Мирза Ибрагимов 30 страница

Рустам поднял руку, машина остановилась.

‑ Что ты людей душишь? ‑ сурово спросил он машиниста.

‑ Не от меня же валит пыль, ‑ ответил тот. ‑ Всегда так бывает!

‑ Да нет, не всегда. Поверни‑ ка машину по ветру, ‑ приказал Рустам с удивившей колхозников ‑ мягкостью и первый нажал плечом. К нему подоспели на помощь, развернули‑ машину. Теперь ветер уносил облака пыли и мусора в степь, а люди с облегчением вздохнули.

‑ Вот так‑ то! ‑ Рустам отряхнул пыль и подошел к полевому стану.

Не раз Ширзаду приходилось наблюдать печальную картину запоздалой уборки хлопка. Понурые кусты мокнут под затяжными дождями, озябшие женщины, увязая в грязи, собирают набухшие комочки. Где тут думать о сортности! Слипшийся, превратившийся в ноздреватую вату хлопок везут на приемные пункты, чтобы хоть как‑ то " натянуть" план, а по существу урожай погиб, и напряженный, порой мучительный труд многих людей пропал впустую.

Долго Рустам недолюбливал хлопкоуборочную машину, относился к ней насмешливо, и Ширзад готов был признать, что у старика были на то веские доводы: машина рвала, портила волокно, снижала сортность. Но часто это происходило потому, что ремонтировали машину наспех, в последнюю минуту и, не наладив, пускали в поле. Теперь, когда машины намного усовершенствованы, когда они попали в руки таких мастеров, как Гараш и Наджаф, многое изменилось: с приемных пунктов жалобы поступали не так уж часто ‑ резкого снижения сортности не наблюдалось.

Узнав, что Рустам приказал убрать машинами великолепный хлопок в треугольнике между арыками, Ширзад обрадовался и поспешил на плантацию. В пути встретился знакомый учитель, за разговором они незаметно прошли километров десять и, очутившись у моста через глубокий обрывистый арык, застыли от удивления.

Большеносый Бахар с женой и соседкой яростно ломали мост, отдирали доски настила, разбирали и разбрасывали по берегу бревна,

‑ Что вы делаете? Что делаете?! ‑ крикнул, не веря глазам, Ширзад.

Большеносый оцепенел, будто предстал перед лицом ангела смерти, со страхом покосился на женщин, судорожно проглотил слюну и не ответил,

‑ Ты слышишь или нет? ‑ еще громче крикнул Ширзад.

Жена Бахара самоотверженно бросилась на выручку:

‑ Сверху приказали, родненький! Нам‑ то что! Мы же не по охоте... Сказали ‑ почините, вот и чиним.

‑ Да кто приказал? ‑ допытывался парторг.

Женщина смутилась, глаза ее забегали, а Бахар, скорчив зверскую рожу, подмигнул: молчи, мол...

Старый учитель с привычной мягкостью, будто беседуя на уроке с тугодумом‑ учеником, сказал:

‑ Соображать надо! Сами видите, что листья осыпались, значит, участок готов к уборке. Ну как же машина сюда пройдет, если вы разрушите мост?

‑ Э, учитель, ты кладезь мудрости и лучше меня вникаешь в мирские дела, ‑ развязно прервал его большеносый. ‑ Если на самых богатых участках пройдут машины, то как наши жены накопят трудодни? Объясни‑ ка!

‑ Вареная курица будет хохотать до упаду от твоего невежества! укоризненно сказал учитель. ‑ Да ведь хлопок‑ то колхозный, а значит ‑ твой! Скорее уберем скорее деньги заработаем. В колхозе рабочих рук не хватает: не ленилась бы твоя женушка, не тыкалась по базарам ‑ загребла бы кучу денег.

‑ Без базара не проживешь! ‑ нагло усмехнулся Бахар. ‑ Мы на базаре снабжаем продуктами трудящихся.

‑ Убирайтесь отсюда! ‑ не сдержавшись, приказал Ширзад и, оглядев остатки моста, добавил: ‑ Скажи на центральном стане, чтобы немедленно прислали сюда двух плотников. Живо!

А когда Бахар, втянув голову в плечи, поторопился унести ноги, Ширзад настиг его строгим вопросом:

‑ Так кто же велел ломать мост?

Жена в полном отчаянии крикнула:

‑ Заместитель, заместитель!

Весь день Ширзада одолевали сомнения: вдруг председатель, на словах признавший машинную уборку, в самый последний момент схитрил, намекнул услужливому Салману, что машина, на крыльях арык не перелетит... Оседлав коня, Ширзад объехал засветло все плантации, проверил дороги, а потом вернулся к мосту и, убедившись, что плотники потрудились на славу, поехал в деревню.

Не заезжая домой, Ширзад отправился в правление и рассказал председателю про поломанный мост; Рустам велел сторожу тотчас привести большеносого Бахара.

Заспанный, с опухшими глазами, Бахар явился в кабинет Рустама с видом приговоренного к казни. От него за версту несло винным перегаром.

‑ Только этого, не хватало! ‑ загремел председа тель. ‑ Все лето лодырничал, отлынивал от нарядов, а тут решил потрудиться!

‑ Дядюшка Рустам, ‑ сказал большеносый, ‑ а сам‑ то ты как раньше относился к машине? Пусть женщины разок‑ другой пройдутся по полю, какой от этого вред? Одна польза! А умная машина доберет остатки.

Рустам задохнулся от гнева, но переборол себя и с неожиданным спокойствием ответил:

‑ Плохо ж ты разбираешься в людях, голубчик. Я мужчина! Каким был, таким и останусь до гробовой доски. На базарном майдане отрекаться не намерен от своих слов... Да, хлопкоуборочная машина имеет еще много недостатков, и я об этом открыто говорил на совещании в Баку: отчитал конструкторов и инженеров на все корки. Но и сейчас эта машина необходима, ‑ ведь она избавляет женщину от изнурительного ручного труда!

" Нет, видно, старик не пропал, не может пропасть такой честный человек! " ‑ с радостной надеждой подумал Ширзад,

‑ Говори, слепец, невежда, кто велел ломать мост?

Бахар с равнодушным видом пожал плечами:

‑ Плоский Салман, твой заместитель, велел.

‑ Беги за Салманом, волоки сюда живого или мертвого! ‑ крикнул Рустам сторожу.

Салман пришел с гостившим у него Калантаром. Они ввалились в кабинет, шумно стуча сапогами, держались независимо, но старик Рустам сразу укротил их устрашающим взглядом.

Струсив, Салман оправдывался так неумело и глупо, что Рустам не поверил ни единому слову и, помрачнев, сказал:

‑ Эх, бесчестный!...

Калантар‑ лелеш тоже быстро обмяк, растерянно озирался, но, собравшись с силами, попытался выручить собутыльника.

‑ Дело ясное! Парторг Ширзад натравливает здесь друг на друга руководящих работников и рядовых колхозников, чтобы в мутной воде ловить рыбу. Предположим, что товарищ Салман совершил ошибку, не рассчитал время, понадеялся, что к вечеру Бахар успеет сменить подгнивший столб. Что тут страшного? Каждому понятно, что энергичный заместитель заботился о благе колхоза. Только бессовестные демагоги типа Ширзада могут использовать такой случай в своих целях.

‑ Пусть придет жена Бахара, ‑ предложил Ширзад.

‑ Мы не следователи, ‑ с достоинством сказал Калантар и поддернул голенища сияющих сапог. ‑ Игра окончена, ставок больше нет, и, между прочим, товарищ Ширзад, ваша карта бита!

И, вполне довольный собственным остроумием, раскатисто захохотал.

Обычный смех, обычные остроты, привычный набор штампованных фраз... Как будто ничего не изменилось в поведении Калантара, но опытный глаз Рустама уловил перемену. В Калантаре чувствовалась неуверенность: в такие минуты трусы вздрагивают от любого шороха...

‑ Вот что, Бахар, ‑ сказал Рустам спокойно, не спуская пытливого взора с Калантара, ‑ завтра в шесть утра выходи с женою на ферму. Не выйдешь двадцать трудодней штрафа. Увижу на базаре, в чайхане ‑ отрежем приусадебный участок.

‑ Зря вы, дядюшка... ‑ качал Салман и осекся, столкнувшись с твердым взглядом Рустама

‑ Будь я проклят, что затесался в ваше болото! ‑ сказал, вставая, Калантар‑ лелеш и потянулся, желая показать пренебрежение ко всему происходящему.

Но вышел он из кабинета торопливо, с трудом удерживаясь, чтобы не побежать, так напугало его молчание Рустама. За ним поплелся унылый Салман.

Еще никто не знал, что бюро райкома объявило Калантару строгий выговор за нарушение партийных принципов в подборе кадров.

‑ Эх!... ‑ вздохнул Рустам и посмотрел искоса на Ширзада. ‑ Видно, парень, все у нас в колхозе‑ надо переделать заново...

Через несколько дней Рустам, вернувшись с поля, застал в правлении Шарафоглу, Калантара, Ширзада и Салмана.

Старик сразу заметил, что у Салмана лицо сморщилось, как соленый помидор, а Калантар был печален, будто его пригласили на собственные похороны.

Поздоровались.

‑ Вот что, Рустам, ‑ осторожно, словно речь шла о больном, начал Шарафоглу, ‑ советовались мы в райкоме с Асланом и пришли к выводу, что уместно бы проверить финансовые дела в колхозе. Как ты на это посмотришь?

‑ Ну что же. ‑ Рустам кашлянул. ‑ Дело хорошее. А кто председатель этой самой... ревизии?

‑ Да я и буду председателем.

Рустам почувствовал, как отлегло от сердца: Шараф не станет понапрасну мутить воду. А вообще в ревизиях нет ничего страшного: доверять ‑ доверяй, но и проверяй; Рустам всегда придерживался такого мнения.

Зато Салман с неожиданной твердостью сказал, что в разгар уборочных работ ревизии устраивать недопустимо, ну, пусть хоть закончится хозяйственный год. Что за спешка? Дайте людям управиться с урожаем, ‑ никто ведь в спину не подталкивает. Не так ли, достоуважаемый Калантар?

Калантар на миг закрыл глаза, как бы желая сосредоточиться, но ничего не ответил.

Рустам не поддержал Салмана: " Еще подумают, что боюсь.. ", ‑ и упрямо возразил:

‑ Ничего, пусть проверяют, надо только так сделать, чтобы людей не отрывать от дела.

В разговор вмешался и Ширзад:

‑ Проведем ревизию ‑ прекратятся сплетни. И это на пользу...

Салман не сдержался:

‑ ‑ Ты о себе думаешь, а не о деле!

Его упрек был до того нелепым, что Ширзад даже не обиделся.

‑ Чего ты? ‑ вступился Рустам, ‑ И ему, и мне, и тебе от ревизии одна польза.

‑ Я тоже так думаю, ‑ поддержал председателя Шарафоглу. ‑ Кстати, ‑ он покосился на Салмана, ‑ мы заодно и ферму проверим!

У Салмана сердце сжалось, он умоляюще посмотрел на Калантара: " Спасай! ", но " братец" безмолвствовал.

‑ Мне‑ то что? Хоть детские ясли проверяйте, ‑ взяв себя в руки, сказал Салман. ‑ Но я остаюсь при своем мнении: в такое время устраивать ревизии, дергать людей вредно. Я немедленно сообщу об этом в Баку. Для чего такая спешка? Сплетни как раз не угаснут, а пламенем вспыхнут: все скажут дядюшка Рустам лишился доверия... И я, значит, тоже лишился, и Ширзад...

‑ Ты не о них, о себе беспокойся! ‑ посоветовал Шарафоглу и встал. Значит, с понедельника начнем... Да, еще одно дело... ‑ Он помолчал. ‑ Надо бы Калантар‑ лелеша куда‑ нибудь пристроить на работу. Да, сняли... Ну, вот в бригаду Ширзада хотя бы...

‑ Товарищ Шараф, как же такому барчуку в земле ковыряться? ‑ сказал Рустам, нисколько не удивившись известию. ‑ Подберите ему работенку полегче: скажем, в сельпо или на складе. Пусть там и околачивается. Верно я говорю, Калантар‑ лелеш?

Осунувшийся, с бледным, неприятно лоснящимся, будто салом смазанным лицом, Калантар не уловил насмешки и напыщенно воскликнул:

‑ Куда бы ни послала меня партия, стану самоотверженно трудиться!

Шарафоглу и Ширзад переглянулись: тошно им сделалось от этой фальши.

‑ Да, его дело ‑ керосином торговать! ‑ сказал серьезно Шарафоглу.

Всего ожидал последние дни Салман, но от такой новости его прошиб холодный пот. Окаменев, он наблюдал, как Рустам, Шарафоглу и Ширзад, оживленно разговаривая, пошли по улице...

‑ Не придавай значения, ‑ схватив его за руку, зашептал Калантар. Вся спесь с него слетела. ‑ Я еще поднимусь, друзья выручат.

Рука Калантара была липкой, и Салману показалось, что на него прыгнула жаба.

‑ Пойдем к тебе, поужинаем, все расскажу!

‑ Сестра уехала, ужина нет, и вообще...

Салман круто повернулся и, не глядя на братца Калантара, поплелся домой.

На стройке Дома культуры стоял звонкий перестук топоров, шипели пилы... Здание подвели под крышу, плотники стругали доски, вставляли оконные рамы, штукатуры ляпали на стены штукатурку, выравнивали, выглаживали, зализывали каждый уголок, внутри дома уже работали маляры.

К кому бы ни подошел Рустам, все успокаивали: к празднику, мол, управимся.

Да уж шевелитесь, друзья, ‑ поторапливал мастеров Рустам. ‑ Праздник на носу. Как невесту, должны принарядить здание, чтобы все залюбовались.

Ему так хотелось поскорее закончить строительство! Перерезать бы красную ленту у входа, отойти в сторону и сказать, обращаясь к своим односельчанам:

‑ Вот вам ключи ‑ сами хозяйничайте! Сила моя иссякла! Пора на отдых.

И в самом деле, Рустам чувствовал, что непереносимо тяжела его ноша, гнет к земле. Он собирался в конце года просить колхозников отпустить его с председательского поста, но не раньше, чем кончится ревизия: " Все налажу, приведу в порядок и сдам дела новому председателю... "

А кому же? Эта дума мучила Рустама. Он уже потерял доверие к Салману. " Сам назначил ‑ сам и выгоню, ‑ размышлял Рустам. ‑ Если бы каждый убирал за собой мусор, легко дышалось бы людям на земле... "

Из Дома культуры он прошел в правление. Там застал Ширзада, Гошатхана и старого чабана Бабу. С Ширзадом Рустам поздоровался сдержанно, с Гошатханом ‑ холодно, а старика обнял.

‑ О, Баба! Какими судьбами?! Рад, очень рад! ‑ Повесив фураж ку на вешалку, уселся рядом со стариком. ‑ Ну, рассказывай...

Баба погладил бороду.

‑ Нет, садись за стол, там твое председательское место. У меня дело государственное. Выслушай и прими меры.

Рустам покорно сел за стол, принял официальный вид.

‑ Я его привез, ‑ сказал Гошатхан, не смущаясь, что Рустам на него не смотрел. ‑ Завернул на ферму проверить, все ли детишки учатся, там и переночевал, а утром он говорит: " Отвези к Рустаму". Я отговаривал, боялся, что на ухабах растрясет. " Расскажи, говорю, мне, передам в точности". Нет, не согласился.

Чабан лукаво прищурился.

‑ Мы делили хлеб, мы " саламом" приветствовали друг друга, как же я посмею через другого передать

Рустаму важные вести? Это оскорбительно и для меня и для Рустама. Он же упрекнет: " Почему, друг, сделал меня притчей во языцех? "

‑ Дядя, ведь я еще не знаю, о чем речь пойдет, ‑ почтительно промолвил Рустам.

‑ Сейчас узнаешь, ‑ успокоил Баба. ‑ А при них можно? ‑ Он указал на Ширзада и Гошатхана.

‑ Почему же? Люди надежные.

‑ Так вот, послушай... Ночи две назад, устроив овец, чабаны улеглись у костра. Я тоже расстелил на земле овчину. Стариков сон берет не сразу, чтобы не скучать, я думал о минувших и грядущих временах, о счастье и горестях. А справа от меня чабан ‑ есть у нас такой, прости бог, придурковатый парень ‑ храпел так смачно, что храп можно было метлой выметать. А слева комар беспутный привязался: отгоню со щеки ‑ приместится на лоб; со лба согнал ‑ он уже на носу. И жужжал комар звучнее зурны...

‑ Полог бы опустил. ‑ посоветовал Рустам.

‑ Это до холодов‑ то? ‑ Старик изумился. ‑ Да чистый степной воздух единственное богатство чабана... На чем бишь я остановился?

‑ Иди прямо на цель, Баба! ‑ поторопил хозяин.

‑ А я что, заблудился? О деле ведь говорю. Ну комар не отстает, я поднялся, погулял, проведал овец и вспомнил, что у валуна стоит кувшин с пахтой. А пахта ‑ вся жизнь чабана, знали бы вы! Выпил пахты в летний зной ‑ и смерть не возьмет. Вернулся с яйлагов в становище, умылся, напился пахты, ‑ улетучились все недуги, хоть сейчас жениться. Если б мог рассказать какому‑ нибудь писателю все, что знаю о пахте, поучительная бы вышла книга.

‑ А дальше, дальше? Ну, напился пахты...

‑ Напился пахты, вернулся к овчине, а комар тут как тут, с налета впился прямо в щеку. Что поделаешь?

Отошел к кустарнику, лег на спину... И вдруг до ушей моих донесся шепот: в кустах стояли новый заведующий фермой и этот... как его... сын моллы и гадалки.

‑ Ярмамед? ‑ нетерпеливо подсказал Рустам.

‑ Мир праху твоих родителей, он самый ‑ Ярмамед. Я не хотел подслушивать, что мне до их дел? А слова, как комары, так и лезут в уши. " Слушай, Ярмамед, ‑ сказал Немой Гусейн, ‑ на Салмана надеяться невозможно: нашими руками разграбит ферму и сам же подтолкнет нас в могильную яму! " А тот отвечает: " Да, да, это сын жабы, жрет, жрет и не обожрется! Я устал актировать потери скота... А где сейчас отара? Уже в Сальянах? " " Нет, пока в Сарыкамыше, у Куры, ‑ сказал Гусейн. ‑ Слушай, Ярмамед, за шестьдесят проданных налево овец мы получим две‑ три тысячи, а остальными смажет свои усики Салман... Пора донести на такого проходимца! " Ярмамед задумался, а затем сказал: " Конечно, донести‑ то пора, но ведь мы лишимся тогда и трех тысяч. Лучше подождать, сорвать с него порядочный куш, а потом уж сообщить, куда следует... "

Кресло под Рустамом заскрипело; Ширзад места не находил: то вскакивал, то садился, а у Гошатхана от стыда были опущены глаза и кривились губы.

‑ Вот как дела‑ то обстоят, ‑ монотонно продолжал старик. ‑ До самого утра не уснул, а увидел этого человека, ‑ он ткнул пальцем в Гошатхана, ‑ и решил к тебе поехать...

‑ Значит, шестьдесят барашков сейчас в Сарыкамыше?

‑ Откуда мне знать? ‑ Баба с достоинством погладил желто‑ серую бороду. ‑ Так они говорили.

‑ Надо перехватить, немедленно мчаться в Сарыкамыш! ‑ Рустам вскочил, вопросительно посмотрел на Гошатхана и Ширзада. Те согласились: конечно, следует выслать погоню...

Кровь воина забурлила в Рустаме: надвинув на брови фуражку, он крикнул: " Машину! " ‑ но в это время в кабинет вошел Шарафоглу с папкой в руках и сказал унылым тоном:

‑ Плохи дела, дорогой мой, аи, как плохи!...

Ширзад коротко рассказал ему об угнанной отаре, но Шарафоглу не удивился, а спокойно посоветовал по телефону позвонить в милицию: пусть она и ловит воров. А вот в этой папочке лежат материалы поважнее. И, принудив Рустама опуститься в кресло, он показал документы. За камень для фундамента Дома культуры уплачено тридцать тысяч, а поставщик получил всего пятнадцать; бревна, доски и кирпичи возили на колхозных грузовиках, а уплатили каким‑ то неведомым шоферам одиннадцать тысяч. Ну, и еще кое‑ какие подложные счета. Похищено у колхоза, по приблизительным данным, свыше ста тысяч рублей, но ревизия еще не закончена.

‑ А Салман? ‑ страшным шепотом спросил Рустам, сжимая ручки кресла,

‑ Да все на тебя свалил: ты, дескать, заставлял, ты деньги брал, а ему малую толику выдавал, деньги не серьезные, на папиросы не хватит...

‑ Я?! ‑ надорванным голосом простонал Рустам и вдруг уронил голову на грудь.

‑ Да ты не волнуйся, друг, ‑ сказал Шарафоглу: ему стало жаль Рустама, но он знал, что жалости теперь поддаваться не следует. ‑ Вот письменные заявления: тетушка Телли, Керем, Гызетар, Ширзад и еще кое‑ кто ручаются за твою честность.

Но и это не утешило Рустама. Боясь глаза поднять, он думал, как непоправимо виноват перед Телли, ее сыном, Ширзадом, перед всеми, кого считал врагами. А жена? Не Сакина ли пыталась образумить, предостеречь, не она ли твердила, что пригрел он на груди гадюку... Размышляя обо всем случившемся, Рустам чувствовал себя сейчас сильным и беспомощным, раздавленным и воскресшим.

‑ Да, я виноват и заслуживаю наказания, ‑ сказал он и вдруг сердито затряс головой, но мигом сник.

Все подавленно молчали.

Гошатхан остался верным себе: он не торжествовал и не злорадствовал.

‑ Нет, Рустам, я тоже о воровстве не подозревал, врать не стану... Меня пугало, что у тебя закружилась голова, что ты зазнался, оторвался от народа, собрал вокруг себя подхалимов...

‑ Да, я считал их опорой. Своей опорой, ‑ впервые кротко согласился с ним Рустам: исчезла и злость и обида, осталась только бесконечная усталость.

Для всех, даже для районных руководителей, Рустам всегда был " киши", это воспринималось естественно, но в присутствии чабана Бабы и он превратился чуть ли не в ровесника Ширзада... Когда Баба заговорил, все почтительно смолкли.

‑ Я тебя считал мудрецом, а ты что натворил? Эх!... Отвернуться от народа и приблизить каких‑ то проходимцев! Ты не слышал пословицу: " И длинная дорога хороша; и супротивный народ ‑ хорош"? Не тебя, одиночку, должен слушаться народ, а ты, вожак, должен покориться народу! Одну овцу и шальной ветер сбросит с тропы в пропасть ‑ перед отарой и буря бессильна,

Пойду‑ ка я на яйлаги, там лучше, чем у тебя...

И снова Рустам не возразил, а согласился. Да, это так, дядюшка...

Гараш после отъезда Назназ испытывал глубокое отвращение к самому себе. Как низко он пал, превратившись в пленника распущенной бабенки! Красоту ‑ великий дар природы ‑ Назназ распродавала по дешевке, не брезгая любым покупателем.

И вот ради такой Гараш отказался от Майи. Пренебречь верностью, растоптать достоинство жены ‑ что за низость! Разве Майя забудет это, простит?!

Мучимый раскаянием, Гараш избегал людей, сразу после работы он возвращался домой и часами простаивал на веранде, устремив взгляд в темную ночь.

А в доме и без того сгустился мрак; Сакина и Рустам были озабочены, молчаливы, да и Першан приуныла.

Однажды Сакина настойчиво потребовала, чтобы Рустам поехал за невесткой и привез ее домой, иначе Гараш вовсе зачахнет...

Старик недовольно ответил:

‑ Ты сколько раз туда ездила? Мало тебе унижений? Меня теперь хочешь выставить на позор?

‑ Наш мальчик погибнет! ‑ тяжело вздохнула Сакина.

‑ " Мальчик"!... ‑ Рустам горько усмехнулся. ‑ Вот пусть твой " мальчик" сам и едет. Обидеть человека легко, а помириться с женою, вернуть ее в дом ‑ потруднее, тут надобно мужество...

‑ Да, не в тебя пошел, ‑ посетовала мать, ‑ в его годы ты был как огонь!

‑ Ничем не могу помочь, ‑ поклонился Рустам. ‑ У кого сынок удался в отца, а у кого ‑ в мамочку...

‑ Неправда, ‑ безжалостно вмешалась Першан. ‑ Гараш весь в тебя, вылитый Рустамов. Такой же упрямый, взбалмошный, так же с женой не считается...

Отец потянулся, чтобы ухватить ее за косы, но Першам умчалась в свою комнату, прихлопнула дверь. Однако Рустам позвал к себе Гараша.

‑ Сынок, ‑ сказал он, стараясь не смотреть на исхудавшего, мрачного парня, ‑ бери‑ ка машину и слетай к Кара Керемоглу, попроси взаймы скаты для грузовика. Скажи: Рустам, мол, получит на базе и вернет.

Гараш молча повиновался, спустился с крыльца, снял с гвоздика ключ от сарая, но тут его догнала Сакина, велела переодеться:

‑ Срам какой, рубашка мятая, воротничок покоробился, как береста...

Пока сын надевал белую шелковую рубашку и новый костюм, она уговорила мужа отпустить и ее с Першан.

‑ Можете там и ночевать, ‑ ответил Рустам. ‑ Родной дом‑ то, как видно, не мил!

Привыкнув к семье Зейнаб Кулиевой, Майя взяла на себя некоторые домашние заботы, даже корову научилась доить... Ей нравилось слушать, как, ударяясь о стенки подойника, звенят струйки молока, вдыхать теплый, сладковатый запах хлева...

Зейнаб научила ее деревенской песне, которую хозяйки напевают при дойке.

‑ У этой рыжей нежное сердце, ‑ объяснила она Майе, ‑ Не порадуешь песенкой ‑ ни капли молока не даст.

В этот вечер, выйдя с полным подойником из хлева, Майя столкнулась с Рагимом: он загонял кур.

‑ Сестричка, у меня правое веко запрыгало! ‑ крикнул мальчик. ‑ К радости!

Майя улыбнулась: в каждой деревне свои приметы. И сколько их! Удивительных, забавных, накопленных столетиями, то наивных, то мудрых...

‑ А чего ты ждешь? Пятерки небось?

Мальчик презрительно выпятил губы: пятерок и так хватает, а ждет он письма от сестры. С тех пор как Садаф уехала учиться в институт, Рагим заскучал.

‑ Я каждую ночь ее во сне вижу... ‑ таинственно сообшил он.

‑ Счастливица!... ‑ вздохнула Майя. ‑ Какой у нее брат любящий... Да не тоскуй, не заметишь, как зима пролетит, а летом Садаф приедет на каникулы.

Взойдя на веранду, она увидела, как с шоссе свернула на деревенскую улицу легковая машина, и вдруг сердце Майи сжалось, а когда " победа" остановилась у ворот, на нее напал дикий страх. Если бы приехал один Гараш, ‑ убежала бы через сад в ночное поле и блуждала бы там до рассвета... Но из машины вышли Сакина и Першан, постучались в калитку. Рагим побежал отворять, и Майя стояла, вцепившись в перила, будто боялась, что половицы уплывут из‑ под ног.

К счастью, Першан не дала ей времени раздумывать, бросилась на шею, расцеловала и стала расспрашивать, купила ли Майя обновы: будто могла теперь та думать об обновах...

Сакина была сдержанна, прежде всего пожелала благополучия хозяйке дома. Зейнаб почтительно пригласила желанных гостей к столу и крикнула Гарашу, который остался у машины:

‑ Заводи " победу" во двор, а сам поднимайся на веранду!

Вначале разговор не ладился: Зейнаб и Сакина вяло обменивались замечаниями об урожае, о трудоднях, а Майя и присевший на край тахты Гараш молчали, боялись встретиться глазами.

Наконец, собрав все силы, Гараш сдавленным голосом сказал:

‑ Майя, прошу тебя, выйдем в сад минут на пять...

" Да, нужно объясниться", ‑ подумала Майя, а свекровь радостно подхватила:

‑ Идите, деточки, идите погуляйте!...

Майя не торопилась, и, заглянув в ее глаза, Гараш увидел, что они чужие, спокойные, словно жена подчинилась судьбе и не ждала от жизни перемен.

Со старой яблони почти облетели листья, и даже в полутьме были видны крупные красные яблоки. Около нее и остановились Майя и Гараш, не зная, с чего начать разговор, как вести себя. Сколько раз бессонными ночами Майя представляла себе эту минуту, ожидала, что Гараш приедет прямодушный, сильный, мужественный, каким она знала его прежде, но вот он рядом, близко, а Майя не верит ему, ей кажется, что этот вероломный человек явился, чтобы вновь издеваться над ней, И почему‑ то Гараш молчит, будто надеется, что Майя первая сделает шаг к примирению.

‑ Ну, говори, что тебе нужно, ‑ холодно сказала она.

Гараш потянул к себе яблоневую ветку.

‑ Что я могу сказать? Виноват, во всем виноват...

Он надеялся, что после этого жена упадет в его объятия и, счастливые, они вернутся домой, но Майе показалось, что он и сейчас лукавит, притворяется.

‑ Не ты, а я виновата, ‑ резко сказала она. ‑ Да, да, молчи! Я была наивной и не знала, что любовью можно играть, что у мужчин в груди два сердца: одно для пылких уверений и клятв, другое ‑ для вероломства.

Глаза ее горели, голос звучал сурово, но Гараш еще не терял надежды.

‑ Я ранил твое сердце, знаю, но и моя жизнь отравлена, я покоя себе не нахожу, прости...

Воспоминания о пережитом унижении, о днях безнадежного отчаяния с новой силой охватили Майю: примирение представилось немыслимым и унизительным.

‑ Уходи!... Обмануть можно только раз. Я не хочу тебя видеть!

Гараш вздрогнул, выпустил ветку из рук, и она заметалась, роняя яблоки в траву. Отцовская, рустамовская гордость заговорила в нем, он отстранился от Майи.

‑ Меня привела сюда любовь. Если ты ценишь ее дешевле яблока, пусть в траве валяется! Ни перед кем унижаться не стану, хотя сердце все отдано тебе. Не попрошайничать пришел, а мириться... Прощай!

Гараш выбежал из сада, и Майя услышала, как у ворот он сказал Рагиму:

‑ Сынок, я поехал за скатами: скажи матери и сестре, как услышат гудок, пусть выходят на улицу...

Нагретая за день трава еще не остыла, и Майя почувствовала ее тепло, упав в слезах на землю.

Когда мальчишки сказали тетушке Телли, что председатель вызывает ее в правление, старуха встревожилась: она всегда отважно ругалась с Рустамом, не щадя себя, до хрипоты, и все‑ таки испытывала перед ним трепет. Войдя в кабинет, она глазам своим не поверила: Рустам был присмиревший, потухший, словно подернувшийся золою степной костер...

‑ Где Керем? ‑ без предисловий спросил он, ‑ К обеду придет? Пришли его сюда.

‑ К добру ли, дядя? ‑ Голос тетушки дрогнул.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 27 28 293031 32 Следующая ⇒