Послесловие 13 страница

— Очень просто. Каждая машина нажмет на рычажок дважды: передними и задними колесами. И рычажок сработает дважды. Это, мне думается, еще больше собьет с толку фашистов.

Дело в том, что гитлеровцы уже обожглись на партизанских минах и придумали такой трюк. В начале колонны они пускали тягач. Если тягач подрывался, фашисты внимательно прощупывали участок дороги впереди взрыва или просто обходили его. Дорогу же позади взрыва [184] они справедливо считали безопасной и без особого риска пользовались ею. Это нас не устраивало... Теперь трюк с тягачом не спасет оккупантов: мины будут рваться бессистемно — и в середине, и в конце колонны.

— А пожалуй, этот секрет не скоро разгадает противник, — с удовольствием говорю я. — Молодцы!

В мастерскую вошел наш опытный диверсант Мишин. Я сразу понял: Мишин здесь свой человек. Дружески поздоровавшись с мастерами, он заметил меня и немного смутился.

— Как дела, герой? — попытался я подбодрить партизана.

— Спасибо, товарищ командир. Дела — ничего.

— Что нового?

— И новое тоже есть. Гитлерюги все на хитрости пускаются, хотят заморочить нам голову. Только не на таких напали... Не помогут им и собаки!

— Собаки? — удивился я — Это действительно новинка. Расскажите.

— Что придумали твари... Были мы недавно на железной дороге Сарны — Коростень. Так они туда со всех окрестных деревень собак согнали. Привязали к телеграфным столбам. Куда ни сунешься, везде на пустолайку нарвешься.

— И что же?

— Они дураков искали! Думали нас запугать, а сами решили на станциях отсиживаться. Ну мы собак быстренько поотвязывали и спокойно заминировали полотно... Теперь бы еще между собой порядок на дорогах навести.

— Не понимаю, о чем вы говорите?

— Как бы это лучше объяснить... В общем, товарищ командир, сейчас на железные дороги выходит столько диверсионных групп из разных отрядов, просто ужас. Каждый норовит первым взорвать поезд. И что получается? Только выберешь хорошее место для минирования, смотришь, приходит другая группа. Как узнают, что мы уже тут, уходят навстречу поезду и минируют впереди. А мы сидим и ждем... Так и обманываем друг друга. Не война, а смешное кино: кто кого опередит...

— Например?

— За примером ходить недалеко. Вот хотя бы вчера ночью. Подрывники соседнего подразделения оторвали у [185] состава четыре вагона с хвоста и кричат нам: «Рвите голову, хвост оторван! » Я рванул. Шесть вагонов свалилось, а остальные уволок паровоз. Тут уже мы завопили: «Рвите голову! » Несколько взрывов было, пока доконали паровоз... В общем, на линии тесно стало от наших диверсантов...

Я невольно засмеялся:

— Это же здорово! Благодаря взаимной помощи вы и свалили состав.

— Оно, может, и так, товарищ командир. А я хочу проситься на Козятинскую дорогу. Там партизан поменьше. Буду рвать эшелоны, и с головой, и с хвостом...

На дороге невдалеке от мастерских показались артиллеристы. Они тянули два новеньких 76-миллиметровых противотанковых орудия. Только ночью получили мы их из Москвы. И вот уже орудия собраны, приведены в боевую готовность, и ребята спешат провести пристрелку, С артиллеристами почему-то радист Павел Бурый.

Я быстро вышел из помещения и окликнул его:

— А вы чего разъезжаете?

— Старший радист Хабло мне сегодня весь график перепутал, — недовольным тоном отвечает Бурый. — Он принимает длиннющую радиограмму от генерала Строкача, а мы рядом одновременно работать не можем. Вот и приходится мотаться со своим хозяйством.

За последнее время действительно стало тесновато в эфире. Да это и понятно. При штабе соединения пять радиостанций. Одна держала связь с Центральным штабом партизанского движения, вторая — с Украинским штабом, третья — с нашими отрядами, четвертой безраздельно владел Петрушенко, пятая была запасной. Каждая из них имела солидную нагрузку, которая увеличивалась изо дня в день. Вот и мотались наши радисты в поисках места, где можно было бы работать без помех.

— Что нового от Строкача?

— Я сегодня только на передаче сидел. — И, отозвав меня в сторону, Бурый шепотом добавил: — Передавал донесение о подготовке Гитлером нового наступления. Уж больно длинно пишет наш начштаба. В эфире и без того толкотня, а центр не увеличивает количество сеансов.

— Ничего не поделаешь...

— А что, если одного из радистов перевести в Картеничи? [186]

— Дело серьезное. Срочно посоветуюсь с вашим старшим.

Я тут же направляюсь к радистам. Саша Хабло сидит в землянке спиной к двери. На голове наушники. Он ведет прием и, очевидно, не замечает меня. За расшифровкой — Майя Волчок. Тут же Аня: она держит связь с Центральным штабом. Всегда веселая, улыбчивая, неунывающая, Аня на этот раз тоже горько сетует на тесноту в эфире...

Через несколько минут Саша Хабло снимает наушники и здоровается со мной.

— От кого принимали?

Радист берет со стола несколько листков радиограммы и начинает докладывать:

— Шитов взял райцентр Эмильчино.

В длинном списке захваченных трофеев меня смущают некоторые цифры. После того как перечислено внушительное количество боеприпасов, вооружения, продовольствия, скромно указано: «Сто килограммов аммонала, сто пятьдесят метров бикфордова шнура, до тысячи детонаторов».

— Тут Шитов, видимо, нулики забыл приписать? — спрашиваю я.

— Боятся, как бы вы не заставили сдать взрывчатку на центральную базу... А операция была удачная. Вот бы отличившихся хлопцев — к орденам. Как-никак соединение, можно сказать, новорожденное, ребят не мешает подбодрить, да они и заслужили, — осторожно намекает радист и лукаво смотрит на меня.

Совсем недавно мы действительно передали Шитову еще два вновь сформированных отряда. Теперь Иван Иванович командует молодым соединением. И хорошо командует. Слава о его партизанах гремит на Подолии — в районах Славуты и Шепетовки. Но в воспитательных целях я оставляю без ответа реплику Саши Хабло.

— От Петрушенко и Иванова есть что-нибудь?

— Они не отзываются уже второй день. Вот Селивоненко прорвался. Больше десяти дней молчал. Передал, что взорвано и сожжено пять мостов, пущен под откос эшелон с техникой, уничтожено двадцать пять автомашин. Есть радиограмма и из Дымерского района, Киевской области, — продолжает Хабло. — Мирковский сообщает [187] скромно: сдались 66 полицейских с оружием, устанавливает связь с киевским подпольем.

— Киевское подполье — это очень важно! — замечаю я.

Полистав свою тетрадь, Хабло продолжает:

— Отряд Калинниченко в Овручском районе взорвал эшелон. Партизаны из отряда имени Буденного расстреляли под Мозырем семь автомашин с эсэсовцами. Отряд имени Котовского пустил под откос воинский эшелон. Теперь бендеровцы совсем озвереют против Годунко. А он, видно, мужик правильный, — комментирует радист.

— Давай дальше, не отвлекайся!

— Есть еще сообщение Олевского отряда. Тоже ведь только родился отряд, а уже успел сократить армию Гитлера на тридцать пять солдат. Радиограмму от Таратуты я передал Бородачеву. Жалуется старик: другие отряды мешают ему работать на железной дороге. Просит или запретить им переступать границу его сектора, или выделить ему другой участок. — И вдруг по-озорному улыбнувшись, Саша говорит: — С вас причитается, товарищ командир, — и протягивает мне радиограмму.

«Ковпаку, Федорову, Сабурову.

Боевой приказ № 00171

1. Товарищ Сабуров в результате правильной оценки обстановки в районе действия умело рассредоточил отряды по важнейшим объектам и районам. Его отряды, особенно маневрируя, находятся не только в Житомирской области, но и в Каменец-Подольской области. Сабуров оказал большую помощь штабу Ровенской области, выделив свой крупный отряд Федорова в распоряжение Бегмы. Отряды Сабурова значительно активизировали свою боевую деятельность, достигли хороших результатов, увеличились численно и вооружаются трофейным оружием.

2. В настоящее время обстановка требует от всех отрядов активизировать свои действия. Больше пускать под откос эшелонов, взрывать крупные железнодорожные мосты, громить гарнизоны, сжигать склады.

3. Всеми способами добывать оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, не ожидая привоза из Москвы. [188]

4. Создавать в каждом районе новые отряды, высылать туда организаторов и командиров и вооружать трофейным оружием.

5. За достигнутые успехи в деле развития партизанского движения Сабурову, Богатырю, Бородачеву объявляю благодарность и представляю к правительственной награде. Объявляю благодарность всему нач. составу.

Начальник Украинского штаба партизанского движения генерал Строкач».

Очень приятно было получить такую весть. Но я даже не успел перечитать приказ. В землянку вбежал Лесин и сообщил, что меня ждет Антон.

Короткое энергичное рукопожатие, и вот я уже слышу глуховатый голос связного:

— Вам пакет от Чембалыка.

Волнуясь, вскрываю конверт. В нем маленькая, словно наспех набросанная записка:

«Получилась большая шкода с Рудольфом Меченцом. Потому прошу ваше командование, помогите мне в этом деле — выслать своих хлопцев за Буду-Софиевскую, к деревне Весновое. Надо не меньше тридцати пяти солдат. Будет идти машина, и будет ехать Рудольф Меченец в Мозырь. Надо снять его с машины. А остальные нехай едут дальше. В Локницу нельзя приехать. Я получил от Репкина слово по телефону. Як только Рудольф будет брехать на меня, то Репкин позвонит, чтобы я удирал до штаба красных.

Богданович».

Послание явно сумбурное, но тревожное. А времени в обрез. Из разговора с Антоном выяснилось, что Рудольфа отправят в Мозырь завтра вечером или послезавтра утром. Кого послать в засаду? Здесь не должно быть осечки, следует действовать только наверняка. Пожалуй, лучше всего поручить это дело роте Свиридова. Но ее надо снять с аэродрома. А в последние дни как раз установилась летная погода, могут прибыть самолеты. Кто их примет? Остальные роты на ответственных заданиях. Чтобы отозвать их, нужно время...

Я еще прикидывал и раздумывал, когда Лесин доложил о возвращении из рейда отряда Иванова. С ним прибыл и Петрушенко. Это было как нельзя кстати. [189]

Операцию по освобождению Рудольфа Меченца решено было поручить роте Терешина из отряда Иванова. Возглавил бойцов Костя Петрушенко.

Я распорядился, чтобы партизаны немедленно отправлялись к месту засады, а сам выехал на встречу с Галей.

Нелегким оказался путь от Картеничей до хутора Гостова. Заболоченные равнины превратились в большие, хотя и неглубокие озера. Под ослепительным солнцем далеко кругом простирается водная гладь.

Вместе со взводом Лабарева мы верхом пробираемся сквозь лесную чащу, стараясь держаться сухих мест. Возле Локницы я и мои спутникд стали свидетелями волнующего события: в соответствии с договоренностью партизаны передавали словакам скот.

Видим, вдалеке по водному разливу медленно передвигаются люди. Поднимаю бинокль. Словацкие солдаты. Их человек двадцать. Навстречу им от леса идут партизаны. На клочке земли, окруженной водой, происходит встреча. В бинокль видно, как люди приветственно машут руками, затем сближаются, помогают друг другу выбраться из воды. До нас доносится гул ликующих голосов, слышатся крики «ура», «дружба», вверх летят шапки и даже гремят выстрелы: друзья салютуют долгожданной встрече...

Но мы спешим.

Домик, где должна состояться наша встреча, удалось разыскать только на следующее утро. Но Гали здесь не оказалось. Хозяйка домика, пожилая болезненная женщина, передала нам крохотное письмецо.

Одним взглядом я охватил всю записку: «Уехала к Богдановичу. Там беда. Ждите, вернусь. Привет от «Петро». Внизу неразборчивая подпись Гали — «Верная».

Прочитав записку, я тут же приказал Лабареву взять автоматчиков и скакать в Ромезы.

— Найдете учителя Стодольского и скажете: пусть немедленно свяжется с Налепкой. Необходимо узнать, что произошло в Буйновичах...

Галя появилась через несколько часов. Вид у нее был такой измученный и подавленный, что я просто испугался.

— Все рухнуло... — с трудом выговорила она, тяжело опускаясь на табурет. — Чембалык застрелил Рудольфа...

Она попыталась добавить еще что-то, но не выдержала и разрыдалась. [190]

— Успокойся и расскажи толком, как это случилось.

— Чембалык убил его у себя в кабинете... Теперь хвастает, что вырвал Меченца из рук гестапо и уничтожил ключ от замка к Репкину...

— Ты была при этом?

— Нет. Рассказали солдаты. Они находились рядом и слышали, как Рудольф крикнул: «Стреляйте в сердце... В нем вся ненависть к предателю! » А потом загремели выстрелы...

Я слушал Галю, а мысленно был там, где в засаде затаилась рота Терешина. Партизаны ждали, когда покажется машина с конвоем. И я еще ждал вместе с ними. Я не успел привыкнуть к мысли, что Рудольф мертв...

— Почему ты уезжала в Буйновичи? — наконец спросил я.

— Налепка послал туда своего помощника по разведке «Петро» (Лысака). Он должен был сопровождать Рудольфа в Ельск. Петро взял меня с собой, чтобы я из Буйновичей могла передать вам, где удобней перехватить машины на пути к Ельску...

— Но Чембалык сообщил, что по распоряжению Репкина он направляет Рудольфа в Мозырь.

— Это ложь! Налепка только вчера узнал об аресте Рудольфа. И то — не от Чембалыка...

— А мы получили записку от Чембалыка и устроили засаду...

— Я знаю, — отозвалась Галя. — Он действительно направил в Мозырь две машины. В первой были словаки, во второй — эсэсовцы... Петро рассказал, что в последний момент эсэсовцы пересадили Рудольфа к себе. Машина со словаками нарвалась на наших партизан. Тогда эсэсовцы, охранявшие Рудольфа, вернулись в Буйновичи. Партизаны ранили несколько словаков, перевязали их и отпустили. Это тоже плохо получилось! В Буйновичах их сразу арестовали. Там сейчас большой переполох... Словацкий гарнизон возмущен поведением Чембалыка. Немцы подозревают заговор. Началось следствие...

Да, Чембалык сыграл с нами злую шутку! Но теперь мы хоть знаем его истинный облик... Это хитрый, решительный враг. Какой еще удар готовит он партизанам?

— Не говорил ли тебе Петро, что они думают предпринять?

— Налепка приказал Чембалыку срочно прибыть с [191] батальоном в Ельск и привезти всех арестованных словаков.

— Чембалык расправится с ними, как с Рудольфом...

— Налепка решил любой ценой вырвать их из рук гестапо... А при Чембалыке теперь неотлучно будет находиться Петро. Он не допустит расправы.

— Как же все-таки Чембалык объяснил причину расстрела Рудольфа?

— Эсэсовцам он сообщил, что Рудольф собирался бежать. А Лысаку заявил в разговоре, будто спасал от гестапо Репкина и его подполье...

Галя умолкла, думая о чем-то своем, и медленно произнесла:

— Смерть Рудольфа дорого обойдется Чембалыку, Я уверена, Налепка ему не простит!

— А ведь Налепка считал Чембалыка своим близким другом... — невольно вырвалось у меня. — Вот что, Галя, срочно возвращайся в Ельск. Связь будем держать через Стодольского. О своем решении мы сообщим.

Серая, грязноватая вода хлюпала под копытами наших коней. Уныло хмурилось затянутое тучами небо... Под стать погоде было и мое настроение...

... Лабарев вернулся от Стодолъского к вечеру следующего дня. Он доставил донесение от Налепки, которое заставило наш штаб напряженно работать всю ночь. Мы тщательно разбирались в деталях нового плана наступления противника на Восточном фронте. Это наступление, задуманное ставкой Гитлера, было названо секретным шифром «Цитадель».

Заработали радиостанции. Мы спешили подробно, ничего не упуская, информировать Москву о новых коварных замыслах врага. К тому же необходимо было срочно пересмотреть и наш собственный план боевых действий, сделать перестановку сил с учетом надвигающихся событий.

Особенно много времени пришлось потратить на обработку статистических данных, подготовленных гитлеровцами для своего командования. В их рапорте сообщалось:

«Сосредоточение войск и техники для наступления на Курск становится проблемой. Сроки операции «Цитадель» подвергаются большой опасности. Партизаны на всех коммуникациях [192] перехватывают движение транспортов... В ночь на 21 марта партизаны взорвали мост через реку Десну, юго-западнее Брянска. На дороге Сарны — Лунинец взорван мост через реку Случ. Взорван мост через реку Беседь. По сравнению с январем месяцем диверсий стало вдвое больше. Общее число их равняется 765. Приведено в негодность 54 паровоза, 2170 вагонов, 50 километров рельсов выведено из строя. Паровозное и вагонное хозяйство становится уязвимым местом. Перебрасываемые десять дивизий не могут обеспечить себе полную безопасность продвижения на восток... »

Признаться, до этих пор мы сами не представляли в полной мере причиненного врагу ущерба. Это была первая подробная и, очевидно, точная оценка противником партизанских действий. Оценка давалась на основе анализа боевых операций на коммуникациях общей протяженностью в восемь тысяч километров.

Далее гитлеровцы писали, что для охраны каждого километра пути необходимо не менее восьми солдат. Для охраны каждого большого и малого моста — в среднем не менее взвода. Каждая станция или разъезд требуют для охраны не менее роты.

Мы подсчитали, что оккупантам необходимо иметь 141 тысячу охранных войск. Гитлер же выделил только 50 тысяч. Причем большинство их составляли не кадровые солдаты, а пожилые резервисты, бывшие железнодорожники, полицейские, фронтовики, уже искалеченные войной. Словом, в охранные войска направляли тех, кого удалось собрать в результате тотальной мобилизации.

В документе также указывалось, что основными артериями передвижения войск и техники являются дороги Минск — Смоленск — Брянск, Минск — Гомель — Брянск, Ковель — Киев, Львов — Киев.

Пока мы с Бородачевым занимались расстановкой своих сил на этих главных маршрутах врага, пришло новое сообщение.

В 101-м словацком полку вспыхнуло возмущение, вызванное убийством Рудольфа Меченца. Открытые выступления словаков обратили на себя внимание фашистского командования. В штабе дивизии решили разоружить полк. Налепка сообщал, что готовит переход полка к партизанам. [193]

Я срочно созвал всех руководителей штаба. Пока мы ждали Богатыря, Бородачев побывал на радиостанции и сообщил:

— Ставка требует, чтобы человек, давший сведения о новом наступлении фашистских войск, был представлен к правительственной награде.

— Но ведь Налепка — иностранный подданный... — напомнил Костя Петрушенко.

— Не беспокойтесь, там знают... — многозначительно ответил Бородачев. — Это не первое его донесение... И как некстати сейчас его переход к нам. Лишимся такого источника информации! Неизвестно еще, как на это посмотрит Ставка?..

— Да, неожиданно все случилось, — поддержал начальника штаба Костя. — Преждевременно...

— По-моему, тоже, — согласился Бородачев. — Но ничего не поделаешь. Кто знает, сколько там таких Чембалыков? Рудольф уже стал их жертвой...

Я не слушал дальнейшего разговора Бородачева с Петрушенко. Я заканчивал ответ Налепке.

«Только сейчас получил Ваше письмо, на которое спешу ответить, не теряя времени.

1. При переходе добровольно на нашу сторону мы предоставляем полное право иметь самостоятельный отряд для борьбы с немецкими захватчиками за свою независимость и свободу, причем берем на себя заботы об оказании практической помощи этому отряду.

2. Офицерский состав и их слуги, желающие воевать против фашистов, безусловно, остаются со своими людьми в отряде. Не желающие находиться в партизанских отрядах по тем или иным причинам — офицерский состав и их слуги — будут направлены в Москву — в распоряжение командующего чехословацкими войсками генерала Свободы. Один из Ваших офицеров со своим слугой уже направлен в Москву.

3. Из Вашего письма видно, что Вам угрожает опасность и оставаться там Вы дальше не можете. Следовательно, терять время или медлить с переходом к нам — это значит подвергать себя и людей еще большей опасности. Этого допустить нельзя. Поэтому советую поторопиться с переходом к нам.

4. Местом сбора при переходе к нам назначаю село Ромезы. Встречу Вас и Ваших людей организуем, а Вы со [194] своей стороны заранее поставьте нас в известность (конечно, если позволит Вам время).

5. При переходе к нам заберите с собой все имеющиеся у Вас оружие и боеприпасы, необходимость в которых Вам не следует объяснять, так как Вы сами понимаете это.

Вот все! Желаю счастливого успеха и крепко жму Вашу руку.

С приветом к Вам и Вашим офицерам и солдатам

Сабуров».

— Какие будут мнения? — спросил я, прочитав письмо вслух.

— Видимо, другого выхода нет, — отозвался Петрушенко.

— Все верно, — перебил его Богатырь. — Мы не имеем права подставлять словаков под удар гестапо.

— А ты что скажешь, Илья Иванович? — обратился я к Бородачеву. Но начальник штаба не ответил на мой вопрос.

Мы задумались, и было над чем. Как реагировать на массовое желание словаков перейти к партизанам?

Прямых указаний мы не имели, но обстоятельства заставляли решать судьбу словаков. Я снова (в который раз! ) мысленно взвесил все «за» и «против» и после долгого раздумья сказал:

— Самая большая трагедия будет, если мы допустим разоружение словацкого полка. Тогда гестапо упрячет за колючую проволоку и солдат, и их близких на родине. Давайте же не терять времени. Коль у них там беда на пороге, надо скорей отправлять письмо. И ждать гостей...

Длинный и трудный путь навстречу друг другу завершился. Мы готовились принять в свои ряды большую словацкую часть.

Весна полностью вступила в свои права. Весело зазеленела молодая листва, небо сделалось нежно-голубым, и первые грозы напомнили нам, что бывает и такой, совсем мирный, гром.

Апрель приближался к концу. Дела наши шли неплохо, только тревожило молчание Налепки. Правда, дел [195] было очень много и они отвлекали от тревожных мыслей. К нам прилетел из Москвы секретарь Каменец-Подольского обкома партии депутат Верховного Совета СССР Олексенко. Согласно решению ЦК КП(б)У мы передали ему все отряды, бывшие под командованием Шитова, и Олексенко развернул на Подолии деятельность подпольного обкома партии.

Партизаны по-боевому отметили первомайский праздник: взрывы на железных дорогах вполне заменили нам праздничный салют. Беспокоило только молчание наших словацких друзей. Долгожданное письмо от Налепки пришло лишь 10 мая.

«Уважаемый товарищ Сабуров, — писал Налепка. — В знамение III Всеславянского съезда{3} в Москве — 9-го мая 1943 года Вас и всех других поздравляем и провозглашаем, что мы начинаем вторую часть борьбы против ненавидимых немцев. Эта часть уже активная. Мы слышим голос своей крови и не хотим никаким способом ни помогать, ни смотреть на зверские вычины немцев на наших русских братах. Оставляем наши семьи, чтобы дать все — ум и жизнь — на службу своей родине и своего народа. Включаемся в борьбу за освобождение всех славянских братов.

Сразу представляем план перехода к Вам словенских бойцов и офицеров. Мы просим помогать нам при этом деле точно для наших желаний, чтобы дело получилось успешно.

1. Ночью на 15-е мая 1943 года сделаем переход наших подразделений и материальной части в направлении Ельск — Движки — Ромезы. Выйдем из Ельска в 23. 15 нашего времени. Штаб будет на тяжелой автомашине. Как помощь мы себе желаем — в 23. 30 нашего времени подминироватъ мосты у хутора Коммуна при Ельске после нашего проезда. То же делаем мы. Подминировать дорогу у Острова в 23. 00 нашего времени.

После выхода нашего полка из Елъска будет сигнал, что это мы едем. Будет сигнал два раза трубой в этих местах. Нас должна ожидать Ваша большая группа и тридцать штук подвод для боеприпасов. Сигнал: два раза трубою и пароль «Репкин». Ответ — «Катин». Два человека [196] должны быть одеты в немецкой форме. Это Ваша группа, она должна нас сразу привести в Ваш штаб.

2. Этой же самой ночью 14–15 мая в 21. 00 нашего времени должны ожидать в одном километре за Пильщиками по направлению Богутичи Ваших тридцать людей, которые заберут охрану номер два. Пароль: «Богданович». Эти солдаты должны быть приведены в ваш штаб, где будем мы. Место и час просим поддерживать точно.

3. С 14 по 15 мая третья Ваша группа должна ожидать наших бойцов и офицеров из Ельска в деревне Слободка, западнее Козинки, в 22. 00 нашего времени. Эта группа ждет наш полк, и кто бы ни пришел, приводить их тоже в Ваш штаб. Пароль: «Богданович».

Так же само сделать с бойцами нашими, которые будут в группах самостийно до Вас утекать.

Об этом должны знать только Вы и заинтересованные командиры. Будет Ваша вина, как не получится по-хорошему.

Ждем встречи с Вами и радуемся. С первого дня желаем счастья. РЕПКИН».

Тщательно изучали мы этот документ, стараясь как можно точнее расставить свои силы, чтобы исключить всякую случайность и максимально обезопасить переход. Все делалось втайне. Никто из партизан даже не догадывался, что идут встречать переходящий к нам словацкий полк.

В последнюю минуту перед нашим выходом на операцию появился запыхавшийся кинооператор Центральной студии документальных фильмов Владимир Анисимович Фроленко, прилетевший вместе с секретарем обкома партии Олексенко. По первому впечатлению, Фроленко показался мне сугубо штатским человеком. Но сейчас его словно подменили: подтянутый, энергичный, взволнованный предстоящей работой, он настойчиво просил разрешить ему идти вместе с партизанами. Фроленко был буквально обвешан аппаратами, а из-за спины выглядывал автомат. Да, он был снаряжен и для съемок, и для боя...

— Поймите, операция не представляет для вас никакого интереса, — ответил я, пытаясь смягчить отказ.

— Я, конечно, только кинооператор, — парировал Фроленко, — но тоже умею делать выводы. На маловажные дела не выезжает все командование... [197]

Против его проницательности трудно было возразить, и Фроленко поехал с нами.

Путь лежал на Ромезы.

Партизаны уже заняли деревни Ромезы и Движки. В небольшой деревушке Будки нас встретил Стодольский.

— Будет гроза, — сказал он, протягивая мне руку. — Я предлагал Репкину начать переход с утра. Он не согласился. Теперь может все сорваться...

— Ничего, обойдется, — ответил я, и мы направились к ближайшему дому. Я извинился перед хозяином и попросил впустить нас ненадолго в комнату.

Как только мы остались вдвоем со Стодольским, он сказал:

— В поселке Коммуна расположилась эсэсовская часть с танками. По-моему, немцы узнали о переходе полка...

— Может быть, совпадение?

— Это, пожалуй, исключено. Налепка объявил о переходе полка к партизанам. На сборе словацких офицеров Чембалык выступил против. Налепка назвал его предателем, а Чембалык обвинил Наленку в том, что он одним приказом хочет всех словаков «зачислить в большевики». Петро передал, будто бы Чембалык поклялся, что не допустит этого и ни один словак к партизанам не перейдет. Командир полка Чани растерялся и доложил в штаб дивизии о волнениях в полку.

Я развернул карту. Отметил расположение эсэсовской части и повел карандашом по дороге от Ельска через Конопели — Шароны на Ромезы.

— Чембалык с батальоном, — добавил Стодольский, — находится в Богутичах.

Я отметил и эту деревню, расположенную вблизи железной дороги, километрах в десяти южнее Ельска.

— Как чувствует себя Налепка?

— Хорошо. Бодрый. Смеется... Просил передать, что все будет делаться так, как сказано в письме. Петро рассказывал, что Чембалык отказался выходить из Богутичей в Ельск. А Налепка сказал ему, что очень сожалеет об участи тех, кто окажется потом в плену у партизан. В общем, разговор у них состоялся серьезный...

«Трудно будет Налепке вывести полк к нам, очень уж разные люди окружают его», — подумал я, но не решился [198] поделиться своими опасениями со Стодольским, Он и без того был настроен довольно мрачно.

* * *

Наступила ночь. И хотя давно прошла гроза, на небе все еще ни одной звездочки. От реки Чертень тянет прохладой. На заставе тишина. Говорить громко запрещено, да никто и не решился бы нарушить сторожкое молчание. Время перевалило за полночь, а мы все еще ждем.., С той стороны, где поселок Коммуна, занятый эсэсовцами, показалось зарево, заигравшее тревожными отсветами на низких тяжелых тучах. Донесся гул моторов. Протарахтело несколько пулеметных очередей, но вскоре все стихло.

— Ну и тьма, — неожиданно раздается приглушенный голос Лабарева.

Он знает, что мы где-то здесь. Наши негромко откликаются. И вот уже он рядом со мной.

— Отряды заняли оборону, — шепчет Лабарев. — Пока никто не перешел... В Ельске спокойно, но по-прежнему кидают в небо ракеты.

Впервые за эту ночь я вдруг осознал безнадежность ожидания. Значит, Чембалык раскрыл врагу наши планы, предал своих офицеров и солдат.

Что еще говорил Лабарев, я не слышал. Передо мной возник образ Яна Налепки — ясный, чистый, мужественный. Что с Яном? Убит? Арестован?

Мучительно медленно тянется время. Под утро возвращаются из Ремезов измученные бессонницей и волнением Богатырь и Бородачев. И почти тут же мы явственно слышим перестук лошадиных подков.

Напрягая слух, улавливаем неразборчивый говор. Подбегает кинооператор Фроленко:

— Садитесь, скорее садитесь... — не то приказывает, не то умоляет он. — Я уже сделал первые кадры! Словацкие офицеры приехали... — И он нацеливает киноаппарат на опушку леса.

Из-за кустов появляются всадники. Впереди на буром высоком коне Налепка, в кожаном пальто, при полной амуниции. Он наклонился к идущему рядом с его конем командиру заставы Чижову, о чем-то говорит. За ним на конях еще трое.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒