрядил меня на торпеду.

— Так… — произнёс Шустрый, рассыпая по граникам очередную сотку.

— Помнишь одного волка бумажного? Который наилевским ребятам шебуршил макулатуру по тем пяти вагонам угля с Кузбасса?

— Допустим.

— Так вот, недавно он решил педали кинуть на братву и залез под щенят с нашим опером во главе. Нариманыч, ясен-красен, не будь дураком, сам к нему пришёл пояснить за кашу манную, за жись туманную. Тот в отказняк пошёл, напел ему с три короба, мол, к нему с ещё более высоких кабинетов приходили, чуть ли не хуем по столу тарахтели. Наиль-то тогда ту хуйню на тормозах спустил, но старая школа не подводит: навел справочки через одного лепилу в политуправлении. Короче, шкурный интерес у этого юристика всё-таки был. Сегодня вот он и подрядил меня в гости к тому зайти.

— И к чему ты мне это брякнул? — с ещё большим интересом спросил Шустрый.

— К тому, к самому. Пойдёшь со мной кашу разваривать, Шустрый? Ты калач тёртый, сам я только знаю три случая, где ты стрелян был. Как говорится, одна голова хорошо…

— А вторую к сортиру прибей — пусть радио ловит. Так не пойду. Хватило последней ходки, чуть в крытку не поехал. Манал я эти лютые лица рисковать задарма.

— Напополамим, мне с этого солидные барыши обломятся.

— Насколько солидные?

— Настолько, что бокс свой продашь да сможешь с доли точку открыть. За мной не заржавеет, знаешь же меня. Плюс ко всему, ещё дай-то силы, бригадиром поставят. Дел будет ещё солидно.

Шустрый задумался на пару минут и махнул рукой.

— Хуй с тобой, Валерон! Но учти: случись аврал — потяну следом. В хуй мне не барабанило одному балабасы с передачек ловить. Только сначала чифирнем, и ништяк! — мрачно молвил Шустрый, разворачивая полотенце с жестянкой.

— Так бы сразу!

— Инструментарий есть?

— Классический.

— Хуйня на постном масле.

— А есть что предложить?

С этими словами Шустрый вынул из-под закромов маслянистый сверток да развернул оттуда тульского токарева. Деловито зарядил маслят в обойму и протёр. Проверив затвор, курок и ударную группу, удовлетворённо хмыкнул, водрузил магазин на место и засунул под куртку. Слово за слово, через полчаса дуэт старых друзей-рэкетиров отогнул угольником двери кабинета, где был офис юриста. Внутри, помимо самого юриста, сидела его секретарша. Приспичило им в это субботнее утро испить шампуня заморского да устроить лёгкий перепихон. И пара бандитов в криво стриженных балаклавах из шапок никак не входила в их планы.

— Стоять не плавать, черти! — весело пробасил Шустрый, резво шнуруя клиентов шнурами к креслам.

— Возьмите деньги, что угодно! Только не трогайте нас!! — вопил юрист, срываясь голосом на фальцет.

— Деньги, хуеньги. Мы тут не за вашими копейками пришли! — нависал над юристом Шустрый, доставая паяльник.

— Ты, волчара бумажная, пацанов подставил!! — вышел вперёд Валера. — Теперь жопой будешь отвечать!

С этими словами он достал из-под куртки папку с бумагами.

— Ты сейчас подпишешь бланки, а потом пусть твоя жопа идёт с миром. В противном случае твоя жопа пойдёт дальше уже с паяльником.

— Но, но… — словно запинался об воздух юрист. — Тут же даже не сказано, что я подписываю!!

— Расшифровать тебе, фраер? Или чё, уши отрастил, что слова не доходят? Взял в ручки ручку, или я тебе, блять, расшифрую! У меня вон и дешифратор в руках! Терморектальный, ебать! — зычно гыкнул Валера.

И юрист кинулся подписывать. Пока тот возился с бланками, секретутка ёрзала по стулу, словно лосось на нересте.

— Шо ты дёргаешься? — ершился Шустрый. — Тоже на горячий вал просишься? Без проблем, натяну на кадило, как батюшка!! А потом в пластикат закатаем, бля!

— Мне бы… *хнык*… — плакала секретарша. — В туалет бы! Сил нет терпеть уже!!

Шустрый осклабился.

— Как обоссышься, прокладочкой прикинься да впитывай! Правильно говорю, корефан? — обратился Шустрый к Валере.

— Да западло как-то, братан.

— Чего?

— Да давай я эту зассыху быстренько за угол свожу. Только волыну дай, если чё, лучше уж сам на себя грех возьму, чем дело подставим.

— Да на, брательник, только с безопаски стронь.

— Не переживай, знаю, как орудовать, — произнёс Валера, приняв пистолет из рук Шустрого.

— Дописал, залётный?! — навис Шустрый над юристом.

— Д… д-ды… д-да! — едва вымолвил посиневший от страха юрист.

— Чудно, чудно, — с этими словами Валерон взял папку с бланками, скрутил её и сунул в карман куртки.

Раздался выстрел. Юрист умер. Ещё выстрел спустя секретарша уронила пробитую голову на свою столешницу. Сразу два ручейка, красный и желтый, полились ей под стол.

— ЧТО ТЫ, БЛЯ, ТВОРИ…

Пресс-папье врезалось Шустрому аккурат в висок. Он тут же потерял равновесие и покосился вниз. И прежде чем потерять сознание, пред его лицом предстало лишь размытое очертание Валеркиной фигуры.

— Ничего личного, родной. Прости меня.

Шустрый не мог заметить, как Валера надел перчатку из тонкой кожи, прежде чем взять в руки пистолет. Шустрый никак не мог знать, что по звонку Валере Наиль Нариманович велел валить на глушняк. А старый корешок изначально образовался, как свидетель. Через пару часов — уже и как соучастник, которого заранее повели на промысел. Шустрый никак не мог знать, что, идя на дело с надёжным старым товарищем, будет сидеть за двойное убийство. Сирены уже выли вдалеке. Валера проверил папку с подписанными бланками, вытянул зубами из пачки сигарету «Опал» и, подкурив спичкой, шёпотом произнёс:

— Дорога в высокие кабинеты — что дорога в ад. Ты бы меня никогда не понял.

Стряхнув пепел на люберецкий ковер, Валера удалился восвояси.

А мораль такова: нехуй подскакивать на квадрат с пассажирами, если не готов к тому, что твои рога против воли в чёрное озеро макнут. На созвоне, обнял!

***

Такое чувство, что я наблюдаю второй сезон марлезонского балета под названием " Все женятся, надо или не надо".

Первый сезон я просмотрел ещё лет десять назад, среди многих своих знакомых, товарищей и друзей. Честно вам скажу: попервяни смотрелось на одном дыхании. Ибо в каком ещё сериале можно наблюдать столь много счастья, уюта, совместных телодвижений и набранных в импотеку квартир. Да и ещё чтоб было столько роялей в кустах, детей, зачатых не от супруга, измен, криков и скандалов, а как апофеоза — разводов, алиментов, делёжки имущества и разбитых в пух и прах судеб. Даже вот больше вам скажу: лонгрид о сельской свадьбе (пятую часть которого я всё-таки однажды допилю) — это лишь один из многих удачных эпизодов. И вот уже в конце сезона ты с удовольствием пересматриваешь всю первую половину и видишь. Видишь, уже узрев конец, сколько на самом деле фальши было в улыбках гостей. Видишь, сколько облегчения было у матерей, когда они выдавали замуж за какого-то оленезавра свою потрёпанную временем и хуями дочурку, что искренне выдавалось за слёзы счастья. Так и читалось: ну боже ж мой, наконец-то моя кровинушка будет получать профит оттого, что её ебут! Сколько гордости было в глазах отцов. И силы в рукопожатиях, адресованных супругу. Которые, зная конец истории, следовало воспринимать как «молодец, сынок, теперь это твоя проблема, ебись с ней теперь сам».

Во всяком случае, ни одна пара из того Дома-Джва, о котором была речь выше, не дожила до сегодняшних дней. Разошлись абсолютно все, и это встало клином в их судьбах впредь. Кто-то оказался выкинутой на затворки жизни алиментщицей, получающей жалкие копейки, ибо супруг хитро оформился говночистом за нищебродский МРОТ в белой бухгалтерии, а остальное получал в конверте. Кто-то счастливым ощипанным петухом, который теперь до конца жизни будет горбатить жопу на бывшую жену, наёбыша не от своего семени и с наибольшей долей вероятности умрёт в нищете и одиночестве. Ибо ну кто уж под тридцатник станет сходиться с мужиком, который тянет свою прошлую семью и импотеку. И не надо мне тут заливать за «святую и непорочную любофф». Окститесь, мы живём в реальном мире, а не в мультике.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 141516 17 Следующая ⇒