Думбадзе Нодар 8 страница

- Что желают эти господа? - спросил директор.

- Смерти желают, чтоб им провалиться! - ответила жена.

- Граница проходит по такой-то параллели, по такому-то меридиану, протяженность ее столько-то километров, и, как видите, один, скажем, брат живет по эту, а второй - по ту сторону.

- И не скучают? - спросил кто-то.

- Очень даже скучают, - ответил я.

- А им не хочется перебраться сюда? - спросил тот же экскурсант.

- Еще как! Просят нас, умоляют, но мы не разрешаем!

- Напрасно! Пусть идут к нам, жалко вам, что ли?

Слава богу, найдется чем их кормить и поить! - произнес наставительно директор.

- Если всех их пустить сюда, куда нам самим деться?

Придется тогда нам идти туда, - объяснил я.

- Ну это вы бросьте! - обиделся один из экскурсантов. - Что значит идти туда?! Да такого подлеца... я бы придушил собственными руками!

- Кстати, - выметалась женщина без аппаратов, - если, скажем, отсюда убежит человек, вы успеете схватить его?

- Конечно!

- А если не успеете?

- Будем стрелять.

- Он же будет на чужой территории?

- Все равно будем стрелять!

- А по морю?

- Что по морю?

- Если, скажем, поплыть отсюда, с нашего пляжа, как скоро доплывет человек до них?

- Это смотря какой он пловец. Пять минут хорошего брасса - и вы в Турции.

- А если заметите?

- Я же сказал - будем стрелять.

- И по морю?

- Обязательно.

- А если ночью?

- Гражданочка, если вам очень хочется попасть за границу, зачем утруждать себя ползанием сквозь колючую проволоку? Купите сторублевую туристскую путевку и езжайте на здоровье! - посоветовал я.

- Да нет, что вы!.. Я просто так, ради любопытства...

Зачем мне заграница? У меня вполне приличная зарплата!

Мы направились к вышке. На полпути встретили Пархоменко с огромным Акбаром. После гибели Танго Пархоменко передали Акбара.

- Товарищ лейтенант! На участке заставы происшествий не было! Рядовой Пархоменко! - доложил он, с трудом сдерживая рвавшегося Акбара.

- Привык к тебе Акбар?

- Сегодня не кусал! - улыбнулся Пархоменко и ласково потрепал пса по морде. Акбар сел, свесив до груди красный язык.

- Можно положить ему руку в рот? - спросил директорский сынок.

- Положить можно, - ответил Пархоменко, - вынуть обратно будет труднее. Хочешь - попробуй!

Перепуганная мать за ухо оттащила смелого мальчика.

Подошли к вышке.

- Джакеди, открой люк! - крикнул я. - Прошу подниматься по три человека, всем места не хватит, - обратился як экскурсантам.

Первыми поднялись директор, женщины и ребенок.

Поднялся и я. Джакели вытянулся:

- Товарищ лейтенант!..

- Вольно!.. Дайте гостям бинокль, объясните, где и что, - распорядился я.

Джакели любезно протянул бинокль женщине помоложе и начал:

- Под нами, внизу направо, вы видите мечеть с минаретом. Жаль, пришли чуть поздно! Полчаса тому назад на минарете молился молла...

- Как он взбирается на такую высоту? - спросила жена директора.

- А там внутри лестница.

- Да, на такой высоте невольно поверишь в бога, - сказала женщина помоложе, опустила бинокль и весьма лирически сощурила глаза.

- Нет, чем выше поднимается человек, тем меньше он верит в бога, возразил Джакели.

- Неужели? - удивилась женщина.

- Точно! Чем ниже стоит человек, тем больше он верит в бога, - повторил Джакели. - Вот Пархоменко, например, ходит по земле, и потому он молится вместе с моллой, а мы с Щербиной стоим здесь, на вышке, и потому нам начихать на моллу. Так ведь, Щербина?

Щербина утвердительно кивнул головой.

- Как, неужели молла молится, обращаясь в нашу сторону?! - воскликнула директорская жена.

- Конечно!

- А он имеет такое право? - спросил директор.

Джакели и Щербина удивленно взглянули на меня.

Я подмигнул им.

- Такого права он, конечно, не имеет, но все же молится, - ответил Джакели.

- А какие меры принимаем мы? - рассердился директор.

Ребята опять с недоумением посмотрели на меня...

- В том доме живет сельский староста, а в том - учитель. Видите во дворе красивую девушку? Это жена учителя, - продолжал Джакели.

- Скажите, как они обращаются с женщинами? - спросила жена директора.

- Отвратительно! Вот, например, у учителя нет быка, и весной он впрягает в плуг собственную жену... Позавчера был день получки, он вернулся домой пьяный, набросился на жену и избил ее... Чем, вы думаете?.. Веревкой!

Мокрой веревкой! А еще, говорят, он обрезает детям уши и сушит их... А мы все удивлялись, почему на свете так много безухих детей... - Джакели ласково потрепал по уху директорского мальчика.

- Боже мой! - ужаснулась супруга директора. - Неужели его не привлекают к ответственности?!

- Что вы! Наоборот, за каждое детское ухо выплачивают по одной лире.

Женщина помоложе, почувствовав подвох, попросилась вниз. За нею последовали остальные.

- Щербина, не кажется ли тебе, что у тебя да у твоего дружка Джакели слишком длинные языки? - спросил я, отстав от гостей.

- Кажется, товарищ лейтенант! - вытянулся он.

- А знаешь ли ты, что за это можно и на гауптвахту попасть?

- Знаю, товарищ лейтенант!

Ну что ты скажешь? Я махнул рукой и пошел догонять экскурсантов.

.. Помнишь, Саргис, в пятьдесят пятом я один месяц проработал на Ткварчельской шахте. Тогда я решил, что ие может быть на свете профессии тяжелее шахтерской.

В шестьдесят втором вместе с цнорийскимн пастухами пошел на зимние пастбища. Дни, проведенные на шахте, мне тогда показались райской жизнью. А теперь скажу тебе, что по сравнению с пограничной службой зимни-е пастбища сама божья обитель! А мы с тобой... Напишем две с половиной строчки и воображаем, что весь мир принадлежит нам! А пограничник ничегc не требует. Он безмолвно делает свое дело. Он совершает геройский поступок и молчит. Похвалят его - он: " Служу Советскому Союзу! "

Он поднимается в любое время дня и ночи. Одевается.

Идет. Вернется ли он? Этого никто не знает. Он и-е может прыгать, но сейчас прыгает. Он не умеет ползать по скале, но сейчас ползет. Он никогда до этого не плавал, но сейчас плывет... Это нечто совершенно особенное пограничник! В нем живет одно-единственное чувство: всепоглощающее, всеобъемлющее чувство любви к Родине, родной земле, солнцу и морю, деревьям и траве, хлебу и винограду, дворцам и развалинам... Пограничник мыслит, дышит, просыпается и засыпает с одной-единственной думой - думой о святом своем долге, о святой своей обязанности, о защите Родины. Вот что такое пограничник. Вот такой человек майор Чхартишвили.

Сегодня из Сухуми приехала жена Чхартишвили - миловидная скромная женщина.

Майор пригласил меня на чашку чаю.

И вот я сижу в небольшой комнате Чхартишвили и с удовольствием вдыхаю аромат чая. Какое все же счастье - домашний уют, семейное тепло... Я смотрю на стоящую в углу кровать с пестрым покрывалом, и меня невольно начинает клонить ко сну.

Чхартишвили сидит задумавшись и монотонно помешивает чай ложкой. Он молчит. Он всегда молчит, если с ним не заговорить. Жена майора, сложив руки на коленях, сидит в другом углу и также молча наблюдает за нами. Удивительно красивые и печальные глаза у нее!

- Нина Сергеевна, пожалуйте к столу, - прошу я.

- Ничего, посижу тут, а вы угощайтесь, прошу вас, - тихо отвечает-она.

- Иди к нам, Нина! - говорит Чхартишвили.

- Сейчас сварю кофе и приду, - говорит она и выходит.

- Жаль ее... - вздыхает майор, - пятнадцать лет живем вместе. Муж я, казалось бы, неплохой, зарплату до последней копейки отдаю ей - мне-то здесь деньги ни к чему, - каждый год посылаю отдыхать по путевке, трижды ездила за границу... Мебель рижскую купил... Дочка в музыкальном техникуме... Не пью, не курю... В прошлом году подарил ей на день рождения платье... Обняла она меня и заплакала. " Чего, говорю, плачешь? " Молчит, а слезы - кап, кап... Видно, еще в чем-то они, женщины, нуждаются, кроме того, что есть у них муж и барахло там всякое... Но в чем, черт возьми?! В любви? Так я же ее обожаю! Чего же еще? Я не знаю, не понимаю... А сама ни слова об этом. " Я, говорит, счастлива! " Врет! Вижу, что-то не так, а что именно - убейте меня, не; пойму!.. Жалко ее!.. - Чхартишвили разлил коньяк, чокнулся со мной. - А как вы думаете?

- Что вам сказать, дорогой Алеша... - Я пожал плечами, отпил коньяк. Со дня сотворения человечества писатели всего мира об этом пишут, теряются в догадках: что нужно женщине? Как называется то, чего не хватает нам с вами? На самом ли деле любовь то, что нам кажется любовью? И никто еще не ответил на эти вопросы. Что же могу ответить я?

В комнату вошла Нина Сергеевна с двумя чашками дымящегося турецкого кофе.

- Угощайтесь... Вижу, чай вы не пьете, может, кофе поправится?

- Иди, сядь с нами, - Чхартишвили взял жену за руку, привлек к себе, потом обнял за плечи.

- Алеша! С ума сошел! - женщина вспыхнула и вырвалась из объятий мужа.

- Вот видите, Владимир? - смущенно улыбнулся Чхартишвили. - Чего-то нам не хватает!

- Дорогой мой, любая женщина, даже самая простая, самая примитивная, всегда остается загадкой для мужчины, она вне пределов нашего понимания, поэтому не будем философствовать... Ваше здоровье, Нина Сергеевна! - я поднял рюмку и выпил.

- Спасибо! - проговорила женщина, подняв рюмку мужа, чуть помедлила, потом быстро осушила ее и поставила перед майором.

- Ему нельзя, - сказала она.

- Ну уж нельзя! Одну рюмку... - сказал я.

- Пограничник как ищейка: спиртное ему притупляет обоняние, улыбнулась она.

Я вопросительно взглянул на майора.

- Одна рюмка не страшна, две - это уже опасно. Налей мне, Нина, выпью за твое здоровье! - попросил Чхартишвили.

Жена налила.

- Дорогой Владимир! - начал майор. - Я хочу выпить за здоровье моей жены. Вообще-то я не мастер произносить тосты, тем более красивые тосты, но... С Ниной я познакомился в торжественный день, на нашем выпускном вечере. Их школа шефствовала над нашим училищем или наоборот, я уже не помню. Одним словом, в тот вечер, когда мы впервые нацепили погоны со звездочкой младшего лейтенанта, пришли к нам школьницы - в коричневых форменных платьицах, в белых фартуках, с розовыми бантиками в волосах. Много их было! Ну, естественно, начались танцы. Играл наш военный оркестр... Я пригласил на вальс Нину... А спустя месяц она заявила мне, что готова идти со мной хоть в могилу... Должен вам сказать, у меня тогда и угла-то собственного не было... Мы поженились.

Отец Нины закатил всемирный скандал и даже вызвал меня на дуэль... Я явился на место дуэли со значком " Ворошиловского стрелка" на груди. Испугался папаша или еще что - не знаю, однако стреляться не стал, и мы помирились. С тех пор прошло немало лет... А теперь слушайте про другое... Года два тому назад появился в нашем селе некий дядя - мастер, да какой! Золотые руки! Подрядился он одному колхознику ставить дом. И поставил село ахнуло! И пошло, и пошло! Все, какие кругом новые дома красуются, его работа. И потребовал сельский сход оставить его здесь, выделить ему участок, оформить как полагается и все такое... Клянусь вам, не лежало у меня сердце к этому человеку! Не нравились мне его глаза - зеленые, змеиные глаза! Улыбался он одними губами, а глаза были холодные, словно неживые... Но воля народа взяла верх... Целый год он трудился как двужильный:

строил, красил украшал, подправлял... Село души в нем не чаяло... Приходит он как-то вечером ко мне и говорит:

" Товарищ майор, вчера я закладывал фундамент дома Феридэ и заметил: в конце двора, под заграждением, дыра здоровенная, человек свободно пролезет. Водой, видно, прорыло. Так вы посмотрите, пожалуйста, и велите заделать. Чем черт не шутит, сами понимаете... "

А сам все улыбается, улыбается змеиной своей улыбкой. Пошел я, конечно. Действительно, дыра зияет большущая! Заделали ее, разумеется, в два счета. А ему я объявил благодарность в приказе, представил к награждению значком " Отличник пограничной службы"...

Осенью, когда поспели мандарины, дом Феридэ был готов, оставалась самая малость - окрасить столбы. Пошел я к ней - дай, думаю, посмотрю, какой получился дом у нашей Феридэ. Вы, конечно, знаете, что Феридэ - женщина самой высокой нравственности, просто святая, да и только. А тут что такое?! Вижу, на балконе Сидит наш мастер и водку попивает! Феридэ тут же рукодельничает. Мастер встречает меня, словно хозяин дома:

" О, товарищ майор Г Пожалуйста, присаживайтесь! Сыграем в шахматы? "

Я сел.

" Прошу вас, товарищ майор! - он налил мне водку. - Выпьем за новый дом Феридэ! "

Выпили. Сглупил я! Не должен был пить, а ведь выпил!

" Сыграем, товарищ майор? Вам черные или белые? "

В шахматы я играю неважно. Дай, думаю, сыграю черными: во-первых, Петросян всегда выигрывает черными, во-вторых, буду повторять все ходы белых...

На десятом ходу стало ясно - проигрываю. И взяла меня злоба: неужели, думаю, этот аспид одолеет меня? Не бывать этому! Поверите? Произошло чудо: партию, а за ней подряд еще девять выиграл я! Он молчал, лишь время от времени поглядывал на часы. Без десяти двенадцать начали новую партию. На пятой минуте он взял моего ферзя, на седьмой - ладью, на восьмой - коня, а на десятой я получил такой мат, не знал, куда деваться от стыда!

" Сыграем еще! " - предложил я. " Десять - один в вашу пользу, товарищ майор, - сказал он вставая, - завтра продолжим, если пожелаете... Спокойной ночи! " - " Спокойной ночи, Якобашвили! " - ответил я.

" Феридэ, - обратился он к вдове, - утром приду рано, инструмент оставлю здесь".

Он ушел. Я последовал за ним. У родника мы расстались. Я взглянул на часы: было десять минут первого - время смены нарядов.

" Спокойной ночи! " - еще раз попрощался он и скрылся в темноте.

" Зачем ты его отпустил! - слышу я внутренний голос. - Иди за ним! Нельзя доверять человеку с такими змеиными глазами!.. " - " Спокойно, майор! - слышу я другой голос. - Бдительность - твой долг, но перебарщивать не имеешь права! "

Я вернулся на заставу, отправился обратно, потом заглянул домой.

" Нина, - говорю жене, - не верю я Якобашвили! Знаешь, он нарочно проиграл мне в шахматы, десять партий, а потом, издеваясь, за десять минут дал мат! " - " Спи, - говорит Нина, - где выигрыш, там и проигрыш".

Впервые в жизни я не послушался ее. Переложил пистолет из кобуры в карман и собрался идти на границу.

Майор налил мне коньяк, сам отпил остывший кофе.

- Не надо, Алеша, - попросила жена.

- Погоди, Нина, я впервые рассказываю эту историю и хочу, чтобы Владимир узнал все до конца!

- Не надо, милый! - повторила женщина.

- Надо! - отрезал майор, и я понял, что последнее слово останется за ним. - Не успел я взять фонарь, как ворвался дежурный: " Товарищ майор! В зоне вдовы сигнал! "

Меня подбросило словно ударом молнии " Нина, - крикнул я, - это он! " И бросился из комнаты.

Вся застава была на ногах. Следы в конце двора Феридэ ясно говорили: ушел!

- Ракеты! - крикнул я. Белые и красные вспышки осветили границу. С пистолетов в руках я кинулся вперед и тут же увидел бегущего мужчину. Да, это был он! Дрожа и задыхаясь от ярости, я выпустил все семь пуль. Он продолжал бежать метрах в пятнадцати впереди, и у меня не было пули, чтобы убить его! Черт с ним, - у меня не было пули, чтобы убить себя! Я продолжал бежать, видя, как увеличивается разрыв между нами. Еще минута и он ушел бы навсегда! Теряя разум и последние силы, я упал на землю и зарыдал от ярости, стыда, унижения!

Вдруг раздалась короткая автоматная очередь. Я поднял голову и увидел, как бегущий человек схватился за поясницу и пошатнулся. Вслед за первой раздалась вторая, подлиннее, очередь, и человек упал. Я закрыл глаза и уткнулся лицом в землю...

" Алеша, встань! Алеша, встань! Алеша, встань! " - застучали в сознании, словно удары молотка, чьи-то слова.

Я встал.

... Потом я тащил труп по проселочной дороге, и кто-то, вооруженный автоматом, следовал за мной. Больше я ничего не помню...

Майор налил коньяк и залпом осушил стакан. Нина Сергеевна сидела опустив голову.

- Мда-а... Можно сказать, вовремя вам кто-то помог, - сказал я.

- Этим " кто-то" была Нина! - сказал майор.

Нина Сергеевна быстро встала и вышла из комнаты.

- С тех пор она мучается... " Убийца, говорит, я! "

Единственное утешение - что убила ради меня...

- А дальше?

- Якобашвили - ну, фамилия его, конечно, была вовсе не Якобашвили оказался крупным шпионом... Меня и Нину наградили... Так вот, я хотел выпить за ее здоровье... Видите, как оно в жизни получается? Нет дня, что-, бы Нина не плакала! Ночью вскакивает с постели!.. Не знаю, как ее утешить... Другой бы на ее месте не расставался с орденом, с гордостью восседал бы в президиумах собраний. А она плачет... Нина! - крикнул он. Поди сюда, Владимир Гавриилович просит!

Нина Сергеевна вошла, присела в углу и уставилась на меня своими грустными, красивыми, полными слез глазами.

Я встал:

- Уважаемая Нина Сергеевна! Я счастлив... Я горжусь... Благословен день, когда вы... Майор, разрешите мне по-братски поцеловать вашу супругу?

Я чувствовал, что выгляжу смешным. Чхартишвили улыбнулся и кивнул головой. Подойдя к Нине Сергеевне и легонько сжав ее горячие виски, я поцеловал ее в лоб.

Потом вернулся на свое место, сел и закурил. Женщина улыбалась, хотя глаза ее по-прежнему были полны слез.

- Твержу ей, что она не убийца, ибо он не был человеком! - сказал Чхартишвили. - Ведь я прав?

- Конечно! - ответил я и тут же собрался уходить. - До свидания! сказал я.

- Спокойной ночи!.. Как вы сказали? Любая женщина, даже самая примитивная, всегда остается загадкой для мужчины?

- Да, - ответил я.

Комната, в которой я живу, раньше использовалась как хозяйственное помещение. Здесь прачка гладила белье, простыни, наволочки. Одежду солдаты гладят сами.

С моим приездом в комнате не изменилось почти ничего - поставили койку и старое, расшатанное кресло. Длинный стол со следами горячего утюга остался. Бумагу привез я сам, а тут еще Чхартишвили прислал огромную кипу. Глядя на бумажную гору, выросшую на столе, я невольно улыбаюсь. При каждом визите майор косится на кипу - уменьшается ли она? И я, боясь огорчить его, каждый день беру из кипы и прячу десяток-полтора листов. До каких пор? Использовать всю эту бумагу за два месяца не сумеет весь наш Союз писателей...

На той самой бумаге и пишу тебе, дорогой Саргис. Сижу во главе стола, словно покинутый всеми тамада, и пишу.

... Три часа. Я раскрываю окно, и в комнату врывается дыхание чудесной южной ночи. Тихо кругом. Замерло, спит море. Небо усеяно звездами. Издали доносится монотонный рокот движка - это работает мотор, питающий прожектора. Главный прожектор горит словно глаз гигантского циклопа. Сейчас его луч лежит вдоль берега, высвечивая каждый камешек. Потом он не спеша передвигается дальше и вдруг белой простыней покрывает морскую гладь.

Полоса воды, выхваченная из темной необозримой поверхности моря, искрится, переливается огнями. Потом луч вытягивается вдоль самой границы, и кажется, это кто-то невидимый проложил по воде длинную, бесконечную дорогу. Мной овладевает странное желание - стать на эту сказочную дорогу и шагать, шагать по ней до края света...

Я закрываю окно. Пора спать. Вдруг раздается стук в дверь. Кто это может быть?!..

В дверях стоит Чхартишвили.

- Владимир Гавриилович, только что сообщили: на берегу обнаружены следы человека... Нужно усилить наблюдение... Я с лейтенантами пойду по следам, вы с ребятами - вдоль берега.

- Понятно, товарищ майор!

- Ребята уже готовы.

- - Понятно!

- Спокойно, без паники, без шума! Приступайте к выполнению!

- Есть приступить к выполнению!

... Джакели, Щербина и Пархоменко встретили меня во дворе. Другая группа уже выступила. Мы подошли к берегу. Три пограничника спускали на воду моторную лодку.

Мы помогли им. Ребята вскочили в лодку, один из них рванул за привод, мотор заклокотал, и лодка, вздернув нос, растаяла в темноте.

Прожектора обшаривали море. Луч главного прожектора, вытянувшись вдоль берега, упирался в скалу. Мы пошли по освещенной полосе. Впереди шагал Пархоменко с собакой.

- Ищи, Акбар, ищи, дорогой! - шептал Пархоменко.

Акбар метался, обнюхивал камни, рвался вперед. Джакели С автоматом наготове шел по сайой кромке берега, Щербина - по краю пляжа, я посередине и чуть сзади. Так, в ромбообразном порядке мы достигли скалы, которая уступом врезалась в море. Здесь обрывался луч прожектора, дальше была тьма. Мы свернули на узкую тропинку, огибавшую скалу справа, и, вытянувшись в цепочку, стали подниматься вверх. С трудом продирались сквозь густые колючие кусты, падали, не видя друг друга, не разбирая дороги. Пришлось зажечь фонари.

Саргис, это походило на игру в прятки, но с одной разницей: игра шла не на жизнь, а на смерть. Где-то в лесу скрывался человек, найти которого мы должны были ценою собственной жизни, он не должен был ускользнуть от нас...

... Пархоменко уже не видно - он ушел далеко вперед.

- Джакели, где ты? - спрашиваю вполголоса.

- Здесь я, товарищ лейтенант! - доносится его голос снизу.

- Где Пархоменко?

- Он впереди. Если Акбар возьмет след, он даст сигнал.

- А Щербина?

- Он где-то наверху.

- Щербина! - зову я. - Черт возьми, куда он делся?

- Эй, Щербина! - зовет Джакели.

- Э-е-ей! - слышим голос Щербины издалека.

- Куда он залез? Что ему там нужно, на скале? - ворчит Джакели. - Эй, Щербина, спускайся сюда! - кричит он.

Ответа нет. Мы двигаемся вперед, карабкаясь по огромным валунам, путаясь в зарослях колючки.

- Джакели! Где ты?

- Зде-е-есь! - еле доносится снизу. Видно, он где-то далеко.

- Щербипа-а-а!

Ни звука... Пархоменко не стоит и звать - не дозовешься. Надо было держаться всем вместе в этих проклятых джунглях!.. Как же быть теперь? Я почувствовал в сердце предательский холодок... Вынув из кобуры пистолет, я еще раз крикнул:

- Щербина, Джакели, Пархоменко, где вы?

- Э-е-е-й! - ответил кто-то.

Ладно, бог с ними... Еще немного - и выберусь из зарослей, а там и мандариновый сад колхоза. Ребята, наверно, уже там - куда же они могли деваться!

Я включил фонарь, огляделся. Правильно! Вот деревянный мостик через горный ручей. Значит, скоро сад.

Я вздохнул свободно. Вдруг наверху что-то загрохотало, задвигалось и со страшным шумом обрушилось вниз. " Сорвался камень! " - промелькнуло в голове, и я быстро укрылся за выступом скалы. Огромная глыба пронеслась, чуть не задев меня, и покатилась вниз к морю.

- Эй, вы что, с ума сошли?! - заорал внизу Джакели.

- В чем дело? - откликнулся спереди Пархоменко.

Залаял Акбар.

- Где вы, ребята? - крикнул я.

- Я здесь, внизу, иду к вам! - ответил Джакели.

- Здесь я, товарищ лейтенант! - отозвался Пархоменко.

- Щербина, где ты? - снова крикнул я.

Никто не ответил.

- Щербина-а-а!

" Ина-а... ина-а... ина-а... " - ответило эхо.

Я похолодел.

- Щербина! - заревел я. - Где ты, Щербина?!

Ни звука.

- Джакели, ко мне! Быстро!

- Бегу, товарищ лейтенант.

Через несколько минут он вынырнул из кустов.

- Нет Щербины! - сказал я.

- А где он? - спросил Джакели.

- Нет его!

- Щербина! - крикнул Джакели. Не получив ответа, он удивленно взглянул на меня. - Щербина! - опять крикнул Джакели. - Щербина! Где ты? Отвечай, Щербина!.. Брось валять дурака, отвечай, где ты, Щербина?!

Он здруг умолк и стал карабкаться вверх по скале.

- Джакели, назад! - приказал я. Он не обратил на меня внимания.

- Щербина, Щербина!

Из зарослей показалась голова Акбара, за ним появился Пархоменко.

- Что случилось, товарищ лейтенант? - спросил он, еле переводя дыхание.

- Пропал Щербина.

- Как это пропал? Что он, маленький? - улыбнулся Пархоменко.

Вернулся Джакели.

- Нету! - проговорил он упавшим голосом.

- Да вы что, - забеспокоился Пархоменко, - серьезно?

- Пусти собаку! Пусть ищет! - Джакели сорвался с места и помчался вниз.

- Акбар, ищи Щербину! Щербина, Акбар! Щербина! - крикнул Пархоменко. Пошел, Акбар!

Собака исчезла в темноте. Пархоменко побежал за ней.

- Щербина-а-а-а!.. Петро-о-о! - услышал я голос Джакели. - Э-е-ей!.. Щербина, где ты-и-и?!

Вдруг голос его оборвался. Наступило молчание. Я не помню, сколько времени длилось оно - минуту, час, вечность? Потом там, внизу, у моря, залаял Акбар.

Это не был лай обученной пограничной овчарки, строгий, четкий, сдержанный. Акбар лаял и жалобно скулил, как побитый дворовый пес...

Щербина лежал на спине между двумя большими валунами. Лицо его было спокойно. Изо рта медленно, по капельке сочилась кровь... Перед ним на коленях стоял Джакели, гладил его по груди и тихо шептал:

- Что, Петро, больно? Отвечай мне, Петро, что с тобой? Петро, дорогой мой, ну скажи хоть слово! Открой глаза, Петро! Как тебе не стыдно, ты же у нас молодец, герой!.. Ну, Петро, взгляни на меня, это я, Джакели, твой брат!.. Вот и Пархоменко здесь, слышишь, Петро? Ну очнись, милый мой, Петро, очнись!..

Джакели плакал как ребенок, тихо всхлипывая, глотая слезы. Он плакал и просил Щербину открыть глаза, сказать ему хоть одно слово... А Щербина лежал без движения.

Вдруг где-то взвилась ракета. На миг она звездой повисла в небе, потом медленно, плавно поплыла вниз, озарив белым, мертвенным светом и без того бледные лица ребят.

- Петро, очнись, поймали его! Видишь, белая ракета!

Ну очнись, Петро, дорогой!.. Прошу тебя, Петро!..

Джакели плакал громко, навзрыд. Плакал Пархоменко. У меня дрожали руки, подкашивались колени. С трудом сдерживая себя, я опустился на песок.

- Дай красную ракету! - приказал я Пархоменко.

Он достал ракетницу, поднял ее вверх и выстрелил.

Взвились красные огни - один, другой, третий. Небо осветилось кровавым светом. Это был сигнал тревоги.

... Вокруг нас по одному, по два стали собираться пограничники. Никто ни о чем не спрашивал, никто ничего не говорил. Все было ясно как божий день.

Окруженный плотным кольцом товарищей по оружию, на берегу моря между двумя большими валунами лежал двадцатилетний парень Петро Щербина. Все четче в сереющей мгле вырисовывалось его тело, и наконец мы увидели его красивый, черноволосый, спокойный, он словно спал мирным сном после тяжелой вахты...

... Погасла последняя звезда. Вдруг побледнела ночь.

Заколыхалось море.

На границе наступило утро...

Я лежал на койке одетый, без единой мысли в голове.

Передо мной была пустота - огромная, бескрайняя пустота, и я плавал в этой пустоте, не зная, за что ухватиться.

Вошел Чхартишвили. Он опустился в кресло, достал сигареты, протянул мне, закурил сам. Минут пять молча курил, нервно затягиваясь. Не найдя пепельницы, он потушил окурок прямо о стол и встал.

- Этот ублюдок в клубе... Поговорите с ним, Владимир Гавриилович. Я не могу...

Я взял бумагу и направился в клуб.

... Бледный, с покрасневшими глазами блондин лет девятнадцати быстро встал при моем появлении, поправил брюки. Я уселся за стол, достал из кармана ручку, пачку сигарет, бумагу и, не поднимая головы, спросил:

- Фамилия?

.........

- Имя?

................

- Отчество?

...............

- Сядь!

Я закурил.

- Можно мне?

- Можно.

Он жадно схватил сигарету, затянулся.

Мне не раз приходилось задавать людям вопросы. Самые различные. Часами я выслушивал людей. Допрашивал же человека впервые. Я не знал, с чего и как начать...

Он сидел, сложив руки на коленях, и дрожал.

- Холодно, - сказал он, словно оправдываясь, и неловко улыбнулся.

- От страха дрожишь! - сказал я. Он опустил голову и промолчал. - Что с твоим глазом? Ушибся?

- Это ваш солдат меня ударил. Я буду на него жаловаться!

- Кому?

- Генеральному прокурору!

- Генеральный прокурор тебе не поможет.

Он понял иронию и вскочил.

- Вы что думаете, на свете нет закона?!

- Сиди, сопляк! Если б не закон, думаешь, стали бы мы с тобой разговаривать?

Он сел.

- Сколько тебе лет?

- Девятнадцать... Можно воды?

Я налил ему стакан. Он осушил его одним духом.

- Родители есть?

- Есть,

- Где они?

- Дома.

- Знают, где ты?

- Нет.

- Почему?

- Я два года как ушел из дому. Живу самостоятельно...

- Откуда сюда приехал?

- Из Одессы.

- Как ты проник в пограничную зону?

- Не знаю... На карте так: река, потом сразу Турция.

Я ночью переплыл реку, спрятался в кустах... Мимо прошли солдаты, они разговаривали по-русски. Я понял, что ошибся... Турция дальше...

- Потом?

- Потом я пошел прямо... Спустя час увидел красную ракету и понял, что обнаружили мой след. Я побежал. Бежал, пока хватило сил. Потом лег. Потом меня поймали ваши солдаты.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒