Баранец, Н.Г. 26 страница

Между тем находятся «оригиналы», для которых этот партийный закон отнюдь не писан. К числу таких оригиналов в первую очередь принадлежит Э. Енчмен… Перспектива заменить все науки «пятнадцатью анализаторами», видимо, нравится определенным прослойкам внутри нашей партии. Вот тут-то и кроется опасность, которая видна особенно ясно, если понять социальную обусловленность этого чудовищного идеологического искривления» [Бухарин. 1924. С. 128].

Историческая востребованность превратилась в практическую значимость и пользу для дела революционного строительства или значения идеи для формирования и развития единственно верной, исторически прогрессивной марксистской философии.

«Опыт в области философии и социологии отчетливо выявил ту истину, что буржуазия в состоянии правильно, научно отражать действительность только до известных пунктов.

Дальше дело продвижения может быть осуществлено только в атмосфере, насыщенной рабочим движением.

Фейербах является нашим учителем, наследством которого мы гордимся, и всё же фейербаховская философия подвергнута марксизмом революционному трансформизму» [Сарабьянов. 1923. С. 215].

Аргументированность по-прежнему предполагала логическую обоснованность и внутреннюю связь входящих в концепцию положений.

Ситуация изменяется в 1929-1931 году, когда борьба между группами в философии перешла с философских дискуссий на политический уровень. Обычные аргументы и доказательства перестали действовать, всё заменил принцип партийности.

«Одним из важнейших моментов, свидетельствующих о непонимании нашими философскими «маэстро» партийности философии, является непонимание ими роли партии и её ЦК не только как практического, но и теоретического центра. Они не понимают того, что партийная политика, решение съездов и ЦК партии есть подлинно ленинская диалектика, истинно диалектический синтез революционной теории и революционной практики» [Юдин. 1930].

Против такой вульгаризации принципа партийности выступили деборинцы. Я. Э. Стэн неоднократно доказывал, что можно говорить о политике в области философии, но «нельзя рассматривать философию как частную форму политики». Н. Н. Карев заявлял, что философия должна формулировать общие синтетические задачи, улавливать общие направления научного и теоретического развития, а «не успевать делать всё за всех» [Карев. 1931. С. 159]. М. Б. Митин не мог отрицать, что философия своеобразна по отношению к политике, но на практике это верное теоретическое положение, заявлял он, у разных уклонистов превращается в недооценку роли ЦК. Он обвинял Я. Э. Стэна и Н. Н. Карева в антипартийности, абстрактности, академичности:

«Антипартийность этого определения состоит в том, что так называемое философское руководство, в замкнутости своей «школки», забыло, что единственным руководящим теоретическим и практическим центром является партия и её Центральный Комитет… Своеобразие ленинизма состоит в том, что он создал такое руководство партией, которое является подлинным диалектическим синтезом теории и практики, теории и политики, теории и организации, теории и тактики» [Митин. 1930. С. 36].

В результате принцип партийности стал средством политической борьбы со всем, что на данный момент попадало под несоответствие практике социалистического строительства. Вульгаризаторский социологизм стал господствовать в оценках как философской традиции, так и современной ситуации. Принцип партийности требовал «разоблачить» классовые корни философских систем, все идеалистические учения объявлялись реакционными, а материалистические – прогрессивными.

Например, М. Б. Митин, характеризуя современную ситуацию в философии в свете юбилея Гегеля, писал: «То оживление на буржуазном «философском фронте», которое происходит сейчас вообще и в особенности в связи со столетней годовщиной со дня смерти великого немецкого философа идеалиста-диалектика Гегеля, является яркой иллюстрацией к приведенным здесь положениям Ленина, прекрасным подтверждением марксистско-ленинского учения о партийности философии. Борьба за диалектический материализм с буржуазной философией, поворачивающей к Гегелю, – один из участков классовой борьбы современной эпохи. Второй гегелевский конгресс, состоявшийся недавно в Берлине, как зеркало, отобразил процессы классовой борьбы в науке.

Этот философский конгресс крайне симптоматичен в том отношении, что он явился очень крупным звеном в процессе фашизации науки и философии, который происходит на Западе.

Борьба между марксизмом (диалектическим материализмом) и всякого рода идеализмом, борьба между большевизмом и фашизмом, социал-фашизмом «вокруг Гегеля» – это одно из очень ярких проявлений классовой борьбы в науке, в философии, которая является отражением гигантских классовых битв современного периода.

Философия – арена жесточайшей классовой борьбы на идеологическом фронте. В философии резко обострилась борьба между двумя основными философскими направлениями – между материализмом и идеализмом» [Митин. 1931. С. 23].

Проявление принципа партийности состояло и в постоянных ссылках на классиков. Для обоснования своей точки зрения становится достаточным сослаться на канонический текст классиков марксизма-ленинизма. От верности интерпретации цитаты зависело, будет ли признано репрезентативным теоретическое положение.

Например, в рецензии на сборник, составленный В. Ф. Асмусом, «Античные мыслители об искусстве» и его вступительную статью М. Егоров писал: «В оценке тех решений, которые дает Аристотель вопросам об отношении формы к материи, сущности и явления, частного и общего, – решений, которые лежат в основе важнейших принципов эстетики Аристотеля и в первую очередь его понимания законов художественного творчества, Асмус занимает позиции, прямо противоположные ленинским оценкам Аристотеля. Асмус пишет в своей статье: «Аристотель уничтожает идеалистическую трещину, созданную Платоном между миром истинно сущего и кажущегося. Диалектика возможности и действительности, материи и формы, признание текучести категорий бытия и мышления открыли перед Аристотелем путь к преодолению платоновского учения об «идеях» (стр. 19-20). Ленин же совершенно противоположным образом характеризовал эти моменты философии Аристотеля. Ленин писал, конспектируя «Метафизику» Аристотеля: «Нет сомнений в реальности внешнего мира. Путается человек именно в диалектике общего и отдельного, понятия и ощущения и т. д., сущности и явления и т. д. » Ленин находит у Аристотеля по преимуществу не диалектические решения вопросов, а живые диалектические запросы и подходы к решениям. Аристотель, как говорит Ленин, «всюду, на каждом шагу ставит вопрос именно о диалектике». Асмус выхолащивает эстетическое учение Аристотеля» [Егоров. 1938. С. 189].

Складывается особая система критериев оценки философского творчества. Истина, в сущности, была известна и не нуждалась в доказательстве. Был продекларирован отказ от академичности, объективности, аргументированности.

«Борьба на поле истории философии – её продолжение, элемент общей социальной борьбы классов и партий. История философии партийна. «Беспартийная» история философии, кичащаяся своим «объективизмом», есть разновидность враждебной пролетариату партийности, особая манера проносить партийность сквозь историю философии, совершенно аналогичная «бесклассовому» государству, праву, морали, искусству. Буржуазная партийность в философии есть неизбежно извращение истории философии, фальсификация её, в соответствии с интересами класса, представляемого идеализмом, в то время как большевистская партийность требует борьбы с извращениями и идеалистическими натяжками в истории философии, борьбы за адекватное познание развития идей таким, каково оно есть. Упомянутая нами непримиримая борьба Ленина с идеалистическими искажениями истории философии, тесно увязанная с современной философской борьбой (Мах, Чернов), является лучшим примером большевистской партийности в этой науке. Классическая формулировка Лениным различия исторической методологии объективизма и революционного марксизма целиком и полностью относится и к истории философии. «Объективист говорит о необходимости данного исторического процесса; материалист констатирует данную общественно-экономическую формацию и порождаемые ею антагонистические отношения. Объективист, доказывая необходимость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку зрения апологета этих фактов; материалист вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения. Объективист говорит о «непреодолимых исторических тенденциях»; материалист говорит о том классе, который «заведует» данным экономическим порядком, создавая такие-то формы противодействия другим классам. Таким образом, материалист, с одной стороны, последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит свой объективизм. Он не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общественно-экономическая формация дает содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость. С другой стороны, материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной, группы». Марксист, следуя приведенным положениям, должен обнаружить со всей точностью социально-экономическую природу исследуемой философской теории, он должен вскрыть антагонистический классовый характер идей и определить свое отношение в этой борьбе, разоблачить господствующие на протяжении истории философии идеалистические теории, как идеологию господствующих классов, прямо и открыто борясь против них. Тот, кто ограничивается пассивным констатированием сменяющихся идей, для кого идеалистические, как и материалистические, учения есть только равно необходимые порождения истории, кто, изучая Платона, становится платонистом, а Эпикура – эпикурейцем, – тот ничего общего не имеет с марксизмом.

Но партийность ни в какой мере не ущербляет объективности познания. Напротив, как показывает Ленин, она способствует углублению объективности, идет рука об руку с ней. Борьба против апологетического объективизма – один из фронтов борьбы за правильную методологию; другим фронтом является отмеченная нами выше борьба против релятивизма. Партийная философия, в ленинском понимании, включает объективность. Партийный характер философских систем, в релятивистском понимании, исключает её. Для Богданова (а также, напр., Шулятикова) история философии есть смена выражающих классовые интересы идей, а не познание объективной действительности, противоречивое, но неуклонное приближение к абсолютной истине. Для Ленина история философии, как всякая история, есть история классовой борьбы и развитие объективной истины. Умение обнаружить истину в классовой идеологии и умение вскрыть классовую идеологию в движении познания к истине составляют важнейшую черту марксистско-ленинской методологии истории философии. Шаг в сторону от этой позиции – болото объективизма, шаг в другую – трясина релятивизма» [Быховский. 1931. С. 60-61].

Критерий критичности доводиться до гипертрофически абсурдного вида и превращается в требование тотальной самокритики и покаяния, особенно у философа, чьи идеи подверглись критике «бдительных товарищей».

Пример того, как следует признавать свои ошибки, показал А. М. Деборин в своем заключительном слове на заседании Президиума КомАкадемии 20 октября 1930 года: «Переходя к ошибкам так называемого «философского руководства», я должен начать прежде всего со своего содоклада. Мой содоклад я считаю ошибкой… Суть дела заключается в том, насколько наша философская линия в прошлом была связана с актуальными задачами, с актуальными вопросами, которые выдвигаются партией, и каково было наше участие в боевой защите генеральной линии партии» [Деборин. 1931. С. 256].

Когда начался очередной передел власти в философском истеблишменте в 1944-1947 годах, вновь была разыграна карта «принципа партийности», и вновь активно обсуждались критерии, которым должно соответствовать творчество советского философа. В центре дискуссии по книге Г. Ф. Александрова «История западно-европейской философии» стоял вопрос о ленинском принципе партийности философии. А. А. Жданов в своём выступлении на дискуссии подверг критике проповедь «беззубого вегетарианства» по отношению к философским противникам марксизма, возрождение «профессорского квазиобъективизма», который пронизывает всё содержание книги Г. Ф. Александрова. А. А. Жданова особенно возмутило, что почти о всех старых философах Г. Ф. Александров находил случай сказать доброе слово. Чем крупнее буржуазный философ, тем больше «фимиама ему преподносится». Был сделан вывод, что Г. Ф. Александров, сам того не подозревая, оказывался в плену буржуазных историков философии, которые исходят из того, чтобы в каждом философе видеть прежде всего союзника по профессии, а потом уже противника. Такой подход, по мнению А. А. Жданова, если бы они получил развитие в Советском союзе, неизбежно привел бы к объективизму, то есть к раболепию перед буржуазными философами и преувеличению их заслуг, к лишению советской философии боевого наступательного духа. Грех Г. Ф. Александрова виделся в том, что он вел изложение философских взглядов абстрактно, объективистски, нейтрально. Эта тенденция была определена как отход от принципов марксистской философии и, в частности, принципа партийности.

В качестве примера ошибающимся философам приводились классики марксизма-ленинизма, которые вскрывали «лживость и реакционность буржуазного квазиобъективизма», боролись с попытками стать выше противостояния материализма и идеализма в философии, занять надклассовую позицию.

«Партийность философии марксизма вовсе не означает субъективизма в оценке философских школ инаправлений, в оценке исторических событий и исторических деятелей. Напротив, Ленин ещё в борьбе против объективизма Струве показал, что материализм рассматривает общественные явления с подлинно объективных, научных позиций, в то время как буржуазный объективизм замазывает объективные классовые противоречия общественного развития, скрывает классовые позиции и корни своей собственной идеологии. Марксистско-ленинская философия отличается от всех буржуазных систем именно своим до конца последовательным признанием объективной истины. Марксистский принцип партийности требует вскрытия объективного хода развития, научного анализа объективных противоречий, борьбы противоположных тенденций, точного определения характера, направления и объективного значения каждой тенденции, анализа классовых корней каждой философской школы, выявления, каким общественным группам и классам служат эти школы и теории. Только на этой основе можно понять закономерность развития философии и других идеологических надстроек, найти точный, объективный, подлинно научный критерий для правильной оценки различных философских систем и отдельных философов, определить их подлинную историческую роль, значение и место в истории философии» [Каммари. 1949. С. 85].

«Надклассовый» объективизм расценивался как проявление буржуазного подхода и маскирование классовой сущности. Идея «беспартийности» оценивалось как «насквозь буржуазная», «мещанская идея». Считалось, до тех пор, пока существуют классы с противоречивыми интересами и, следовательно, неизбежна классовая борьба, не может быть «беспристрастной» науки и «беспартийной» философии.

Теория марксизма-ленинизма партийна, а её партийность означает самое последовательное отстаивание объективной истины познания.

«Партийность в марксистском понимании требует точного анализа фактов и событий в их внутренней исторической связи, в их развитии, определения объективного значения противоречий и борьбы классов, партий и отдельных личностей.

Марксизм учит судить об эпохах и людях не по их сознанию, не на основании фантазий и иллюзий людей о мире и о самих себе, а по их делам, на основе конкретного, научного анализа общественных отношений, определяющих сознание и волю людей. Маркс, например, указывал, что одно дело, что философ сам думает о своей системе, о её значении, и что она в действительности представляет. Но отсюда следует, что нельзя судить о классовом характере и объективном историческом значении той или иной философской системы на основе одних цитат и высказываний самого философа, тем более что многие философы (до Маркса – все без исключения) не имели сами никакого представления о классовом характере своей философии. У Локка мы можем найти, например, фразы о том, что власть должна принадлежать народу. Но на деле его философия есть обоснование классового компромисса между английской буржуазией и дворянством за счёт народа и против народа. Руссо полагал, что он теоретически обосновывает строй, в котором будет осуществлено царство свободы, равенства и братства, а на деле он обосновывал лишь идеи буржуазной демократии. Фихте заявлял, что его философия – это обоснование системы свободы. А на деле его философия была лишь аристократической реакцией против французского материализма и французской революции, как и философия Канта, Шеллинга и Гегеля. Эта философия обосновала политику реакционной прусско-юнкерской монархии, идеологию национализма и угнетения других наций» [Каммари. 1949. С. 87-88].

Г. Ф. Александрова обвинили в грубейшем нарушением принципа партийности философии. Якобы он смазывал, стирал принципиальное, коренное отличие и прямую противоположность между марксизмом-ленинизмом и буржуазной идеологией, между марксизмом и всеми прошлыми философскими учениями.

Во всех дискуссиях, рецензиях и обсуждениях книг реализовывалась эта весьма специфическая, «советская» шкала оценки философского творчества, в которой главным был принцип партийности.

Например, В Институте философии Академии наук CCCP в январе 1948 года под председательством директора института Г. Ф. Александрова было организовано обсуждение книги Б. М. Кедрова «Энгельс и естествознание». В обсуждении участвовало большое количество философов, естественников, и оно носило показательный характер. Открывая обсуждение, Г. Ф. Александров призвал присутствующих к серьёзной, принципиальной и острой, но вместе с тем и товарищеской критике.

Перед началом обсуждения Б. М. Кедров кратко изложил содержание и основную идею книги, состоящую в том, чтобы показать на материале естествознания подготовку и развитие марксистского диалектического метода. В порядке самокритики он признал, что неправильно применил в книге термины, в частности, «границы природы», «границы познания».

Самыми жесткими критиками были А. А. Максимов, З. Я. Белецкий, которые виртуозно использовали «советскую» систему критериев философствования. А. А. Максимов повторил отрицательную оценку книги, данную им в рецензии, опубликованной в газете «Культура и жизнь». По мнению А. А. Максимова, книга Б. М. Кедрова порочна в главнейших своих частях и содержит ряд частных ошибок. Основные пороки книги – эклектичность, софистика, схоластика, метафизичность, отход от марксистско-ленинской партийности, примиренчество к буржуазным воззрениям. Отдельные положительные стороны книги не меняют её общей отрицательной оценки. Его поддержал 3. Я. Белецкий, заявивший, что книга Б. М. Кедрова является незамаскированным изложением философии естествознания на основе гегелевской логики и натурфилософии [Гейвиш. 1949. С. 320].

Тем не менее, большинство выступавших на дискуссии естественников и философов, отметив ряд существенных недостатков книги, оценили её как положительное явление в советской философской литературе. Было отмечено, что книга Б. М. Кедрова даёт систематическое и оригинальное изложение естественно-научных отрывков «Диалектики природы» Энгельса. В прениях указали на творческую разработку в книге Б. М. Кедрова таких вопросов, как вопрос о «соотношении неточностей» в квантовой механике, проблема классификации наук.

Из высказанных замечаний уточняющего характера, имеющих научный смысл, стоит упомянуть Д. И. Блохинцева, указавшего на наличие в книге ряда неточных и двусмысленных формулировок, например, в вопросе о так называемых «границах познания». Кроме того, Б. М. Кедрову, в свете борьбы с космополитизмом, вменяли недооценку роли и значения русских учёных в развитии науки и философского мышления (Г. С. Васецкий).

В порядке прений выступил акад. Г. Ф. Александров, который нашел книгу аполитичной и догматичной.

«Автор, выбрав такую важную тему, как «Энгельс и естествознание», недопустимо сузил её, ограничившись современной Энгельсу эпохой. В книге не показано, как метод Энгельса живёт в наше время, как он, будучи отточен и всесторонне развит Лениным и Сталиным, помогает партии сейчас в борьбе против всей линии враждебных нам классов и их идеологии; поэтому книга Б. М. Кедрова в значительной степени аполитична.

Коснувшись затронутого Б. М. Кедровым вопроса о международном характере науки и научных открытий в области естествознания, тов. Александров указал, что к этому серьезному вопросу тов. Кедров подошел догматически, неправильно решив вопрос о соотношении национального и интернационального моментов в развитии науки» [Гейвиш. 1949. С. 321].

В своём заключительном слове Б. М. Кедров согласился с частью высказанных критических замечаний. По ряду вопросов он возражал своим оппонентам. В частности, он считал правильной данную им философскую интерпретацию «соотношения неточностей», подчёркивая, что его постановка вопроса, сохраняя физическое содержание теории Гейзенберга, позволяет полностью отмести агностические выводы из неё, преподносимые идеалистами. Автор признал, что недостаточно подробное и ясное изложение им вопроса о месте диалектики в общей классификации наук привело к недоразумениям. Б. М. Кедров протестовал против недобросовестного способа изложения его взглядов А. А. Максимовым, который умышленно опускает то, что сказано в книге, и приписывает автору то, чего в книге нет.

Несмотря на ряд очень неприятных и опасных замечаний, Б. М. Кедрову удалось достаточно легко выйти из этого обсуждения, потому что естественники и философы, принимавшие участие в дискуссии, его поддержали. Но так было далеко не всегда, и авторам приходилось мучительно каяться в порядке самокритики в тех ошибках, которые они якобы допустили.

Подобная ситуация не могла не отразиться на качестве философских работ. В 1948 году появилась статья М. Д. Каммари «О недостатках диссертаций по историческому материализму», в которой отмечены наиболее часто встречающиеся недостатки диссертационных работ. Естественно, что на его позиции сказались итоги дискуссии 1947 года, что определило выбор фокуса рассмотрения диссертаций. М. Д. Каммари в качестве двух основных бед диссертационных исследований называет или схематизм, связанный с оторванностью от практики, или описательность, связанную с отсутствием теоретических обобщений.

Первым недостатком работ названа тенденция в сторону догматизма, схоластики, цитатничества. Диссертанты пытаются делать свои выводы не из анализа живой действительности, а путём всяких сомнительных аналогий и параллелей.

«Они «забывают», что положение, бывшееправильным и достаточным в одной исторической обстановке, может оказаться недостаточным, односторонним и прямо неверным в другой исторической обстановке» [Каммари. 1948. С. 358].

М. Д. Каммари отмечал, что на почве такого абстрактно-схоластического подхода к вопросам теории неизбежно вырастают различные схоластические споры. Устранить эти споры можно только путем конкретного анализа изучаемого вопроса. Для того чтобы доказать свою точку зрения, необходимо опираться не только на принципиальные соображения, но и факты. Например, диссертация, защищенная в Академии общественных наук Г. Эфендиевым «Об изменении социальной природы колхозного крестьянства», несмотря на теоретическую верность, не была подтверждена анализом процессов на месте.

Работы диссертантов грешили неумеренным цитатничеством. Под цитатничеством понимается не наличие множества цитат или пересказываний своими словами, а такое положение, когда цитирование осуществляется механически, не понимая смысла, содержания и значения приводимых ими положений. Это не значит, что М. Д. Каммари подвергает сомнению необходимость цитирования, особенно в случае представления архивных исследований:

«В таких случаях цитаты приобретают значение документального свидетельства об истинных взглядах классиков марксизма-ленинизма, значение улики против фальсификаторов этих взглядов» [Каммари. 1948. С. 359].

Второй, не менее часто встречающийся недостаток теоретических работ в области философии – это описательный характер. Факты и явления просто констатируются без анализа их источников и причин, без раскрытия их внутренней и внешней взаимосвязи, не показываются движущие силы, законы развития и значение борьбы различных тенденций в развитии данного явления. Описывается, например, как происходит укрепление советского государства, но не вскрывается, почему это совершается именно так, а не иначе. Одно явление берётся рядом с другим, после другого, следовательно, как будто во времени и пространстве, но не больше.

Авторы таких работ не умеют расчленить вопросы и чётко сформулировать задачи исследования. В работах не видно никакой внутренней логики и развития мысли, плана и целеустремлённости в анализе и в изложении. В них отсутствует постановка вопроса и непонятно что автор хотел сообщить:

«Недавно в Институт философии АН СССР поступила докторская диссертация тов. Николаева на тему «Об укреплении советского государства». В работе целых два тома – около 20 глав и 900 страниц. Каждая глава носит трафаретное название: «Усиление советского государства... » (в такой-то области или в такой-то период). Собран большой фактическим материал о работе советского государства, и в этом отношении автор проделал необходимую предварительную стадию работы накопление материала. Но материал этот теоретически не проанализирован, никаких теоретических проблем не поставлено. И самый план работы, её оглавление показывают, что у автора тема ещё не разработана. Автор более или менее верно описывает общеизвестные факты прошлой деятельности советского государства, но без глубокого их анализа и обобщения» [Каммари. 1948. С. 362].

Качество диссертационных исследований оставляло желать лучшего, но в условиях действия субъективизированного принципа партийности и волюнтаризма философского истеблишмента это было неизбежно.

Сложившаяся система критериев оценки результатов креативности отразилась и на требованиях, которые предъявлялись к философским работам. Дух эпохи воплотился в характере рецензий, которые по преимуществу были полемическими, критикующими и очень редко информационно-нейтральными. От философских работ, независимо от их жанра, будь это статья в энциклопедии, монография или учебник, требовалось, чтобы они служили «примером боевой партийности и целеустремлённости в освещении вопросов общественной науки, в борьбе с буржуазной, реакционной идеологией».

В этом отношении весьма показательна рецензия на статьи по философии в Малой советской энциклопедии. Хотя автор рецензии вполне резонно заявлял, что статьи должны быть образцом научной безупречности и точности, действительно энциклопедического обобщения и использования всего арсенала фактов и выводов, ставших бесспорным достоянием науки, он критикует статьи по философии совсем за другие недостатки. Так, несмотря на то, что авторы добросовестно цитировали И. В. Сталина, их цитирование не удовлетворило С. П. Дуделя:

«Тов. Розенталь использовал в тексте сталинские замечания о гегелевской философии как аристократической реакции на идеи французского материализма XVIII века, на французскую буржуазную революцию, но это использование носит формальный характер редакционной вставки» [Дудель. 1947. С. 316].

В изложении М. М. Розенталем греческой философии С. П. Дудель увидел «грех» объективизма и беспартийности.

«Правда, автор пишет о борьбе двух лагерей в философии, о тезисе Ленина «новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад», но когда речь идет о конкретном раскрытии этих положений на материале греческой философии, автор забывает этот тезис и пишет: «Наряду с материализмом в античной философии возникли и первые идеалистические школы. Сначала в воззрениях пифагорейцев, затем у некоторых софистов и Сократа, наконец, в философии Платона идеализм становится антиподом материализма, и начинается борьба между двумя философскими лагерями» (стр. 183-184 11-го тома МСЭ; в дальнейшем ссылки на этот том).

Таким образом, в изложении автора получается, что самое возникновение двух лагерей в философии совершается не в борьбе их, а «наряду» друг с другом, и лишь потом «начинается» борьба двух лагерей» [Дудель. 1947. С. 316].

С. П. Дудель обвинял М. М. Розенталя в неверном представлении значения истории русской демократической мысли, но не в недооценке её (иначе это был бы космополитизм), а в переоценке, что ведет к неправильным выводам и создает ложное впечатление, которое может уменьшить роль марксистской философии:

«Хотя великие достижения русской материалистической философии XIX века и характеризуются автором вполне справедливо как революция в сфере русской общественной мысли (стр. 187), но эта революция изображается так, что стирается значение революционного переворота, произведённого в философии Марксом и Энгельсом. Автор отмечает, что русский материализм XIX века «был научно обоснован и органически связан с естествознанием... », что «русским материалистам не свойственна та метафизическая и механистическая ограниченность, которая характерна для французского материализма XVIII века и фейербаховского материализма. Отражая новую, высшую ступень в развитии естествознания и исторический опыт эпохи обострённой классовой борьбы, русский материализм XIX века разрабатывает диалектическую теорию развития... и т. д. »

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒