ОТРАВЛЕНИЕ ДЛЯ БЕДНЫХ 5 страница

— Вы ничего не хотите мне сказать? — осведомился Ван Эдвейс, не спуская с проводника пытливого взгляда.

— Смотря что вы желаете услышать, — отозвался мистер Штерн. — Те молодые люди сообщили вам предостаточно, но все их доверие и чаяния вы оставили втуне.

— Как вы смеете! — вспылил верховный комиссар.

— Я слышал ваш разговор. И слышал все, что вы сказали нынешнему президенту " Дельта Тектоники", — и ухом не повел старик.

— Опуская сам факт столь наглого шпионажа, я лишь замечу, что вам, раз вы настолько хорошо осведомлены, прекрасно известны и мои намерения! Известно то, чего я добился для жителей Хромитеи! — надменно заявил Ван Эдвейс.

— Добились? — прищурился мистер Штерн. — Великодушно позволите им сменить одну отравленную дыру на другую? То есть на ваши новые заводы — простите, оговорился.

— Что вы себе позволяете?! — побагровел Ван Эдвейс.

— Куда меньше, чем могли бы позволить себе ВЫ, ваша светлость, — выразительно молвил старик.

— Почему вы ко мне так обращаетесь? — насторожился верховный комиссар.

В устах приснопамятного Димаса Берроуби звучало только " ваше сиятельство" — несколько устаревшее и нарочито льстивое именование, соответствующее занимаемой должности. " Светлость" же означало нечто совсем другое.

— Потому что ваше полное имя — Оливер Ван Эдвейс, герцог Арно де Трианкур. Хотя вы и предпочитаете именоваться только первым, считая публичное упоминание второго недемократичным, — не моргнув глазом, ответил мистер Штерн.

— Откуда вам это известно?! — растеряв остатки гнева, вытаращился верховный комиссар. — Вам, простому шахтеру! Здесь, на далекой полузабытой Хромитее!

— Это не важно, — прищурился старик. — Куда важнее другое. Как поступил с " Дельта Тектоникой" Оливер Ван Эдвейс — мы уже знаем. Теперь хотелось бы знать, как поступит Арно де Трианкур.

Вконец растерявшись от таких речей, верховный комиссар часто-часто заморгал, уставившись на проводника. Заморгало и освещение вагона, придавая сцене особой мистики. Впрочем, тому виной наверняка был затяжной поворот, вызывавший спонтанное размыкание электрических контактов, а вот внезапная осведомленность мистера Штерна и впрямь будоражила воображение. Настолько, что в какой-то момент, когда свет моргнул наиболее таинственным образом, Ван Эдвейсу померещилось странное белесое сияние, исходившее не только от собеседника, но и всего окружения. Встряхнув головой, он согнал накатившее наваждение и потребовал объяснений.

Активное освоение космоса регулярно сопровождалось не менее активными конфликтами. Освоив межзвездные перелеты, люди открыли для себя новые просторы галактик, но жить в мире так и не научились. Социальное устройство общества, как и прежде, было далеко от всеобщего равенства. Войны вспыхивали по поводу и без повода, для чего и требовалась пресловутая двенадцатая эскадра звездного флота. Одна власть сменяла другую, рождались и исчезали государства, восходили и обращались в пепел огромные империи. Мало-помалу политическая карта космоса уравновесилась, разделившись на несколько крупных, стабильных образований. Носившие, по большей части, республиканский характер, своими корнями они уходили в диктатуру и даже в монархическое прошлое, оставившее характерное социальное наследие. К таковому относилось и дворянство, утратившее всякие привилегии, но все еще сохранившееся в виде старинных фамилий.

Шли годы, века, эпохи. Постепенно дворянские семьи растворялись в небытие, ибо какой-нибудь род иногда прерывался, оставаясь без наследников, а новых не появлялось. Даровать титул мог только правящий государь, а их давным-давно упразднили. Рассеянное по галактикам, дворянство постепенно вырождалось, забывая не только собственную историю, но и саму суть как своего появления, так и существования. Публичное упоминание титула стало неловким и чванливым, а порой даже предосудительным. Если кто им и гордился, то предпочитал делать это втайне. Не афишируя свое происхождение, так поступал и нынешний герцог де Трианкур.

Пост верховного комиссара промышленности подразумевал не только огромные полномочия, но и определенные привилегии. В контексте некогда " привилегированного класса", к которому принадлежали лорды, это выглядело довольно неоднозначно, болезненно царапая республиканское восприятие. Заняв столь высокое положение, герцог де Трианкур находил неуместным всякое упоминание о своих благородных корнях. В нынешнем устройстве мира эта государственная должность была с его титулом психологически несовместима. Во всяком случае, в глазах тех, кто мог бы усмотреть в назначении герцога нечто то самое привилегированное. И таковых очень даже хватило. Помешанным на так называемой демократии было безразлично, что он занял пост абсолютно законно и за соответствующие заслуги. Особенно тем, кто считал, что деньги решают все. Они не могли простить дворянам самого их происхождения, поскольку владей ты хоть золотой планетой, а его ну никак не купишь. Оттого мало кто знал верховного комиссара как Арно де Трианкура. Для абсолютного большинства он был гражданином Оливером Ван Эдвейсом.

Вагон, испуская неровный свет, продолжал свой неспешный бег во мраке глубоко пролегавшего тоннеля. Позабыв, куда и зачем едет, верховный комиссар взирал на старика, ведущего более чем странные речи.

— Я что-то не пойму, к чему этот экскурс в мировую историю, куда вы вплели и мою собственную, — хмуро произнес он, никак не ожидая подобного развития событий.

— Как вы думаете, почему выродился институт дворянства? Почему вы теперь испытываете неловкость за то, что вы герцог? — внезапно спросил старик, огладив седую бороду.

Приоткрыв рот, Ван Эдвейс так ничего и не сказал. Он не сумел решить, осадить ли возмутительно зарывавшегося проводника или пуститься с ним в философский диспут.

— Можете не отвечать, — слабо улыбнулся старик. — У вас, как и у других лордов, своя точка зрения на сей счет. Будь она менее близорукой, благородные семьи не дошли бы до столь плачевного состояния. Позвольте же пояснить на очень наглядном примере.

Нынешняя республика возникла на руинах предыдущей. Та, в свою очередь, образовалась из нескольких самостоятельных государств, которые остались после взаимоуничтожения двух великих империй. В те далекие годы, когда эти империи процветали, а их закат даже не брезжил на вселенском горизонте, и довелось жить женщине по имени Луциана. Несмотря на ничтожное происхождение, она была выдающимся человеком и чрезвычайно сильным медиумом. Дар предвидения открывал ей то, чего не видели другие, распахивал врата за грань этого мира и позволял общаться с теми, кто обитал за его пределами. Обладая удивительным чутьем, шедшим рука об руку с несгибаемой волей, она обращала свои таланты исключительно на пользу людям, не разменивая их на звонкую монету.

Мало кто понимал, что именно эта черта — отсутствие всякой корысти, — и позволяла Луциане не утратить дарованные от рождения феноменальные возможности. Частенько отказывая богачам, предлагавшим щедрую плату, она столь же часто оказывала услуги без какого-либо вознаграждения. Причины, побуждавшие отвергать явно прибыльных клиентов, Луциана никогда не раскрывала, как не объясняла и свои бескорыстные поступки. Она нередко посещала бедные, всеми забытые кварталы, чтобы предотвратить грядущую беду или вмешаться в серые будни ничем не примечательного ребенка. Никто не знал, зачем ей это надо, как не вел и статистику ее деятельности — сколько судеб Луциана изменила к лучшему и сколько раз не допустила чего-нибудь очень плохого. Возможно, она навсегда осталась бы эксцентричной, вызывающей недоумение одиночкой, появившись из ниоткуда и в никуда же уйдя. Изменило ли все стечение обстоятельств или само провидение — не суть важно, но однажды дар Луцианы помог избежать ужасной катастрофы. Огромный звездолет не рухнул на космопорт, а взрыв реактора не уничтожил половину города, превратив оставшуюся в радиоактивную пустыню. Благодаря настойчивости медиума, едва не приведшей к ее собственной гибели, трагедию удалось предотвратить. История не получила огласку потому, что среди погибших оказался бы наследник престола, однако в узких кругах самоотверженное деяние не осталось незамеченным.

Император оценил поступок Луцианы по достоинству. Желая узнать о ней все, он навел дополнительные справки и те произвели на него глубокое впечатление. Настолько, что монаршей волей он даровал ей титул графини ла Рош-Сенжем, который она могла передать по наследству. Впрочем, детей у одинокой женщины не было, и новый дворянский род мог на ней же и закончиться. Судьба распорядилась иначе. Младший брат наследника престола, также избежавший крушения звездолета, влюбился в Луциану до беспамятства, хотя ни выдающейся красотой, ни светским лоском та не отличалась. Пренебрегая своим положением, он даже не стал объявлять о помолвке, а сразу обвенчался с избранницей, ответившей ему взаимностью. Император не мог допустить подобного мезальянса, но поступил не так, как обычно поступают в столь щекотливых случаях. Он не расстроил свадьбу, не объявил ее недействительной и не разлучил влюбленную пару ради условных интересов правящей семьи. Не успев стать известной под одной фамилией, Луциана обрела другую, достойную нового положения, которую и унаследовал ее вскоре родившийся ребенок.

В истории насчитывалось немало благородных потомков Луцианы, оставивших в ней достойный след. Их деяния заслужили очень высокую оценку, однако черты, унаследованные от великой родоначальницы, мало-помалу сошли на нет. Причина тому крылась не в личных промахах или недостатках, угасавшем даре ясновидения или общения с потусторонними силами. Она заключалась в общей тенденции всего дворянства. Его представители позабыли, что сами вышли " из низов", причем вышли благодаря каким-либо выдающимся поступкам своих предков. Не совершая ничего подобного, они решили, что все — и в первую очередь пресловутые " низы", — им должны просто за сам факт их наличия на свете. А это кардинально противоречило исходному принципу возникновения благородного сословия. Отмеченные дворянскими титулами, лучшие представители общества были призваны служить ему, а не получать от жизни максимум за счет унаследованных привилегий. К сожалению, реальность все сильнее расходилась с идеалом. Выдающиеся полководцы разучились держать оружие, великие правители погрязли в роскоши и утехах, мыслители не видели дальше собственного носа, а стражи справедливости обращали оную лишь себе на пользу. Класс, ведущий к развитию и процветанию народа, трансформировался в иждивенцев. Герои превратились в паразитов.

Быть дворянином не означает сиять утонченным лоском, отличаться изысканными манерами, присутствовать на светских раутах и пускать пыль в глаза. И уж тем более истинного лорда не отличает пренебрежение всеми, показная скука, холеность и вопиющее безразличие. Когда исчезают предпосылки особенностей воспитания, все перечисленное ведет к деградации, а не возвышению. Общественное положение, гордость и привилегии — это следствие, а не причина. Следствие за что-то, а не рог изобилия из ниоткуда. Настоящего дворянина определяют поступки. Его собственные поступки, а не поступки далеких предков, кем бы они ни были. Но привилегированное сословие про это забыло. Не совершая ничего, оно требовало взамен все. И однажды вновь получило по заслугам. Общество, некогда породившее институт дворянства, низвергло его точно так же, как некогда воздвигло на вершину.

Вагон остановился, но верховный комиссар, завороженный речами старика, этого даже не заметил. Услышанное поразило его до глубины души, но оно оказалось лишь длинной прелюдией к тому, что прозвучало в самом конце.

— Так отчего вы скрываете свой титул, ваша светлость? — сурово вопросил старик. — Вам неловко быть лордом в мире республики или это оттого, что вы ему не соответствуете?

— Зачем вы мне все это говорите? — побелевшими губами прошептал верховный комиссар.

— Затем, что мы оба сейчас можем то, чего не могут другие. Вы — выслушать меня, а я — открыть вам давно закрытые глаза. Ведь именно вашего далекого предка звали Луциана ла Рош-Сенжем, урожденная Ван Эдвейс, ставшая герцогиней де Трианкур, — с расстановкой изрек старый шахтер.

В неровном свете вагона показалось, будто при этих словах его озарило какое-то внутреннее сияние. Перед глазами верховного комиссара все поплыло. В ушах раздался звон, перемежаемый нараставшим шелестом, похожим на невнятный многоголосый шепот. Старик, сидевший напротив, превратился в размытое светлое пятно, имеющее очертания человека. Светлыми разводами подернулся и весь вагон, будто искажаясь в какой-то наложенной иллюзии. Охваченный величайшим смятением, Ван Эдвейс резко вскочил и тут же ощутил приступ сильнейшего головокружения. Пошатнувшись, он протянул слабеющую руку к поручню и потерял сознание.

Беспамятство в подобном месте грозило самыми печальными последствиями. Костюм химзащиты не обладал бесконечной автономностью, а глубокое подземелье источало смертельную угрозу. Впрочем, верховный комиссар пребывал в обмороке не настолько долго, чтобы открыть глаза уже на том свете. С другой стороны, открыл он их и не там, где те закатились. Придя в себя, он не обнаружил ни вагона, ни железнодорожного тоннеля вообще. Вместо них он увидел серый, в разводах, потолок, освещенный несколькими убогими лампами. Припомнив последние события, Ван Эдвейс вскочил, как ужаленный, и лихорадочно огляделся.

Очередная дыра если чем и отличалась, так это еще большей запущенностью. Здесь прохудился даже бетон, отчего в стенах зияли многочисленные впадины, будто по ним когда-то пальнули из огромного дробовика. Зияли они и в полу, образовывая неприглядные на вид углубления. Металлическая сетка, служившая бетону каркасом, выглядывала обломками коренных зубов, изъеденных промозглой сыростью. Эта же сырость послужила образованию плесневых наростов, радовавших глаз еще меньше, чем самый дрянной хлам, громоздившийся невообразимой кучей. Где-то что-то капало, а поодаль вроде бы даже журчало, напоминая бодро бегущий ручей. Только откуда ему тут взяться? Тут, на глубине, где нет ничего кроме техногенного тлена, кромешно черной пустоты и ядовитого киселя, исправно поступающего стараниями " Дельта Тектоники".

Иллюзий о своем местонахождении Ван Эдвейс не питал, поскольку среди окружающей полусвалки он увидел и старика, недвижно сидевшего на чудом уцелевшей табуретке. Не иначе как чудом уцелела и кровать, на которой только что лежал верховный комиссар. Точнее, подобие кровати, больше похожее на некое ложе с подозрительным назначением.

— Где я?! — выпалил Ван Эдвейс.

В вагоне он испытал настоящий шок, но этот вопрос сейчас доминировал в его сознании вопившим инстинктом самосохранения.

— Там, куда мы приехали, — флегматично ответил мистер Штерн.

Интересно, у него в принципе была такая манера отвечать или все раздражающие реплики носили персональный характер?

— Говорите толком! — взъярился, на нервах, верховный комиссар.

Услышанное о дворянах вообще и собственном роде в частности основательно выбило его из колеи, никак не располагая к подобному общению. Не дожидаясь разъяснений, он соскочил со своей кровати, попутно бросив на нее косой взгляд. Тут-то до него и дошло, почему она показалась ему как странной, так и что-то напоминавшей. Ложе, где Ван Эдвейс пришел в себя, было ничем иным, как прозекторским столом, сделанным из нержавеющей стали. Собственно, именно поэтому он и не обратился в труху, как все остальное. Вероятно, винтовая табуретка под стариком имела к столу какое-то отношение, раз ее изготовили из того же сплава.

Издав испуганный возглас, Ван Эдвейс попятился и угодил в одну из выбоин. Пошатнувшись, он взмахнул руками, засеменил назад и окончательно потерял равновесие. Не найдя никакой опоры, он не удержался и рухнул на спину, вывалившись через дверной проем вместе с дверью, которая его перекрывала. Произведя невообразимый грохот, она рассыпалась на куски, на которых, злобно чертыхаясь, елозил упавший Ван Эдвейс. Силясь подняться на ноги, он изрыгал проклятье за проклятием, пока его свирепый взгляд не наткнулся на что-то лежавшее совсем рядом. Ругательства тут же стихли, прилипшие к одеревеневшему языку. И было отчего. Зияя пустыми глазницами, на верховного комиссара таращился полусгнивший труп.

Вокруг стало светлее. Неспешно подойдя, старик поставил на пол фонарь и помог Ван Эдвейсу подняться. Вцепившись в протянутую руку, тот аж затрясся, когда нырнул ему за спину и обозрел открывшееся помещение. Мертвецы. Их было много. Они лежали кто где, поодиночке и друг на друге. Внимательный взгляд мог бы заметить, что одни выглядели так, словно их аккуратно положили вдоль стен. Другие же упали там, где их, по всей вероятности, настигла смерть.

— Экологи, — пояснил старик, заслышав заикавшиеся междометия Ван Эдвейса.

— Их что, убили? — сипло выдавил тот.

— В известном смысле, — вздохнул старик. — Они работали на " Дельта Тектонику". Компания прислала их сюда, чтобы оценить масштабы угрозы. Здесь же она их и похоронила.

— Я не понимаю, — едва слышно сказал Ван Эдвейс.

Его расширенные глаза были прикованы к мертвецам, как он ни старался отвести взгляд. Их желто-белые рабочие комбинезоны покрывала слежавшаяся пыль и бурая плесень. На грязных сапогах застыла темная корка. Очертания тел заставляли предположить, что они лежат здесь очень давно, отчего и усохли, став тощими и костлявыми. Гадать, однако, не приходилось — непокрытые головы говорили об этом прямо. Кожа трупов мумифицировалась. Серая, практически лишенная истлевших волос, она обтягивала черепа будто барабан. Запавшие скулы прорезали белевшие кости. Глазницы пустовали. Впадины ртов скалились пожелтевшими зубами. На некоторых мертвецах все еще оставались дыхательные маски, но их ремни либо рассыпались, либо ослабли. Сквозь перчатки, проеденные каким-то едким веществом, выглядывали фаланги пальцев.

— Что здесь случилось? — шевельнул губами Ван Эдвейс.

Идея о свободном сбросе токсичных отходов пришла руководству " Дельта Тектоники" не случайно. Точнее, случайно, но отнюдь не сама по себе. Как-то раз на одном из периферийных коллекторов стряслась серьезная авария. Под ним образовалась брешь, куда и ушла вся необработанная жижа. Перекрытые шлюзы ничем не помогли, поскольку никак не блокировали дно, а оно где пошло трещинами, а где и вообще провалилось. Возникшая деформация вызвала значительный перепад давления. Началось цепное разрушение соседних конструкций, а затем и прилегающих тоннелей. Железнодорожное сообщение прервалось, как и сообщение с поверхностью. Все средства коммуникации разрывались от сообщений одно тревожнее другого. Завыли сирены, оповещая о режиме чрезвычайного происшествия высшей категории.

Район немедленно изолировали, а компания прислала бригады экстренного реагирования. Одни искали причину разрушения коллектора, попутно вызволяя попавших в ловушку людей. Другие оценивали экономический ущерб, оперативно устраняя наиболее критические проблемы. Третьи выясняли масштабы утечки и определяли возможные последствия. К этим третьим и относилась бригада экологов, прибывшая на место обнаруженного прорыва.

Активно копая вширь и вглубь, о недрах Хромитеи " Дельта Тектоника" знала очень и очень немного. Огромное подземное озеро, открывшееся глазам ее сотрудников, составляло лишь малую часть целой системы глубокого залегания. Это поверхность планеты не могла похвастаться обилием воды. Внизу же, под толщей в несколько миль, ее оказалось несравнимо больше. Бурение наобум и применявшиеся гидравлические технологии нарушили стабильность пластов, насчитывавших миллионы лет. Коллектор обвалился в подземную реку, чье русло, потревоженное вторжением людей, пробило себе новый путь. Оно же и вынесло токсичные отходы прямиком в озеро.

Экологи проглядели опасность. Находясь у воды, к которой их вывел новоиспеченный разлом, они только диву давались, собирая многочисленные образцы. Никто не облачался в герметичные костюмы химзащиты, не видя к тому никаких предпосылок. Первичные анализы, взятые из озера и атмосферы, не показали какой-либо угрозы. Разбив мобильный лагерь, экологи активно изучали местность, когда процесс, начавшийся с разрушения коллектора, обрел пагубное продолжение.

Выброс отравы, забурлившей исполинскими гейзерами, был обширен и смертоносен. Густые испарения, тут же накрывшие все озеро, в мгновение ока распространились и на его окрестности. Воздух не просто содержал яд — он и был концентрированным ядом, который выносил свой безжалостный приговор. Тот, кто не успел надеть дыхательную маску, умер в считанные секунды, и умер далеко не легкой смертью. Их положили вдоль стен ближайшей опорной станции, доселе считавшейся тупиком. Положили те, кто ждал прибытия помощи, будучи уже не в состоянии выбраться самостоятельно. Там, на станции, они падали вповалку, теряя сознание от сильнейшей интоксикации. Медики обнаружили только трупы и несколько умирающих, которым ничем не смогли помочь.

Дальнейшие действия компании были продиктованы холодной логикой капиталиста. Чрезвычайная ситуация оказалась из ряда вон, причем настолько, что лучшим способом избежать каких-либо последствий посчитали тотальную ложь и абсолютное замалчивание. Экологов объявили погибшими, но не от отравления, а под обширными завалами. Сообразно этой логике, их тела так и оставили на месте гибели, чтобы не разрушить старательно создаваемую легенду. И даже не предали земле, найдя умершим более практичное применение. Прозекторский стол установила другая бригада, пришедшая исследовать трупы. Вскрытия показали не только картину смерти, но и воздействие токсинов на человеческий организм. Новых токсинов, непосредственно в коллекторах не наблюдавшихся. Контакт отходов с водой, произошедший под большим давлением, привел к образованию целого набора ядовитых веществ.

Получив искомые данные, эксперты удалились, а тела экологов так и бросили в бетонном бункере, ставшим для них настоящим склепом. Теперь этот бункер послужил временным пристанищем для верховного комиссара, потерявшего сознание от переизбытка чувств.

Напоминание про обморок восстановило в памяти целую цепочку событий. К ним, в частности, относились вагон, кативший сквозь глубинную тьму, и непостижимые речи старика о роде Трианкуров. Откуда бы ему, простому шахтеру с Хромитеи, знать про Луциану, о которой даже сам Ван Эдвейс не так уж и хорошо осведомлен?! Бункер, стоявший в конце железнодорожного пути, как раз исчезал за поворотом сокрытого за ним тоннеля, когда верховный комиссар засыпал проводника вопросами.

— Вагон покинул привычное место только ради вас. Выполнив свою миссию, он вернулся обратно, — в прежней флегматичной и малопонятной манере ответил мистер Штерн.

— А машинист? Он вообще в курсе вот этого всего?! — опешил Ван Эдвейс, сожалея, что так с ним и не заговорил.

— Она, — поправил старик. — Да, она в курсе. Все, кто застрял в этой отравленной клоаке, прекрасно обо всем осведомлены.

— И она молчит?! — всплеснул руками Ван Эдвейс. — Молчит и никому ничего не рассказывает?!

Тихое журчание, раздававшееся еще в бункере, заметно усилилось по мере их продвижения по тоннелю, но он не обращал на него внимания. В очередном коллекторе уже не будет ничего удивительного. В сравнении с животрепещущими вопросами, здешние очистные системы его сейчас интересовали мало.

— Она вообще не слишком разговорчива с тех пор, как заняла свой бессменный пост. Вам не удалось бы вытянуть из нее ни слова, — вздохнул старик. — Она — и многие другие. Однако вы снова упустили главное. Мы говорим, но слышите нас только вы.

— Неужели и общественность вас игнорирует? Даже на этой планете, даже с прикормленными СМИ то, что я здесь увидел, вызвало бы жуткий скандал! — недоуменно воскликнул Ван Эдвейс.

Видел он, однако, далеко не все. Собираясь вернуться к теме Луцианы, он как раз хотел навести в ней ясность, но его внимание было снова отвлечено. Очередное зрелище, объявившись как по расписанию, будто нарочно оставило многие вопросы без ответов.

Тоннель резко пошел под уклон, погружаясь в наползавшую зеленоватую дымку. Соображая, что бы это могло быть, Ван Эдвейс прошел ярдов сто, когда бетонные стены, скрепленные внушительными титановыми кольцами, раздались в стороны, а затем оборвались в пустоту. Сделав еще несколько шагов, он очутился на открытом пространстве, уходившем вширь и вдаль. Под ногами шуршала черная крошка, напоминавшая вулканический песок. Воздух насыщал желто-зеленый туман, становившийся особенно густым ниже колен. Впереди, в свете двух ручных фонарей, колыхалась какая-то физически воплощенная тьма. И эта тьма журчала. Журчала не так, как еще там, в бункере, а набрав силу и простор. Это был не звук где-то бегущего ручейка, а уверенный плеск полноводной реки. Один за другим, с громкими щелчками вспыхнули большие прожектора, распределенные вдоль береговой линии. Их мощный, слепящий свет озарил просторы огромного озера, подернутого клубящейся пеленой. Там, в сотне футов от верховного комиссара, бурлила могучая река, выходя на поверхность из своего подземного русла.

Это было то самое озеро, обнаруженное во время утечки на коллекторе. Имевшему около мили в ширину, в длину ему не просматривалось конца, как бы ни старались его нащупать лучи прожекторов. Они лишь выхватывали из темноты леса сталактитов, свисавших антрацитовыми сосульками с мрачных, крайне неприветливых сводов. Покрытые вязью многолетних испарений, эти своды поддерживались природными сваями в виде исполинских колонн, оставшихся после миллионов лет пещерной эволюции. Вздымаясь из глубин, колонны, хранившие течение подземных вод, раскидисто упирались в потолок, с которым в далекие времена составляли единый пласт, еще не проточенный мощной стремниной. Именно к этому озеру однажды прибыли экологи, и именно оно послужило причиной их гибели, когда новый рукав реки принес в его воды токсичные отходы.

Они поступали сюда и сейчас. В свете прожекторов это было очень хорошо различимо. Вздымаясь из глубины, ядовитая жижа растекалась по волнам, образуя отвратительный масляно-пенный залив. Над ним и рождался желто-зеленый туман, вздымаемый будто кипевшими бурунами. Дальше озеро постепенно становилось чище, поскольку течение размывало токсичные отходы по всей его площади, унося от берега широкими пузырящимися языками. Здесь же, на черном пляже, вблизи от бурливших выбросов, концентрация ядовитых веществ достигала максимума. Засохшая пена образовала на песке отвратительную бурую корку, носившую, как и цвет самого песка, отнюдь не природный характер. Далее, по мере растворения в водах озера, она снижалась до незаметного, но по-прежнему чрезвычайно опасного уровня. Настолько, что и просто находиться рядом, не облачаясь в защитную экипировку, было равносильно самоубийству.

Все это Ван Эдвейсу поведал эколог, объявившийся в свете включенных стариком прожекторов. Одетый точь в точь как его мертвые коллеги, он обрисовал как прошлое, так и нынешнее положение вещей. Слушая его речь, старик только кивал, оглаживая седую бороду. Вероятно, появление ученого было отнюдь не случайно, и он уступил ему инициативу не просто так.

Тоннель, ведущий от бункера до берега, проложили на месте разлома, образовавшегося во время той разрушительной аварии. Через этот разлом экологи прошли к озеру и через него же выносили своих погибших товарищей. Позднее земля сомкнулась обратно, но сохранить свою тайну уже не смогла. Пытаясь оценить масштабы утечки и ее последствия, " Дельта Тектоника" проделала туда сразу несколько ходов. Тогда-то ее руководство и сообразило, что произошедшая катастрофа — это не трагедия, а дар судьбы. За озером установили круглосуточный мониторинг, исследуя его вдоль и поперек. Вот откуда на берегу, помимо прочего, и появились прожектора, функционирующие и поныне. Эти исследования легли в основу дальнейшей стратегии, позволявшей избавиться от ядовитых отходов быстро и практически даром. Наблюдения за озером ведутся и поныне, но уже не с целью предотвращения утечки, а совсем наоборот — чтобы эта утечка благополучно и полномасштабно не прекращалась.

Игнорировать слова ученого Ван Эдвейс не мог, поскольку лично и прямо в данный момент наблюдал убедительные им доказательства. Ему не лгали, а просто вводили в курс дела, спокойно и со знанием темы. Вопросы он задавал отнюдь не из недоверия. У него в голове не укладывалось, каким образом все происходящее здесь оставалось неизвестным на поверхности.

— А нечему тут удивляться! — невесело рассмеялся эколог, назвавшийся Ульрихом.

Его светлые волосы забавно топорщились, и в ином другом случае вызвали бы улыбку, но только не здесь и уж точно не сейчас. Как и старик, он не носил герметичный шлем, ограничиваясь одной лишь дыхательной маской. Хорошо хоть ее не снимал.

— Таким вот подходом к утилизации обеспечивается как низкая себестоимость добычи, так и ее кратно увеличенные масштабы, — продолжил он, энергично жестикулируя руками. — Все это приносит настолько баснословную прибыль, что ей не грех и поделиться, затыкая различные рты. Но затыкая только тем, кто что-либо знает, а их не так уж и много. Абсолютное большинство жителей Хромитеи пребывает в неведении. Ну а роботы, используемые в этих токсичных глубинах, уж точно никому ничего не разболтают.

— Кстати, теперь вы поняли, отчего " Дельта Тектоника" активно копает вширь, но дальше определенного порога ее шахты не уходят вглубь? — подал голос старик.

Ван Эдвейс помотал головой.

— Водоносный слой, — снова заговорил Ульрих. — Он проходит по всей планете примерно на одной глубине залегания. Георадары компании надежно выявляют пустоты и зоны высокой плотности, но перед здешней водой они оказались бессильны. Причина в ее составе, и не только химическом. Микроорганизмы. Тут, под землей, они совсем не такие как наверху. Их необычные свойства сказываются на электромагнитном излучении самым нетривиальным образом. Именно из-за этих свойств георадары воду и " не видят", даже если она практически под самым носом.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒