Думбадзе Нодар 6 страница

Сегодня мы заступили в наряд с утра: я и Щербина - на вышке, Пархоменко с Танго проверяют КСП. Только мы поднялись на вышку, на минарете появился молла.

Зажав по обыкновению ухо рукой, он затянул:

- Ал-ла-а-а, ал-ла-а-а!

- Слышь, Петро, никак он решил обратить нас в свою мусульманскую веру! - сказал я Щербине.

- Ну его в болото! Надоел, старый хрыч! - буркнул Петро.

Молла закончил беседу с аллахом, не взглянув почемуто в нашу сторону, и на границе начался новый день, как две капли воды похожий на день вчерашний. Крестьяне разбрелись по огородам, рыбаки потянулись к морю, учитель погнал своих цыплят в школу. И снова, как всегда, появилась молодая, красивая жена его в синих брюках и красной кофточке, взобралась на валун и направила на нас подзорную трубу. Я взял у Щербины бинокль.

- Второй год я близко к женщине не подходил, уступи мне хоть ее! толкнул меня Щербина. - Отдай бинокль!

- Сгинь! - прикрикнул я на него. - Ты получаешь из Харькова три раза в неделю письма и рнимки своей курносой девочки? Получаешь! И хватит с тебя!

Жена учителя, без сомнения, разглядывала нас. Я невольно поправил фуражку и воротник. Она также провела рукой по волосам. Я опустил бинокль и улыбнулся. Посмотрев снова в бинокль, я увидел, что она также опустила трубу и улыбнулась. Я поднял руку и согнул ее в локте. То же самое проделала она. Так длилось несколько минут: женщина, словно в зеркале, повторяла все мои движения.

- Пиши, Щербина: жена учителя продолжает наблюдение за нашими постами...

- Одно и то же каждый день. Разведчица она, факт!

Разведчица? Не знаю... Что-то не слышал я, чтобы разведчики действовали так открыто. Смотрит на нас и улыбается... Вот кто впрямь разведчик, так это тот глупый тип, что пристроился в яме за кустом и думает, что мы не видим его. Эй, выходи, чудак, не мучай себя, ведь я целый год вижу тебя! И твою стереотрубу отлично вижу, хоть ты и полагаешь, что я принимаю ее за ветку.

Выходи, выходи, нечего тебе играть в кошки-мышки! " Куку! Вижу тебя! " хочется мне крикнуть горе-разведчику, но делать этого нельзя, ибо подобный поступок расценивается как вмешательство во внутренние дела сопредельного государства и нарушение его суверенитета. Так сказал майор Чхартишвили.

... А жена учителя все смотрит и улыбается, смотрит и улыбается. Кто же ты, незнакомка? Ну-ка дай погляжу я как следует на тебя... Так... Еще ближе... Отлично!

Я теперь вижу ее так четко, словно между нами нет расстояния в сотни метров. Ну вот, теперь поговорим, красавица!

- Здравствуй, девушка!

- Здравствуй, парень!

- Как тебя звать?

- Зачем тебе мое имя?

- Просто так. Хотелось знать, какое оно - грузинское?

- А тебя как зовут?

- Меня? Автандил. Только об этом никто не должен знать, это военная тайна!

- Хорошо, парень, никто не будет знать.

- Сколько тебе лет, девушка?

- Как по-твоему?

- Девятнадцать, двадцать, двадцать один. Да?

- Да.

- Что ты тут делаешь целыми днями? Смотришь и смотришь на меня. Может, я нравлюсь тебе?

- Очень нравишься!

- Но ведь у тебя есть муж!

- Есть. А ты мой побратим.

- Как?!

- Побратим, брат мой!

- А-а-а... И не надоедает тебе сидеть вот так целый день и смотреть на нас?

- Нет. Я смотрю на вас, на моих братьев и сестер, и мне так хорошо с вами... Может, я мешаю вам?

- Нет, что ты! Без тебя было бы так скучно... Ты очень красивая.

- Знаю. И ты очень красивый.

- Это тебе так кажется.

- Нет, не кажется. У вас все красивое. Разве не так?

- Так. А у вас как?

- Как видишь...

- И у вас красиво.

- Хочешь утешить меня?

- При чем утешить? Село-то ваше - часть нашего, одна земля, одно небо... Вот только неухоженное оно...

- Да, ты прав.

- А старушка эта - свекровь твоя?

- Свекровь.

- Зовет тебя домой?

- Зовет.

- Ты уйдешь?

- Уйду.

- Завтра придешь? - Приду.

- Ну, до свидания!

- До свидания, брат!

- Пиши, Петро: жена учителя закончила наблюдение за нашими постами... Появились два американских " джипа", из них вышли два старших офицера, направились к зданию заставы... Пишешь, Щербина?

- Пишу, мать их за ногу, пишу! - вздохнул Петро.

Вдруг на той стороне раздались крики, свист, улюлюканье. Из кухни аскеров вырвалась огромная кавказская овчарка и во весь дух помчалась к селу. Собака держала в пасти говяжью ляжку. За овчаркой бежал повар с топором в руке, за поваром - аскеры. Перспектива остаться без-обеда удваивала силы преследователей - они стали настигать собаку. Тогда овчарка вдруг повернула к морю.

Аскеры с криком последовали за ней. Собака с разбегу бросилась в воду, взметнув фонтан брызг, сделала несколько шагов, потом обернулась и угрожающе зарычала.

Аскеры в нерешительности остановились. Повар оказался смелее: он стал медленно приближаться к овчарке. Плыть дальше собака не решалась. Она поняла, что борьба проиграна и придется расстаться, с мясом. И тогда случилось непредвиденное: собака с мясом в пасти перемахнула через линию границы, отряхнулась, улеглась на нашей территории и принялась спокойно уплетать отвоеванную ляжку. Иногда она поднимала голову и вызывающе смотрела ва аскеров, словно спрашивала: " Ну что, почему вы не идете сюда? " Покончив с ляжкой, овчарка еще некоторое время пробыла на нашей земле, а потом, убедившись, что аскеры ушли, не спеша отправилась восвояси.

- Эй, что там произошло? - окликнул нас подошедший Пархоменко.

- Ничего особенного. Собака ихняя перешла.

- Спустить Танго? - спросил Пархоменко.

- Куда твоей неженке Танго до того пса - за пять минут полкоровы сожрал! - ответил Щербина.

- Ничего себе неженка! Таскает меня за собой, словно тряпку! Я уж не знаю, кто из нас двоих собака, а кто - хозяин! Слышь, Щербина, спустись, походи немного с Танго, а я пойду на вышку!

- - Еще чего! Мне, брат, поручено защищать границу от врагов, а не самого себя от собак! Пойди погуляй!..

Пархоменко ушёл.

Все вокруг, дышало спокойствием. Я передал бинокль Щербине, вошел в комнатку на вышке, присел на табуретку и закурил...

... Граница... Странное чувство вызывает она в человеке! Представь себе, читатель, необозримые просторы нашей Родины и ее протянувшиеся на тысячи километров границы - - через горы и долины, через моря и океаны, через леса, болота, скалы, пустыни... Представь себе заставы, посты, шлагбаумы, разбросанные вдоль этих границ; десятки тысяч пограничников, охраняющих их... А потом представь, что ты - один из этих людей, пограничников.

По сравнению с несметной их армией ты песчинка, муравей, обыкновенная точка. И все же ты стоишь на своем крохотном участке смело, гордо, чувствуя в себе огромную силу, непреодолимую мощь. Преклонив колено перед святым знаменем, ты принимал присягу. Ты поклялся народу, себе, своей совести отдать жизнь за счастье своего народа. Ты отвечаешь за судьбу двухсот пятидесяти миллионов твоих братьев и сестер. Они безмятежно спят, доверив тебе жизнь свою и своих детей. Ты их надежда.

Глядя на тебя, он, враг твой и твоего народа, не решается пролить кровь, ограбить твой дом. Ты тот, перед которым опускается рука соседа, поднятая даже на собственную собаку, если собака эта оказалась на твоей земле... Да, великое это дело - быть солдатом моей армии, хозяином границы моей земли. И если ты думаешь иначе - грош цена тебе и твоей жизни!..

- Джакели, готовься к интервью! К нам пожаловал классик! - оборвал мои мысли Щербина.

Я подошел к перилам. По тропинке, сложив руки на спине и расстегнув ворот гимнастерки, медленно поднимался лейтенант Мдинарадзе. Вскоре он подошел к вышке и стал карабкаться по лесенке.

- Встретим! - сказал Щербина. Он застегнул гимнастерку, выбросил сигарету и повесил на плечо автомат.

Я поднял крышку люка. В люке показались сперва седая голова лейтенанта, потом его вспотевший лоб, потом раскрытый в улыбке до ушей рот и, наконец, весь лейтенант.

- Здравствуйте, ребята! - поздоровался он и сел.

Я и Щербина стояли вытянувшись. Мдинарадзе, вдруг вспомнив о своем офицерском звании, вскочил и, согнав с лица улыбку, вытянулся тоже.

- Товарищ лейтенант! За время дежурства на нашем участке происшествий не было! Старший наряда рядовой Джакели!

- Никаких происшествий? - спросил Мдинарадзе разочарованно.

- Так точно, никаких! - ответил я.

- Мда-а. Садитесь, пожалуйста! - попросил нас Мдинарадзе.

Мы удивленно переглянулись.

- Ах, да... Здравствуйте, товарищи! - поправился писатель.

- Здравия желаем, товарищ лейтенант! - гаркнули мы.

Мдинарадзе вконец растерялся.

- Вольно! - вспомнил он наконец спасительную команду.

Мы свободно вздохнули.

- Эй, вы чего там разорались? - донесся снизу голос Пархоменко.

Мы втроем подошли к перилам. Увидя офицера, Пархоменко прикусил язык и вытянулся. Воспользовавшись этим, Танго легко вырвала у него поводок и бросилась к лестнице. Я быстро захлопнул люк.

- Кусается? - спросил Мдинарадзе.

- Ест с костями! - ответил Щербина и тут же крикнул Пархоменко: - Эй, убери собаку!

С большим трудом Пархоменко удалось справиться с Танго. На вышке наступило неловкое молчание. Мдинарадзе не знал, с чего начать разговор. Он достал из кармана и протянул нам коробку сигарет " Кент":

- Угощайтесь!

- Я бы с удовольствием взял две сигареты, но не посмел.

Мдинарадзе, угадав, улыбнулся:

- Бери, бери! Впрочем, я возьму пару, остальное оставьте себе. У меня их много...

- Что вы, не надо... - смутился я.

- Бери, говорю! И подай-ка, пожалуйста, бинокль.

С минуту он всматривался в село, потом опустил бинокль.

- Ничего не вижу!

- Вы посмотрите через стереотрубу. Вот сюда, пожалуйста!

Мдинарадзе пристроился к стереотрубе.

- О, это другое дело! - воскликнул он. - Объясни-ка, пожалуйста, что там у них...

- Вправо деревянное здание - это их застава. Видите? Идут занятия. Это аскеры. А вон офицер.

- Вижу, в зеленых брюках навыпуск... А что это за примитивные винтовки?

- Американские, десятизарядные.

- И это хваленое американское вооружение?

На это я ничего не ответил.

- Вон там, слева, дом старосты.

- Какой же он староста, не мог даже застеклить окна!

Я пожал плечами.

- Дальше стоит дом под черепицей. Там живет учитель.

- А школа?

- Есть. Начальная.

- Чему же их там учат?

Я не знал программу начальных школ в Турции и поэтому промолчал.

- А что там, на берегу?

- Кофейня. Чуть дальше школа.

- Где же люди?

- На работе. У них посевы вон за той горой.

- Электричества нет?

. - Нет.

- Мда-а, плохо живут...

- Плохо, - согласился я.

- Не переходят к нам?

- Не знаю... Я второй год здесь служу, пока никто не переходил...

- Наверно, боятся...

- Кого?

- Ну, как их, аскеров своих!

- Наверно...

- А село красивое!

- Красивое!

- Смотри-ка, какой пляж, какое побережье! А скалы!

Стоят словно корабли! Красота! Как твоя фамилия?

- Джакели, товарищ лейтенант!

- Так вот, Джакели, все это было нашим - отсюда и во-он до тех пор!.. И лазы, они по-мегрельски говорят, Ты слышишь их?

- Иногда, когда они спускаются к ручью.

- Понимаешь?

Я отрицательно покачал головой, - Сколько тебе лет?

- Девятнадцатый.

- А тебе? - обратился Мдинарадзе к Щербине, - Столько же, товарищ лейтенант!

- Женаты?

- Пархоменко женат, - ответил Петро, -, Кто такой Пархоменко?

- А тот, который с Танго...

- А Танго кто?

- Танго - собака.

- Кто ей дал такое имя?

- Зудов.

- Кто же это - Зудов?

- Товарищ лейтенант, список нашей заставы хранится у майора Чхартишвили! - улыбнулся Щербина.

- А ты чего улыбаешься?

- Так просто, товарищ лейтенант! Радуюсь я!

- Чему ты радуешься?

- Впервые вижу живого писателя, как тут не обрадоваться!

- Откуда сам?

- Из Харькова.

- И что, в Харькове нет писателей?

- Писателей сколько угодно, да мне не приходилось видеться с ними.

- Ты тоже не видел живых писателей? - спросил Мдинарадзе меня.

- Видел. И живых, и мертвых.

- А приходилось ли тебе видеть писателя полуживого-полумертвого?

" Вот же вы передо мной! " - хотелось мне ответить, но промолчал.

- Какое у тебя образование? - продолжал допрос Мдинарадзе.

- Среднее.

- Почему не поступил в институт?

- Не впустили, товарищ лейтенант!

- Ради бога, не зови меня лейтенантом, мне все кажется, что это к кому-то другому обращаются.

- Постараюсь, уважаемый писатель!

- Мое имя Владимир... Так почему тебя не приняли?

- Срезался я, уважаемый Владимир.

- Куда поступал?

- На медицинский.

- О, это дело трудное... А в другой институт не пытался?

- Нет.

- Когда кончаешь службу?

- Через год.

- Вернешься - приходи ко мне. Помогу подготовиться.

- Спасибо!

Мдинарадзе опять вооружился биноклем.

- Уважаемый лейтенант, - заговорил вдруг Щербина, - вы добровольно пошли в армию?

Мдинарадзе внимательно взглянул на Щербину, словно хотел убедиться, не шутит ли он. Но Щербина выглядел вполне серьезным.

- Да, добровольно. А что, стар я для армии, да?

- Да нет, я не потому... А зачем вы пошли в армию, хотите написать про нас?

- Хочу, дорогой Щербина, если получится...

- В том-то и дело, товарищ лейтенант, что не о чем писать! Здесь каждый день похож на предыдущий... Второй год я служу, и хоть бы один выстрел с той стороны раздался!.. В газете пограничной пишут: там поймали кого-то, здесь сбежал кто-то... А у нас что? Молла орет, офицер солдат муштрует, рыбаки ловят рыбу, учитель возится со своими птенчиками да глупый аскер сидит в своей яме... Одно и то же, одно и то же... Вот только девка тут красивая, учительская жена, да и на нее смотреть Джакели не разрешает!.. Скука...

- Да ты, брат, оказывается, милитарист!.. Что может быть лучше мира, тишины да спокойствия?!

- Что вы, при чем милитаризм! Просто раз человек служит на границе, должен же он хоть краешком глаза увидеть живого нарушителя? Я уж не говорю - задержать!

- Успеешь, успеешь, Щербина! И увидишь, и задержишь!

- Куда там...

- Поверь мне! Вот увидишь, за эти два месяца поймаем мы с вами не меньше четырех шпионов! А потом я напишу книгу про вас - про тебя и Джакели.

- И про Пархоменко тоже, прошу вас! Извелся парень со своей Танго! Шутка ли, возиться с таким страшилищем! Вот уж чья жизнь действительно висит на волоске, так это бедного Пархоменко!

- Обязательно напишу и про Пархоменко!

- Уважаемый писатель, - продолжал Щербина, - вот мы вчера поспорили... в казарме... - он замялся.

- О чем? - заинтересовался Мдинарадзе.

- О вас... То есть не о вас лично, а вообще о писателях.

- Ну, ну?

- Ребята доказывали, что каждый писатель немного того... чокнутый!.. Это правда?

- А ты как думаешь? Вот я, например, похож на чокнутого?

- Да пока как будто нет...

Мдинарадзе захохотал, улыбнулся и я, наконец засмеялся сам Щербина.

- Потом мнения разделились. Королев, Арбузов, Иванов и Дзнеладзе доказывали, что быть писателем ироще простого: пришел, увидел, написал, напечатал, получил деньги и пошел домой... Другие говорили - и Джакели в этой группе, - что писать - дело очень сложное и трудное... Так как вы думаете - трудно быть писателем?

Мдинарадзе сел на табуретку, попросил у меня собственную сигарету, сильно затянулся и надолго задумался. Потом заговорил тихо, словно про себя:

- Как тебе объяснить, дорогой мой... Трудно ли быть писателем?.. - Он раскрыл левую ладонь и стал правой рукой загибать пальцы. - Пушкина убили..; Лермонтова убили... Лорку убили... Илью Чавчавадзе убили... Чехов умер от чахотки... - Он продолжал загибать пальцы на правой ладони. Важа-Пшавела умер от чахотки... Хемингуэй застрелился...

Щербина, вытаращив глаза, смотрел то на меня, то на Мдинарадзе.

- Понятно? - спросил лейтенант.

- Все понятно! - ответил Щербина.

- Хорошо, если понятно...

Мдинарадзе встал, откинул крышку люка, ласково потрепал Щербину по щеке и стал спускаться по лесенке.

Мы живем в двухэтажной казарме по пять-шесть человек в комнате. Время подъема и отбоя на границе установлено не для всех одинаковое: дежурившие днем спят ночью, те же, кто был в наряде ночью, отсыпаются днем.

Так что увидеть всю заставу в сборе невозможно - разве только во время тревоги.

... Сентябрь на исходе. Вот уже неделю дождь, противный, надоедливый, без конца и начала, льет, не переставая, днем и ночью. Гниет земля, гниют деревья... Беспощадный дождь проникает всюду, даже через прорезиненные дождевики и высокие резиновые сапоги.

Сыреют спички, сигареты, документы в карманах, постель, одежда. Сам воздух вокруг пропитан сыростью. Мы изнемогаем. Хочешь не хочешь, без конца приходится восстанавливать КСП, поднимать поваленные столбы, натягивать оборванные провода, укреплять идущие в гору ступени - каждое утро, каждый полдень, каждый вечер.

Ночь темная, черная, хоть глаза выколи... - Грязь красная, липкая, густая, отрывающая подметки от сапог, клещами хватающая за ноги...

Холодные потоки воды, от которой нет спасенья... Автомат, ставший тяжелым,, словно пудовая гиря... И сон, смыкающий одеревенелые веки... Ах, как хочется спать!..

Падая от усталости, мы возвращаемся из наряда, глотаем горячую пищу и, еле добравшись до своих коек, заваливаемся спать. Мы спим как мертвые.

Такое вот время самое опасное на границе. Со стороны моря еще ничего море сейчас холодное, вряд ли кто из нарушителей воспользуется им. Но зато горы! В дождь и туман, когда в трех шагах от себя ничего не видишь, не мудрено и упустить злоумышленника.

... Я, Щербина и Пархоменко сегодня дежурили с утра.

Досталось же нам! Привели в порядок КСП, восстановили семьдесят размытых ступенек, проверили все технические устройства. Вернулись уставшие, продрогшие, голодные!

И все же мы счастливы - ночью отдыхаем! И эта радость теперь не дает нам спать.

В комнате кроме Пархоменко, Щербины и меня еще трое ребят: Мордюков, Бальтерманц и Дзнеладзе. Отличные парни! Они дежурили ночью и теперь спят. Спят так сладко, что кажется: не разбуди их, так и будут лежать всю неделю. Но куда там! Через час им в наряд. И от одной мысли о том, что идти на дежурство нужно не нам, мне становится весело.

- Ну, брат, еще дней пять такого ливня, и всем нам капут! - сказал Пархоменко.

- Какое там пять! Он, видать, зарядил на весь год! - вздохнул Щербина.

- Ладно, давайте спать! - зевнул Пархоменко.

Я с головой покрылся одеялом и постарался заснуть.

Прошло добрых полчаса - сон не шел.

- Ребята, спите? - спросил я.

Никто не откликнулся, хотя я чувствовал, что ни Щербина, ни Пархоменко не спят. Что ж, не хотите, не надо.

Собеседник у меня найдется.

- Здорово, Авто! Как дела?

- Да так, Джако. Живу.

- Ну и как, трудно?

- Почему трудно? Как другие, так и я.

- Признавайся! Трудно тебе!

- Нет, Джако, не трудно, а... Сложно! Понимаешь, сложное это дело служба на границе.

- Соскучился небось по дому?

- Еще как! Иной раз плакать даже хочется...

- Кого бы тебе хотелось увидеть?

- Всех! Дедушку, дядю Ванечку, тетю Шуру, Або, Дадуну!

- И как же ты терпишь без них?

- А так. Как все... И потом, здесь же прекрасные люди. Ребята замечательные, и начальник наш - майор Чхартишвили - отличный человек! Строговат, правда...

Вот на днях черт меня дернул бросить окурок на пол в коридоре... Так он заставил меня два часа драить уборную... А еще до этого... Вот был случай! Ха!.. Понимаешь, во вторник, четырнадцатого августа, был день рождения Пархоменко. Мы решили отметить его в воскресенье; девятнадцатого получили увольнение, поехали в Батуми.

Собрали деньги, накупили всего: водки, колбасы, хлеба черного. Махнули на пляж - и давай отмечать день рождения. Здорово все получилось!

А потом Чхартншвили собственноручно снял с нас ремни и сам же посадил на гауптвахту. Я и Щербина, словно продрогшие поросята, всю ночь льнули к спавшему безмятежно Пархоменко. Утром пришел Чхартищвили.

" Ну как дела, орлы? " - спросил он улыбаясь.

" Отлично, товарищ майор! - ответил Щербина. - Надо было сажать нас врозь, а то ведь вместе мы и день рождения отмечали! "

Чхартишвили рассмеялся, раздал нам ремни и выпихнул из гауптвахты.

- Чего же ты хочешь, он поступил с вами по-божески!

- Я и говорю: отличный он человек.

- Еще что?

- Что еще? Хватает нам и развлечений и кино. Встречаемся с учащимися, студентами. Есть у нас библиотека, клуб. Поем, танцуем, концерты устраиваем... В свободное время, конечно. Но этого времени у нас мало... Очень мало. Мы и выспаться-то как следует не успеваем... Вот и сейчас, вместо того чтобы спать, я болтаю с тобой. Ну хватит, спокойной ночи, Джако!

- Спокойной ночи. Авто!

Веки тяжелеют, мысли путаются... Я постепенно погружаюсь в сладкую дрему... И вдруг ночную тишину вспороли два выстрела. " Ракеты! " мелькнуло в голове.

Спустя несколько секунд все мы были на ногах.

- Никак тревога! - сказал Щербина, хватая сапоги.

- Выходи строиться! - крикнул забежавший в комнату дежурный и тотчас же умчался.

Чхартишвили, Королев и Павлов в дождевиках и с фонарями в руках были уже в коридоре.

Мы выстроились в две шеренги.

- Смирно! Товарищ майор, застава выстроена! - доложил Зудов.

- Старшие нарядов, шаг вперед! - распорядился майор.

Я и еще несколько солдат выступили вперед. Рядом со мной оказался Дзнеладзе.

- Товарищи, - начал майор, - поступил сигнал. На четвертом участке нарушена граница. В обычных условиях можно было бы действовать спокойнее. Но в такую погоду!.. Требую максимальной организованности и четкости действий! Ни одной оплошности! Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик! Вопросы есть?

- Нет!

- Приступайте к выполнению приказа!

... Небо, земля и море слились в одну бесконечную кромешную тьму... Мы шагаем то ли по земле, то ли по воде.

Дождь льет не переставая... До четвертого участка полтора километра. Там трое ребят. Что они смогут предпринять? Пока они дойдут до места нарушения границы, может все кончится... Потому мы спешим... Я, Щербина, Пархоменко и Танго движемся со стороны гор. Впереди Пархоменко с собакой... Потоки воды, водопады низвергаются с неба, это уже не дождь, это всемирный потоп...

Наши плащи набухли, сапоги полны воды, мы не идем, а пашем ногами грязь...

К четвертому участку подходим первыми.

- Пароль! - слышим окрик. Людей не видно. На миг меня ослепляет острый, как нож, луч карманного фонаря.

- " Волга"! - отвечаю я и тоже зажигаю фонарь.

Теперь я вижу - передо мной стоит Скворцов. Я спрашиваю:

- Ответ!

- " Дунай"!

- В чем дело, Скворцов?

- А черт его разберет! Следов не видно, смыло.

На проволоке нашли клок шерсти, во, гляди. Видать, медведь...

- Как сказать... - говорит с сомнением Щербина. - Пархоменко, давай собаку!

- Танго, ищи! - приказывает Пархоменко, удлиняя поводок.

Танго нюхает шерсть, потом землю, вертится, скулит, бежит куда-то, возвращается, садится на задние лапы и удивленно смотрит на нас. Трудно псу. Взбесившаяся стихия словно решила поиздеваться над нами - вода так и хлещет, заливая все и вся.

- Танго, милая, ищи, ищи! След, Танго! - упрашивает Пархоменко собаку.

И вдруг Танго срывается с места и, чуть не свалив Пархоменко, устремляется в темноту. Мы - за ней.

- Отпусти, отпусти поводок! - крикнул я Пархоменко.

- Куда, к черту, вышел весь! - кричит он.

Танго тянет нас к холму, возвышающемуся над самой деревней. Мы бежим не разбирая дороги, проваливаясь в ямы, падая, поднимаясь, продираясь сквозь кусты, натыкаясь на деревья. Впереди возникает тень.

- Стой! Кто идет?! - спрашиваю.

- В чем дело? - отвечает Дзнеладзе.

- Танго взяла след. Следуйте за нами!

Танго хрипит, вырывается... А дождь все льет и льет...

- Пархоменко, пусти собаку!

- Уйдет, не найдешь потом!

Бежим.

- Щербина, ты?

- Я!

- Где Дзнеладзе?

- Здесь я!

- Скажи ребятам, осторожней с оружием! Перестреляем, чего доброго, друг друга!

- Знают, не маленькие!

Бежим.

- Стой! Кто идет? - слышу окрик. Это Шмидов.

- Я!

- Джакели?

- Да!

- Что за черт! Куда прет собака?

Я не отвечаю. Вижу впереди широкую спину Пархоменко, чуть левее Дзнеладзе. Лицо у него в грязи. Что это? Неужели светает? Да, да, светает! Слава богу! И дождь, кажется, слабеет! Теперь я вижу и других. Пригибаясь к земле, они, словно призраки, перебегают от дерева к дереву. Откуда-то сверху доносятся треск сучьев, приглушенные голоса, ругань. Это ребята с верхней заставы.

Присев на корточки, они кубарем скатываются вниз. Залаяли собаки.

Гав!

Гав! Гав!

Это - Танго, это - Химера, это - Рок.

Гав! Гав! Гав! - хрипят, заливаются собаки, вырываются из рук.

- Пустить собак! - слышим приказ Чхартишвили.

Откуда он взялся, ведь его не было с нами? Собаки мчатся вперед, к огромному буку, обкладывают его.

- Осторожно! Приготовить оружие! - приказывает майор. Сняв автоматы, скрываясь за деревьями, мы окружаем дерево. Круг суживается. Теперь мы видим: у подножия бука зияет отверстие.

- Без приказа по подходить!

Собаки нетерпеливо повизгивают. Теперь уже нет сомненья - это медвежья берлога.

- Убрать собак! - приказывает майор.

- Танго, ко мне!

Танго, жалобно скуля, ползет назад и ложится у ног Пархоменко.

- Медведь! - говорит Щербина, выплевывая грязь.

- Почем ты знаешь? - говорю я и тут только замечаю, что дождь уже перестал, лишь с листьев срываются крупные, с палец, капли.

- Товарищ майор, точно, медведь! Вон след! - кричит Щербина, выходя из укрытия.

- Назад, Щербина!

Рассвело. Я хорошо вижу Чхартишвили: он стоит за деревом, с пистолетом в руке. Рядом с ним наш писатель, весь облепленный грязью, без оружия.

- Эй, Пархоменко, спроси у Танго: медведь там или кто? - спрашивает Щербина.

Кто-то громко смеется.

- Если это тот же медведь, что в прошлом году переполошил всю заставу, убить его - и весь разговор! - кричит Дзнеладзе.

- Давай, Дзнеладзе, бей! Я разрешаю! - говорит Щербина.

Ребята хохочут.

- Джакели, - обращается ко мне Чхартишвили, - ставь дымовую! Осторожно, заходи слева!

Я обошел берлогу с левой стороны, остановился метрах в семи от нее, достал из сумки дымовую шашку и спички. Чиркнул один, другой, третий раз.

- Что ты копаешься? - раздался нетерпеливый голос майора.

- Спички отсырели, товарищ майор!

- У меня сухие! - воскликнул писатель, срываясь с места.

- Назад! - крикнул майор.

Он взял у писателя коробок и подошел ко мне. Мы подожгли шашку. Через несколько секунд она задымила.

Тогда я размахнулся и бросил в берлогу шашку. Мы приготовили оружие, насторожились...

Прошла минута, вторая, третья... Сердце у меня заколотилось. Неужели в берлоге человек? Медведь бы не выдержал! Значит, человек? Человек!

Я огляделся. Застыв в напряженных позах, побледневшие ребята не сводили глаз с берлоги. Прошло еще несколько минут. Ожидание становилось нестерпимым.

И вдруг из берлоги с неимоверной быстротой выкатились два коричневых тела. Одно из них, налетев на лежавший перед берлогой огромный валун, тут же упало, обливаясь кровью, раза два дернулось и застыло. Другое, смешно кувыркаясь и подвывая, подкатилось и замерло у моих ног.

- Медвежонок! - вырвалось у меня. Я выпустил из рук автомат и всем телом навалился на медвежонка.

- Осторожно! Внимание! - крикнул Чхартишвили, заслонив собой безоружного писателя.

Из берлоги наружу стал вырываться дым. А спустя еще несколько минут оттуда вылез медведь-исполин. Одуревший от дыма зверь шатался, дергался, мотал головой.

Почувствовав свет и чистый воздух, он успокоился, присел, потом стал на задние лапы, вытянулся, глубоко вдохнул и огляделся. И тут произошло неожиданное.

Уа-а-а! - взревел вдруг медведь страшным голосом и, колотя лапами себя по голове, бросился к окровавленному телу медвежонка.

Ау-у-у! - завыли собаки, бросаясь вперед.

- Танго, назад! - заорал Пархоменко, но было уже поздно. Взбешенный медведь в мгновенье ока растерзал собаку.

Тра-та-та! - раздалась короткая очередь.

Уа-а-а! - испуская душераздирающий вопль, медведь закрыл морду лапами и, словно человек, раненый, обезумевший от боли и горя человек, пошел прямо на направленные на него автоматы.

Тра-та-та!

Медведь потоптался на месте, потом повернулся и побрел обратно, к берлоге.

Раздалась еще очередь. И медведь наконец сдал. Не дотянув до берлоги, он остановился, обмяк, задрожал и вдруг рухнул рядом с изуродованным телом своего дитяти.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒