Послесловие 16 страница

— Три. Подорвано три паровоза и двадцать четыре вагона.

— Для начала хорошо! — похвалил Демьян Сергеевич.

В это время подошел комиссар отряда Леонид Федоров. Он сердечно поздоровался с нами и скромно сказал:

— Мне очень приятна похвала товарища Коротченко. Народ в отряде действительно отважный. Только вот... — комиссар смущенно подыскивал нужное слово, — безрассудного риска не одобряю. А такие факты, к сожалению, есть...

— То была большая цель и притом малый риск. Стоило рисковать, — спокойно заметил Налепка, сразу понявший, на что намекает Федоров. — Разрешите отпустить бойцов на ужин, товарищ генерал?

Мы остаемся вчетвером у тлеющего костра.

— Я говорил о ненужном риске, — продолжает Федоров. — Хочу закончить эту мысль. Факт, с которым я [230] столкнулся, не дает мне покоя... Судите сами: товарищ Налепка ездил на встречу к бандиту «Тарасу Бульбе». Можно считать чудом, что он ушел оттуда живым...

О главаре одной из украинских националистических банд Боровце, по кличке «Тарас Бульба», мы знали давно.

До войны он был германским шпионом. С приходом оккупантов стал начальником полиции Клесувского района. В этой должности завоевал большое доверие хозяев. В благодарность за кровавую службу они отдали Боровцу на откуп еще и Олевский район.

Почувствовав силу, предатель назначил парад полицейских гарнизонов, специально стянутых в Олевск. На этом сборище он объявил себя «гетманом всея Украины и батькой Тарасом Бульбой».

Фашистское командование переполошилось, узнав о властолюбивых замыслах своего выкормыша, и решило разделаться с новоявленным «гетманом». Олевск окружили войска, но Боровец сумел вывести в лес небольшую группу полицейских.

Он попытался установить связи с партизанами. Долго, но безрезультатно возился с ним полковник Медведев. Зимой Боровец присылал своего офицера к нам и просил, чтобы мы послали к нему представителя.

Но к тому времени мы располагали исчерпывающими сведениями об этом махровом бандите и отказали ему в установлении контакта.

Налепка знал о нашем непримиримом отношении к Бульбе. Что же заставило нашего командира отряда поехать к бандиту?

— Как прикажете все это понимать? — резко спросил я.

— О, тут целая история, товарищ генерал. Если разрешите, я расскажу.

Связной от Тараса Бульбы привез письмо. Меня приглашали в его штаб. Признаюсь, комиссар не советовал ехать. А я считал, что такой случай упускать нельзя. Ведь неспроста бандит искал встречи именно со словаками?

— С кем вы были у Бульбы? — спросил Демьян Сергеевич.

— Мне предложили прибыть одному. Я не должен был показать трусость и выехал один. Встретились. Разговор [231] был длинный, а сводился к одному, главному. Бульба предложил переходить к нему. «Будем вместе формировать антибольшевистские легионы: ты — словацкие, а я — украинские». Так и сказал.

Налепка умолк, собираясь с мыслями, и с улыбкой продолжал:

— Решил я вести с тем «гетманом» некоторую игру. Прикинулся простачком. «Против кого же мы с вами воевать будем? — спрашиваю. — И каковы наши силы? » Растолковал он мне, что воевать будем против большевиков, а силы у него есть, да помощи ожидает великой... Намекнул на того парашютиста из Лондона, который еще с Чембалыком дружбу водил...

Лицо Налепки нахмурилось. Мы с нетерпением ждали, что было дальше, но рассказчик сосредоточенно молчал. Никто из нас не нарушил этой паузы: Налепка, видимо, мысленно переживал все события еще раз, и мы понимали это.

— А дальше, правда, чуть не попал я в ловушку. «Гетман» потребовал дать письменное распоряжение отряду, чтобы немедленно прибыл к нему... Ох, трудно мне было выкрутиться из того положения. И все же моя взяла! Послал он со мной девять своих бандитов...

— Тут, на месте, мы их и разоружили, — закончил за Налепку комиссар Федоров.

Возвращаясь в штаб, мы обсуждали с Коротченко попытку Бульбы перетащить словаков и организовать антибольшевистские легионы, говорили о помощи, обещанной из-за рубежа этому врагу нашего народа.

Визит к Бульбе был сопряжен со смертельной опасностью. Но Налепка сообщил ценные сведения. И об этом мы немедленно доложили в Москву.

* * *

... На аэродроме творится что-то невероятное. Ночью село двенадцать самолетов, двадцать выбросили груз на парашютах и улетели обратно. Посадочная площадка завалена парашютами, мешками с оружием, боеприпасами, взрывчаткой...

Враг готовил новое наступление на наш партизанский край.

По плану ЦК КП(б)У и Штаба партизанского движения Украины собравшимся здесь партизанским соединениям [232] предстояло отправиться в районы намеченных действий.

В связи с этим представители соединений прямо осаждали аэродром. Заботясь о нуждах «своих отрядов», они тащили мешки, парашюты, ящики, не интересуясь, кому адресован груз. Одни кричали, что это имущество Федорова, другие доказывали, что все добро сброшено ковпаковцам, третьи громко жаловались на беспорядки, ибо «все прибыло на имя Бегмы»...

Комендант аэродрома Демьяненко уже охрип, требуя, убеждая, уговаривая. Пришлось вызвать ему на подмогу две роты партизан.

А в воздухе появлялись все новые самолеты... И, только очистив поле от грузов и людей, можно было разрешать им посадку.

— Прилетел Захар Антонович Богатырь! — донесся до меня радостный голос Демьяненко.

И действительно, на летном поле показался Богатырь с группой незнакомых людей.

— Дозвольте представиться письменнику, — обратился ко мне невысокий мужчина в лихо заломленной пилотке. — Писатель Анатолий Шиян, — сказал он уже по-русски, с мягким, присущим украинцам акцентом.

За Шияном придвинулся высокий, чуть сутулившийся человек.

— Лектор ЦК КП(б)У Кузьма Дубина.

Вместе с Богатырем прилетела и группа комсомольских работников. Радостной была эта встреча.

Подвели лошадей.

— Ну что, поехали?

— В самолете кое-что осталось, — озабоченно проговорил Богатырь. — Привез звуковой киноаппарат и картины.

— Это как раз то, чего нам не хватало! — обрадовался я.

Пока Богатырь доставал свой груз, гости оживленно рассказывали о последних событиях на фронте, о жизни в тылу.

— Война еще продолжается, — говорил Дубина, — а в освобожденных от врага районах уже налаживается мирная жизнь...

Веселый, общительный Анатолий Шиян забрасывал меня вопросами о нашем партизанском житье-бытье. [233]

— Вот видите, — отшучивался я, — дождались мы такой жизни, что у нас есть даже кинооператор. А теперь будет и свой лектор с Большой земли, и свой писатель, и своя киноустановка.

Гости уселись в повозки, а мы с Богатырем на коней и отправились на базу.

Как только мы вошли в штаб, Бородачев заговорил о том, что готовится новое большое наступление на наш партизанский край. За время моего отсутствия он получил дополнительные сведения.

— Противник накапливает силы на левом берегу Припяти, — говорил Илья Иванович, водя карандашом по карте. — Танковая дивизия расположилась в Петрикове и Турове. Ночью туда подвозили понтоны. В Мозыре и Ельске наблюдается большое скопление пехоты. В Овруч, Белокоровичи и Олевск прибыли мотомехчасти.

— Тонко задумано, — сказал я. — Хотят вклиниться в лес на дороге Ельск — Туров и ударить по нашим отрядам, стоящим на правом берегу Уборти... Нужно срочно вывести основные силы за реку, чтобы удар противника пришелся по пустому месту!

— Нацисты убеждены, что партизаны не ведают об их намерениях, — заметил присутствовавший при разговоре Налепка. — Они распространяют слухи, что немецкие части прибыли вовсе не для борьбы с партизанами. Что они двигаются к фронту. Но поскольку партизаны перерезали все дороги, они вынуждены расположиться на отдых...

— Ссылка на дороги, товарищ капитан, не лишена оснований, — откликнулся Бородачев. — Ночью мне передали секретное донесение, найденное у убитого спецкурьера. Послушайте, что пишут об этом сами гитлеровцы:

«В результате усиленных действий партизан во многих местах приостановилось железнодорожное движение. Быстрое передвижение воинских соединений и техники к фронту стало проблемой. Наступление русских очень стремительно, а действия партизан очень эффективны, что может привести к катастрофе. В июне подорвано 372 паровоза, 2293 вагона, 22 моста. Движение прерывалось до 12 часов 558 раз, до 24 часов — 114 раз, свыше 24 часов — 44 раза. В среднем нападения партизан [234] вызывали ежедневно 24 перерыва в работе транспорта».

— Приятные цифры, ничего не скажешь! — улыбнулся Богатырь. — Прямо ласкают слух...

— А еще приятней, что в этих цифрах есть и наша доля! — Бородачев, порывшись в сумке, достал квартальный отчет о диверсионной деятельности соединения. — Вот, товарищ комиссар, вам надлежит подписать.

Богатырь быстро просмотрел отчет.

— Люблю такую арифметику... — И он, словно декламируя, прочитал: — «Подорвано за три месяца 98 паровозов, вагонов с живой силой — 572, с боеприпасами — 390, с боевой техникой — 83, с продовольствием — 199, с горючим — 77». Такое не грех и подписать!

* * *

В этот же день состоялась вторая встреча Яна Налепки с секретарем ЦК КП(б)У Д. С. Коротченко и генералом Строкачем.

— Как вы себя чувствуете у нас, товарищ Репкин? — спросил Демьян Сергеевич, назвав Налепку его подпольным именем. — Наше командование высоко ценит ваши заслуги в оказании помощи Советской Армии.

— Хорошо себя чувствую. Благодарю вас, товарищ секретарь ЦК. — В голосе Налепки слышались взволнованные нотки.

— В прошлый раз у нас не было времени для подробного разговора...

— Для меня лучше, что разговор с вами будем иметь сейчас. Раньше я не мог говорить о том, что требуется решить сегодня.

Коротченко и Строкач сели на скамейку спиной к столу, мы подвинули к ним свои табуретки, и сразу все почувствовали себя непринужденно.

— Отряд расположился здесь? — спросил у Налегши Строкач.

— Да.

— Все ваши партизаны на месте?

— Кроме одного отделения. Я послал его к Ельску, — доложил Ян. — Нам стало известно, что полк, в котором я служил, получил отпуск и отправлен в Словакию. Решил выяснить, что это значит. [235]

— Разве у вас практикуются подобные отпуска? — удивленно спросил Коротченко.

— На моей памяти это первый случай. Видите ли, ситуация такая сложилась: нацистам, видно, понадобилось срочно вывезти солдат. Меня очень тревожит их судьба.

— Нас тоже волнует трагедия словацкого народа, — задумчиво сказал Коротченко. И, немного помолчав, обратился к Налепке: — Как величать вас по имени-отчеству?

Лицо На лепки озарилось смущенной улыбкой:

— Зовут меня Яном. По-вашему, должно быть, это Иван. Отец — Михаил. Но у нас не принято называть по отчеству...

Коротченко прошелся по комнате, ласково взял Налепку за плечи:

— Как вы думаете, Ян Михайлович, словацкий народ поддерживает правительство Бенеша?

Налепка попытался встать, но Демьян Сергеевич усадил его. Ян пригладил волнистую шевелюру и, низко склонив голову, задумался.

— Знаете, — как-то несмело начал он, — у словаков теперь два правительства. Мы, словаки, говорим: выбор очень ограниченный, надо иметь третье... Мы говорим так потому, что правительство Тиссо — кукла в руках германского нацизма. Его формировали глинковцы. Правительственная машина Бенеша склепана чешскими промышленниками и никогда не была выразителем народных дум. К тому же бенешевцы скомпрометировали себя бегством в Лондон. Но надо иметь в виду, что Бенеш не сидит сложа руки. Он хорошо изучил союзников, знает их повадки и кое в чем действует не без успеха, Я имею в виду многочисленные обнадеживающие обещания, которые он шлет народу Чехословакии... Трудное время переживает сейчас моя родина. Страна брошена на растерзание Гитлеру. Туда забрасывают десятки представителей всех мастей и рангов, которые козыряют союзничеством с Советской Россией, как шулера в картежной игре. И в результате Бенеша начинают называть великим политическим стратегом. А почему? Для вас, может, то будет смешно. Но по-ихнему получается, что если бы Бенеш не сбежал в Лондон, то не было бы союза великих держав... [236]

Налепка несколько раз возбужденно прошелся по комнате. Потом, собравшись с мыслями, оживленно продолжал:

— Может, я говорю непонятно, зло, но мои слова идут от тяжко страдающего сердца чехословацкого народа. Вы ведь знаете, что Бенеш предал чехов и словаков еще тогда, когда не принял предложения Советского Союза о вводе советских войск согласно заключенному договору. Он испугался, что наш народ будет сражаться с германским нацизмом под руководством коммунистов. Он думал, что Гитлер в лице поповских бобиков Глинки и Тиссо заставит всю Чехословакию лаять на восток. Да, то была «великая стратегия»... Германы разоружили нашу дивизию потому, что словаки хотели бороться против нацизма вместе с советскими партизанами. В этом гнусном деле германам помогли сторонники Бенеша из среды нашего офицерства...

В комнату заглянул комиссар словацкого отряда Федоров. Извинившись, он попросил разрешения срочно вызвать своего командира.

Когда Налепка ушел, Строкач спросил у меня:

— Капитан состоит в какой-нибудь партии?

— Нет. Беспартийный. А говорит, как настоящий коммунист.

— Он и действует, как коммунист.

— Кстати, Налепка подал заявление о приеме в партию, — добавил Богатырь. — Мы пока воздержались от решения этого вопроса, поскольку он иностранный подданный.

— Правильно, — подтвердил Коротченко. — Но Налепке нужно сказать, что если он пожелает вступить в ряды Коммунистической партии Чехословакии, то стаж ему могут засчитать с момента подачи заявления в вашу парторганизацию. Разумеется, если ваша партийная организация будет ходатайствовать об этом.

Через несколько минут Налепка вернулся к нам. По походке, ссутулившейся фигуре, растерянному выражению лица нетрудно было понять, что он сильно расстроен.

— Пришли солдаты с разведки. Галя тоже пришла, — добавил он, обратившись ко мне. — Рассказывают, что эшелоны со словаками ушли в Италию... Моих земляков угнали как военнопленных... [237]

— Это значит в концлагеря? — хмуро спросил Богатырь.

— Думаю, так. Видно, Тиссо испугался даже обезоруженных солдат... Отказался принять их в Словакии. Продал итальянским промышленникам как рабочую силу... — Налепка резко повернулся к Коротченко: — Товарищ секретарь ЦК, наступил такой час, когда нам, словакам, надо быть у себя на родине. Если верите нам, помогите мне с отрядом перейти в Чехословакию!

— Мы доверяем вам, Ян Михайлович, — задушевно сказал Коротченко, — и глубоко ценим вашу отвагу и мужество. Не каждый решился бы на то, что сделали вы. И мы, конечно, не будем вас задерживать. Но прошу понять: дело не в одном вашем отряде, дело в усилиях всего вашего народа.

— О!.. Народ нас поддержит! — горячо воскликнул Налепка.

— Хорошо... Мы всячески поможем вам, — пообещал Демьян Сергеевич. — Только прошу не спешить. Ваш поход надо основательно подготовить.

— Благодарю вас, товарищ секретарь ЦК, — просиял Налепка. — Я не имею желания спешить. Я имею уже в жизни трудный опыт, но неудачи тоже учат, — грустно заметил он. — Прошу только поверить, что нам здесь с советскими партизанами очень хорошо. Мы прошли большую школу: научились любить друзей и ненавидеть врага. Я стремлюсь сейчас на родину только по одной причине: там мы сможем сделать в борьбе с фашизмом еще больше... Вот у меня и все.

— А у нас еще не все, — улыбнулся Демьян Сергеевич. — По поручению нашего правительства мы должны вручить вам, вашему комиссару и группе партизан чехословацкого отряда заслуженные награды — медали «Партизану Отечественной войны»...

Велика была радость наших словацких друзей, получивших первые боевые награды. А мы, советские люди, искренне гордились своими верными товарищами по оружию.

* * *

Наша партизанская семья становилась все меньше по мере того, как росла. И хотя подобное утверждение кажется парадоксом, но это было именно так. Мы подготовили [238] и проводили в новые районы для самостоятельных действий три отряда. На Волынь ушел Таратута, на Львовщину — Иванов, по берегам Днепра на Киевщине начал действовать Ушаков.

Осень 1943 года была особенной. С Днепра день и ночь все явственнее доносился желанный гром наступления: Советская Армия уверенно громила ненавистного врага. Бои шли уже за столицу Украины — Киев.

В ночь на 16 ноября наш штаб стоял в деревне Песчаница, что в десяти километрах северо-западнее Овруча. Зажигать огни было запрещено — противник рядом, но деревня не спала. В переполненных домах партизаны и местные жители оживленно обсуждали последние новости, делились планами будущей мирной жизни. Наступающая армия была рядом, и перед людьми во весь рост уже вставали мирные заботы.

А штаб соединения был поглощен привычной работой. Мы готовили последнюю, пожалуй, самую важную партизанскую операцию — взятие Овруча.

Этот небольшой город был важным стратегическим пунктом. Здесь не только скрещивались и завязывались в тугой узел железнодорожные пути, по которым все еще подтягивал подкрепления противник. Овруч являлся тем пунктом, через который он надеялся отойти в случае неудачи. Вот почему гитлеровцы выставили вдоль дорог почти сплошной живой забор из солдат.

Но, несмотря на это, диверсии на дорогах становились с каждым днем все более дерзкими. Теперь мы готовились нанести завершающий удар...

Подготовка приняла такой размах, что враг не мог не знать о ней. Он лихорадочно укреплял подступы к Овручу, превращая город и прилегающий к нему район в настоящую крепость... Тысячи насильно мобилизованных советских людей под страхом смерти день и ночь строили укрепления. Им готовилась страшная участь. Нам необходимо было взять город как можно скорее. Но мы понимали, что малейший просчет повлечет за собой лишние жертвы. Это было бы особенно тяжко накануне освобождения родного города от фашистов...

Лихорадочно работал штаб. Напряженно трудились разведчики, еще и еще раз уточняя обстановку.

Важное место в партизанских планах отводилось созданию паники в рядах противника, которая должна [239] была резко ослабить овручский гарнизон. С этой целью одному из отрядов поручалось скрытно и стремительно появиться на дороге, ведущей из Овруча в Мозырь. Мы не сомневались, что оккупанты любой ценой попытаются отбить эту жизненно важную для них артерию и бросят против отряда часть гарнизона. Придирчиво изучив по карте все возможные пути, по которым мог двигаться враг, мы разработали систему засад.

И вот темной ноябрьской ночью в деревне Песчаница мы с нетерпением ждали, как развернутся события. Ждали, ибо план уже был приведен в действие.

Под утро в штаб заглянул Налепка.

— Почему не спишь, Ян? — вместо приветствия спросил Богатырь.

— Не спится, товарищ комиссар... Когда будет дозволено делать подъем? — негромко спросил он, прежде чем подать руку. Голос его звучал спокойно. Можно было подумать, что его одолевала только эта забота.

— Подождем. Еще нет сообщений, удалась ли засада...

Через несколько минут появились связные:

— Все в порядке!.. Отряд Власова без осложнений расположился в двусторонней засаде!

— Ну что же, будем подымать людей? — обратился ко мне Богатырь. И тут же прозвучала команда:

— Командирам делать побудку отрядам!

Я посмотрел на Налепку — он весь сиял от радостного возбуждения. Наконец-то настает долгожданный час! Осталось несколько дней до встречи с частями Советской Армии. И тогда он уйдет со своим отрядом в далекие Татры. Осуществится его мечта: он обеспечит достойную встречу советским войскам, которые несут его народу счастье освобождения...

— Значит, будем пробиваться к фронту на соединение с нашей Советской Армией?.. — Глаза Яна задорно блестят за стеклами очком. Слова «с нашей Советской Армией» звучат сегодня в его устах особенно торжественно.

— Должны пробиться... — отвечает комиссар, уже целиком поглощенный заботами начавшегося боя. — Но для этого, Ян, нам еще надо взять Овруч...

— И тогда можно будет идти в Татры, капитан... А может, и вместе пойдем, — добавляю я. [240]

— То будет очень хорошо, товарищ генерал... Разрешите выполнять ваш приказ? — и Налепка бегом направляется к отряду.

Глядя вслед Налепке, Богатырь высказал то, что было на уме и у меня:

— Не оставить ли нам чехословацкий отряд в резерве?

— Обидится! Ты ведь знаешь Яна.

— Да, парень рвется в бой. Если уйдет в Татры, даст там жару кое-кому...

А из дома уже выбегают связные. Они мчатся с приказанием к командирам, комиссарам и начальникам штабов отрядов: в 8. 00 быть в штабе соединения.

* * *

Илья Иванович Бородачев стоит перед командирами, словно на кафедре в академии, и тонким прутиком, как указкой, водит по карте Овруча. Голос его, глухой от бессонницы, звучит сухо, буднично.

— Разведкой установлено: в Овруче восемь батальонов противника. Три из них расположены в этой части, за окраиной города. — Рука с указкой останавливается на синей пометке аэродрома. — Узел железной дороги обороняет батальон. В городе много дзотов. Улицы и усадьбы изрыты окопами. Имеются проволочные заграждения, завалы, минные поля... Ставлю задачу.

— Смотрите сюда, товарищ Гриб, — обращается начальник штаба к командиру сарненского отряда. — Ваш отряд должен сосредоточиться на восточной окраине. В двенадцать ноль-ноль начнете наступление на северную часть Овруча. Вот схема подхода к городу и продвижения к центру. Учтите — дороги минированы.

Вы со своими бойцами, товарищ Артюхов, выходите юго-восточнее деревни Сташки. В двенадцать ноль-ноль начинаете наступление на центральную часть города.

Товарищ Селивоненко, ваш отряд должен находиться южнее Рулевщины и прикрывать наше наступление с севера...

Бородачев продолжает вызывать командиров отрядов и указывает им оперативные цели. Вот он называет Налепку и объявляет, что чехословацкий отряд остается в резерве командования штаба соединения.

Видя сосредоточенные, деловые лица командиров, я [241] с каждой минутой все отчетливее, почти физически чувствую, как крепнет уверенность в успехе... Тревожит только состояние Налепки. На лице его грусть сменяется тревогой, недоумение — протестом...

Между тем Бородачев заканчивает речь. В заключение он указывает координаты командного пункта соединения и подчеркивает важность своевременных донесений о всех этапах боя.

Все уточнено. Дана команда выводить отряды. И тут раздался взволнованный голос Яна Налепки:

— Прошу, очень прошу исправить план! Чехословацкий отряд, мои вояки, не можут стоять в штабном резерве. Мы вместе прошли большой путь борьбы с нацистами... Може то есть наш остатний общий бой. Наш отряд готов вместе с советскими партизанами выполнять новую задачу. Я сам добре знаю город Овруч и добре ориентируюсь...

Мы не смогли отказать Налепке. Чехословацкий отряд получил задачу: захватить мосты на реке Норынь и обеспечить их оборону.

Начался бой за Овруч...

С командного пункта было хорошо видно, как точно, по плану развернулись наши отряды и пошли в наступление.

Но вот обстановка стала меняться. Фашистские части, брошенные для захвата перерезанной нами дороги, наткнулись на засады и стали отходить к городу. Перегруппировавшись, они навалились на отряд Селивоненко.

В это же время, не выдержав шквального огня противника, начал отступать и отряд Артюхова. Это грозило срывом всей операции.

— Давай, комиссар, к Селивоненко, а я к Артюхову, — бросил я на ходу...

Не сразу удалось остановить партизан Артюхова, над головами которых бушевал смертоносный ливень.

— Пробиться невозможно. Везде пулеметные гнезда, дзоты, проволочные заграждения... — тяжело дыша, докладывал командир отряда.

С болью видел я, как мимо несли убитых и раненых. Из-за ближайшего холма к нам, пригибаясь, бегут женщины, старики, дети.

Я останавливаю несколько человек.

— Что в городе? [242]

— Паника. Часть фашистов ушла к Прилукам. Видимо, хотят прорваться в Ельск. Те, кто остались, бешено сопротивляются...

— Товарищ командир, — раздается громкий голос одного из партизан. — Пулеметчик Туровец захватил дзот. Получил тяжелое ранение, но ведет бой. Просит подкрепление...

— Разрешите пойти нам? — спрашивает стоящий рядом Шитов.

— Идите! — приказывает Артюхов.

Я советую командиру отряда пробиваться в город отделениями с разных сторон, чтобы захватить выгодные позиции для решающей атаки.

Артюховцы снова бросаются в наступление, а я лечу в сарновский отряд.

Гриба застал в полнейшей растерянности. Как только отряд Селивоненко завязал бой с отходящими со стороны Прилук частями противника, Гриб почувствовал, что отрезан от нашего тыла...

Прискакал связной из отряда Селивоненко. Богатырь сообщал, что отряд надежно удерживает позиции и не пропустит врага к Овручу.

Отряд Гриба немедленно возобновил атаки на северную часть города. Сарновский отряд несколько раз выходит на окраину города, но бойцам никак не удается зацепиться ни за одно из строений: здесь находятся главные огневые средства гитлеровцев. Я приказываю прекратить атаки, но продолжать тревожить врага ложными выпадами. Это отвлечет противника, а партизаны тем временем подтянут артиллерию и минометы, чтобы ударить по вражеской обороне прямой наводкой.

Возвращаясь к Артюхову, я встретил Богатыря.

— Пять раз немцы атаковали Селивоненко, — рассказывает Захар. — Но там дело надежное: хлопцы дерутся, как львы. Отряд окопался.

У Артюхова нас ждали тоже радостные вести; взвод Ахраменко прорвался на окраину города.

— Заняты два дзота, — докладывает Артюхов. — Рота Плесанова, продвигаясь к центру, уничтожила три дзота, расстреляла несколько автомашин. Убито до сотни фашистов. Отделение Сивчука пробилось в парк, что в центре города, и заняло дзот. На помощь Сивчуку направлен взвод Дорошенко. [243]

Мы с комиссаром вернулись на свой командный пункт. Отсюда отлично была видна вся картина боя. Вот в городе раздалось несколько сильных взрывов. В воздух поднялись высокие столбы дыма. Начались пожары.

Большая кутерьма царила в районе аэродрома, расположенного за Овручем. Самолеты врага то садились, то взмывали в небо, и мы долго не могли понять, какую боевую задачу они выполняют? Авиация не действовала против партизан. Но все же мы приказали Грибу овладеть аэродромом.

Прибыл связной от Налепки — Бенькович. «Мосты отрядом заняты, — говорилось в донесении. — Со стороны Новоград-Волынска подходили танки. Наши бронебойщики подбили два танка. Враг переходить через реку не осмелился, ушел в обратном направлении. Дороги нами заминированы».

— Передайте капитану, что командование довольно действиями чехословацкого отряда, — сказал я, отправляя связного.

Вскоре наш командный пункт перебрался на окраину Овруча.

А в центре шел жестокий бой: рота Плесанова, потерявшая треть личного состава, продолжала мужественно наступать. Начались жаркие схватки и в районе аэродрома.

Уже вечерело, когда прибыл Ульянов — комиссар отряда, перерезавшего дорогу из Овруча.

— Уничтожено более ста автомашин с живой силой противника, убито до восьмисот фашистов. Уцелевшие небольшими группами разбрелись по лесу. Пытаются, очевидно, пробиться на Мозырь, — доложил он.

— Это их не спасет — переловят белорусские партизаны... Теперь главная задача вашего отряда — очистить железную и шоссейную дороги до самого Ельска от мелких вражеских гарнизонов. При этом необходимо сохранить мост через реку Словечню и железнодорожные станции!

Впервые за время войны я отдавал приказ о сохранении мостов и станционного оборудования. До сих пор мы только разрушали...

На КП появился усталый, забрызганный грязью Артюхов.

— Вы едва держитесь на ногах. Присядьте! [244]

— Не могу, товарищ командир. Только сяду, не будет сип встать, — едва слышно говорит он. — Надо спешить... Спасать положение... В казармах, возле станции засели немцы... Гриб наступает на аэродром, а гитлеровцы отходят к станции и непрерывно контратакуют мой отряд... Люди очень устали... Несу большие потери...

Что делать? Резерва нет... Единственный выход — после захвата аэродрома и штурма казарм бросить на станцию отряды Гриба и Селивоненко. А пока — направить туда чехословацкий отряд, благо мостам, захваченным Налепкой, сейчас ничто не угрожает: бой переместился в другую сторону.

В это время, как бы предвещая победу, в штабе появляется делегация. Ее прислали освобожденные из тюрьмы узники, которых гитлеровцы готовились угнать в рабство: железнодорожники, рабочие предприятий, интеллигенция... Люди уверены в том, что навсегда кончилась проклятая фашистская оккупация. Они требуют немедленно создать местные органы Советской власти. Просят оружие, чтобы принять участие в боях с ненавистным врагом.

Входят Богатырь и Селивоненко.

— Группировка противника, засевшая в казармах, в основном разбита, — докладывает Селивоненко. — Остались одиночки...

Тут же влетает с докладом Гриб и уже с порога кричит на весь штаб:

— Аэродром наш! Взяты склады с боеприпасами и большое бензохранилище!..

— Итак, в руках немцев осталась только станция, — говорит Бородачев.

— Вот туда и направим сарновцев! Нужно помочь чехословацкому отряду. — И, показывая на карту, я приказал: — Заходите отсюда, с тыла. Только поставьте об этом в известность капитана Налепку: его люди уже двинулись к станции.

И, словно в ответ на мои слова, донеслась знакомая нам песня:

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒