Глава 24. День седьмой: четверг

Глава 24

РИВЕР

День седьмой: четверг

На следующее утро я растянулся на кровати на животе, одетый лишь в боксеры и прикрытый тонкой белой простыней. Штудируя учебник, я надеюсь компенсировать все пропущенные занятия за оставшиеся каникулы.

Кто бы мог подумать, что прогулы уроков в конечном итоге окажутся не такой уж хорошей идеей, верно?

Увидев краем глаза как Рейн проскользнул обратно в мою комнату, я отложил книгу. Он поставил свою сумку рядом с моей, взял из нее пакет и понес к кровати.

— Что это? — спрашиваю я его, перекатываясь на бок.

— Не знаю. Он лежал на моей кровати, когда я пошел собирать свои вещи, — говорит он, присаживаясь рядом со мной. Рейн был полураздетый, в одних только спортивных шортах. Я стучу пальцами по книге и изо всех сил стараюсь держать руки при себе, потому что мне нужно учиться. А не прыгать на своего парня.

Черт, так приятно думать. Наверняка еще приятнее сказать, но никто из нас не произносил этого слова вслух. Возможно, потому что это слово кажется чертовски неточным для описания того, кто мы друг для друга.

Рейн ставит между нами пакет на кровать, и я пытаюсь сохранить нейтральное выражение лица, пока Рейн достает из сумки маленькие тюбики акриловых красок, одну из тех палитр, которыми пользуются художники, несколько кистей и сверток холста.

— Это ты принес? — спрашивает он, глядя на меня, ставя тюбик белой краски на кровать.

— Не-а, — осторожно отвечаю я.

Но догадываюсь кто.

Рейн хмурится, снова заглядывая в сумку, и достает сложенный лист бумаги. Он не разворачивает его, а переводит взгляд с меня на бумагу, и выражение его лица немного смягчается.

— Ромэн? — спрашиваю я, озвучивая свои подозрения.

— Ты мне скажи, — прочищает горло Рейн, протягивая записку.

Я качаю головой, не желая знать, что в ней написано.

— Все в порядке.

Рейн хмурится и бросает записку на кровать рядом со мной.

— Я не хочу, чтобы между нами были секреты. И я знаю, как ты относишься к Ромэну. Так что прочти сам.

Вздохнув и оперившись на один локоть, я беру записку и разворачиваю ее, читая всего три слова. Мое лицо, должно быть, бесценно, потому что Рейн засмеялся, когда я прочитал вслух.

— «Прости меня. Ромэн». — Я в неверии качаю головой и переворачиваю записку, ища другие слова, которые могли бы там быть. Но не нахожу. — И это все?

Рейн смеется, забирает ее у меня и читает сам, а затем кладет обратно в пакет.

— Ага, думаю да.

— Если это все, что там написано, тогда почему ты решил показать мне?

Ухмыляясь одним уголком рта, Рейн наклоняется ко мне, и мягко целует.

— Потому что ты не знал, что там написано. Там могло быть его признание в любви ко мне или еще что-нибудь. Да, это не так, но я хотел доказать тебе, что говорил серьезно и не хочу ничего скрывать. Поэтому я сначала дал тебе прочитать.

Я прокручиваю его логику в голове и смеюсь.

— Хорошо, я понял тебя.

Ухмылка Рейна растет, когда он подползает ко мне, расставляет краски по одну сторону от себя, кладет палитру на колени и быстро добавляет в нее немного белого, синего и черного.

— Продолжай учиться. Не позволяй мне мешать тебе, — говорит Рейн, не отрываясь от своего занятия.

Перевернувшись на живот под простыней, я нахожу то место, где остановился и начинаю читать дальше. Ну, я пытаюсь, но безрезультатно, потому что, как только я возвращаюсь к своей книге по кинезиологии, я чувствую, как что-то холодное и мокрое касается моей спины.

Я низко зашипел, напрягая спину.

— Какого черта ты делаешь?

Обернувшись, я вижу Рейна, который сидит, скрестив ноги, рядом со мной и смешивает несколько цветов на своей палитре. Я замечаю, что он пытается сохранить серьезное выражение лица, но зарождающаяся улыбка в уголках рта его выдает.

— Картину. А ты что думаешь?

Только я хотел спросить дальше, как он поднимает кисть со светло-серой краской и снова проводит ею по моей спине.

Я судорожно вдыхаю от холода и смотрю на него, но Рейн как будто не замечает, и проводит кистью по моей коже.

— Ты рисуешь меня?

В ответ он усмехается.

— Технически я рисую на тебе.

— Могу я спросить почему?

Еще один холодный росчерк краски скользит по моей коже, на этот раз по позвоночнику.

— Потому что я рисовал для тебя, рисовал тебя в альбоме, занимался с тобой сексом в красках, но никогда не рисовал на тебе.

Он говорит это таким тоном, как будто ход его мыслей должен быть совершенно очевиден для меня.

Предупреждаю... это не так.

Но, честно говоря, в этом и есть какое-то удовольствие. Поскольку мы большую часть времени находились на одной волне, по крайней мере, до последних двух месяцев, моменты, когда нам приходится работать, чтобы понять друг друга, — одни из моих любимых.

Когда я не отвечаю, он поднимает голову и встречается со мной взглядом.

— Ты можешь быть музой, но можешь быть и холстом.

Рейн снова окунает кисть в краску, поднося ее к моей коже, но останавливается перед тем, как коснуться, и встречает мой взгляд.

— Я могу остановиться. Если тебе некомфортно или если я отвлекаю тебя.

Я кладу голову на подушку, не сводя с него глаз.

— Нет, все в порядке. Просто удивлен.

Рейн ухмыляется и возвращается к своему занятию.

Я пытаюсь вернуться к чтению, но он прав. Каждый мазок, хотя не удивляет и не вызывает дискомфорта, но определенно отвлекает меня от понимания того, что я читаю. Поэтому вместо этого я снова поворачиваю голову на подушке и смотрю на Рейна, который сосредоточенно рисует.

Мне слегка любопытно и я решаюсь осторожно задать вопрос который крутится у меня в голове с тех пор, как прочитал записку.

— За что он извиняется?

Рейн пожимает плечами.

— Возможно, за несколько вещей. Может, за своего отца, который хочет, чтобы он и парни уехали? За ссору, в которую мы ввязались после того, как вы все ушли из кабинета? За то, что поцеловал меня? — Он тихонько смеется. — Черт, может быть, за все сразу? Но сам факт, что он извиняется — вот что странно. Он никогда ни за что не извинялся. Он вовсе не придурок, просто он такой.

Я наблюдаю за его лицом, пока он работает, и думает о Ромэне и о том, как сильно он изменился по сравнению с тем парнем, которого Рейн знал раньше.

— Ты скучаешь по нему?

— Иногда, да. В школе мы проводили время легко и весело. Он и Сиена поддерживали меня в самые тяжелые времена моей жизни, и за это я всегда буду им благодарен. Но сейчас… — он прерывается, отводя взгляд. — Я не знаю. Не представляю, что мы когда-нибудь вернемся к той дружбе.

Прикусив губу, я пытаюсь сдержать вопрос. Но я просто не могу остановить мазохиста во мне.

— Ты спал с ним? Когда мы не были вместе? Или... вообще?

— Рив... — начал Рейн, и его лицо напряглось.

— Никаких секретов, — напоминаю я.

Рейн закрывает глаза, и я клянусь, что мое сердце ухнуло.

— Рейн, если ты...

— Мы не спали, — твердо говорит он, открывая глаза. — У нас не было секса. В ночь вечеринки Эйдена мы вернулись домой, и я надрался, потому что был в бешенстве. Мы немного поцеловались, он отсасывал мне, может быть, минуту или две.

В горле перехватывает, я хочу и в тоже время не хочу никаких подробностей. Потому что это и правда, сука, больно.

— Но когда он попытался... я просто не смог. — Его адамово яблоко дергается, когда он резко сглатывает. — Я хотел, во всяком случае, я так думаю. Хотя бы просто почувствовать себя немного лучше. Но, черт возьми, не мог смириться с мыслью, что предаю тебя. Поэтому я сказал ему, что не могу, что буду все время думать о тебе. Желая, чтобы это был ты. И я бы так и сделал.

Я вижу искренность в его глазах, слышу мольбу в его голосе. И как бы сильно я ни ненавидел, что Ромэн прикасался ртом к любой части его тела, я знаю, что не могу злиться.

— Я верю тебе, клянусь. Мы оба знаем, что я не имею права злиться на тебя за то, что произошло, когда мы не были вместе, — говорю я Рейну, повторяя слова, которые он когда-то сказал мне.

В конце концов, Рейн сказал то же самое. И если он не злился из-за Эбби, даже когда я бросил ее ему в лицо в качестве наказания, как я могу злиться на него и Ромэна, которые сделали практически то же самое?

— Я просто ненавижу видеть это выражение на твоем лице. Как будто я пнул твоего щенка.

Я тихонько смеюсь. Я ценю его попытку снова разрядить обстановку.

— Лучше бы ты действительно трахнул Ромэна, чем пнул щенка.

Рейн фыркает.

— Ну, скажем так, у меня нет желания делать ни то, ни другое, так что тебе больше никогда не придется смотреть на меня так. — Слегка ухмыляясь, он встречается со мной взглядом. — С этого момента ты можешь смотреть на меня глазами как у одного из эмодзи с сердечками.

Я смеюсь и бросаю на Рейна грязный взгляд, боль в груди ослабевает.

— Отвали, этого не будет. Тебе повезло, что я весь в краске, иначе я бы надрал тебе задницу за такие слова.

— Конечно, надрал бы, Abhainn. Уверен в этом.

Рейн говорит это с серьезным лицом, но я слышу в его тоне больше веселья.

Мы снова погружаемся в тишину, он рисует дальше на моей спине, и не успев опомниться, я понимаю, что закрываю глаза. Так продолжается долгое время, ничего, кроме звука его кисти, скребущей по палитре или скользящей по моей коже, медленно убаюкивая меня в состояние счастья.

Я начинаю тихонько напевать из глубины горла, заставляя Рейна остановиться.

— Что за песня?

Я улыбаюсь, с закрытыми глазами.

— Могу поклясться, что ты сказал в тот день у твоей квартиры, что спросил меня об этом в последний раз.

— Вот это поворот, — говорит он с сарказмом в голосе. — Я солгал. В ближайшем будущем жди этого вопроса каждый день. Так что выкладывай.

Я тихонько смеюсь, все еще с закрытыми глазами, и со вздохом говорю.

— Follow You группы Bring Me The Horizon.

— Хороший выбор, — говорит он с улыбкой и продолжает заниматься своим делом.

Тогда я решаюсь открыть глаза и посмотреть на Рейна.

И я прекрасно понимаю, что он может и провел меня через ад, но ничто из этого не может заставить меня хотеть его меньше.

— Я люблю тебя, — тихо говорю я Рейну. И ничего в мире нет лучше, чем слышать признание из моих уст, или иметь возможность его произнести.

Рейн опускает взгляд и встречается с моими глазами.

— Ты даже не представляешь, как чертовски приятно слышать это от тебя.

Я вздергиваю бровь, серьезно? Но он только смеется и качает головой.

— Ну нет, то есть, ты знаешь. Но это просто... — он прерывается, добавляя еще краски на свою кисть. — Я не знаю. Я не умею быть уязвимым или открытым. И большую часть времени с тобой это происходит само собой, мне не нужно об этом думать. Это пугает, но в то же время я никогда не чувствовал себя... как бы сказать, в безопасности?

— Я понимаю, — говорю я ему. Потому что чувствую то же самое.

Хотя моя семейная жизнь была намного лучше, чем у Рейна, мы оба испытываем трудности, когда дело доходит до любви. Дарить ее людям, которые ее не заслуживают, и знать, что никогда не получим достаточно ее взамен. Это чертовски отстойно, но из-за этого я еще больше ценю это чувство. Поэтому я не сомневаюсь, что Рейн чувствует то же самое.

— Черт, — говорит он, в его голосе звучит ироничный смех. — Если бы я знал, что эти три маленьких слова вызовут такую реакцию, я бы не боялся их сказать.

Это привлекает мое внимание.

— Когда ты узнал?

Рейн снова начинает водить кистью по моей спине легкими движениями, молчит минуту, а потом говорит.

— В хижине. В последнюю ночь, когда мы были там. — Он замолкает и облизывает губы, а прослеживаю за ним взглядом. — Я правда это сказал. Но ты спал. И я сказал это на гэльском.

— Я думаю, это жульничество. — тихонько смеюсь я.

— Вроде того, — усмехается он, возобновляя смешивание светло-голубого цвета перед нанесением его на мою кожу. — Но я все равно сказал. Что само по себе уже чудо. Но сказать тебе, пока ты не спишь, да еще и на понятном тебе языке?

Я вздохнул и снова закрыл глаза.

— Что ж, я рад, что ты это сделал.

Рейн снова замолкает, продолжая работать, позволяя мне потеряться в уютной тишине между нами. Я не знаю, прошло несколько минут или часов с тех пор, как мы разговаривали. Но это не имеет значения.

Все еще трудно поверить, что это происходит на самом деле. После нескольких месяцев, которые мы провели в разлуке, я никогда не ожидал такого поворота событий, даже если бы надеялся на это каждый день.

Словно прочитав мои мысли, Рейн прочищает горло.

— Я знаю, сейчас мне кажется, что так и будет, но это не всегда будет так легко.

— Я знаю.

— Уверен? Мы будем ссориться. Зная нас, вероятно, вечно.

Рейн смотрит на меня.

— Нам всего двадцать один год, — шепчет он. — Как мы можем знать, что это навечно, когда сами еще едва пожили?

Я вспоминаю слова Тейлора, сказанные в тот день, когда мы все вместе были в Вейле, и на секунду задумываюсь над безумным советом лучшего друга в стиле Йоды.

— Когда человек, с которым тебе суждено быть, встает у тебя на пути, ты хватаешь его и держишься изо всех сил. И неважно сколько нам лет. Ты частенько можешь услышишь, что некоторые люди встречают в пять лет свою родственную душу или что-то в этом роде. Кто сказал, что мы не можем встретить свою половинку в двадцать один год?

Рейн приподнимает брови.

— Ты хочешь сказать, что я твоя родственная душа?

Я закатываю глаза.

— Смейся сколько угодно. Но если бы это было так, мы бы были навсегда вместе, верно? Это не я глупый. Это логика.

Он качает головой в шутливой невинности.

— Нет. Не логика. Как по мне, так это что-то совершенно другое.

Господи боже, я убью его.

Я вздыхаю.

— Ну же давай. Пожалуйста, Рейн, поделись с классом.

С совершенно серьезным лицом он наклоняется ко мне и говорит.

— Звучит и выглядит очень похоже, — он замолкает для драматического эффекта, и засранец действительно взмахивает на меня ресницами. — На эмодзи с влюбленными глазами.

Я моргаю, изображая безразличие, когда на его лице медленно появляется ухмылка.

— О, да ладно. Это смешно, и ты это знаешь.

Взмах ресниц.

— Это нормально Рив, если ты смотришь на меня глазами с сердечками. Ты ведь знаешь это, да?

Взмах ресниц.

— Слушай, я не осуждаю тебя за это. В конце концов, я твоя родственная...

Рейн не успевает договорить, потому что я бросаюсь на него, одним быстрым движением повалив его на матрас, устроившись на его коленях и прижав руки Рейна над головой.

Его палитра и тюбики с краской, большинство из которых закрыты, но есть и несколько открытых, разлетаются по белой простыне на кровати. Краска повсюду, даже на его груди и на волосах, разбрызгана и размазана по кровати. Беспорядок только усиливается, когда он переворачивает меня на спину все еще с его влажной работой на моей коже.

— Душа, — заканчивает он, с коварной ухмылкой на губах. — А теперь посмотри, какой беспорядок ты устроил, Abhainn. Здесь повсюду краска, — грубо шепчет Рейн, вжимаясь своими бедрами в мои. — Ты хотел получить еще один раунд секса с краской? Ты ведь знаешь, тебе нужно было только попросить.

Я бросаю на него еще один взгляд, решив не думать своим членом.

— Нет, я хотел заставить тебя заткнуться из-за этой ерунды про родственную душу. Забудь, пожалуйста, что я вообще это говорил.

Он ухмыляется.

— Ты знаешь, что лучший способ заставить меня заткнуться — это засунуть...

Я закрываю Рейну рот ладонью, физически прерывая его. Вот только этот придурок лизнул мою ладонь, и от неожиданности я отдергиваю руку.

Я вытираю руку, покрытую его слюной, о его лицо.

— Я тебя ненавижу.

— Я тоже тебя ненавижу, — говорит он и медленно целует меня в губы. Когда Рейн отстраняется, то встречается с моим взглядом, улыбаясь моей любимой улыбкой. Той, которая говорит, что он мой, и я не могу сдержать свою ухмылку. Ямочки и все такое.

— Да? — смеюсь я.

— Ага, — соглашается Рейн, снова целуя меня. — Очень-очень сильно.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒