Баранец, Н.Г. 27 страница

Эта характеристика может привести читателя, вопреки желанию автора, к тому неправильному выводу, что якобы великие открытия естествознания XIX века и опыт классовой борьбы в XIX веке были обобщены русским материализмом ещё до Маркса. Таким образом, русский материализм XIX века фактически охарактеризован как диалектический материализм, а не подход к нему, как охарактеризовал его В. И. Ленин» [Дудель. 1947. С. 317].

Кроме того, академизм и недостаточная партийность статьи М. М. Розенталя усматривалась автором рецензии в том, что он подчеркивает преемственность идей и не пишет о Плеханове в меньшевистский период.

«Автор всюду подчёркивает преемственность философских учений, когда пишет, например, что в лице Плеханова «передовая русская философия закономерно сделала тот шаг, который логически следовал за достигнутой ранее ступенью», но не подчёркивает коренного, принципиального отличия марксистской философии от всех философских школ прошлого, в том числе и от русской философии XIX столетия (первых двух поколений русских революционеров).

Представляется также неверным, что о Плеханове автор говорит, имея в виду лишь доменьшевистский период его деятельности. В статье полностью отсутствуют указания на измену Плеханова марксизму в последующий, меньшевистский период его деятельности. Это замечание в полной мере относится также и к статье профессора М. Дынника «Эстетика», в которой Плеханов характеризуется только как защитник марксистских взглядов на искусство, и ничего абсолютно не говорится об ошибках меньшевика Плеханова в вопросах эстетики в работах соответствующего периода.

Характеризуя работы русских философов-материалистов, тов. Розенталъ не показывает, что у материалистов домарксистской эпохи отсутствует связь с широкими массами трудящихся» [Дудель. 1947. С. 318].

В нескольких замечаниях просматривается весьма видоизмененное требование репрезентативности как осведомленности автора:

«Излагая вопрос о возникновении философии, автор ограничивается только Европой (древней Грецией). В статье не говорится о первых философских школах древнего Востока, Китая, Индии и т. д. Это тем более досадно, что в статьях этого же, 11-го, тома, посвященных химии и физике, не раз упоминается о роли стран Востока в развитии этих наук. При этом авторы указанных статей ссылаются в числе прочегои на философские произведения древнего Востока (например, на «Книгу Перемен» в Китае).

В советской научной литературе были опубликованы отдельные исследования в области борьбы материализма и идеализма на древнем Востоке. Для примера можно сослаться хотя бы на работы А. А. Петрова по истории материалистических идей в китайской философии («Ван-Би. Из истории китайской философии». АН СССР. М. -Л., 1936; «Из истории материалистических учений в древнем Китае» (о Ван-Чуне) «Вестник древней истории», стр. 49, 1939; «Очерк философии Китая». Сб. «Китай». Л., 1940), однако тов. Розенталь удовлетворился традиционной схемой, идущей от буржуазных представителей истории философии, и не использовал живой опыт развивающейся советской науки» [Дудель. 1947. С. 317].

Репрезентативная работа должна отличаться ясностью, четкостью определений, такое требование вполне было бы уместно, если бы С. П. Дудель не искал в этих формулировках отхода от канонических формулировок классиков.

«При изложении третьей черты марксистского диалектического метода автор забыл о диалектическом скачке. На стр. 190 написано лишь следующее: «Марксистско-ленинская диалектика рассматривает развитие не как простой количественный рост, а как коренное качественное изменение предметов, совершающееся путём перехода незаметных, постепенных количественных изменений в существенные, качественные изменения», – далее автор переходит к изложению других черт диалектического метода Маркса. Поэтому хотя в дальнейшем он и говорит о закономерности революционных переворотов в общественном развитии, но это положение не вытекает из текста статьи, где вопрос о скачке совершенно опущен.

Далее автор утверждает, что «ни одна наука, имея дело с ограниченным материалом своей области, не способна самостоятельно выработать и сформулировать общие законы развития природы» (стр. 190). Следовало, конечно, написать: «... наиболее общие законы развития природы, общества и человеческого мышления». Вероятно, именно это имел в виду автор, но сформулировал он свою мысль неточно.

Недостатком статьи является также и то, что при изложении третьей особенности производства автор опустил важнейшие положения, объясняющие объективный характер закономерностей в развитии общества. Читатель не найдёт в статье упоминания о тех указанных товарищем Сталиным двух причинах, в силу которых общественное развитие совершается до поры до времени стихийно, независимо от воли людей, делающих историю» [Дудель. 1947. С. 317].

В других рецензиях этого периода воспроизводится вышеперечисленный набор критериев, которым должна либо соответствовать (принцип партийности, репрезентативности, понимаемой как знание марксистской традиции), либо не соответствовать философская работа (академизм, объективизм, начётничество, «безродный космополитизм»). Не встречаются в рецензиях этого периода требования логической аргументированности, оригинальности и глубокой осведомленности об исторической традиции философии.

Система критериев оценки философских работ начинает меняться в начале 60-х годов. Это не значит, что принцип партийности исчезает, он неотделим от марксистской парадигмы. Но его истолкование утрачивает черты субъективизма, и он перестает играть определяющую роль в системе критериев оценки философского творчества. Точнее сказать, принцип партийности стал носить почти «ритуальный» характер, так как считалось – если философ – марксист, он всегда в своем творчестве руководствуется принципом партийности, усомниться в этом – значит, усомниться в том, что он марксист.

К 60-м годам система оценки философских работ, присущая нормально функционирующему философскому сообществу, почти восстановилась. Об этом свидетельствует изменение рецензий, которые из критических на идеологической основе превращаются в дискуссионные и информационные. В них принципиально изменяется шкала критериев оценки философских работ. Конечно, рецидивы были, и встречались ортодоксальные по своему существу рецензии, в которых основным требованием было соответствие принципу партийности, но не они определяли общий стиль советской философии.

Насколько изменилась ситуация к началу 60-х годов, проиллюстрируем рядом рецензий и отзывов этого периода. Весьма любопытной, дающей богатый материал для анализа этоса, представляется рецензия на «Вестник ЛГУ» за 1959-1960 годы. «Вестник Ленинградского университета. Серия экономики, философии, права» был одним из периодических журналов, систематически публикующих работы по разным проблемам философии. За 1959-1960 годы в нём напечатано около 40 статей, свыше 15 кратких научных сообщений, обзоров и заметок, в которых отразилось состояние исследовательской работы на философском факультете ЛГУ. Первое сформулированное требование к философским работам состояло в соответствии их запросам жизни, что было неотделимо от связи с ленинскими идеями и воплощением их в философии. Но при этом наметилась тенденция борьбы с цитатничеством как лучшим способом обоснования своей позиции. От цитаты даже классика требовалось, чтобы она соответствовала месту и была правильно истолкована.

«По вопросам ленинского философского наследства в журнале за два года напечатано восемь статей. В статье А. А. Сатыбалова «В. И. Ленин об отношении эмпириокритиков к «наивному реализму» (1960, вып. 2) ставится интересный и малоисследованный вопрос о содержании, значении и основных видах «наивного реализма». Однако изложение вопроса дается в неразвитой и расплывчатой форме. Статья перегружена цитатами; на некоторых страницах (например, на 80-й) можно насчитать до девяти цитат. Видимо, автор еще не овладел полностью материалом, что и не дало ему возможности справиться с поставленными задачами. Вряд ли укладывается в рамки ленинской точки зрения мысль автора об анимизме как разновидности «наивного реализма». Ошибочным является утверждение о том, что философия Авенариуса соответствовала одной из сторон «реализма» повседневной жизни. Хорошо известно, что В. И. Ленин подчеркивал несовместимость идеализма Авенариуса с «наивным реализмом» здравомыслящего человека и разоблачал попытки Авенариуса подделаться под этот реализм. В статье не раскрыто важнейшее положение В. И. Ленина о том, что «наивное» убеждение человечества в существовании объективной реальности «сознательно кладется материализмом в основу теории познания» (Соч. Т. 14. С. 57-58)» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 161-162].

В философских работах приветствовалась качественная аргументированность выводов:

«Производят хорошее впечатление конкретностью анализа, аргументированными выводами и обобщениями статьи А. Г. Здравомыслова «Категория интереса в работах Маркса 1842-1846 годов» (1959, вып. 1) и Ф. Ф. Вжкерева «Разработка К. Марксом категории противоречия в 1850-1860 годах» (1959, вып. 2). Следует, однако, пожелать авторам в дальнейшем рассматривать вопросы о разработке теоретических проблем основоположниками научного коммунизма в тесной связи с актуальными проблемами современности» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 161-162].

Как позитивная черта отмечалась оригинальность постановки проблем и самостоятельность в их решении в ряде статей:

«В ряде статей делается попытка творчески осмыслить некоторые теоретические проблемы исторического материализма. Обращает на себя внимание статья В. П. Тугаринова «К вопросу о категории общественного бытия» (1959, вып. 1).

Несомненно, что постановка В. П. Тугариновым дискуссионного вопроса и тем более попытка решить его должны быть оценены положительно. Вызывает интерес стремление автора доказать, что компоненты общественного бытия не исчерпываются производством и экономическими отношениями, что в их состав входят и другие явления социальной жизни. Но он выдвигает и сомнительные положения, в частности, положение о политической жизни общества как «синтетической» области, лежащей на границе бытия и общественного сознания. Характерно, что в защиту подобных положений В. П. Тугаринов, отвечая своим критикам, не сумел в данной статье выдвинуть новых аргументов» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 161-162].

Образцовой работой в разделе философии естествознания называется статья Л. А. Петрушенко. В ней сочетаются все необходимые компоненты «нормальной» философской работы – оригинальность рассматриваемой проблемы, аргументированность и точность языка:

«…работа Л. А. Петрушенко «Философское значение понятия «обратная связь» в кибернетике» (1960, вып. 3) связана с современными проблемами развития науки и ставит важные и острые вопросы. На наш взгляд, эта статья является наиболее ценной из всех философских работ, опубликованных в журнале за последние два года. Её автора отличает широкая эрудиция, мастерство обобщения, точность мысли и языка, обоснованность выводов, смелость в постановке вопросов» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 165].

В качестве недостатков рецензенты выделили некоторые стилистические особенности ряда статей, в частности на квазинаучность их языка:

«На статье Б. А. Федорошина «Конвейерная монотония и структура трудового процесса» (1960, вып. 3) следует остановиться особо. Нужно приветствовать появление на страницах наших философских журналов научных работ на конкретные социологические темы, и прежде всего таких, которые основываются на глубоком обобщении живого опыта творческой деятельности широких масс. Однако статья Б. А. Федорошина далека от требований подлинно научного исследования и написана квазинаучным языком. Заканчивается это «исследование» следующим выводом: «Специфика конвейерного производства порождает некоторые психологические особенности микроэлементного и временного структурирования трудового процесса на конвейере. К таким особенностям мы относим в первую очередь чувственную наглядность микроэлементной структуры производственной операции с самого начала овладения операцией рабочим и произвольный характер вариативности микроэлементной и временной структуры трудового процесса у рабочих, овладевших производственной операцией на конвейере». Спрашивается, что могут дать такие «выводы» науке и жизни?

В журнале опубликовано несколько статей по различным проблемам теории познания и логики. Хотя во всех этих статьях рассматриваются новые вопросы, научно-теоретический и литературный уровень их весьма различен» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 163].

В ряде статей рецензенты обнаружили историческую некомпетентность авторов, что противоречило требованию репрезентативности «нормальной» философской работы:

«Слабой в научном отношении и плохо отредактированной кажется нам статья С. А. Аветисяна «Некоторые философские вопросы отражения свойств пространства в геометрии» (1960, вып. 1). Нельзя же принимать всерьез утверждение автора, что «геометрия возникла в Египте из чисто потребительных (! ) целей и была исключительно практической наукой» (стр. 88). О «солидности» историко-философских познаний автора свидетельствует следующее рассуждение: «В истории философии первый (? ), кто рассматривал евклидову геометрию единственно справедливой геометрией (! ) в смысле её соответствия с внешним миром (? ) и вместе с тем поставил вопрос о причине такого соответствия, был Кант. Его «Критика чистого разума» целиком (? ) посвящена объяснению того, почему геометрия, которая, по Канту, есть конструктивное (! ) создание человеческого ума, должна совпадать с законами физического мира (? )» (стр. 89), или следующий комментарий к одной цитате из произведений Канта: «Нетрудно видеть, что перед нами стоит абсолютное пространство Ньютона в форме пустого вместилища, только из него выхвачена его объективная реальность» (там же). По-видимому, редакция не помогла автору правильно сформулировать выдвигаемые положения, и они появились на свет в таком виде, который может дать повод для философских анекдотов» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 164].

Еще один формально-стилистический недостаток – обилие примеров, затрудняющих восприятие:

«Разработке малоисследованной проблемы посвящена статья М. В. Эмдина «О категориях основания и обоснованного» (1959, вып. 4). Ценной кажется попытка автора представить способы формального, внешнего и полного обоснования как три ступеньки познания объективной связи основания и обоснованного. Однако обилие примеров, которые лишь внешним образом связаны с разбираемой проблемой, уводит автора и читателя от поставленного вопроса. Хотя и в этой статье не обошлось без нареканий в адрес Гегеля, однако в отношении языка статья вряд ли уступает даже самым трудным местам из работ знаменитого философа. «Основание, – пишет М. В. Эмдин, – в одном отношении выступает в качестве основания для обоснованного, а в другом отношении оно само выступает в качестве обоснованного своего основания» (стр. 64)» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 165].

В ряде статей рецензенты находят недостаточную аргументированность выводов, фальсификацию положений:

«В журнале опубликован ряд работ, посвященных истории домарксистской философия. И. Н. Бродский в статье «Категория небытия в древнегреческой философии» (1959, вып. 2) вскрыл стихийно-диалектический характер и рациональные моменты в подходе к решению проблем соотношения бытия и небытия у Гераклита, Анаксагора, Демокрита, Платона и Аристотеля. Он показал метафизическую узость представлений элеатов, особенно Парменида, о неподвижном и непротиворечивом бытии. Однако в статье не уделено должного внимания анализу понимания Демокритом соотношения бытия и небытия. Более того, древнегреческому материалисту приписывается утверждение о том, что якобы пустоту, небытие он считал условием единства мира. Ни в одном из дошедших до нас фрагментов Демокрит не выдвигал подобного положения. Сказав несколько слов о Демокрите и преувеличенно подчеркнув элементы механицизма и метафизики в его учении, автор переходит к обстоятельному разбору высказываний Платона. Недостаточно аргументированным является его вывод об ошибочности трактовки Аристотелем учения Платона о небытии как ложном, иллюзорном бытия. Ссылка в данном случае на авторитет А. В. Кубицкого не достигает цели, так как читатель и у него не найдет убедительного опровержения аристотелевской точки зрения» [Вронский, Голованов, Потемкин. 1961. С. 165].

Вообще в период 60-х годов количество и качество рецензий было весьма высоким. О том, что жанр рецензии был «живым», свидетельствует разнообразие типов рецензий в этот период. Много было рецензий дискуссионных, критических и информационных. Разнообразие идей, острота их обсуждения, большое число публикаций, в которых отражались результаты исследований, привлекали внимание и формировали особый интерес к рецензии, дававшей «включенное» представление о книге.

Примером вдумчиво-критической рецензии, в которой высказаны соображения о принципах философской работы, является рецензия П. Т. Белова на книгу А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова «История русской философии» (1961). В позиции рецензента еще слишком явным является идеологическая основа, которая диктует пристрастные выводы, поэтому эту рецензию нельзя назвать полемической. Но она всё же разительно отличается от тех рецензий, которые выходили в 50-е годы, так как в ней довольно сильны тенденции научного историко-логического анализа.

П. Т. Белов отмечает своевременность появления этой работы и перечисляет её достоинства –оригинальность авторского подхода, информативность:

«В ней изложена история философской мысли в России от её истоков до распространения в стране марксизма. Авторы дают хороший пример того, как в сравнительно небольшом объеме одной книги можно выразить всё существенное по данному предмету, чему способствует продуманное построение книги. Выделив основные этапы в истории философской мысли, они в начале освещения каждого этапа дают сжатую суммарную характеристику условий и особенностей данной ступени развития философской мысли, а в последующих главах раздела останавливаются на более конкретном разборе мировоззрения наиболее видных его представителей. Прослеживая историю собственно философских идей, авторы не вдаются в изложение учений в других областях знаний. В книге нет пространного эмпирического переложения материалов: все они пропущены сквозь призму авторских обобщений. Можно соглашаться или нет с даваемой характеристикой воззрений тех или других мыслителей, но нельзя упрекнуть авторов в какой-нибудь компилятивности. История поступательного развития философской мысли рассматривается на фоне борьбы классов как её отражение и выражение. Наряду с передовыми, материалистическими учениями представлены и течения идеализма, противостоявшие материализму. Своему труду авторы предпосылают обзор историографии по данному предмету. Книга выдвигает ряд принципиальных с точки зрения определения и раскрытия самого предмета истории русской философии вопросов. Написанная ясным, живым языком, она читается с интересом» [Белов. 1962. С. 163].

Недостатком работы названа, прежде всего, упрощенность оценки философских направлений и идей (причем, сам П. Т. Белов упрощенность видит в недооценке социально-идеологических корней этих течений):

«Авторы правильно поступают, усматривая определенный элемент формирования философских идей на Руси в еретических движениях XIV-XVI веков. В России, как и на Западе, в форме ересей происходило критическое переосмысливание окружающего, вырабатывались определенные миросозерцания. Но к оценке ересей авторы подходят несколько упрощенно. Всё, что выступало против официальной идеологии, они рассматривают как нечто прогрессивное, противостоявшую же ересям идеологию принимают за выражение реакции. Между тем в действительности дело, очевидно, обстояло гораздо сложнее. Критика и тогда имела место не только «слева», но и «справа». В критерии оценок упущен главный вопрос того времени (хотя формально о нём и говорится в начале параграфа) – это борьба за преодоление удельной раздробленности, за объединение Руси в единое централизованное государство.

Безусловно, в движении, скажем, «нестяжателей» и преемников их содержался ценный критический элемент, направленный против гнета общежитийных монастырей. Но эти же движения выражали и тенденции к сохранению и даже усилению раздробленности, мешавшей освобождению от иноземного гнета. Неслучайно ереси опирались на Новгород как главный очаг сепаратизма. Наоборот, противостоявшая еретикам линия Иосифа Волоцкого и других при всей её реакционности в других аспектах содействовала усилению исторически прогрессивных централизующих тенденций. Правильно оценивая борьбу Ивана Грозного против Курбского, мы обязаны в еще большей мере отдать должное аналогичной линии в XIII-XV веках.

Общежитийные монастыри являлись тогда очагами духовной культуры. Кроме того, такие из них, как в особенности Боровский, Волоколамский, Троице-Сергиевский и другие, выступали наряду со служилым дворянством опорой Москвы в борьбе за воссоединение Руси. Направленная против них критика «нестяжателей» (лидеры которых были выходцами из боярства) преследовала цель лишить великокняжескую власть этой её (не только духовной) опоры. Собственные программы «заволжских старцев», как именовались еще «нестяжатели», были архиреакционны, предлагая полнейшее отречение от всех земных интересов и уход в лесные скиты.

Авторы явно сбиваются на приукрашивание ересей, отражавших реакционную идеологию боярства (что особенно дает себя знать в оценке новгородской ереси конца XV – начала XVI вв. ), получивших название «жидовствующих». В её сущности эта ересь была диверсией недобитых кругов новгородского боярского сепаратизма, блокировавшегося с родственными ему настроениями боярства других мест. Никаких «отголосков гуманизма», как пытаются изображать дело некоторые историки и литературоведы, и как повторяют за ними авторы рецензируемой книги, в этой ереси не было и быть не могло» [Белов. 1962. С. 163].

Рецензент критикует выбор персон, которые анализировались А. А. Галактионовым и П. Ф. Никандровым, но опять же главным является скорее идеологический мотив, а не восстановление «исторической справедливости»:

«Получается довольно странно – филологу и историку Кавелину, выступавшему также и по философии, авторы отводят специальный раздел, а для И. М. Сеченова, который в течение ряда лет печатно громил кавелинский идеализм и метафизику, у них места не оказалось. Далее в связи с Кавелиным они не посчитали нужным о нём хотя бы упомянуть. А между тем полемика Сеченова против Кавелина, в которую с той и другой стороны было втянуто немало других деятелей, имела среди русской общественности 70-х годов примерно такой же резонанс, как полемика вокруг «Антропологического принципа в философии» Чернышевского в 60-е годы. Или еще: идеалисту Страхову авторы тоже соответственно отводят специальный раздел, а о К. А. Тимирязеве, изобличавшем идеализм и мистицизм Страхова, – ни звука» [Белов. 1962. С. 166].

Кроме того, рецензент обнаруживает ряд исторических неточностей и весьма подробно их разбирает:

«В. В. Лесевича они называют неокантианцем, хотя он был типичным представителем именно позитивизма, эволюционировав позже к эмпириокритицизму.

Сочинение Кавелина «Задачи психологии» авторы относят к 60-м годам. Но в эти годы такого сочинения не существовало. Оно относится к следующему десятилетию. Характерно, что, кроме этого сочинения, авторы называют еще некоторые совершенно второстепенные кавелинские работы, а его «Письма в редакцию... » (полемика против И. М. Сеченова), его «Задачи этики», по объему и значению такие же, как и «Задачи психологии», не упоминают.

На стр. 401 авторы пишут: «В 1873-1874 годах тысячи молодых революционеров, порвавших с семьями, с обеспеченной жизнью, бросивших учебу в университетах и гимназиях, предприняли поход в народ». Выражение «тысячи» здесь, пожалуй, не подходит. Это мера следующего этапа в русском революционном движении. Участники заговорщических организаций народников исчислялись десятками и сотнями» [Белов. 1962. С. 170].

В 70-е и особенно 80-е годы резко уменьшается число полемических и критических рецензий. Поводим для появления критической рецензии был выход какой-нибудь вопиюще некачественной книги. Например, вот какие претензии были предъявлены к брошюре Е. Д. Диренка «О ленинском принципе партийности советской педагогики».

Во-первых, некомпетентность:

«Объектом его анализа становится физика в целом и теория относительности в особенности. Е. Д. Диренок заявляет, что «вокруг этой теории возвели своеобразный ореол непогрешимости, объявили её величайшим достижением естествознания, целиком отвечающей принципам диалектического материализма» (стр. 20).

Разберемся в сказанном. Вокруг теории относительности нет никакого «ореола непогрешимости». Она столь же «непогрешима», как любая естественно-научная теория, прошедшая испытание практикой. Как ньютоновская механика, как классическая электродинамика.

Е. Д. Диренок не видит различия между естественно-научными теориями и философскими построениями. Поэтому он создает ветряную мельницу («теория относительности отвечает принципам диалектического материализма») и воюет с этой мельницей (доказывая, что теория относительности не отвечает этим принципам).

Нимало не задумываясь над тем, что сказанное не имеет смысла, он заявляет, что в общей теории относительности «ускорение индуцирует тяготение» (стр. 21). «По Эйнштейну, – продолжает он, – совершенно безразлично, вращается ли Земля вокруг своей оси или небесные тела вращаются вокруг Земли с фантастическими (?! ) скоростями» (стр. 22). «Пространство само по себе нельзя «искривить», как и «выпрямить». Эту операцию можно проделать только в голове» (стр. 23), – невозмутимо сообщает автор, очевидно, и не подозревая, что термин «искривление» есть лишь наглядное (для популярности) обозначение неэвклидового характера метрики….

Квантовая механика не разрешила, пишет Е. Д. Диренок, «главной своей задачи – раскрытие существа корпускулярно-волнового дуализма» (стр. 29). Ну что ж, «выглядящий непрерывным субстрат» и здесь поможет: «Корпускулярно-волновой дуализм есть результат взаимодействия и взаимопревращения «корпускулярного» вещества и «волнового» субстрата» (стр. 29).

Надеемся, отсюда понятно, сколь эффективный метод решения всех проблем дает Е. Д. Диренок науке. И если при этом кажется, что он делает ошибки, то это одна видимость. На самом деле это физика ошибается, так как она ведь ничего не знает про вездесущий и абсолютно плотный, имеющий бесконечно сложную структуру и любые скорости, являющийся материальной основой вещества и выглядящий непрерывным материальный субстрат вещества» [Баженов, Чудинов. 1971. С. 179-180].

Во-вторых, его упрекают в неправильном истолковании принципа партийности (т. е. бьют его же оружием):

«Но главное в том, что эти свои рассуждения Е. Д. Диренок преподносит как реализацию ленинского принципа партийности. Сославшись на В. И. Ленина, отмечавшего, что буржуазным учёным, способным давать самые ценные работы в специальных областях, нельзя верить, когда речь заходит о философии, Е. Д. Диренок заявляет: «К сожалению, некоторые наши не только естествоведы, но и философы в последнее время начали забывать это ленинское предупреждение» (стр. 20). И вот в качестве напоминания и образца того, как надо проводить «требования ленинского принципа партийности в преподавании всех дисциплин» (стр. 31), Е. Д. Диренок и излагает всё то, что мы постарались воспроизвести выше.

Е. Д. Диренок может, конечно, иметь свои взгляды и на физику, и на философию. Но пропаганда этих взглядов в виде лекции на семинаре по повышению (! ) педагогического мастерства и последующего издания этой лекции, по нашему твердому убеждению, ничего общего с наукой не имеет» [Баженов, Чудинов. 1971. С. 179-180].

Преобладающими в 70-е годы становятся информационные рецензии, в которых кратко пересказывается содержание. Стиль рецензий становиться довольно безликим и невыразительным. Критические замечания в них, как правило, носят «ритуальный» характер и не касаются содержания. При этом происходил постоянный количественный рост профессионального сообщества, увеличивалось количество печатной продукции (появление монографий перестало быть «событием», которое привлекало внимание). В этих условиях вновь был актуализирован вопрос о критериях «нормальной», качественной философской работы.

В результате активного рецензирования философским сообществом коллективно были сформулированы параметры, которым должен был «отвечать» философский текст. Авторы рецензий обращали внимание на такие параметры, как структура работы; методологическая разработанность подхода и привлечение диалектико-материалистического подхода; содержательная четкость и определенность понятий; актуальность подхода и проблемы; ясное изложение материала, последовательность, логичность и аргументированность; практическая полезность не только для специалистов по философии, но и других наук; осведомленность в истории проблемы; критика западных, «буржуазных» концепций.

В сущности, «нормальная» философская работа должна была отвечать тем же требованиям, что и «нормальная» научная работа. Ориентированность на научность исследования предполагала тщательную разработку методологии исследования. Основным для философа этого периода было подобрать методологию таким образом, чтобы она сочетала, во-первых, научные методы, во-вторых, включала в себя элементы марксистско-ленинского подхода, и, в-третьих, была современной, актуальной, что достигалось использованием в исследованиях новейших методов и средств анализа.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 25 262728 29 30 Следующая ⇒