Глава 27. Спустя неделю

Глава 27

РИВЕР

Я смотрю на горы, когда Рейн, Ромэн и я возвращаемся в Боулдер. Место встречи, где Рейн должен обменять десять миллионов долларов на свою свободу.

Вроде бы все просто — совершить обмен и убраться к чертям собачьим. Но я нутром чую, что все пойдет наперекосяк самым наихудшим образом. Тревога усугубляется, рука инстинктивно стучит по колену, пока Рейн не протягивает руку с водительского сиденья, останавливая меня.

Затылок покалывает, когда чувствую на себе пронизывающий взгляд Ромэна, как только Рейн соприкасается со мной, и это еще больше меня напрягает. До такой степени, что мне приходится напоминать себе правду. Единственное, за что я могу держаться.

Рейн выбрал меня.

Вопреки всему, он любит меня, а я люблю его, и у нас все получится, как бы ни было чертовски трудно.

Это помогает немного унять дрожь, но не полностью. Тревога витает в воздухе, пока мы приближаемся к человеку, который превратил все наши жизни - и в первую очередь жизнь Рейна - в ад.

Рейн сжимает мою руку в своей, время от времени поглядывая на меня. Задавая мне вопрос глазами.

Ты в порядке?

Я улыбаюсь ему, изо всех сил стараясь быть убедительным.

Он ухмыляется и качает головой, читая меня сквозь маску, и снова сжимает мою руку, прежде чем вернуть ее на рычаг переключения передач. Это настолько любящий и интимный жест, что мне хочется ущипнуть себя.

Или притянуть Рейна к себе и зацеловать до потери сознания. Но, к сожалению, у нас нет на это времени... как и на уединение, пока Ромэн на заднем сидении.

Мы так и не поговорили толком после того, что произошло между ним и Рейном. Честно говоря, у меня нет никакого желания снова общаться с этим парнем. Ромэн был груб и несдержан со мной с того самого момента, как увидел меня, и все потому, что у меня есть то, что он хочет.

Но он — тот человек, который помог Рейну пройти через самую трудную часть его жизни. Он все еще здесь и пытается помочь нам разобраться с этой ситуацией, несмотря на Анклав. За это я должен отдать ему должное.

Как будто зная, что я думаю о нем, Ромэн спрашивает:

— Итак, по плану все ясно? — Я слегка поворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.

По плану местные агенты ФБР должны появиться и встретиться с Ромэном у склада, пока мы с Рейном будем внутри, отвлекать Теда. Ромэн позвонит агенту, когда мы выйдем из машины, быстро осмотрев здание, чтобы убедиться, что Тед действительно пришел один, как и просил Рейн.

Но мы, очевидно, не слушали памятку, так что, скорее всего, он тоже не слушал.

Отчасти мне хотелось бы, чтобы у нас было с собой какое-нибудь оружие, но Ромэн как и Рейн были уверены, что до этого не дойдет. У них обоих сложилось впечатление, что Тед явится с изможденным видом, как будто он едва стоит на ногах после месяцев, проведенных в бегах и в прятках. Вряд ли с ним будет толпа головорезов, готовая выполнить каждый его приказ.

Да и в одиночку он не сравнится с нами троими, если дело дойдет до физической схватки.

Тем не менее, на мой взгляд, план не слишком хорош, но я промолчал. Это не моя битва, а Рейна. Я просто хочу быть рядом с ним, когда он, наконец, навсегда покончит с этим ублюдком.

Я изучаю Ромэна в течение секунды, прежде чем ответить.

— Да, кристально ясно.

Он кивает, хочет сказать что-то еще, но потом вздыхает и снова смотрит в окно. Я ловлю взгляд Рейна, когда поворачиваюсь обратно, и вижу его вопросительно поднятые брови, но они быстро приходят в норму, когда его внимание переключается на дорогу.

Вскоре мы подъезжаем к заброшенному складу, адрес которого дал Тед вчера вечером. Джип останавливается на гравии рядом с массивными воротами гаража на погрузочной площадке, и Рейн глушит машину.

Я судорожно выдыхаю, глядя на Ромэна и Рейна.

— Готов? — спрашивает Рейн, снова беря меня за руку и сжимая ее, чтобы хоть как-то утешить. Но это не срабатывает, моя тревога бьет колокола, а интуиция кричит, что это чертовски плохая идея. Слишком много переменных, слишком многое может пойти не так.

Но я все равно киваю, и он отпускает меня, мы все трое выпрыгиваем из машины и приступаем к выполнению плана.

Мы с Рейном заходим на склад с сумкой, в которой лежат долбаных десять миллионов долларов из траста Рейна. Я стараюсь не думать о том, насколько это безумная сумма, или о том, что Ромэн предложил дать ему деньги, чтобы Рейн не использовал свое наследство.

Еще одна вещь, которую он может сделать для моего парня, а я не могу.

Но мне не приходится думать об этом, потому что, как только мы проходим через открытую дверь гаража на склад, меня пробирает мороз по коже. Это похоже на то чувство, когда ты находишься в доме с привидениями или смотришь фильм ужасов и знаешь, что вот-вот испугаешься и описаешься. Это адреналин, который бурлит в тебе.

И я им переполнен.

Внутри здание освещено яркими флуоресцентными лампами, которые светят на бетонный пол и отбрасывают тени на стены. Я осматриваю периметр и тут замечаю силуэт на противоположной стороне склада.

Вот он. Сенатор Теодор Андерс.

Педофил, насильник, а теперь еще и вымогатель. Блестящий список достижений для этого человека.

Ярость охватывает меня при виде его, прислонившегося к стене склада в костюме, который, возможно, стоит тысячу долларов. Когда он выходит на свет и направляется к нам, даже с такого расстояния я вижу, что он выглядит не хуже, чем биржевой маклер на Уолл-стрит, сытый и безупречно одетый.

Окажись я рядом с этим человеком, не заметил бы мешков под глазами от недосыпания или усталости от того, что он следит за нами каждую свободную минуту дня. С таким же успехом он мог остановиться «Ритце».

— Киран, — улыбается Тед. Его голос скользит по мне, как ядовитый туман, и я сразу же чувствую удушье. И еще ярость.

Потому что это он. Человек, который превратил Рейна в того, кем он является сейчас.

Светловолосый, кареглазый политик с поразительной улыбкой, который любит изображать из себя семьянина.

Черт, я его ненавижу.

Он останавливается примерно в тридцати ярдах от нас, и я благодарен ему за это. Не хочу, чтобы я и Рейн были ближе к этому ублюдку, чем нужно.

— Давай бросим деньги и просто уйдем, — говорю я Рейну. Я не хочу отступать - мне очень хочется, чтобы Рейн отомстил этому мужику, - но сейчас мне кажется, не тот момент. Как будто мы потеряем гораздо больше, если попытаемся сделать это сейчас.

— Это наш единственный шанс, — шепчет Рейн, опуская сумку с деньгами к нашим ногам.

Кивнув один раз, я постарался взять себя в руки, напомнив себе, что это не мой бой.

Тед переводит взгляд с меня на Рейна, а затем на сумку у наших ног.

— Рад видеть, что ты подготовился. Должен признаться, у меня были сомнения, зная, как ты не любишь подчиняться приказам после определенного возраста.

Рейн морщится, и я вижу, что он испытывает настоящую, физическую боль от присутствия этого человека. Он пытается казаться сильным, но я вижу. Чувствую это. И от этого мне хочется закричать.

Поэтому я поступаю следующим образом и, вероятно, так же глупо. Я выплескиваю злобу.

— Мы здесь не для того, чтобы болтать, Андерс, — рычу я, глядя на него со своего места. — Мы захватили для тебя деньги. Если они тебе нужны, сделай нам всем одолжение и заткнись пожалуйста.

Он качает головой и изучает меня.

— Ты, должно быть, Ривер.

У меня мурашки по коже бегут от того, как он произносит мое имя.

— Не разговаривай с ним, — шипит Рейн, его защитная сторона проявляется во всей красе. — Достаточно того, что ты преследовал меня, но отправлять его фотки? В попытках использовать его, чтобы добраться до меня? Черт, Тед. Я не удивлен, но мне противно видеть, как низко ты опустился.

Тед мрачно усмехается и качает головой.

— Ты прав, ты не должен удивляться. Не тогда, когда именно ты, мой хороший мальчик, привел меня к нему.

Лицо Рейна напрягается, когда Тед смотрит на меня.

Я пытаюсь сказать ему, что все в порядке, я не держу на него зла. Что не было для меня новостью. Именно поэтому Рейн хотел, чтобы я жил в доме Ашера последние десять дней, чтобы я был вне досягаемости. Но я вижу, как Рейн страдает, понимая, что все, что он сделал, чтобы уберечь меня, оказалось напрасным. В конце концов, Тед все равно смог одержать верх.

Мы всего лишь пешки в его игре.

— Как ты всегда был на шаг впереди нас? — прорычал Рейн, разочарование все сильнее проступало в его чертах.

Успокойся, детка, - хочу сказать ему. Я не могу позволить ему сорваться, на мне или на ком-либо еще, сейчас. Но если скажу ему, то он может взбеситься еще больше.

— Неужели ты настолько глуп, что до тебя не доходит? — насмехается он. — Все, что ты знаешь, вся информация, которую тебе обо мне рассказали - о моем местонахождении, была сфабрикована. Ты знаешь, потому что я так захотел. Вот почему я всегда был на шаг впереди. Я лишь давал тебе знать, чего и когда хочу. Игра рассчитанных рисков. — Он замолкает и бросает на меня взгляд, который мог бы призвать самого Сатану. — Я знал о Ривере уже несколько месяцев. С момента встречи с девушкой Митчелл в Вейле.

Я сразу вспоминаю первые фотографии, присланные Рейну. Фотографии нас на курорте с Сиеной и Тайлером. Мне становится тошно при мысли, что нечто злобное скрывалась в тени и наблюдало за нами в хижине.

— И она не ограничивалась лишь звонками и фотографиями. — Тед одаривает нас злой ухмылкой. — Агент ФБР, назначенный для вашего дела? Он тоже работает на меня.

Мое сердце замирает от его слов, в попытках осмыслить последствия его заявлений.

Переведя взгляд на Рейна, я вижу, как головоломка у него складывается быстрее, чем у меня. Но как только он начинает говорить, все встает на свои места.

— Анклав проник в ФБР, — пробормотал он с проклятием. — Вот что ты имел в виду, говоря, что у тебя есть те, кто обладает реальной властью. Тебе помогал гребаный Великий курфюрст заключать сделки и принимать решения. Кому-то под их каблуком поручили мое дело, так что любая информация, которую я им давал, тут же возвращалась к тебе.

Я вспоминаю, что нам рассказывали в поместье Джеймсона. Как работает Анклав.

Проникнуть на самые высокие посты.

Я ни капельки не удивлен, что они засунули свои руки в ФБР. Черт, отец Ашера контролирует ФБР. Но от этого у меня не перестает клокотать в животе, когда понимаю, что агент, которому звонили Рейн и Ромэн все эти месяцы и передавали информацию, возвращался прямиком к Теду и сенатору Митчеллу, которые наверняка смеялись над этим за выпивкой.

Сенатор Митчелл...

— Вот почему отец Ромэна так быстро отозвал наследников без каких-либо четких ответов, — говорю я, глядя на него. — Какие бы сделки ни были заключены, он пытался выполнить свои обязательства. — Мой взгляд падает на Теда, и я прищуриваюсь, глядя на него.

Тед укоризненно качает головой и начинает расхаживать взад-вперед.

— Вы начинаете понимать, парни. Да. Но вы все еще не видите общей картины. То, из-за чего вообще началась вся эта неразбериха.

Я молча бросаю взгляд на Рейна, прося помощи в понимании того, что, на хрен, вообще сейчас происходит. Потому что я едва успеваю за ним.

Почему Тед играет с нами в игру угадайку? Почему бы просто не взять деньги и не сбежать? Зачем сейчас давать нам все кусочки этой головоломки когда он собирается исчезнуть из нашей жизни, надеюсь навсегда?

И самое главное, где, черт возьми, Ромэн?

Он должен быть снаружи и ждать ФБР, но если они не приедут... Черт, а что если Ромэн тоже в этом замешан? Что если...

— Кольцо, — пробормотал Рейн, прервав мои мысли, и я заметил, как расширились его глаза. — Преступный круг наркоторговцев и секс-торговцев, из-за которого ФБР ворвались в офис доктора Шелтона. Они получили мое досье и забрали записи. Ты действительно в этом замешан.

Тед кивает.

— К сожалению для меня, есть несколько агентов, которые соблюдают законы и не находятся под влиянием Анклава. Это они взяли на себя смелость передать информацию в СМИ, и даже Анклав не смог остановить распространение информации.

Тед останавливается и насмехается, наклонив голову.

— А ты и правда так наивен? Как думаешь, кто смешал кокаин, от которого умер твой друг? — В моих жилах стынет кровь, когда Рейн застывает рядом со мной, и картина начинает вырисовываться еще больше.

Тед — часть кольца. Он сыграл роль в смерти Дикона. Он помогал Анклаву, скрывая это. Все это.

Но если Анклав создавался для того, чтобы избавиться от коррумпированных людей, управляющих этой страной...

— Главный вопрос - зачем? Зачем, старейшему и самому влиятельному тайному обществу в истории помогать тебе избежать наказания? — Я замолчал и пустился в размышления.

Почему отец Ромэна дал Теду столько власти и информации об Анклаве, когда все должно держаться в секрете? Когда должны знать только пять семей и никто другой?

Так секреты и остаются секретами. Ограничивая количество людей с инсайдерской информацией.

В следующую секунду Рейн озвучивает мои мысли, в его тоне звучит оттенок недовольства.

— Бессмыслица какая-то. Ты руководишь подпольными делами, которые Анклав стремится уничтожить и избавить от них мир. Зачем...

И тут его осеняет.

Тед лишь улыбается. Хотя чем дольше я смотрю на его улыбку, тем больше кажется, что она превращается в злобную усмешку.

— Все теплее.

Мысли крутятся в голове, когда я пытаюсь собрать все кусочки головоломки и сложить их один за другим, двигая и поворачивая их в отчаянии, чтобы они подошли.

Что у него может быть на них? Никто не знает об их существовании. У него не может быть на них никакой информации, если только...

— Они тоже часть кольца.

Я смотрю на Рейна, когда он озвучивает вывод, к которому я только что пришел. Потому что это единственное объяснение, которое я могу придумать и которое имеет хоть какой-то смысл.

Они не выдали бы Теда, если бы сами были замешаны. Это только вовлечет и их тоже. И, возможно, поставит под угрозу все, что они построили за тысячелетие.

Но Анклав, тайное общество, созданное для защиты интересов Америки... является частью банды, торгующей наркотиками и секс-индустрией? В этом нет смысла. У них есть все, что им нужно. Деньги, власть, оружие.

Зачем им участвовать в чем-то настолько мерзком?

Тед кивает головой.

— Я впечатлен, парни, вы довольно быстро все собрали. Похоже, у нового поколения наследников языки свободнее, чем у шлюхи из Вегаса. — Он делает несколько шагов из стороны в сторону, давая время на осмысливание услышанного а затем говорит снова. — Но ты тоже ошибаешься. Они всем заправляют.

Они не часть кольца... они им управляют.

Мой желудок сжимается, а голова начинает кружиться. Не может быть, чтобы парни знали об этом, верно? Ромэн никак не мог знать, что наркотики, которые Рейн передал Дикону в ту роковую ночь, были частью не только тщательно продуманного плана по давлению на Рейна с помощью шантажа - запасной план на случай, если он решит рассказать кому-то еще о том, что случилось с ним в детстве, - но и более темной, скрытой частью уловки, которой руководил сам Анклав.

Покачав головой, я выдохнул и посмотрел на Теда.

— Почему ты тратишь свое время, рассказывая нам все? — спрашиваю я, нахмурившись. — Ты мог бы выйти сухим из воды, и никто бы не узнал. И, как ты знаешь, мы могли ранее вызвать полицию. Они могут быть здесь в любую секунду.

Тед пожимает плечами.

— Я знаю, что вы этого не сделали, так почему бы не потратить время? — спрашивает он, наклонив голову. — Десять миллионов долларов - это меньшее из того, что ты мне должен. Если я хочу отнять у тебя время, как ты отнял мое, я, черт возьми, это сделаю. Но Киран, — говорит он с кривой, садистской улыбкой, — ты также забрал мою жизнь. Как, по-твоему, мы с этим разберемся?

В этот момент я замечаю, как он тянется за спину и достает пистолет, целясь прямо в грудь Рейна.

Глава 28

РИВЕР

— Брось сумку, Киран, — требует Тед, указывая оружием на себя, а затем переводит его на Рейна, и мое сердце стучит как сумасшедшее при каждом движении пистолета.

Я наблюдаю, как у Рейна ходят желваки и он расправляет плечи. Бросив беглый взгляд на меня, Рейн выполняет приказ и бросает сумку с деньгами.

— Иди, — бормочет Рейн под нос, пригвоздив меня взглядом, что его просьба не обсуждается.

Я отрицательно качаю головой.

— Рейн...

— Ривер, уходи, — говорит он с мольбой в голосе и отчаянием в глазах.

— Никто из вас никуда не уйдет, — говорит Тед, злорадно смеясь, когда кладет пистолет на землю и роется в сумке, вытаскивая несколько пачек сотен.

— Здесь все, Тед. Все до последней копейки. Так что просто отпусти нас, — рычит Рейн, в его тоне звучит жёсткость, которую я никогда раньше не слышал.

Я на секунду бросаю взгляд в сторону гаражной двери, через которую мы вошли, надеясь, что в любую минуту появится Ромэн с ФБР.

Черт, где он?

— Я тебе верю, — говорит Тед, проводя большим пальцем по одной из стопок, после чего кладет ее обратно в сумку. Застегнув молнию, он встает, снова держа в руке пистолет.

По крайней мере, на этот раз он не направлен на Рейна, просто держит в его руке, а сумку - в другой.

— Тогда мы можем идти. Сделка заключена. Ты идешь своей дорогой, мы - своей, — говорит ему Рейн.

Вот так просто. Он говорит ему, что мы уходим. Человеку с пистолетом в руке, с десятью миллионами долларов наличными, человеку которому уже нечего терять.

Тед бросает на нас озадаченный взгляд, а затем поднимает руку с пистолетом и направляет его то на меня, то на него, как гребаный руководитель хора. Мне становится еще тревожнее, и я остро, мучительно остро осознаю отсутствие Ромэна, тишину снаружи, когда должны хлопать двери машин, и то, что пистолет снова направлен на Рейна.

— Неужели кто-то из вас действительно думал, что вы уйдете отсюда живыми? — говорит Тед с насмешкой. — Вы оба и парнишка Митчелл - не более чем залог.

Я тяжело сглатываю и бросаю взгляд на Рейна, но вижу, что он белее привидения.

Как только я собрался что-нибудь сказать, то замечаю движение за спиной Теда. Рейн тоже заметил, потому что он снова обрел около десяти оттенков цвета лица, когда мы увидели, что Ромэн пробирается через дверь и обходит здание по периметру так незаметно, как только может.

Беспокойство и паника немного ослабевают - по крайней мере мы знаем, что он жив, а снаружи здания безопасно.

А это значит, что Тед один. Никакого прикрытия, даже с Анклавом за спиной.

Фантастическая новость, правда, если бы он не наставил на нас пистолет.

Я встречаюсь взглядом с Ромэном за спиной Теда, и он поднимает палец к губам — сигнал молчать. И я так и делаю, молчу и просто, черт возьми... молюсь.

Молюсь Богу, в которого я не верил долгое, долгое время, чтобы все получилось.

Господи сделай так, чтоб Ромэн получил пистолет. Чтоб он услышал правду о ФБР и вызвал копов.

Позволь Теду сгинуть в геенне огненной.

Позволь нам выбраться отсюда живыми.

— Тед, — медленно произносит Рейн, выглядя гораздо спокойнее, чем следовало бы в данных обстоятельствах, потому что мои ладони вспотели, пульс зашкаливает, а кислорода становится все меньше, пока я смотрю, как Тед снимает пистолет с предохранителя.

Я инстинктивно протягиваю руку к Рейну, хотя он находится не более чем в двух футах от меня, и чувствую, как он касается моих пальцев.

Его кожа теплая. Даже горячая, и я чувствую, как они дрожат от чистой ярости.

Потому что если я что-то и знаю об эмоциях Кирана Грейди, так это то, когда он злится.

— Опусти чертов пистолет, Тед, и иди своей дорогой, — требует Рейн, медленно, тщательно выговаривая слова. — Не нужно проливать кровь, чтобы получить то, что ты хочешь.

Тед скривил рот в усмешке и покачал головой.

— Мой дорогой, хороший мальчик. Разве ты еще не понял, что главное - получить то, что я заслуживаю?

Злобный блеск в его карих глазах говорит мне, что он без колебаний сделает то, что посчитает нужным. Чтобы получить то, что он хочет. Или, как он только что сказал, то, что он заслуживает.

Я бы только за его характер отправил бы его в самые худшие места, которые только можно себе представить. Но по какой-то причине Тед привел его к власти. Богатству. Влиянию.

Одни поднимаются за счет греха, другие падают из-за добродетели.

Цитата, выбитая на коже Рейна, звучит в моей голове, и в этот момент я понимаю, что Тед Андерс не заслуживает ничего хуже, чем гнить в аду целую вечность. Я не хочу для него ничего большего, хотя знаю, что для него было бы гораздо хуже, если бы он до конца своей жалкой жизни нагибался в тюремном душе.

Я просто хочу, чтобы его не было. Исчез из этого мира, исчез с дороги. Чтобы он не смог причинить вред ни одной душе.

И если все зависит от меня... никогда больше не причинит ни малейшей боли Рейну.

Итак, я не знаю, как это произошло. Не знаю даже, думал я или нет оттолкнуть Рейна, пока пистолет был нацелен ему в грудь.

Все, что я знаю, это то, что он лежит на полу рядом со мной. Я слышу выстрел, затем второй, прозвучавший в быстрой последовательности. Слышу слабый звук удара металла о бетон. Кажется, я слышу, как Рейн выкрикивает мое имя, но я не могу быть уверен в этом из-за адреналина, стучавшего в моих ушах.

Все это произошло... в одно мгновение. Мгновение - которое меняет весь мой мир.

И он меняется, когда удар пули неожиданно выбивает из меня дух.

Хватая ртом воздух, я хватаюсь за живот, но руки тут же становится кроваво-красными, а колени подкашиваются, как только я вижу это.

Две крепкие руки хватают меня за плечи, и я поднимаю голову, видя, что Рейн снова на ногах, на его лице — паника, которая, я уверен, отражает мою собственную. Я встречаюсь взглядом с Рейном, когда мы оба видим кровь, и слышу, как он снова произносит мое имя, но я не могу разобрать.

Оглянувшись, я вижу, что Ромэн борется с засранцем Тедом. И слава богу, пистолет находится в середине склада, далеко от Теда.

Я чувствую холод бетона на коже даже сквозь джинсы и хлопковую рубашку, когда Рейн осторожно опускает нас обоих на землю. Должно быть, это нелегко, судя по тому, как дрожат его руки, когда он смотрит на кровь, уже пропитавшую ткань.

Рейн гладит меня по голове, глядя на меня со смесью благоговения и ужаса.

— Ты подставился под пулю ради меня.

Я издаю короткий хрип, который быстро переходит в кашель, и морщусь от боли. Клянусь, я чувствую, как кусочки металла смещаются внутри меня при этом движении.

— Вообще-то, под две.

Черт, как трудно дышать.

Сдавленный смех срывается с его губ, а затем Рейн наклоняется и прижимается лбом к моему.

— В тебя только что стреляли, и ты хочешь поспорить со мной, сколько раз? Господи, Рив.

Я чувствую, как он прижимает руку к ране на животе. Не так больно, как от самих ранений, но достаточно, чтобы звезды заплясали перед глазами.

— Я был бы не я, если бы не боролся с тобой до самого конца, ведь правда?

Я улыбаюсь, пытаясь сглотнуть.

Его лицо начинает расплываться, темнота медленно поглощает Рейна с краев поля зрения. Но я стараюсь смотреть в его глаза цвета виски, и не отрываюсь от них в надежде, что они смогут приковать меня к земле, а не унести в черную бездну.

— Abhainn. Mo grá. Просто держись, хорошо? Мы вызовем помощь. — Его голос срывается на каждом слове, как будто он знает, что это бессмысленно. Что бесполезно пытаться позвать на помощь, потому что я уже слишком далеко ушел.

Черт, даже я это знаю.

— Детка, — вздыхаю я, и слово бьет, будто нож в живот, когда чувствую, как пули еще больше сдвигаются под его руками. Каждый вздох, который делаю, вызывает еще большую агонию. — Все хорошо.

Моя рука дрожит, когда я поднимаю ее к его лицу. Рейн улавливает мое движение, нетвердость, и хватает мою руку. Его рука теплая и влажная, когда он подносит ее к своей щеке. Кровь течет по его пальцам, как и по моим, и вдруг я понимаю...

Это моя.

Моя кровь на его и моих руках, на наших руках. Она стекает по нашим запястьям и слегка размазывается по его щеке, когда Рейн еще сильнее прижимает вторую ладонь к моим огнестрельным ранам.

Черт. В меня стреляли дважды.

— Ривер, посмотри на меня. Не на кровь, а на меня, — призывает Рейн. В его тоне слышится легкая паника, но он изо всех сил старается ее сдержать.

Шок ослабевает, реальность ситуации постепенно возвращается, а чернота продолжает ползти к его лицу, все больше и больше его искажая. Туннель все сужается, и паника бьется во мне.

Я не хочу умирать. Это не входило в мои планы, когда я закрыл Рейна от пули. Я хотел уберечь его от вреда со стороны, мать его, Теда Андерса. Он причинил ему столько боли, что хватило бы на тысячу жизней.

Так что нет, я не хочу умирать. Конечно, не хочу.

Я хочу провести остаток жизни с Рейном. Каждый гребаный день. Подшучивать над его удивительной способностью оставаться открытым для грязных шуток и готовить ему буррито на завтрак каждое воскресенье. Смеяться вместе с ним над дурацким фильмом или над тем, что я сказал. Улыбаться ему, и только ему, потому что ему нравятся мои ямочки, а я чертовски люблю его...

Любить его всем сердцем, потому что оно принадлежит ему.

До скончания времен.

— Я не… — Я задыхаюсь от слов, словно вес поезда давит мне на диафрагму, — чувствую свои ноги.

Под моей ладонью челюсть Рейна дергается, почти пульсирует. По одному только движению я понимаю, что он пытается сдержать свой гнев.

Гнев на что? Я не знаю.

На меня за то, что подстрелили. На Теда за то, что стрелял. На весь мир за то, что мы оказались в такой хреновой ситуации.

Рейн, стоящий на коленях рядом со мной, пересаживается так, чтобы положить мою голову себе колени, и все еще прижимать мою рану. Она перестает болеть. Как и ноги, я не чувствую ничего ниже живота.

— С тобой все будет хорошо, детка. Все будет хорошо, — успокаивает он, но слова все еще звучат надрывно. Отрывистые, сухие, в них слышится чистейшая ложь.

Я кашляю один раз. Второй. На третий кровь наполняет мой рот, и из глаз катятся слезы.

— Я не хочу умирать, — шепчу я, и дрожь в моем голосе выдает мой страх.

Рейн трясет головой, его размытое, нечеткое лицо теперь полностью окружает темнота.

Я не хочу умирать.

— Ты не умрешь, Ривер. Черт возьми, не говори так. Помощь будет с минуты на минуту.

Опять ложь. Они бы уже были здесь.

Я качаю головой, или, по крайней мере, думаю, что качаю, но онемение распространяется от груди к шее, замораживая меня на месте, как ледяную скульптуру.

— Не лги мне, — говорю я Рейну. Я не выдержу, если последние слова, которые он мне скажет, будут еще одной ложью, нагроможденной друг на друга. — Мы обещали... — прохрипел я, — больше никакой лжи.

От моих слов у Рейна потекли слезы, и они скатываются по его лицу, когда он склоняется надо мной. Соленые капли стекают с его лица одна за другой, смешиваясь с кровью, все еще остающейся на его щеке.

— Но это не конец, mo grá. Это, блядь, не конец. Мы не можем так закончить. Мы не успели еще пожить.

Приглушенный звук вырывается из его губ, за поцелуй которых я бы отдал сейчас все, что угодно. Все, чего я хочу, это поцелуем прогнать его боль, заверить его, что у нас впереди целая жизнь.

Что это всего лишь всплеск. Небольшой ухаб на дороге.

Но мы обещали.

И с меня хватит лжи.

— Ривер, пожалуйста. Пожалуйста. Ты не можешь меня бросить. Черт возьми, не смей, мать твою, бросать меня, Abhainn. Мы сказали «навечно». Мы дали друг другу это обещание. А это? Это не навечно. Даже не близко.

Рейн стискивает челюсть, прислоняясь лбом к моему, и мокрые слезы, стекая по его щекам, смешиваются с моими.

— Иногда, — с усилием произношу я. Мои губы становятся холодными и онемевшими, слова звучат невнятно. — Иногда вечность... короче, чем ты думаешь.

Его губы дрожат. Я почти не чувствую их, хотя рот Рейна находится всего в нескольких дюймах от моего.

— Нет. Ривер, нет. Ты заставил меня влюбиться в тебя. Я так старался этого не делать, но у меня не было ни единого шанса. Всегда был только ты, Abhainn. Так что ты не можешь оставить меня одного.

Рейн целует меня с отчаянием, его губы теплые, влажные и живые.

Все, чего нет в моих.

Я пытаюсь поцеловать его в ответ. Взять всю любовь и тепло, которые он предлагает мне, и впитать их в себя, но это бессмысленно. Я едва могу пошевелить губами, так как едва чувствую их.

Когда Рейн перестает целовать, он все еще прижимается лбом к моему, и его дрожь вызывает во мне боль, которая не связана с пулевым ранением.

— Я люблю тебя. Господи, я люблю тебя. Ты не можешь меня бросить.

Моя рука, та, что все еще зажата в руке Рейна, дрожит, когда я пытаюсь трижды коснуться пальцем его ладони.

Раз. Два. Три.

Я. Люблю. Тебя.

Надеюсь, я сделал это, чтобы он почувствовал. Чтобы знал. Что я тоже его люблю.

Потому что это так. Я люблю его всей своей душой. Он - это все, о чем я мог просить, и все, о чем не знал, что нужно просить.

Он - та вечность, о которой я не знал, что хочу, даже если мы не получим ее сейчас.

Рейн должен это знать.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, — плачет он, обнимая меня за плечи.

Его слова, те три, которые я никогда не думал, что услышу из его уст, снова и снова звучат в моей голове. Я люблю тебя.

Навсегда, Рейн.

Затем непроглядная тьма уносит меня в свои глубины.

Глава 29

РЕЙН

Мое самообладание рушится в тот момент, когда глаза Ривера закрываются, возможно, в последний раз. Каждая частичка моей души кричит и проклинает мир, отказываясь верить, что это происходит на самом деле. Нет, я не верю!

Я только что вернул его. Я не могу потерять его снова.

Не навсегда.

Я сойду с ума.

— Черт возьми, нет! Ривер, посмотри на меня! — кричу я, касаясь его лица своими окровавленными пальцами. Трясу его за плечи. Все, что угодно, лишь бы снова увидеть эти аквамариновые глаза. — Посмотри на меня, mo grá. Останься со мной. Мне нужно, чтобы ты остался!

Но он не слышит меня. Ривер, блядь, не слушает.

Его глаза остаются закрытыми, и я уже настолько потерян.

Я не знаю, что делать.

Что мне делать?

Подтягивая его тело к себе, я крепко обнимаю его и рыдаю ему в шею, слезы текут по моему лицу, смешиваясь с его кровью, которая покрывает мое лицо.

Отчаяние впивается когтями, а сожаления снедают меня. Каждое решение, которое я принял, каждый момент, который мы провели вместе и порознь после возвращения из шале... все это разом наводняет мой разум, и вопросы сыплются один за другим.

Почему я втянул его в это, когда знал, что это небезопасно? Почему у меня не хватило сил держаться от него подальше, когда знал, что это единственный способ уберечь его?

Как, черт возьми, я должен выжить в мире, где его больше нет?

То, что у нас есть... такое бывает раз в жизни. На этой земле нет ни одного человека, более идеально подходящего мне. И никогда, блядь, не будет!

Так почему я не сделал все, чтобы его защитить? Почему я не смог просто отпустить его?

Я трусь носом о шею Ривера, желая запомнить запах его кожи и ощущение ее на моей. Каждую его частичку, которую я недостаточно хорошо изучил, и те, на которые у меня не хватило времени. Потому что с Ривером не хватило бы и вечности. Чтобы узнать его и любить его.

Чувствуя, как его кровь, насыщенного бордового цвета, просачивается сквозь рубашку, я мгновенно осознаю всю серьезность происходящего.

Он получил пулю за меня.

Нет. Две пули.

Паника начинает набирать обороты, пересиливая шок от ситуации.

В него стреляли.

Дважды.

Все. Из-за. Меня.

А теперь он умирает у меня на руках, и я не могу ничего сделать, чтобы предотвратить это.

— Мне жаль, mo grá. Мне чертовски жаль. За ложь и секреты. За то, что принес это в твою жизнь. Прости за все, — говорю я ему, слова душат меня, потому что произнести их вслух... это похоже на прощание.

Навсегда. А я сейчас не готов к этому.

Горе и опустошение бурлят во мне, выплескиваясь непрерывным потоком эмоций, которые разрывают меня на части.

За всю свою жизнь я никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

И поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову.

Я держу Ривера в своих руках, умоляя Бога забрать меня вместо него. Я кричу на Него, умоляю Его. Я торгуюсь за свою гребаную душу, предоставляя тем, кто на небесах и в аду, решать, где ей место.

Потому что он, блядь, не умрет. Не сегодня.

Не раньше, чем нам исполнится сто пять. Не раньше, чем мы проживем вместе целую чертову жизнь.

Как мы и обещали.

— Умрешь ты, умру и я, — хрипло бормочу я ему в волосы, едва слышным шепотом. — Я пойду туда же, куда и ты, Ривер. Вот что значит навсегда.

И в этот момент я понимаю, что каждое слово — правда.

Я бы прошел через ад, только чтобы найти его и вытащить обратно. Продал бы свою душу любому Богу, в которого не верю, лишь бы сберечь его.

— Я люблю тебя.

Эти слова, три ничтожных гребаных слова, которые несут в себе столько смысла, что теперь они кажутся бесполезными. Но это не мешает мне их говорить. Говорить ему. Как-то дать Риверу понять, что весь мой мир начинается и заканчивается им!

И вот я раскачиваюсь взад-вперед, прижимая его обмякшее тело к своей груди, и шепчу эти три слова нараспев.

И чертовски жалею, что не сказал их раньше.

Глава 30

РОМЭН

Рейн обезумел. Нет, «обезумел» - мягко сказано.

Каким словом лучше описать его состояние, может, разбитый? Разрушенный? Сломленный?

Чертовски сломленный.

Как это не назови, это то, чем является Рейн, когда качает тело Ривера в своих объятиях, от отчаяния и страдания он издает самый жуткий вопль, который я когда-либо слышал от человека.

И это просто убивает меня.

Видеть его таким, знать, что я ни черта не могу сделать, чтобы облегчить его боль, взять бремя его горя и взвалить на свои плечи. Ведь это то, что ты делаешь, когда тебе кто-то дорог. Когда он значит для тебя весь мир, и ты готов ради него на все.

Как для меня.

Потому что я чертовски люблю Рейна.

А он любит Ривера.

Ривера, который только что доказал то же самое, что и я, прыгнув под пули ради человека, которого мы оба любим. Ривер, который сейчас истекает кровью на бетонном полу, на Рейна, просто... блядь.

Везде. Кровь повсюду.

Я не чужд крови. За свою жизнь я пролил ее немало, но не до такой степени. Никогда никого не убивал.

Разве что только что, блядь, убил.

Свернул ему шею голыми руками, но сейчас у меня нет времени обдумывать последствия убийства Теда Андерса.

Сейчас у меня есть более важные дела. Нужно сделать еще один шаг.

А именно, помочь Риверу. Человеку, которого любовь всей моей жизни любит больше всего на свете.

Потому что Рейн должен любить его. Потому что эти три слова ты не кричишь просто так, когда кто-то умирает у тебя на руках, а ты беспомощно наблюдаешь. Потому что я слышу, как он просит, умоляет и уговаривает Бога спасти Ривера и забрать его вместо него.

Потому что это то, что Рейн был готов сделать всего несколько минут назад для Ривера. Умереть, чтобы спасти его.

Но вместо этого Ривер получил пули. Чтобы спасти Рейна.

Я бы и сам так поступил, если бы стоял достаточно близко.

Черт, я уже шел в их сторону, когда Тед перевел прицел на Рейна, но я просто не успел. Я не мог успеть. Я успел лишь добраться до Теда и не дать ему выстрелить в третий раз.

Но Ривер успел.

И, черт возьми, несмотря на самый большой беспорядок в этом чертовом мире, я никогда не был так благодарен за то, что оказался в самом поганом любовном треугольнике на свете. Теперь я начинаю понимать, что это даже не треугольник. И никогда им не был. Просто круг вокруг них двоих, в который я отчаянно пытался ворваться.

Но это не имеет значения, не сейчас. Неважно, кем мы трое являемся друг для друга, это не меняет факта, что это мог быть Рейн на тротуаре, а кровь вокруг него растекалась бы с астрономической скоростью.

Тогда я был бы тем, кто разрушен до неузнаваемости.

И, черт возьми, как бы ни разрывало меня на части видеть Рейна таким, бессильным перед лицом судьбы, случая и предопределения, какая-то часть меня, какой бы поганой она ни была, эгоистично чувствует надежду.

Надежду для нас.

В конце концов, Рейн найдет способ жить дальше, хотя ему и понадобится время, чтобы оплакать Ривера. И я бы подождал, пока боль его потери утихнет. Когда Рейн будет готов снова открыть свое сердце. Подождал бы, когда он снова сможет любить.

Я уже ждал четыре года. И ради него я бы прождал всю жизнь.

Так что я стою, как придурок. Как статуя, блядь. Смотрю, как Рейн прижимает ладони к животу Ривера, пытаясь остановить кровотечение, как Рейн бьётся агонии.

И я сомневаюсь в своей этике. В своей морали. В своих ценностях.

Всего минуту. В данном случае минута может означать смерть, и все же в течение этой минуты я борюсь с собой, выбирая между своим счастьем и счастьем Рейна.

Но если это не чертовски сложный выбор, тогда это даже не выбор, да?

Если я не сделаю всё, что в моих силах, чтобы доставить Ривера в больницу, я буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Даже если в конце концов я получу Рейна. Это будет разъедать меня, поглощать душу. И как бы я его ни любил, я не хочу быть его вторым вариантом. Я не хочу быть его утешительным призом.

Поэтому, после долгих шестидесяти секунд, я иду. Нет, бегу. Подхватить разбитое сердце любви всей моей жизни, и надеяться, что у нас будет достаточно времени, чтобы собрать его обратно.

— Рейн, — мягко говорю я, кладя руку ему на плечо. Он вздрагивает от прикосновения, но не останавливается. Просто продолжает раскачиваться на месте, одна рука прижата к животу Ривера, другая прижимает его голову к своей груди.

Рейн шепчет эти три гребаных слова. Снова и снова, снова и снова.

Три слова, которые я жажду услышать из его уст больше, чем глоток свежего воздуха.

Я люблю тебя.

Я снова произношу его имя, на этот раз громче. Но ответа по-прежнему нет.

Тогда я хватаю его за плечи и трясу, выводя из ступора.

— Рейн, вставай. Нам нужно идти. Ему нужно в больницу.

Его глаза, омытые слезами, яркого золотистого цвета, наконец встречаются с моими, и все, что, как я думал знал о любви, разлетается вдребезги. Мое сердце ухает, а затем поднимается к горлу, образуя такую огромную пробку, что я не могу дышать.

Дыши, Ромэн. Ты нужен ему.

Я просовываю руку под горло Риверу в поисках пульса. На поиски уходит секунда, но он есть. Слабый. Нитевидный. Но есть.

Я перевожу взгляд обратно на Рейна.

— Он все еще жив. Мы должны действовать.

Я быстро поднимаюсь и оглядываюсь по сторонам, в голове проносится тысяча мыслей, пока я пытаюсь сформулировать план. Первоочередная задача - добраться до больницы, но есть еще труп, с которым нужно разобраться, и машина, блядь.

Добежав до джипа Рейна, я нажимаю на имя Ашера на быстром наборе, молясь, чтобы он ответил, потому что мне определенно нужно подкрепление.

— Да? — говорит он на втором звонке, когда я запрыгиваю на водительское сиденье.

— Я знаю, что вляпался в дерьмо, но мне нужно, чтобы ты приехал и позаботился кое о чем для меня на складе, — говорю я ему, быстро называя адрес, хотя он знает, где мы. Он с самого начала пытался убедить нас не ехать сюда. — Снаружи стоит машина с городскими номерами... — я сглатываю, выталкивая остаток слов, — и труп внутри.

Я слышу резкий выдох Эша на другом конце линии, ожидая, что он набросится на меня, но он просто задает один простой вопрос.

— Кто?

— Сенатор, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Но если я не потороплюсь, обязательно будет еще один.

— Рейн? — сразу же спрашивает Ашер, и я качаю головой, хотя он меня не видит.

— Ривер, — шепотом отвечаю я, один из его самых близких друзей до того, как Анклав забрал у каждого из нас выбор жизненного пути. И судя по молчанию Эша на другой линии, он не очень хорошо воспринял эту новость.

— Я скоро буду. Позабочусь обо всем, — говорит мне Эш через мгновение, позволяя тишине повиснуть между нами. Он вполне способен избавиться от тела и сделать так, чтобы все выглядело, будто Тед уехал из города. Один из многих аспектов, которым мы обучены.

— Там еще сумка с деньгами, — говорю я ему, проезжая через открывающуюся дверь гаража и останавливаясь рядом с Рейном и Ривером. — Не забудь.

Ашер молчит с минуту.

— Я никому ничего не скажу об этом. Это между нами. Только не дай ему умереть.

Мне требуется все силы, чтобы не закатить глаза на всех, кто зацикливается на Ривере Ленноксе на этой земле.

Поэтому я не утруждаю себя ответом, просто вешаю трубку, чтобы спасти его гребаную жизнь.

У меня щемит в груди, когда я наблюдаю, как Рейн мечется взад-вперед в приемном покое скорой помощи, словно загнанный в клетку зверь.

Они забрали Ривера на операцию сразу же, как только положили его на носилки, поскольку у меня хватило предусмотрительности позвонить и предупредить их о нашем приезде. Медсестра хорошенько отругала меня за то, как важно не перемещать жертву огнестрельного ранения, потому что пуля все еще может быть внутри, но я просто поставлю на этом точку, поскольку не планирую в ближайшее время спасать кого-то еще.

С тех пор, как Ривера увезли из поля зрения Рейна, он стал чертовски раздражительным и срывается на всех, кто спрашивает, не нужно ли ему чего-нибудь. В том числе и на меня. Но я все равно пытаюсь, потому что когда людям, которых ты любишь, больно, ты делаешь все, чтобы помочь им справиться с этим. Даже если при этом разбивается твое собственное сердце.

Я хватаю Рейна за руку, когда он делает очередной проход передо мной, и он смотрит на меня.

— Что?

Я поднимаю бровь, окидывая его взглядом, прежде чем вернуться к его лицу.

— Сядь. Ты выглядишь дерьмово, и я беспокоюсь, что ты в любую секунду потеряешь сознание.

— Не потеряю, — сухо говорит он.

Я вздыхаю.

— Тогда может, сходим в душ и переоденемся? Мы оба покрыты...

— Я в полном порядке, Ромэн. Если ты хочешь уйти, будь добр. Но я остаюсь здесь, — рычит он, выдергивая руку, и продолжает вышагивать. Такими темпами он, наверное, протрет линолеум, прежде чем мы узнаем о состоянии Ривера.

Рейн остается в таком состоянии еще полчаса, пока медсестра, наконец, не сжаливается над нами и не отводит нас в отдельную комнату, где мы можем подождать без посторонних взглядов. Потому что все внимание в этом чертовом месте было приковано к нему, пока он носился по палате с ядовитым облаком, нависшим над его головой.

Но, по крайней мере, в отдельной комнате он хоть прислонился к стене, чтобы попытаться расслабиться.

Я смотрю, как Рейн снова и снова проводит руками по волосам, и понимаю его. Ему нужно, чтобы какая-то часть его тела постоянно двигалась, чтобы чувствовать, что он не застрял. Застыл. Чтобы знать, что время, на самом деле, все еще движется. Даже когда кажется, что время и пространство полностью разрушились.

И хотя они не разрушились, реальность такова, что все еще могут.

Подойдя и сползая по стене рядом с ним, я беру руку Рейна в свою, желая хоть как-то утешить, хотя я знаю, что он, вероятно, не хочет этого.

И когда он поворачивается и притягивает меня в объятия, я теряю дар речи.

Его кулаки впиваются в материал моей рубашки, и мне хватает сил наплевать на то, что он весь в засохшей крови или что мы сидим на грязном больничном полу. Мы просто прижимаемся друг к другу, и впервые с тех пор, как мы были детьми и он рассказал мне о том, что Тед сделал с ним, я обнимаю его, пока он рыдает.

И пока Рейн плачет, я молюсь Богу, чтобы он спас Ривера. Черт, я молюсь самому Риверу, чтобы он выдержал это.

Ты нужен ему. Больше, чем я когда-либо был ему нужен.

Но из-за гнетущего чувства в груди, слова слетают с моих губ, как рвота.

— Рейн, я думаю, тебе нужно подготовиться к тому, что ты можешь...

— Не смей, мать твою, говорить это, — огрызается он, грубо отстраняясь от меня. Его ноздри раздуваются, а глаза обжигают меня своей интенсивностью. И впервые за все время, что я знаю Рейна, я действительно могу бояться его, а не за него.

Но вместо того, чтобы прислушаться к его предупреждению, я ужесточаю свой тон и продолжаю.

— Ты должен, блядь, услышать. Есть шанс, что он не проснется. И даже если Ривер очнется, он, возможно, никогда не будет прежним.

Рейн отталкивается от пола, и я быстро следую за ним, но он снова быстро устанавливает между нами дистанцию. И это пропасть, кажется, непреодолимой.

— Вот значит как, Ромэн? Ты думаешь, что если Рив не выживет, если он, блядь, умрет, я каким-то волшебным образом выберу тебя?

Скрежеща зубами, я глубоко вдыхаю.

Ему просто больно и он злится. Не надо реагировать так остро.

— Я такого не говорил. Но я думаю, ты должен понять...

— Я прекрасно понимаю, — рычит Рейн, глядя мне в лицо. — С самого начала для тебя это было не больше, чем гребаный любовный треугольник. Думаешь, что можешь завоевать меня, как будто я какой-то приз. Соревнование по писанию. А на самом деле, ты оказался прав. Между тобой и Ривером нет никакого соперничества. Это он, на тысячу процентов. Я всегда буду выбирать его, каждый день, каждую неделю до конца моей гребаной жизни.

Прикусив внутреннюю сторону щеки, я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Но это трудно, когда человек, в которого ты влюблен, сравнивает тебя с тем, кого он всегда выбирал первым.

Или, что еще хуже, видит в тебе меньшую версию их самих.

— Не надо все это сваливать на меня. — Я качаю головой. — В том, что случилось ночью после вечеринки, виноваты мы оба. Я был там не один. Я знаю, что ты чувствовал то же, что и я, даже если ты отрицаешь это на каждом шагу.

— Я был зол и одинок. И даже тогда я не пошел на это, потому что знал, что ты всего лишь замена того, кого я действительно хотел! Так же, как и тогда, когда ты просил меня уйти с тобой! Ты не для меня! Ты действительно думаешь, что это справедливо по отношению к кому-то из нас - просто согласиться?

Я усмехаюсь, мой темперамент опасно взлетает. Потому что, да пошел он.

— Ты хочешь поговорить о справедливости? Я отказался от всего! Я предпочел тебя своему наследию, своим гребаным братьям. Я поставил на кон всю свою жизнь ради тебя! Ради тебя! И теперь ты говоришь мне, что у меня не было ни единого шанса?

— Ты сказал мне, что все в порядке! С чего бы мне верить во что-то другое? — Он снова проводит руками по волосам, прежде чем развести руки в стороны. — И если бы знал твои намерения, когда позвонил тебе, я бы повесил трубку, как только услышал твой ответ.

Эти слова ударили меня так сильно, что я пожалел, что не получил пулю. Потому что это... гораздо больнее.

— Рейн,.. — начинаю я, но он не хочет слушать.

— Уходи, Ромэн. Просто уходи.

Я думал, что мое сердце остановиться, когда он это сказал. Потому что я сказал, что останусь здесь, пока Рейн не захочет, чтобы я ушел. Я уйду только тогда, когда он мне скажет.

Словно весь кислород высасывается из комнаты, и я чувствую, что задыхаюсь, когда наконец, блядь, понимаю...

Он не хочет тебя. Ты ему не нужен.

Я смотрю Рейну в лицо, отчаянно пытаясь найти хоть что-то, что подскажет мне, что Рейн сказал все это из гнева или грусти, или вины, или чего-то еще.

Но все, что я вижу, - это холодную, жесткую правду.

Я сражался на войне.

И проиграл.

Но у меня даже нет сил злиться на него. Мы не выбираем, кого любить.

Поэтому, когда переступаю порог, я не оглядываясь на Рейна, я просто молюсь, чтобы я был единственным, кто выйдет из этой больницы с разбитым сердцем.

Глава 31

РЕЙН

Несколько часов спустя меня разбудила медсестра, которая пришла сообщить мне новости о состоянии Ривера. Я знаю, что его родители уже должны быть здесь, но я благодарен медсестре за то, что она информирует меня, хотя я и не считаюсь членом семьи. Я вижу, что ей жаль меня, ведь это я привез его сюда и явно расстроен всей этой ситуацией.

Именно поэтому она, в первую очередь, поместила нас сюда. Я не мог усидеть на месте больше нескольких секунд без желания сорваться.

После ухода Ромэна я позвонил Эллиоту, и сообщил ему о случившемся, сказав, что ему нужно связаться с семьей Ривера, потому что я не знаю, как это сделать. Он материл меня минут десять, кричал, что я подверг Ривера опасности, но потом немного успокоился и позвонил маме Ривера и сообщил ей, что Ривер находится в операционной с двумя огнестрельными ранениями.

Я могу только представить, как прошел этот разговор.

Медсестра уходит, сообщив, что он все еще в операционной, что, честно говоря, для меня все еще хорошая новость. Если хирурги все еще работают, значит, он еще жив. А жив - это хорошо.

В кармане джинсов вибрирует телефон, и я напрягаюсь, не зная, доставать его или нет.

Каковы шансы, что это Тед? Я не знаю, насколько они высоки. Ромэн сказал полицейским, что Тед уже исчез, когда мы погрузили Ривера в машину. С тех пор его никто не видел и не слышал.

Тревога от незнания в конце концов победила, и, глубоко вздохнув, я достаю из кармана телефон. И в неверии смотрю на экран, когда вижу, кто звонит.

У меня защемило в груди при виде имени, высветившегося на экране, и нетвердыми пальцами я нажал кнопку «Принять».

— Алло? — шепчу я, в моем голосе звучат сдерживаемые эмоции, не веря своим глазам.

— Киран, — вздыхает мама, ее голос тоже ломается.

У меня задрожали губы, и я вздрогнул всем телом от звука ее голоса, который я не слышал уже много лет. Мне так много нужно было сказать ей, так много вещей. Вся боль и обида, которые я держал в себе, начинают бурлить, пытаясь вырваться на свободу.

Но почему-то сейчас это кажется неважным.

Поэтому я, наконец, отпускаю все эмоциональные цепи, освобождаясь от их власти одним словом, полным страдания.

— Мам?

Мы с мамой разговаривали по телефону почти час. Большую часть времени мы плакали - либо она, либо я. Она - немного истерично, а мои слезы были в основном беззвучными.

И это стало катарсисом, даже через боль. Как будто срываешь повязку и позволяешь ране затянуться под свежим воздухом.

Мама повторила очень многое из того, что написала в своем письме. Что любит меня и очень сожалеет обо всех ошибках, которые совершила с момента смерти моего отца до сегодняшнего дня. Большая часть из них была связана с Тедом.

— Я никогда не смогу все вернуть обратно, Киран. Не поверила тебе, когда ты был ребенком. Позволила ему контролировать нас обоих. Неважно, как сильно я хочу, я не могу переписать историю. Но если ты позволишь мне, я бы хотела получить шанс загладить свою вину перед тобой.

Искренность в ее голосе — вот что сломило меня. И хотя я не мог обещать, что будет легко исправить ущерб, нанесенный нашим отношениям ее руками, я сказал маме, что готов попробовать, как только она захочет. То, что я смог сказать это - и на самом деле имел это в виду, - само по себе было чудом.

Но если я чему-то и научился за последние восемь месяцев, так это тому, что мне нужно снова научиться доверять. Даже если это больно. Даже если на восстановление моста уйдут годы. И даже если человек может оказаться недостойным.

Цепляясь за боль, в конечном итоге больше всех страдаю я сам.

Это дало ей достаточно надежды, чтобы по телефону забронировать билет на самолет в Колорадо в ближайшие несколько недель. Мама хотела прилететь немедленно, но поскольку расследование в отношении Теда все еще продолжается, а Ривер находится в больнице, я решил, что лучше подождать. А пока я рассказываю ей о Ривере - хотя мне физически больно от мысли, что он находится в операционной и борется за свою жизнь, - я слышу по ее тону, что она уже любит его почти так же сильно, как и я.

В голосе мамы слышались эмоции, когда я открылся ей, не то чтобы она заслуживала такой откровенности от меня так скоро. Но рассказать маме, единственному из близких и родных людей, хоть и труднее всего, но это стало освобождением. Мама отреагировала на это с любовью и поддержкой, что меня не удивило. Наша семья до Теда всегда была любящей, если судить по тому, что я помню из детства.

Большего мне и не нужно.

Медсестра приходит через час после разговора с мамой, на этот раз она только заглядывает в дверь.

— Операция закончилась, его перевели в отделении интенсивной терапии, — говорит мама мне с улыбкой. И больше ничего, поскольку чертовы законы запрещают ей сказать больше.

Но сейчас медсестра входит в комнату и похлопывает меня по руке, бросая на меня сочувственный взгляд.

— Тебе нужно поесть. Принять душ и переодеться. Ты ничего не можешь сделать для него сейчас, но тебе нужно привести себя в порядок.

Она права, и мы оба знаем это, поэтому я одариваю ее полуулыбкой и киваю, прежде чем медсестра выходит из комнаты.

Но я ухожу не для того, чтобы сделать что-то из этого. Я вскакиваю со своего места и выхожу за дверь, резко останавливаясь, смотря на стену рядом с постом медсестер, чтобы посмотреть справочник.

Отделение интенсивной терапии - третий этаж.

Игнорируя лифт, я поднимаюсь на два лестничных пролета и врываюсь в двери. Я бегу к медицинскому посту на этаже, запыхавшись и тяжело дыша, останавливаюсь у стола.

Я едва успеваю произнести имя Ривера на выдохе, когда из коридора за спиной доносится ядовитый голос.

— Какого черта ты здесь делаешь? Мало бед натворил?

У меня челюсть отвисает, когда я оборачиваюсь и вижу, как отец Ривера закрывает дверь в конце коридора. Ту самую, за которой, как я предполагаю, находится Ривер. Отойдя от поста медсестер, быстро направляюсь к нему, но он встречает меня на полпути.

— Это палата Ривера? — Я киваю в сторону двери, из которой он только что вышел.

— Тебе то какое дело до этого, — ехидно усмехается Роланд.

Я приподнимаю брови. Он что, блядь, серьезно?

— А почему это не мое дело?

Из его высокомерного, снисходительного рта слетает насмешка, и у меня мгновенно появляется желание ударить его. Снова.

— А того факта, что он оказался здесь из-за тебя, недостаточно?

— Я не... — Но я останавливаю себя.

Я причина, по которой Ривер оказался здесь. Борется за свою жизнь, как я должен был бороться за него с самого начала.

— Как бы не так. С тех пор как ты ступил в мой дом в День благодарения, ты не оставил после себя ничего, кроме хаоса и разрушения. Ты затащил моего сына в какую-то извращенную яму, которую вырыл для себя, а теперь хочешь, блядь, похоронить в ней и его.

Гнев накатает на меня.

— Это не...

— Закрой свой рот, парень. Пока я его не закрыл.

Хотел бы я посмотреть, как ты попытаешься, ублюдок.

Я сильно прикусываю губу, пытаясь удержаться, чтобы не свернуть отцу Ривера шею.

Но этот ублюдок сверлит меня взглядом ненависти, от которого душа ушла бы пятки и провалилась бы в адские ямы.

Но я уже был в аду. Я прожил там годы с человеком, гораздо злее, чем он.

Такие люди, как он, больше не пугают меня.

Когда Роланд говорит, на его лице появляется оскал.

— Мне не нужно, чтобы какой-то педик, замешанный в сексуальном скандале национального масштаба, крутился рядом с моим сыном.

Ты, блядь, не...

— Твой сын, — рычу я, от меня волнами исходит жар, — любовь всей моей гребаной жизни! Я готов отдать за него все, как он с готовностью сделал это для меня. Я не какая-то помойная крыса, забравшаяся в его постель. Я люблю его, всей душой! — Слова вырываются в боевом кличе, заставляя персонал замереть.

Роланд замечает это и на мгновение бросает на них ненавидящий взгляд.

— Работайте дальше, — спокойно заявляет он, а затем снова обращает на меня свой ледяной взгляд. — Здесь не на что смотреть.

Я насмехаюсь, разводя руками, понимая, что люди вокруг нас быстро исчезают.

— Что, Роланд? Боишься, что кто-то узнает, что твой сын бисексуал? Что он любит мужчину? Что он такой, какой есть, а не такой, каким ты пытался его сделать? — Я подхожу к нему вплотную, упираясь грудью в его грудь. — Мне плевать, кто знает о нас двоих. Я. Люблю. Его. И мне плевать на то, что ты думаешь об этом. Так что я иду к нему. Потому что я ему чертовски нужен.

Роланд гримасничает, на его лице смешиваются боль и гнев.

— Хватит. Я не позволю устраивать такую херню, когда дело касается Ривера. Ты позоришь свою семью, так что, пожалуйста, не втягивай мою в свой бардак.

Я оскалил на него зубы, пошел он к черту, гребаный гомофобный засранец.

— Ты ни хрена не знаешь ни о моем так называемом бардаке, ни о моей так называемой семье. Мне плевать на все. Потому что моя настоящая семья? Сейчас лежит на больничной койке и, наверное, до ужаса напуган! Так что сделай нам всем одолжение и позволь. Мне. Увидеть. Его.

Роланд стиснул зубы, его лицо исказилось в бешеном рычании.

— Я не позволю тебе увидеть его, мистер Грейди. После сегодняшнего ты больше никогда не увидишься с ним, так как мои адвокаты свяжутся с тобой, чтобы передать запретительный судебный приказ.

Паника пронзает меня, переходя в ярость. Прежде чем я успеваю остановиться, из меня вырывается рев, подстегиваемый гневом и тревогой.

— Ты не имеешь права указывать мне, кого я могу любить!

— Он моя семья, — шипит Роланд, его голос низкий и ядовитый. — А я - его. У меня есть все права. Я предлагаю тебе покинуть помещение, пока я не попросил охрану вывести тебя. А еще лучше - полицию.

От его слов я вздрогнул, понимая, что угроза не пустая.

Твою мать.

Я меняю тактику, отхожу от него и делаю успокаивающие вдохи. Считаю от десяти. Использую все чертовы приемы, которым научился за годы терапии.

Спустя долгую минуту, успокоившись, я говорю:

— Мне нужно его увидеть. Пожалуйста, сэр, — умоляю я. Я умоляю этого гавнюка. — Я знаю, что мы не совсем удачно расстались...

Роланд поднимает руку, чтобы остановить меня, но на секунду его взгляд слегка смягчается.

И тогда я чувствую.

Надежду.

Но что значит надежда? Она - самое смертоносное оружие судьбы, а мы все знаем, что ни одно из них никогда не было на моей стороне.

Резко выдохнув, Роланд говорит.

— Замолчи Киран. То, чего ты хочешь, не имеет значения. Ты. Не. Увидишь. Его.

Черт побери.

Мое сердце замирает, когда слова отца Ривера звучат, на этот раз по-настоящему. Они как нож, глубоко вонзаются, выпуская всю кровь из моего тела. Она стекает на плитку под моими ногами.

Он действительно не позволит мне увидеться с ним...

Нет, нет, нет. Но я должен увидеть его, узнать, что с ним все в порядке. Он должен быть в порядке.

Черт, он должен быть в порядке.

— Можешь хотя бы сказать мне как он? — хриплю я, едва сглатывая комок, размером с футбольный мяч, застрявший у меня в горле. Я не дышу, не зная, каким будет его ответ.

Я смотрю на засохшую кровь. Так много гребаной крови.

Я совсем забыл об этом, когда мчался сюда, как только медсестра сказала, что операция Ривера закончилась. При взгляде на нее у меня сводит живот.

Его кровь. Все еще на моей одежде, на моих руках. Она засохла везде, под ногтями, на коже.

Так много крови, что есть вполне реальная возможность...

Нет.

Он не умер.

Роланд не был бы так настроен, если бы это было так.

Ривер не может быть мертв.

Судьба не может быть такой жестокой. Я не верю, что она поставила Ривера на моем жизненном пути, по которому я был готов пройти один только для того, чтобы отнять его, когда крупица счастья смогла разрушить фундамент всех стен, которые я когда-либо возводил.

Судьба та еще сука, но она, блядь, не сделала бы этого.

— По словам врачей, он в критическом состоянии, ближайшие пару дней будет решающими. — Роланд хрипло кашляет. — Его шансы на выживание невелики.

И словно ударом наковальни в грудь мне вышибло весь воздух из легких, от чего я просто рухнул на колени.

Говорят, что жизнь проносится перед глазами, когда ты близок к смерти.

Но они не говорят, что это происходит и тогда, когда причина, по которой ты живешь, ускользает из твоих рук.

И каждое воспоминание, каждый смех, поцелуй, улыбка и проклятый момент гребаного блаженства с Ривером пролетают в моем сознании, и я разбиваюсь вдребезги.

Эмоции захлестывают мою душу, наполняя ее до краев, в частности, одной.

Сожалением.

За каждое мерзкое слово, за каждый презрительный взгляд, который я бросал в его сторону. За каждую секунду, которую я потратил впустую, тщетно пытаясь побороть пьянящее желание, которое чувствовал - чувствую - к нему. За отказ отдать ему все до последний капли своей души, когда это всё, что он когда-либо просил.

За то, что не увидел, что он стоит риска, разбитого сердца, возможности быть целиком поглощенным другим человеком до такой степени, что когда вы врозь, вы рискуете исчезнуть насовсем.

Потому что без него?

Черт, жизнь не имеет смысла.

Я не выживу в этом мире без него. Уже нет. Я даже не хочу пытаться.

Без него я перестану существовать.

Я вцепился руками в волосы, отчаяние развязало войну во мне. Слезы наполняют глаза и текут по лицу, заливая щеки и скатываясь по губам, а из глубины груди вырываются рыдания. Гортанные крики отскакивают от стен почти пустого коридора, эхом отдаваясь вокруг меня. И я понимаю, насколько одинок.

Моя жизнь, какой я ее знал, закончилась. Так или иначе.

Я пойду за тобой куда угодно, Ривер. Даже навстречу смерти.

На плечо мне ложится рука, и я вздрагиваю, все еще содрогаясь от страданий. Сквозь слезы я вижу Роланда, сидящего передо мной на корточках.

— Пожалуйста.

Я буду просить. Я буду умолять. Я отдам свою гребаную душу. Все чего бы мне это ни стоило. Мне нужно попасть в его комнату побыть с ним.

— Мне жаль, Киран. Но нет.

— Почему? — Мой голос ломается на одном только слове, вместе с остатками моего сердца.

Если я думал, что у меня было разбито сердце до этого момента, во время нашей ссоры, как только я порвал с Ривером отношения, то я чертовски ошибался.

Ничто не сравнится с этим.

Склонив голову, Роланд проводит рукой по своему лицу. Выпустив затяжной вздох, он поднимает взгляд на меня. Его голос звучит так чертовски мягко, что я могу поклясться, что это более старая версия голоса Ривера.

— Потому что, сынок. Мы оба знаем, что без тебя ему будет лучше.

Все во мне сжимается, ненавидя правду и ложь в его заявлении.

Да, Риверу было бы лучше без меня. С тех пор, как мы встретились, он прошел через столько страданий, большинство из них — по моей вине. И несмотря на это, он показал, что может выдержать. Его стойкость не знает границ. Ривер сильный, он пройдет через боль и выберется, чтобы встретить кого-то, кто действительно заслуживает его любви. Я знаю это.

Но видя, что сделала с ним наша разлука? Я должен верить, что нужен ему так же, как и он мне.

Что он может прожить без меня, но это будет просто... выживание вместо настоящей жизни.

Я не успеваю ответить, как в коридоре раздается сигнал тревоги из комнаты Ривера. Роланд вскакивает и вбегает в палату, а за ним по пятам бегут медсестры.

Я нетвердо и шатко встаю на ноги и следую за ними так быстро, как только могу. И когда я дохожу до двери, все еще слегка приоткрытой из-за суматохи, я жалею, что заглянул внутрь.

Ничто не могло подготовить меня к тому, что находится за ней.

Трубки. Провода. Капельницы и пакеты с кровью.

Ривер, весь в них, израненный лежит на кровати, совсем на себя не похожий.

Вентиляторы.

Мониторы.

Писк.

Крики.

Я иду спиной назад. Нет-нет. Мне нужно быть там. Мне нужно быть с ним.

Спиной упираюсь в стену за мгновение до того, как подкашиваются колени, тошнота накатывает на меня.

А потом.

Самые ужасные звуки парализуют меня на месте.

Вопли матери. Плач сестры. Рыдания отца.

Разрушение моего сердца. Моего разума. Моей души.

Худшее

Из

Всего.

Ровная линия.

Глава 32

РИВЕР

Спустя неделю

В горле першит, как в Долине Смерти, а все тело словно переехал грузовик, настолько я измучен, когда прихожу в сознание. Глаза тоже болят, такое чувство, что кто-то решил их заклеить, и когда мне наконец удается их открыть, проходит около минуты, прежде чем я могу приспособиться к яркости освещения вокруг.

Только тогда я понимаю, что нахожусь в больничной палате. В кровати. В одном из ужасных халатов.

Один.

Что за.. .

А потом все вспоминаю.

Тед. Рейн. Пистолет. Выстрел.

А потом... ничего.

Оглядываясь вокруг, я не могу не думать, как, черт возьми, я остался жив?

Я недолго размышлял или даже оценивал свои травмы, потому что дверь открывается и входит медсестра, вероятно, лет сорока, с моей картой в руках.

Мой порыв сесть предупреждает ее, что я очнулся, и она приветливо улыбается.

— Я надеялась, что ты скоро проснешься. Как ты себя чувствуешь, Ривер?

— Как будто мне дважды выстрелили в живот, — простонал я, изо всех сил пытаясь полностью сесть. Она бросается мне на помощь, отодвигает перила и регулирует кровать, чтобы я мог удобно сесть без резкой боли в животе.

— Вам нужно быть осторожнее со швами. Они не только снаружи, и мы не хотим рисковать тем, что вы их порвете. Просто постарайтесь не двигаться слишком быстро, не наклоняться и не делать ничего, что вызывает ощущение стягивания. — Я киваю, а она продолжает болтать о том, сколько времени мне понадобится на выздоровление и чего я могу ожидать, взбивая подушку за моей головой, но я не слушаю, потерявшись в своих мыслях.

Самая главная из них - где все?

Словно прочитав мои мысли, медсестра улыбается мне.

— Ваша семья вышла перекусить около тридцати минут назад. Никто не ожидал, что вы проснетесь. Но они должны вернуться...

В этот момент открывается дверь, и первой входит Уиллоу. Она выглядит усталой, ее глаза красные и опухшие, как будто она плакала. Но как только она замечает, что я проснулся, на ее лице появляется огромная улыбка, и она буквально прыгает на мою кровать и заползает ко мне на колени.

— Мисс... — начинает медсестра, отступая назад. Я вижу, что она собирается отчитать Уиллоу за миллион вещей, одной из которых, я уверен, является то, что она сильно меня толкнула. По крайней мере, если судить по тому, как она хмурится, когда я вздрагиваю.

Но сейчас меня не волнуют ни правила, ни боль.

— Все в порядке, — говорю я медсестре, пока Уиллоу обнимает меня и зарывается лицом в мою шею. — Я не скажу, если ты не скажешь.

Медсестра смотрит на меня строгим взглядом, но я вижу в ее глазах намек на сочувствие, после чего она кивает и выходит из палаты.

— Боже мой, — вздыхает Уиллоу. — Пожалуйста, Рив, никогда больше не выкидывай таких трюков.

И тут моя младшая сестра, одна из самых яростных девушек, которых я знаю, ломается на моих глазах.

Слезы льются рекой, скатываясь вниз на мою шею. Я обнимаю ее, поглаживая по спине, желая успокоить.

— Уилл, все хорошо. Я с тобой, — шепчу я, прижимаясь щекой к ее волосам.

Взглянув через ее плечо, я вижу, как в комнату входит мама, выглядящая не лучше. Она улыбается, как только замечает нас с Уиллоу, подходит к кровати и садится рядом с нами.

Я гримасничаю, наклоняясь к ней, приглашая в объятия, которые она с радостью принимает, осторожно обнимая нас обоих.

— Я люблю тебя, милый, — шепчет мама, ее голос мягкий и дрожащий. От этого у меня в груди щемит сердце. И это только усиливается, когда Уиллоу фыркает и еще глубже зарывается лицом в мою шею, добавляя: — Так сильно.

Звук закрывающейся двери заставляет меня поднять взгляд между их головами, и то, кто стоит в дверном проеме, становится для меня сюрпризом, хотя это и не должно быть так.

Конечно, он хотел бы быть здесь, чтобы увидеть, в какую последнюю передрягу вляпался его сын. Еще одна галочка в бесконечном списке, в котором я его разочаровываю.

— Уиллоу, слезь с колен своего брата. Это неуместно, — шипит он.

Похоже, все тот же старый засранец отец.

Ни «рад, что с тобой все в порядке», или «я волновался за тебя». И не дай бог он произнесет хоть слово о том, что любит меня, как это делали другие члены моей семьи.

Ничего удивительного в этом нет, но боль в груди не утихает, она бьет сильнее, чем любая из пуль.

Мама и Уиллоу отстраняются, сестра сползает с моих колен так же быстро, как туда забралась, услышав резкий тон отца. Мама, с другой стороны, улыбается и целует меня в щеку, задерживаясь еще немного, прежде чем присоединиться к Уиллоу в кресле у окна.

— Рад видеть, что ты проснулся, — говорит отец, хотя его голос по-прежнему кажется отрешенным.

И я не понимаю, почему продолжаю давать ему возможность причинить мне боль.

Поза отца расслаблена, когда он прислоняется спиной к двери, но почему-то она все еще угрожающая. Наверное, потому что я голый, не считая дурацкого халата, и лежу на больничной койке.

Но именно то, как он прислонился к двери, словно не желая выпускать... или впускать кого-то еще в палату, заставляет меня слегка напрячься.

Сначала я думаю, что это возможно из-за Теда, который все еще на свободе, но я понятия не имею, знают ли мои родители, из-за чего это все произошло. Черт, я вообще ни о чем не знаю.

Как я попал в больницу? Кто привез меня сюда? Сбежал ли Тед? Какие у меня травмы?

Где, во имя всего святого, Рейн?

Я сосредотачиваюсь на последнем, и обвожу взглядом палату и свою семью. Но его нет... а он должен быть здесь. Единственный, о ком я хочу знать, что он в безопасности, здоров и, черт возьми, жив.

Ужас захлестывает меня, когда я смотрю на отца.

— Где Рейн?

И на долю секунды худшие мысли, какие только можно представить, заполняют мой разум, беря контроль и пытаясь укорениться.

Пожалуйста, будь жив. Мне не хотелось бы, чтобы я получил эти пули напрасно.

На лице отца появляется растерянность.

— Кто?

С трудом сглатывая, горло все еще болит, я произношу его полное имя.

— Киран. Киран Грейди.

Жесткое выражение лица сменяется растерянностью.

— Ривер...

— Мне нужно увидеть его, папа, — прерываю я его. — Где он?

Прочистив горло, он смотрит на мою мать и сестру, обе молчат.

Ужас все сильнее захватывает меня и желчь поднимается к горлу.

О, боже.

— Он не... — начинаю я, слова давят мне на грудь. У меня болит живот, и это не совсем из-за двух пулевых ранений. Мои глаза начинают слезиться, когда я смотрю на маму. — Пожалуйста, скажи мне, что он не...

— Он жив, милый. Он в отдельной комнате ожидания.

Облегчение волнами накатывает на меня, и я делаю глубокий вдох.

Хорошо, это хорошо. Он жив и находится в другой комнате.

Слабо улыбнувшись маме, я шепчу:

— Можешь сходить за ним для меня?

— Сейчас часы посещения для родственников...

К черту больницы и их дурацкие правила.

— Он — моя семья. И я думаю, что то, что в меня стреляли дважды, должно дать мне некоторое послабление, когда речь идет о том, кому и когда разрешено находиться в этой палате.

Мой отец прищелкивает языком.

— Так не пойдет.

— Роланд, — прорычала мама, глядя на него, и я вижу, что это удивило всех в комнате. Включая саму маму.

Однако она быстро меняет выражение лица, придавая ему уверенность. Я с минуту наблюдаю за молчаливой битвой между моими родителями и должен признать, что я потрясен тем, как моя мама сейчас противостоит ему. И хотя отец не уступает ей на словах, она бросает на него строгий взгляд и дает понять, что ей все равно, когда поворачивается и выходит из комнаты, а моя сестра следует прямо за ней.

Молодец, мама.

Перевожу взгляд на отца, и он смотрит на меня так, как можно описать - умоляюще.

— Ривер, послушай меня, — начинает он, но я пригвоздил его взглядом.

— Нет, папа, ты послушай, — выпаливаю я, в моем тоне больше желчи, чем я думал, что способен, особенно в моем нынешнем состоянии. — Я больше не позволю тебе указывать, как я должен жить. С меня. Хватит.

Я замолкаю и даю ему мгновение, ожидая, что отец прервет меня с возражениями. К моему удивлению, их не последовало, поэтому я продолжаю.

— Ты слишком долго принижал меня и заставлял чувствовать себя неполноценным. И я устал от этого. Мне надоело постоянно уступать и уважать тебя, потому что ты мой отец. Возможно, так меня воспитали, но уважение - это не то, чего заслуживает каждый. Его нужно заслужить.

Я прорычал эти слова, впервые в жизни высказался свободно.

— Так скажи мне, пожалуйста, когда это ты заслужил его от меня? Когда ты попросил меня быть натуралом, потому что не мог смириться с тем, что я верен себе? Или, может быть, когда ты развелся с мамой и ушел из нашей семьи, потому что я не захотел подчиниться правилам, которые ты устанавливал?

Он молчит, и я усмехаюсь.

— Ну да, конечно, тебе нечего сказать сейчас. Когда это действительно чертовски важно. — Я качаю головой, закатывая глаза. — Ты не заслуживаешь моего уважения. Не после того, как ты относился ко мне с тех пор, как я был первокурсником в старшей школе. Как к ничтожеству, которое не достойно даже быть грязью на твоих ботинках. И из-за чего? Все из-за того, что вместо дочери у тебя может появиться зять? Ты понимаешь, насколько это безумно?

— Это не безумие, когда это противоречит всему, во что я верю, Ривер. Твои страстные бредни ничего не изменят, — говорит он мне, в его голосе слышится отстраненность.

И именно тогда, когда я думал, что он не сможет разбить мое сердце еще больше, он доказывает, что я ошибаюсь.

— Хорошо, — говорю я. — Тогда ты можешь уйти. Уходи. Мне не нужна твоя любовь или признание. У меня есть мама, Уиллоу и Рейн...

Что-то среднее между ворчанием и фырканьем вырывается у него, когда я произношу имя Рейна.

— Этот парнишка чуть не убил тебя, — отвечает он ледяным тоном.

Я стискиваю зубы.

— Этот парень - любовь всей моей гребаной жизни. И если для тебя любовь не является чем-то важным, то для меня - является. И я не позволю тебе стоять здесь и говорить мне, что я не могу его любить.

Жесткий взгляд отца пронзает меня насквозь, но я стою на своем, ожидая словесных ударов, которые последуют дальше. Но ничего не происходит. Он продолжает смотреть на меня, в его глазах пустота, и от него волнами исходит отрешенность.

Окончательный укор отказа поражает меня, и я с трудом заставляю свой голос оставаться ровным.

— Он человек, с которым я планирую провести остаток своей жизни. Он тот, без которого я не могу жить. И ради которого я с готовностью принял две пули. Так что смирись с этим или не смирись, папа. В данный момент меня это не волнует. — С трудом сглотнув, я выпустил дрожащий вздох. — Но если ты не сможешь, я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я больше никогда не хочу тебя видеть. Потому что мне не нужно лишний раз напоминать, каким разочарованием на самом деле является мой отец.

Он снова прищелкивает языком, медленно кивает головой, а затем смотрит на окно. Я молчу, наблюдая за ним, и когда его внимание возвращается ко мне, я вижу, как его взгляд стекленеет.

Кивнув еще раз, отец поворачивается, берется за ручку двери и открывает ее в коридор. Боль в моей груди усиливается, когда он переступает порог. Но она полностью проходит, когда он оглядывается на меня через плечо и произносит то, чего я не слышал от него уже много лет.

— Знай, я люблю тебя, Ривер. И я очень горжусь тобой.

Слезы наворачиваются на глаза, когда он выходит за дверь, закрывая ее за собой.

Только когда я снова остаюсь в полном одиночестве, я позволяю себе дать им волю, прочувствовать эту боль в последний раз, прежде чем навсегда освободиться от ее власти.

Я уже наполовину заснул, когда дверь в мою комнату открылась с тихим щелчком. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я закрыл глаза. Возможно, всего несколько минут или даже пару часов. Я просто очень устал. Изнеможение и истощение - это еще не все.

И я проспал всю прошлую неделю.

Как сказал мой врач, ранение и переливание крови тому причина. Когда он пришел с медсестрой через несколько минут после ухода отца, чтобы проверить меня, доктор восполнил все пробелы в том, что произошло.

Две огнестрельные раны в живот, обе пули удалось извлечь во время операции. Из-за повреждения артерии произошла большая потеря крови, что потребовало дополнительных часов операции. А после того, как меня доставили в палату, разошлись швы, вызвав сильное внутреннее кровотечение, и мне потребовалось переливание.

После того как я в третий раз попал в операционную, у меня остановилось сердце, и врачи какое-то время думали, что я не выживу.

Доктор объяснил все это, но я почти ничего не слышал, так как мой разум блуждал в миллионе разных мест. Дошло до того, что мне пришлось попросить медсестру рассказать все заново, — пока она стояла возле ванной, а я принимал душ и приводил себя в порядок, — на случай, если мне понадобится помощь или я почувствую беспокойство. За что я был ей благодарен, потому что в какой-то момент мне показалось, что я потеряю сознание от горячей воды.

Затем она проводила меня обратно к кровати, уложила и оставила меня снова со своими мыслями.

Не знаю, как давно это было.

Я слегка потянулся и издал тихий стон. Швы натянулись от боли, я рукой метнулся к повязке и поморщился.

Черт.

Боль настолько острая, что я даже не заметил, что под моей рукой лежит чья-то рука, пока не открыл глаза.

Моргнув, я сфокусировался и сквозь дымку увидел, что в комнате нет ни мамы, ни сестры. Кроме единственного человека здесь с темно-каштановыми волосами и с татуировками, который положив голову на руки и облокотился на кровать рядом со мной.

Его спина плавно поднимается и опускается, и я сразу понимаю, что он спит. Я опускаю руку к его голове, желая прикоснуться к нему, почувствовать его. Знать, что он настоящий.

Рейн.

И как бы я ни хотел дать ему поспать, я просто не могу больше ждать ни секунды, чтобы увидеть его янтарные глаза.

— Детка, — шепчу я, проводя пальцами по его волосам. Они мягкие и все еще слегка влажные, как будто он недавно принял душ, и я провожу рукой по ним снова и снова, заставляя себя осознать, что это правда.

Я жив. Он жив.

И сейчас ничто, кроме этого, не имеет значения.

— Детка, проснись, — говорю я на этот раз немного громче, но безрезультатно.

А вот подзатыльник подействовал, потому что он вскакивает в сидячем положении и дико озирается по сторонам.

— Это всего лишь я, — говорю я, хватая Рейна за руку и привлекая его внимание.

Стоило нам встретимся взглядами, как у меня перехватывает дыхание. Как будто в этот момент выкачали весь кислород из комнаты.

Или, возможно, это потому, что он яростно прильнул в поцелуе, от которого у меня подгибаются пальцы на ногах и разрывается сердце. Рейн нависает надо мной, прижимая одну руку к подушке, а другой обхватывает мое лицо, и я чертовски благодарен, что попросил медсестру дать мне возможность привести себя в порядок, прежде чем увидеть его.

Он видел меня разбитым. Совершенно разбитым. И хоть раз я хочу, чтобы он снова увидел меня целым.

— Я люблю тебя, — шепчет Рейн мне в губы, а затем целует еще крепче. Я чувствую, как несколько слезинок стекают и попадают на наши губы, их соль ударяет по моим вкусовым рецепторам, когда его язык проникает в мой рот. Он обвивает мой, и я стону, когда Рейн замирает и отстраняется.

— Он пропал, — шепчет Рейн, глядя на меня. Он изучает мое лицо и выглядит таким же усталым, как и я. Сразу же возникает вопрос, спал ли он за ту неделю, что я провел в больнице.

Сомневаюсь, ведь это первый раз, когда ему разрешили меня увидеть.

— Что пропало? — спрашиваю я, вытирая его щеку большим пальцем.

— Пирсинг.

Я провожу языком по губам и ухмыляюсь. Я сам узнал об этом, когда чистил зубы, и медсестра объяснила, что его удалили перед интубацией в операционной. Конечно, Рейн сразу это заметил, учитывая, как он одержим этим.

— Я могу заново его надеть, — тихонько смеюсь я, запустив пальцы в волосы Рейна.

Он снова прижимает свой лоб к моему, и я вдыхаю его, наконец-то чувствуя, что почва под нами снова устойчива.

— Неважно, — говорит Рейн суровым шепотом. — Просто... ты был мертв. Ты, блядь, умер. На несколько долгих минут, Ривер. — Я слышу страдание в его голосе, и оно режет меня, когда понимаю, через что ему пришлось пройти, целую неделю не видеть меня. Не знать наверняка. — И я не мог... они не хотели... я...

— Эй, эй, эй, — успокаиваю я. — Я здесь. Я с тобой, детка.

Рейн качает головой, водя лбом по моему, его руки дрожат на моей щеке и на моей подушке.

— Ты не можешь бросить меня. — Звучит так, как будто он глотает осколки стекла. — Я клянусь гребаным Богом, Ривер. И если ты снова попытаешься умереть у меня на руках, я найду способ вернуть тебя к жизни, чтобы убить тебя самому.

Я слышу, как Рейн глубоко вздохнул, и чувствую, как на мое лицо падают новые капли слез. Они продолжают падать, и желание вытереть их и забрать его боль переполняет меня.

Но суть боли в том, что... ты должен прочувствовать ее. Иначе ты никогда не узнаешь, что рана заживает.

Его слезы - его боль, наконец-то вырывается на свободу. Я никогда бы не подумал бы, что парень, который ударил меня в тот день на поле, сможет плакать, не говоря уже о том, чтобы плакать за меня.

Оказалось, что я ошибался.

Его маска создавалась для обмана. Она дурачила меня - дурачила всех - так долго, что я начал думать, что он и правда такой бессердечный, каким себя изображает. Особенно когда Рейн продолжал меня отталкивать.

Но Рейн, несмотря на свою грубость, замкнутость и сломленность... в конце концов он смягчил эти грани. Для меня. И он позволяет себе чувствовать.

Поэтому, когда слезы тихо скользят по его лицу, я перестаю их вытирать. Позволяя им исцелить душу Рейна от всех страданий и сердечной боли, которую принесли последние месяцы. И всех тех страданий, которыми изобиловала его жизнь еще до того, как мы познакомились.

Я позволяю им исцелить его. Дать Рейну новый старт. Новое начало, в котором мы оба отчаянно нуждаемся.

Улыбка играет на уголках моих губ при этой мысли, и я притягиваю его к себе, чтобы поцеловать. Даю Рейну понять, что он может сломаться, а я все равно буду рядом, пока он восстанавливается.

Потянув его за руку, я пытаюсь подвинуться и дать ему место, чтобы он мог забраться ко мне в кровать. Это трудно сделать, учитывая, что ко мне прикреплены все эти провода и, конечно, нельзя забывать о бинтах и швах, из-за которых трудно двигаться, не морщась от боли.

Но Рейн просто садится на свое место рядом с кроватью и кладет свою руку на мою.

— Со мной все в порядке. Не двигайся, а то разойдутся швы. Опять.

Я закатываю глаза и продолжаю попытки подвинутся.

— Я хорошо справился с душем. Думаю, я переживу...

— Ривер, — говорит он, глядя на меня. — Не вздумай шевелиться.

Его тон достаточно угрожающий, чтобы я остановился, зная, что это его способ дать мне понять, что он выполнит свою угрозу убить меня лично.

— Кстати, я тоже тебя люблю, — мягко говорю я ему. — Мне жаль, что мой отец не впустил тебя. Когда он не захотел этого делать, я сорвался на него и...

— Ты отчитал своего отца из-за меня?

Я пытаюсь не рассмеяться над потрясением в его голосе, но это трудно, даже зная, что мне нужно сделать все возможное, чтобы не порвать швы.

— Я немного оскорблен, раз ты думаешь, что я бы этого не сделал. — Я качаю головой и смотрю ему в глаза. — Детка, я всегда буду бороться за тебя, рядом с тобой. Никогда не сомневайся, что я буду сражаться за тебя.

— Тебе не нужно сражаться со своей семьей, — говорит он, потирая большим пальцем костяшки моих пальцев.

— Ты - моя семья. И у меня есть мама и Уиллоу, их более чем достаточно, — пожимаю я плечами, принимая тот факт, что мой отец больше не будет частью моей жизни. Но, как и Рейн, я использую боль от его ухода, чтобы исцелить ту частичку себя, которую он сломал в первую очередь.

— Они молодцы, — говорит он, внимательно наблюдая за мной. — Они не сделали и не сказали ничего такого, что заставило бы меня думать, что мне здесь не рады. Если бы не они двое, не близнецы и Тайлер за последние несколько дней...

— Тайлер? — спрашиваю я. — Он здесь?

Он кивает.

— Все трое. Тайлер прилетел, как только услышал. Я позвонил Сиене, и это было целое событие. Даже Ашер, Эбби и Гарретт здесь. Они в комнате ожидания, в которую пришла твоя мама за мной. — Он тихонько посмеивается. — Она заставила меня принять душ и поесть, перед тем прийти к тебе, сказала, что я выгляжу так, будто надышался выхлопными газами и пахну как коровник.

Я улыбаюсь, зная, что мама позаботилась о нем как мать. И вижу, что на его лице написано, как много для него значит, что она так поступила.

— Но потом ты снова уснул, не успел я прийти, — продолжает он. — С тех пор прошло около шести часов, но я не отходил от тебя ни на шаг. Написал всем несколько сообщений, а потом сам уснул.

— Почему они просто не пришли навестить меня?

— В палату пока пускают только родственников, так как ты спал. Твоя мама солгала и сказала медсестрам, что я твой жених, чтобы провести меня сюда, но даже это сработало с натяжкой, — вздыхает он.

— Жених, да? — ухмыляюсь я и подмигиваю ему.

— Отвали, — качает он головой и смеется.

Говоря это, Рейн улыбается, небольшой намек на озорство в его глазах говорит мне, что ему не так уж и не нравится эта идея. Что-то, о чем можно будет поговорить позже. А пока я снова меняю тему.

— Раз уж я проснулся, могу я их увидеть?

Кивнув, он полуулыбнулся.

— Думаю, да? Сначала нам нужно спросить у медсестер.

Я не упускаю из виду, как в его глазах мелькает разочарование. И я его понимаю.

Он ждал неделю. Они могут еще немного подождать.

— Может быть, завтра? — спрашиваю я, и Рейн снова кивает, разочарование тут же исчезает, и мне хочется рассмеяться от того, как легко его читать.

Какое-то время мы сидим в комфортном молчании, смотрим и улыбаемся друг другу, словно не можем поверить, что у нас все получилось. Вопреки всему, у нас получилось.

По крайней мере, я так думаю.

— Все закончилось? Можем ли мы наконец... — Я делаю глубокий вдох, морщась от швов, стягивающих мою кожу.

Черт, выздоровление будет долгим.

— Наконец-то можем, — подтверждает Рейн, поднося наши руки к своим губам. — Ромэн ушел навсегда, и Тед тоже.

— Он?.. — Я запнулся, не желая знать, удалось ли ему скрыться с миллионами долларов, которые по праву принадлежат Рейну.

Рейн корчит рожицу, которую я не могу понять.

— Я не уверен, что произошло. Я рассказал полиции все, что знал, но когда ты потерял сознание, я был, мягко говоря, не в себе, — смеется он, но как-то натянуто. И у меня в животе скручивается узел при мысли, через что он, должно быть, прошел.

— Ромэн доставил нас сюда. Я ничего не помню. Но когда приехала полиция и взяла у нас показания, он сказал, что машина Теда и сумка с деньгами исчезли еще до того, как он подогнал джип, чтобы отвезти вас в больницу. Они нашли машину на долгосрочной стоянке аэропорта Денвера несколько дней назад, и после склада я ничего о нем не слышал. Так что все признаки указывают на то, что... он сбежал. Все кончено.

Однако чувство облегчения, которое я испытываю, длится недолго, потому что беспокоюсь, что он вернется, когда у него закончатся деньги, или, что еще хуже, решит, закончить начатое.

Рейн нахмуривает брови, глядя на меня.

— Я вижу, как крутятся колесики. И да, это не идеально. Но давай решать проблемы по мере их поступления. А пока просто будем жить дальше.

Мне хочется рассмеяться, потому что это заявление, исходящее от него, довольно уморительно, учитывая, что он не из тех, кто хочет просто жить. Особенно когда речь идет о Теде Андерсе и той власти, которую он имеет над нами.

— Ты действительно этого хочешь? Мы можем продолжить поиски...

— И я продолжу. — Он говорит это как обещание. — Я не хочу жить, дожидаясь, пока упадет гильотина. Я просто хочу жить.

Я изучаю Рейна секунду, позволяя словам парить между нами, оценивая его искренность.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Он улыбается и целует костяшки моих пальцев.

— Главный вопрос в том, чего хочешь ты, mo grá? Это ты получил две пули. Так что, чего бы ты ни захотел, я дам тебе это. Все, что угодно, все. Только скажи, детка, и все твое. — Рейн на секунду замолкает и смотрит на меня. — Только никаких татуировок на заднице.

Я усмехаюсь и качаю головой, потому что это последнее, чего я хочу от него сейчас.

— Как насчет чего-нибудь получше.

— Я весь во внимании.

— Я хочу все твои секреты, — говорю я, приподняв бровь. — Между нами больше никогда не будет никаких секретов.

— Договорились.

Ни намека на колебания.

Кивнув, я добавляю:

— Я хочу, чтобы ты переехал ко мне.

На этот раз Рейн колеблется, нахмурившись.

— Ты не думаешь, что это слишком рано?

Я качаю головой и ухмыляюсь, потянув Рейна за рубашку, чтобы он наклонился и поцеловал меня.

— Как это может быть слишком рано, когда у нас уже был тридцатипятидневный испытательный срок?

Он тихонько посмеивается, касаясь своим носом моего.

— Справедливо.

— И я хочу тебя, — резко сглатываю я, крепче сжимая его волосы. — Я хочу тебя до конца своей жизни.

— Это предложение, Ривер Леннокс? — спросил Рейн с привкусом веселья в голосе.

— Ну раз ты уже мой жених, значит...

Рейн смотрит на меня с укором, и я не могу удержаться, чтобы не ухмыльнуться, как проклятый идиот.

Играя с волосами у основания его черепа, мои глаза танцуют между его глазами.

— Поверь мне, детка. Ты бы знал, если бы это было предложение.

Ухмылка пересекает его губы.

— Тогда хорошо. Что-нибудь еще ты хочешь попросить?

Я отстраняюсь и думаю об этом. О том, что еще я могу хотеть от него. Поделиться с Рейном. Он уже дал мне так много, так что что еще может быть...

И тут я понимаю.

— Собаку.

Он сощуривается.

— Собаку?

Я криво улыбнулась.

— Ну, поскольку татуировки на заднице, очевидно, отменены на неопределенный срок, то да. Собаку. А еще лучше – щенка.

Рейн смотрит на меня с недоверием, и я пожимаю плечами, демонстрируя свои ямочки.

— Что? Ты сказал - что угодно.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 19 20 212223 24 Следующая ⇒