Думбадзе Нодар 9 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 12Следующая ⇒

- Куда ты пробирался?

- В Америку.

- Через Турцию?

- Через Турцию.

- Как же с родиной?

- С какой родиной?

- С твоей родиной!

- А, опять родина! - вскочил он. - Устал я от этой родины! Дома родина, в школе - родина, по радио - родина, по телевизору - родина! Надоело! Моя родина там, где я буду счастлив!

- Значит, здесь ты несчастлив?

- Да, да, несчастлив! Здесь меня не понимают! Родители следят за каждым моим шагом! Копаются в моей душе! У меня нет личной жизни! Я хочу жить свободно!

Делать то, что хочется! Понимаете?!

- Понимаю. И ты уверен, что в Америке будешь делать все, что тебе заблагорассудится?

- Да, да! Именно! Там все живут в свое удовольствие!

- Ну конечно! Девочки в коротких юбках, коньяк, джин, кальвадос, ночные бары, лимузины, доллары...

- Да, доллары! - выкрикнул он.

- Стоит на Бродвее дерево, а на нем вместо листьев растут доллары. Пришел, сорвал сколько тебе угодно...

Так?

- Да, да, так!

Я с трудом преодолел желание подойти к нему и закатить хорошую оплеуху.

- Какое у тебя образование?

- Среднее.

- Профессия?

- Никакой.

- Работаешь?

- Нет.

- Деньги имеешь?

- Нет.

- Иностранными языками владеешь?

- Нет.

- Так куда же ты лезешь, кретин?! Кому ты там нужен, в Америке?! Ведь тебе и куска хлеба, стакана воды никто не подаст! Идиот! Думаешь, будут там тебя на руках носить? Да ты сдохнешь от голода ровно за столько дней, сколько человек может прожить без пищи, понимаешь ли ты это?

Он молчал. Я смотрел на этого околпаченного, сбившегося с пути дурака и не знал, чего он больше достоин - ненависти или сожаления... Он напоминал одного молодого морфиниста, часто попадавшегося мне в подъезде нашего дома. Как-то я завел его к себе и стал учить умуразуму. Обрюзгший, одурелый, еле ворочая языком, он что-то лепетал о душе, не понятой родителями, о бессмысленности жизни, о том, что единственное спасение это самозабвение... И теперь, при виде этого безвольного, пожелтевшего лица, у меня мелькнуло подозрение...

- Ну-ка засучи рукава! - приказал я.

- Чего? - вздрогнул он.

- Покажи руки! - повторил я.

- Зачем это? - взъерошился он.

- Засучи, говорю, рукава! - крикнул я вставая.

Он неохотно стал закатывать рукава сорочки, и я увидел на его венах красные точки - следы уколов.

- Что это?

- Это глюкоза... У меня малокровие...

- Ты морфинист!

- Я больной! - проговорил ощ отводя взгляд.

- Ты морфинист, негодяй, испорченный, жалкий подонок. Вот ты кто такой!

Он молчал и дрожащими пальцами застегивал пуговицы на манжетах.

- Из-за тебя погиб человек, замечательный наш товарищ! Ты знаешь об этом? - сказал я и почувствовал, что во мне закипает злоба.

- Ничего я не знаю, - захныкал он, - я никого не убивал... Чего вы от меня хотите?..

- Я спрашиваю, понимаешь ли ты, что из-за тебя мы потеряли прекрасного парня?

- Меня расстреляют? Ведь я никого не убил... Что со мной сделают? Скажите!

- Не знаю, я не прокурор и не судья...

- Я же не шпион!.. Я просто хотел уйти! Чего вам нужно? Отпустите меня, я уйду... Чего вы хотите?!

- Была бы моя воля, я бы тебе показал...

- Никуда я не убегу... Отпустите меня... Я домой пойду... - Он заплакал и уткнулся головой в руки. Дав ему выплакаться, я протянул сигарету. Он тотчас же схватил ее и закурил.

- Кого пли что ты любишь? - спросил я.

Он не ответил.

- Скажи, любишь ты кого-нибудь? - повторил я.

Он кивнул головой.

- Кого?

Он долго думал, но так и не смог вспомнить... Быть может, вспомнил, но постыдился сказать.

- Никого и ничего на свете, кроме себя, ты не любишь! - сказал я.

Он снова заплакал.

Со двора донеслись шум, громкие голоса. В комнату вбежали два солдата.

- Товарищ лейтенант, можно вас на минутку?

Солдаты были чем-то взволнованы.

- В чем дело? - вскочил я.

- Выйдите, пожалуйста, во двор!

- Макаров! Останьтесь здесь, с задержанным! Иремадзе, со мной! приказал я и быстро вышел из комнаты.

Перед зданием клуба шумели, волновались человек двадцать пограничников. Впереди стоял Джакели. При моем появлении они умолкли.

- Что случилось, товарищи? - спросил я.

Ребята молчали.

- В чем дело, Джакели?

Джакели поднял голову. В глазах его блестели слезы.

- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - произнес он глухо.

- Ты с ума сошел, Джакели?

- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить с задержанным! - повторил он, словно не слышал меня.

- К майору! - шепнул я стоявшему Иремадзе. Тот убежал.

- Не положено, товарищи! - крикнул я.; Никто не сдвинулся с места.

- Кому говорят? Разойдитесь!

- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - вновь повторил Джакели. Я понял, что приказом сейчас ничего не добьюсь.

- Ребята, возвращайтесь в казарму! Вы же понимаете, что требуете невозможного! Нельзя же так! Джакели, успокойся и успокой своих друзей! Слышишь?

Ребята угрюмо молчали. Никто не думал расходиться.

Я с облегчением вздохнул, увидев идущего к нам майора.

- Что тут происходит? - спросил он и окинул всех грозным взглядом. Немедленно разойтись по местам!

Солдаты зашумели, задвигались, но продолжали стоять.

- Кру-у-у-гом! - крикнул Чхартишвили, подняв вверх руку.

Все, как один, повернулись спиной.

- К казарме строевым ша-а-агом... арш!

Через минуту двор опустел. Лишь один-Джакели, понурив голову, стоял словно вкопанный.

- Джакели, была команда шагом марш! - сказал майор.

Джакели не сдвинулся с места. Чхартишвили взглянул на меня - у него дрожал подбородок. Медленно подошел он к Джакели, привлек его к груди и ласково потрепал по щеке.

- Иди, Джакели, к себе, отдохни, успокойся... Поверь мне: чего нельзя, того нельзя делать! Если б можно было, я бы разрешил!.. Иди, мой мальчик, отдохни!..

Джакели осторожно высвободился из объятий майора, молча повернулся и поплелся в казарму.

... Теперь полночь. И опять я сижу во главе длинного, испещренного следами горячего утюга стола один, словно покинутый тамада, и пишу тебе.

Пока как будто все. Остальное расскажу при встрече.

До свидания, дорогой Саргис. Через неделю я кончаю службу, так что писать мне сюда уже не стоит. Передай привет всем, кто помнит меня.

Целую тебя, твой Владимир Мдинарадзе".

Нас двое в комнате - я и Пархоменко. Группа Дзнеладзе в наряде. Мы лежим и молчим. После гибели Щербины мы все время молчим - в наряде, в казарме, в столовой... А если заговорим, стараемся подбирать тему и фразы так, чтобы они не коснулись Щербины. И все же каждая фраза кончается Щербиной. Потому мы предпочитаем молчать. Мы лежим, молчим и знаем, что каждый из нас думает о Щербине...

Я подхожу к окну. Поздняя осень. Листья на тополях пожелтели. Я раскрываю окно, и комната наполняется приятной прохладой и запахом моря. Я одеваюсь, выхожу во двор. Пусто кругом... Лишь Рябов, скинув гимнастерку, крутится на турнике... Я иду к кухне. Мельком заглядываю в раскрытое окно канцелярии. За столом сидят майор и наш писатель... Они не замечают меня. Я обхожу кухню, иду на задний двор. Под сосной на соломенной подстилке лежит Мерабчик и лижет цепь.

За последние два месяца медвежонок вырос, возмужал.

В свободные минуты ребята с удовольствием играют с ним. Но стоит обидеть Мерабчика, как он начинает грозно рычать и бросается на обидчика. Тогда берегись! У медвежонка острые как бритва когти и зубы! Верный способ задобрить обиженного Мерабчика - протянуть ему бутылку с лимонадом. Он становится на задние лапы, пьет лимонад и стонет от наслаждения. Меня медвежонок любит - я чаще бываю с ним и, кроме того, кормлю его сахаром. Вот и теперь, увидев меня, Мерабчик вскочил, закружился, радостно забормотал и потянулся ко мне. Я присел перед ним на корточки и протянул кусок сахара. Медвежонок проглотил его с аппетитным хрустом.

- Как дела, Мерабчик? - спрашиваю.

" Дай сахару! " - требует он.

- На, ешь, обжора!..

" Еще! "

- На тебе еще!.. Эх, Мерабчик, пока был Щербина, тебе перепадало больше сахару... Ты помнишь Щербину?

Ничего он не помнит, глупыш...

" Дай сахару! " - тычется медвежонок мордой в мои руки.

Я даю ему сразу два куска. Мерабчик на минуту затихает.

- Дурачок ты, Мерабчик! Ни грамма мозгов в твоей глупой башке!.. Ну-ка, скажи, помнишь свою маму?

" Сахару! " - ворчит он.

- На, лопай и больше не проси!.. Значит, не помнишь, как мы убили твою маму? Тогда Щербина плакал... Забыл?

" Дай еще! "

- Отстань, дурак!.. Хорошо, допустим Щербину ты не помнишь, но разве можно забыть родную мать? Впрочем; может, это и к лучшему. Для нас обоих. Ты не знаешь, что у тебя убили маму, и тем более не подозреваешь, что ее убил я... Но я не убивал твою маму, Мерабчик, клянусь тебе, не убивал! Просто я был там и смотрел... Конечно, для тебя лучше так: ничего не знать, ни о чем не помнить...

А как быть мне? Ведь я все помню: и твою маму, и своего папу, и Щербину... Скажи мне, Мерабчик, что мне делать?

" Нет больше сахару? "

- Нету, дурачок... Эх ты, милый мой глупыш!

Мерабчик смешно кивает головой. Я сажусь на землю и начинаю чесать теплый живот медвежонка. Он тихо мурлычет и жмурится от удовольствия.

- Глупый, глупый мой Мерабчик...

- Что ты тут делаешь, Джакели?

Я вскакиваю. Передо мной стоит писатель.

- Ничего, товарищ лейтенант. Кормлю сахаром Мерабчика.

- Вырос твой Мерабчик!

- Очень, товарищ лейтенант!

- Почему ты назвал его Мерабчиком?

- Так... Вдруг пришло в голову... Знакомого одного звали Мерабом...

- А что, твой знакомый был похож на медведя?

- Что вы! Впрочем, по характеру, может, и был похож...

- Любил сахар?

- Может, и любил...

- Ты скоро уедешь, как же он будет здесь без тебя?

- Да никак, забудет скоро...

- Наоборот, еще сильнее привяжется.

- Не знаю... Поскучает, потом привыкнет...

- Джакели, почему ты не отдыхаешь? - вдруг спросил писатель.

- Не хочется, товарищ лейтенант.

- Ты ведь вчера дежурил?

- -Так точно!

- И тебе не хочется спать?

- Нет, товарищ лейтенант.

Писатель пошарил в карманах.

- Курить не найдется?

Я протянул ему пачку сигарет, спички. Он закурил, потом уселся на солому и стал почесывать живот Мерабчика.

Медвежонок замер, блаженствуя.

- Джакели, тебе не хочется домой?

- Кому же домой не хочется, товарищ лейтенант! - улыбнулся я.

- Я говорил с майором... В общем, получишь недельный отпуск... Завтра с утра поедешь домой. Отдохни как следует!

- Спасибо, товарищ лейтенант!

- Спасибо скажешь майору...

- Обязательно, уважаемый Владимир!

Он встал, обнял меня за плечи и не спеша повел к каварме. У дверей остановились. Он бросил недокуренную сигарету и попросил новую. Потом повернулся и пошел к морю.

Занижалось утро. Две машины мели Вокзальную площадь. За ними следовали две другие - поливочные. С фонтанами воды, вырывавшимися, словно клыки, из-под кабины, они напоминали огромных моржей... Свежеполитый асфальт сверкал как зеркало. После спертого, прокисшего воздуха железнодорожного вагона утренняя свежесть осеннего Тбилиси одурманила меня. И когда одна из машин поравнялась со мной, я с удовольствием подставил себя ее хрустальной струе. Водитель остановил машину и высунул голову в окно.

- Э, приятель, ты давно из психиатрической? - спросил он, помахивая рукой.

, - Здорово, друг! - ответил я и крепко пожал его протянутую руку.

- Да... Бывает... - произнес он с сожалением, покрутил указательным пальцем у виска, свистнул и тронул машину.

- Все бывает, друг! Пока! - помахал я ему рукой на прощание и по Вокзальной зашагал вниз, к улице Ниношвили.

Доброе утро, люди! Здравствуйте, тбилисцы! Куда вы спешите? Ведь пока даже не рассвело как следует! Почему вы смотрите в небо? Нет, дождя не было! И не собирается дождь! Глядите, какое чистое небо! Почему же я мокрый? Отвечу, дорогие: я только что вышел из моря!

Да, да! Вот так - в зеленой фуражке, с зелеными погонами и с синим чемоданчиком в руках! Волной выбросило!

А как вы думали? Разве из воды вылезешь сухим?..

Здравствуйте, дворники с улицы Ниношвили! Это вы зажгли костры из пожелтевших осенних листьев? Осторожно, друзья! Не спалите мой город, мой любимый Тбилиси!..

Здравствуй, домишко, здравствуй, старик! Ты еще держишься? Не свалился? Молодец! О, и вы здесь, железные ворота! Что это? Опять вы на земле?

Здравствуй, кран, ворчун мой добрый! Привет вам, ведра, чайники, кувшины! Кто из вас последний? Я буду за вами!..

Здравствуйте, воробушки! Что вы там хлопочете? Умываетесь? Да вы не бойтесь, это же я, Автандил Джакели!..

Здравствуй, будка! Как поживает дядя Рубен? Как же это он забыл выключить на ночь свет! А вы как, часы - ручные, карманные, стенные? Трудитесь? Ну-ну! Работайте! Как давно я не видел вас - целых полторагода! Долгий же путь вы прошли без меня!..

О, кого я вижу! Здравствуйте, сорочки! Какие вы чистые, свежие, белые! А ты чья, малютка? Я тебя не узнаю!

Какая ты маленькая и смешная!.. Здравствуй, Дадуна!

Спишь? Спи, спи спокойно!..

Здравствуй, моя лестница! Бедняжка, опять ты без двух зубов? Боже, неужели не нашлось для тебя метровой доски?

Здравствуй, моя дверь! Ну как дела, старушка? Скрипишь? Привет тебе, звонок! Смотри, не подведи меня! Нука, звякни по-старому!.. Раз, два три... Сезам, откройся!!

Здравствуй, дядя Ванечка!

- Авто... Здравствуй, дорогой!..

Вечерами перед институтом иностранных языков собирается толпа молодых парней. В одиннадцать заканчиваются лекции. Парни ждут - кто с машиной, кто без машины. Они стоят порознь. У одних серьезный, озабоченный вид, другие разгуливают, словно им нет дела до института.

Подойдет, попросит прикурить, а сам косится на твои часы - своим не доверяет...

Без четверти одиннадцать из дверей института появляется первая девушка. Она бежит, на ходу надевая пальто, оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на мчащиеся машины. Перебежав улицу, она останавливается.

Вдруг от толпы отделяется парень и медленно, как бы нехотя, будто ничему и не радуясь, направляется к девушке... Потом на улицу выплескивается нескончаемый девичий поток. Красивые, стройные, с волосами черными, светлыми, желтыми, серебристыми, каштановыми, красными и даже синими, они идут, постукивая каблучками туфель, мокасин, сапожек, в коротких платьях, с перевешенными через плечи сумками всех цветов и фасонов. Пестрый, благоухающий девичий поток сливается с другим потоком.

Это ожидавшие их парни - в темных пиджачных парах, белоснежных сорочках. Соединившись, два потока текут по широкой и красивой улице, потом на площади возникав ет водоворот, который затем растекается небольшими струйками по бесчисленным улочкам, переулкам, тупикам.

- Здравствуй, Дадуна!

Она удивл-енно взглянула на меня и не узнала. Я снял фуражку, неловко улыбнулся.

- Ой, Джако! - вдруг вскрикнула она, обняла меня, поцеловала в щеку. Откуда? Как? Боже мой, какой ты смешной! Ну-ка надень фуражку!

Я повиновался.

- Генерал!.. Настоящий генерал!.. Хороший наблюдательный пункт! Ха-ха-ха! - звонко расхохоталась она. Вокруг нас, замедляя шаг, улыбались прохожие.

- Даду, уйдем отсюда, неудобно, - попросил я, взяв ее под руку.

- Пойдем... Скажи, когда ты приехал?

- Утром.

- Надолго?

- На неделю.

Дадуна опять окинула меня оценивающим взглядом с ног до головы и прыснула:

- Зеленый генерал!

- Даду, как ты живешь? - спросил я.

- По-старому, - ответила она.

- Как по-старому?

- Так. Занимаюсь, крашу волосы и глаза, подвожу брови, хожу в кино...

- Еще?

- Еще читаю книги... Летом ездила в Польшу по туристской путевке. Что еще? Танцую, пою, иногда пью - в гостях, конечно...

- Что ты делала эти полтора года?

- Я же рассказала тебе, - удивилась она, - что еще должна была делать?

- Меня не вспоминала?

Дадуна задумалась.

- Скажи, не вспоминала меня? - повторил я.

- Тебя?

Дадуна высвободила руку, отошла в сторону и молча уставилась на меня. Сумка на длинном ремешке, которую она держала в руке, раскачивалась ритмично, словно маятник часов, и, задевая лакированный сапожок, отсчитывала секунды: раз, два, три... Раз, два, три... Вот черт, опять солдатская привычка - раз, два, три...

- А ты вспоминал меня? - вдруг спросила она, придержав раскачивающуюся сумку и опустив голову.

- Что же я делал? Конечно, вспоминал... - Я покраснел. Слава богу, Дадуна не заметила этого.

- Почему не написал хоть одно письмо? - тихо спросила она.

- Не люблю писать, Даду! - сказал искренне.

Она улыбнулась:

- Врешь! Девяносто девять процентов всех писем на свете пишут солдаты! Как-то мой портрет напечатали на обложке нашей " Женщины" [" Женщина Грузии" - название журнала], и знаешь, я получила семьсот солдатских писем! А ты говоришь...

- Дадуна, клянусь тебе, я даже деду не писал!

- Ладно, ладно, пошли... Если ты не видишь разницы между дедом и мной, о чем с тобой говорить! - Она взяла меня за руку и увлекла вперед.

- Даду, мне казалось, что после Джвари...

- Что после Джвари?

- То, что после Джвари письма не имели особого значения...

- Это почему же? Что случилось на Джвари? Мы повенчались там, что ли?

- Я думал, что...

- А я думаю, что после Джвари на все был поставлен крест! [Джвари по-грузински крест]

- Хорошо! - воскликнул я. - Допустим, я виноват, я осел! Но ты? Почему ты не писала? - Я схватил Дадуну за плечи. От неожиданности она выронила сумку.

- Почему, почему... - Она подняла сумку и медленно пошла вперед. Я последовал за ней.

Часы университета показывали без десяти двенадцать.

Дадуна пересекла улицу и пошла вниз по Варазисхеви.

- Дадуна!

Она остановилась.

- Дадуна!

Я повернул ее лицо к себе. Красивые раскосые ее глаза были полны слез.

- Прости меня, Дадуна, прости, если любишь меня! - взмолился я.

Она отрицательно покачала головой.

- Даду, моя Даду! - Я обнял Дадуву, привлек к себе и стал осыпать поцелуями ее глаза, щеки, губы, шею. Она стояла с опущенными руками, расслабленная, холодная, и молчала.

- Р-р-разойдись! - услышал я вдруг строгий окрик.

Я быстро разжал объятия и огляделся. В университетском саду, у самой лестницы, на скамейке сидели и хохотали четыре парня. Я собрался было отчитать их, но потом вспомнил, что как-никак я человек военный и на мне солдатская форма, поэтому я весело помахал парням рукой и побежал догонять Дадуну. До самой площади Героев никто из нас не проронил ни слова. Первым нарушил молчание я.

- Возьмем такси. - Я положил руку на плечо Дадуны. Она покорно остановилась.

- Даду, скажи мне что-нибудь...

- Что тебе сказать, Джако? - взглянула она на меня.

Я уловил в глазах Дадуны грусть, а голос ее прозвучал так странно, отрешенно, что я понял: в эту минуту ей было безразлично, о чем я спрошу ее или что она ответит мне. Я испугался.

- Даду, - прошептал я, - ты любишь меня?

- Не знаю, Авто, не знаю...

- А все же, любишь или нет?

- Ты как думаешь?

- Я ничего не думаю, ничего не знаю! Скажи; любишь?

- Нет!

- Не верю!. - вырвалось у меня, и я сам удивился:

почему, собственно, ей не верить?

- Ну, тогда люблю! - улыбнулась она.

- Неправда!

Дадуна пожала плечами:

. - Ты должен поверить в одно или в другое. Третьего быть не может.

И я понял, что было именно третье - безразличие.

Дадуна была согласна на все, лишь бы покончить с этой затянувшейся глупой беседой.

Я попытался остановить несколько машин, но безуспешно.

- Отойди в сторону, военных они избегают, - сказала Дадуна.

Ей не пришлось даже поднимать руку; новенькая черная " Волга" с визгом затормозила перед нею. Выскочив из машины, водитель бросился к Дадуне с раскрытыми объятиями.

- Ва-а, кого вижу! Дадуна! Вот молодец! А я как раз от тебя! Скорей садись! - Он схватил девушку и поволок к машине.

- Погоди, Гиви, я не одна! Да постой же, сумасшедший!

- Кто с тобой? - удивился он... - Этот солдат?!

- Это Джако.

- Какой еще Джако?

- Ну, Автандил!

- Кто такой Автандил?

- О-о, говорю же тебе: товарищ.

- Так бери его!

- Знаешь... мы...

- Ничего я не знаю! Приятель, пожалуйте сюда!

Я подошел. Он распахнул заднюю дверцу машины и почти втолкнул нас туда. Потом быстро сел за руль, включил мотор и рывком сорвал машину с места.

Тут только я заметил, что рядом с ним на переднем сиденье сидела молодая блондинка.

- Вита, ты?! - обрадовалась Дадуна.

- Я! - Вита и Дадуна поцеловались.

- Куда он нас везет?

- А я знаю? Ворвался ко мне, поднял с постели!

Потом заехали к тебе...

- Гиви, ну говори же, куда мы едем? - спросила Дадуна.

- " Мы едем, едем, едем в далекие края-а-а... " - пропел он вместо ответа.

- Вот сумасшедший! Полночь уже! Куда черти тебя несут? Говори, бичо!

- Сейчас! - Гиви обернулся, и я наконец-то разглядел его красивое лицо, нос горбинкой, сочные губы, раскрытые в улыбке хрустальные зубы. - Сегодня день рождения Нелли. И она устроила... ну, не ужин... как это у вас называется? Чашку кофе! Понятно? Туда мы и едем!

- Поздно, Гиви! Мама с ума сойдет!

- Брось! Во-первых, она знает; во-вторых, с тобой армия! Чего ты боишься? - Гиви весело подмигнул мне.

- Да, правда, знакомьтесь! - спохватилась Дадуна.

- Гиви! - Он через сиденье протянул мне руку.

- Автандил! - ответил я, пожимая его руку.

- Вита, знакомься и ты! - сказала Дадуна.

- Мы знакомы, - сказал я.

- Откуда? - удивилась Вита.

- Ну как же! Ведь вы Вита, на щеке, вот здесь, у вас была родинка, напомнил я.

- Правильно, была, тогда родинки были в моде. Но где мы встречались?

- Это Джако... Помнишь, тогда у меня... - подсказала Дадуна.

- Ах да, конечно!.. Но что с вами? - обратилась Вита ко мне.

- А что? Что со мной? - встревожился я.

- Что за одежда на вас?

- А-а-а, вот вы о чем! - вздохнул я свободно. - Я в армии!

- В армии? - протянула она разочарованно.

Машина вдруг резко затормозила. Я и Дадуна больно стукнулись о переднее сиденье.

- Ненормальный! - проворчала она, поправляя прическу.

- Правильно! - воскликнул Гиви. - Я ненормальный!

А теперь вытряхивайтесь! Марш!

Мы поднялись на третий этаж. Вечеринка была в разгаре. Гиви ногой толкнул дверь, стал посредине комнаты и, широко раскинув руки, запел:

Не нужны мне деньги и богатство, Мне веселье всех богатств дороже...

- Ва-а, Гиви пришел, ребята, ура! - закричал кто-то.

- Заходите, заходите! - позвал Гиви нас. - Смотрите, черти, кого я привез!

Дадуну и Биту встретили с не меньшим восторгом.

Лишь на меня поглядывали все с недоумением и сдержанной улыбкой.

Я чувствовал себя неловко. Стараясь как-то скрыть смущение, я молча осушил стоявший на низком столике стакан с коньяком и закурил. Коньяк успокоил меня, и я стал рассматривать собравшееся в комнате общество. Все здесь было так же, -как тогда, полтора года назад у Дадуны. Полумрак. Удобные кресла. Стол с фруктами и бутылками коньяка. В углу рояль, на нем выстроившиеся в ряд фарфоровые слоники. Передо мной, как и в тот вечер, сидел Гела, а рядом с ним тот же верзила Анзор. Сперва они не узнали меня, потом Анзор вдруг схватил за колено Гелу и что-то шепнул ему на ухо. Гела покраснел.

У рояля, как и тогда, опершись локтями на клавиши, сидел Кукури. В другом углу, вытянув ноги и откинувшись в кресле, курила поэтесса Мзия. Рядом с ней, взобравшись на тахту с ногами, тянула кофе Изида. Остальных я не знал. Неприятное, гнетущее чувство овладело мной.

Я снова налил себе коньяку и выпил. Дадуна, не сводившая с меня глаз, быстро встала и подошла ко мне.

- Джако, не пей, не надо! - попросила она.

- Не бойся, Даду, не напьюсь, клянусь, тобой! - улыбнулся я. - Неудобно мне как-то... Напрасно я сюда пришел... Видишь, как они на меня смотрят?..

- Подумаешь, смотрят! Наплевать! Но и ты, честно говоря, странный человек! Ну что тебе стоило переодеться?

- А чем плоха военная форма? - удивился я.

- Ладно, ладно... Только прошу, сдерживай себя.

- Клянусь тебе, и слова не вымолвлю! Тем более что однажды мне уже досталось от этого кабана Анзора...

- Помнишь? Ну и хорошо! Это за твой приезд! - Дадуна чокнулась со мной.

Мы выпили.

Под мелодию медленного и очень приятного блюза в комнате бесшумно, словно призраки, кружилось несколько пар. Под потолком, напоминая рассеянные ветром облака, плыл синеватый туман сигаретного дыма. Временами раздавался громкий возглас или веселый смех Гиви.

- Нелли! - позвала Дадуна. - Иди к нам!

Подошла высокая красивая девушка. Я невольно залюбовался ее глазами, огромными и печальными, как на древних грузинских фресках.

- Знакомьтесь, это Нелли. А это Джако, то есть А втандил Джакели, мой друг, - представила нас друг другу Дадуна.

- Знаю, - улыбнулась Нелли.

Дадуна наполнила три стакана.

- Джако, сегодня день рождения Нелли. Ну-ка выпьем за ее здоровье!

- Будьте здоровы и счастливы, живите еще сто лет!

- О, это много! - сказала Нелли.

- А сколько вам сейчас?

- Двадцать! - рассмеялась она. Хмыкнула и Дадуна. - Двадцать один! поправилась Нелли. Дадуна опять улыбнулась.

- Смейся не смейся, мне двадцать один и ни дня больше! - заявила Нелли.

- Ну тогда живите еще семьдесят девять! - пожелал я и выпил.

- Спасибо! - ответила Нелли и уселась рядом со мной. - Вы служите в армии? - спросила она.

- Да.

- Хорошо в армии?

- Конечно!

- Чем же там хорошо?

- Как вам сказать... Бесплатная квартира, бесплатное питание, бесплатное обмундирование... Стрижка, бритье, баня - все бесплатное. Даже мыло!

Нелли расхохоталась.

- Эй, вы чего там хихикаете? Скажите и нам, посмеемся вместе! - крикнул Гиви и направился к нам.

- Джако рассказывает про армейское житье-бытье, - - ответила Дадуна.

- А! Так что же происходит в армии? - обратился Гиви ко мне.

- Идейно-политический уровень нашей армии высок, дисциплина отличная, вооружение блестящее, мы готовы нанести сокрушительный удар любому агрессору! - отрапортовал я.

- Ну спасибо, утешил, - обрадовался Гиви.

- Попросим уважаемого Гелу прочитать стихи! - обратился я к Нелли.

- Правильно! Гела, давай! - крикнула она.

- Просим, просим! " Сон", Гела!

- " Белую сирень"!

- " Слезы мака"!

- Я больше не пишу стихи! - сказал Гела.

- Почему? - спросил я.

- Перешел на прозу.

- Я так и знал.

- Откуда вы знали?

- Чувствовалось по вашим стихам!

Гела встал. Поднялся и я.

- Э, Хемингуэй, садись! - прикрикнул на Гелу Гиви. - Садись, Суворов! Он положил руку мне на плечо, и я понял, что самое разумное сейчас - это сесть.

Очевидно, то же самое подумал и Гела. Мы сели.

- Нелли, дашь ты мне в конце концов нормальный стакан? - обратился Гиви к имениннице. - Убери эти наперстки, или я их вышвырну в окно!

- Азиат! Мужлан! - поморщилась Нелли.

- Во! Правильно! А стакан все же давай! Быстро!

Нелли принесла граненые чайные стаканы. Гиви тотчас же наполнил их коньяком.

- Да что ты, в самом деле! Пусть каждый пьет, как ему нравится! заговорил Кукури, до сих пор не проронивший ни одного слова.

- А я никого не вынуждаю, мой дорогой! Не хочешь - не пей... Вы выпьете? - обратился Гиви ко мне.

- Конечно!

- Хвалю! Ну так выпьем! За ваш приезд, за наше знакомство!

Он одним духом опорожнил свой стакан. Я медленно тянул коньяк и чувствовал, как тепло, сразу бросившись в голову, медленно разливается по всему телу.

-... с его стороны! - донесся до меня обрывок фразы.

Я допил коньяк, поставил стакан и прислушался.

- Почему нечестно? - спросила Вита.

- Потому! Да еще в центральной прессе! - ответил Гела.

- О чем они? - спросил я Гиви.

- А, так... Один наш друг, Гурам, опубликовал в центральной газете критическую статью...

- О чем?

- Так. Обо всем.

- Не понимаю.

- Иу, как тебе сказать... Обо всем. О том, что девочки пьют и курят, о том, что грузины в Москве торгуют цветами... О взяточничестве... И о том, что каждая бездарь диссертацию защищает, что человек, получающий сто рублей оклада, имеет три машины, четыре дачи, и никто его не спрашивает: откуда, мол, у тебя такое добро... В общем, пишет обо всем этом... Да ну их, давай выпьем! А ты читал?

- Читал!

- Да? И вы читали? - спросила меня Вита,

- Да, читал.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒