Константин Георгиевич Фарниев 4 страница

– Наверное, – согласился первый. – А грузовик ушел, жаль. Хоть удалось схватить двоих. Лейтенант будет доволен, – обладатель хриплого баса хлопнул товарища по плечу, – поехали, мы и так потеряли здесь много времени.

Фэтон подождал, пока отъедет машина, протяжно зевнул и поежился: от окна тянуло холодком. Послышался тихий стук в дверь. Сперва Фэтон решил, что ему показалось, но стук повторился. Нейман уже ушел в спальню.

Фэтон тихо спросил: «Кто? » В ответ кто‑ то прошептал: «Откройте же». В шепоте звучала мольба. Фэтон мгновенье подумал, потом повернул ключ. На пороге стоял парень с улицы. Товарища своего он держал, как ребенка, на руках. Парень осторожно шагнул за порог и пошел вперед. Пока Фэтон закрывал дверь, он уложил товарища на софу, расстегнул ему рубашку.

– Простите, – шепотом обратился он к Фэтону. – Безвыходное положение. На табличке написано ваше имя, и поэтому я постучался к вам. Среди профессоров физики осведомители полиции чрезвычайно редки.

– Что с ним? – шепотом же спросил Фэтон.

– Ранение. Кажется, в правое плечо и в ногу.

– Одну минуточку. Я позову приятеля, он доктор.

– Ничего опасного, – осмотрев больного, пробормотал Нейман. – Рок, подай, пожалуйста, мой саквояж.

Доктор продезинфицировал раны, потом сделал укол. Раненый едва слышно охнул.

– Теперь будет спать, – разогнулся Нейман. – Организм молодой, крепкий. Ничего опасного.

Фэтон наконец‑ то рассмотрел лицо смельчака, смуглое, в черных глазах живой ум.

– Мы студенты политехнического института.

– Физики?

– Откуда вы знаете?

– Иначе откуда бы вы знали, что среди профессоров физики осведомители полиции чрезвычайно редки.

– Мы гнали грузовичок с людьми и наскочили на полицейский патруль, к счастью.

Нейман хмыкнул.

– Если бы патруль был военным, никто бы, наверное, не ушел. Солдаты не такие кретины, как эти. Нам пришлось прикрывать отход грузовичка и…

– Стреляли?

– Нет, мы не должны были стрелять. Они стреляли. Пока с нами возились, грузовичок исчез. Моя фамилия Дюк. Я учусь у профессора Гинса, – пояснил парень.

– Понятно, – бросил Фэтон. – Он жив?

– И жив, и уже на свободе.

– Его освободил Президент?

– Куда уж! – усмехнулся Дюк. – От Президента дождешься освобождения.

– Мне бы хотелось поговорить с профессором Гинсом, – обратился к Дюку Фэтон.

– Сейчас ничего не могу сказать.

– Тогда завтра, – сразу согласился Фэтон. – А сейчас спать.

– Мне нужно идти, – встрепенулся Дюк. – Утром мы подъедем за ним, – кивнул он на товарища.

– Кстати, куда вы дели полицейского?

– Вы все видели?

Фэтон промолчал. Нейман нагнулся к раненому, прислушался к его дыханию.

– Я отнес его за ваш дом. Там свалка строительного мусора. Скоро он придет в себя и поплетется в свой участок. Не бойтесь, он не приведет сюда полицию. Представляю, как он будет расписывать своему начальнику банду, которая напала на него. Он храбро защищался, они взяли его с собой, но он все‑ таки бежал. Знаю я этих кретинов. Спокойной ночи.

Дюк улыбнулся на прощание и исчез.

Фэтон присел рядом с кушеткой.

– Ложись, Рок, – заметил Нейман, – и не волнуйся. Ничего с ним не случится, – кивнул он на раненого. – Я рядом с больным сплю, как мышь. Малейший шорох – и я просыпаюсь.

– Тогда я пошел, – встал Фэтон. – Если что надо будет, буди – не стесняйся.

– Спокойной ночи!

Фэтон как можно плотнее укутался в одеяло. В гостиной было довольно прохладно. Уснул он тем не менее быстро.

Под утро его разбудило подсознательное ощущение, что в комнате находятся посторонние. Впрочем, не совсем так. Ему снился сон: будто он шел по летнему лугу и тихо посвистывал. А потом вдруг споткнулся и упал. Тут он и проснулся. Переход от сна к яви длился буквально доли секунды. Слух его сразу уловил тонкий свист, а в ноздри ударил густой аромат совершенно незнакомого запаха. Фэтона вдруг захлестнула волна необъяснимого страха. Профессор замер на постели, не решаясь даже открыть глаза. Он только чуть приоткрыл их. В комнате было темно. Тонкий свист доносился от столика, на котором стоял аппарат. Внезапная догадка обожгла сознание – ведь это свистел аппарат! Неужели!? Фэтон вскочил. Воздух в комнате пришел в движение. По крайней мере, так показалось профессору, потому что на него пахнула волна более густого запаха. Свист аппарата в это мгновение усилился.

Фэтон двумя прыжками достиг столика и дернул шнур шторы. Стрелка на шкале аппарата возвращалась в исходную позицию. Свет уличного фонаря падал на аппарат.

Фэтона с ног до головы охватил озноб. Только внеземная материя могла сдвинуть с места эту стрелку! Фэтон вытянул руки, как бы стремясь нащупать в пространстве невидимый предмет. Если бы кто‑ нибудь в этот момент смотрел на него со стороны, он решил бы, что видит сумасшедшего.

Запах в комнате слабел. Убывала и сила свиста аппарата. Наконец, он прекратился вовсе. Стрелка на шкале вернулась в исходную позицию. Фэтон, как завороженный, не мог оторвать от нее глаз.

Аппарат не мог соврать! Здесь были Пришельцы! И они осматривали аппарат! Какое счастье, что он забыл его выключить!

Фэтон зажег верхний свет, лихорадочно осмотрел столик, корпус аппарата, пол вокруг столика. Никаких следов! Никаких, кроме свиста и запаха! Впрочем… Фэтон быстро поднял верхнюю панель аппарата. Есть следы! Самописец оставил длинную вертикальную кривую! Никаких сомнений! Они были здесь!

– Ничего себе! – На пороге комнаты стоял Нейман. – Пожилой мужчина, простите, в кальсонах ранним утром вертится вокруг стола и… улыбается.

– Боли! – голос Фэтона дрожал. – Недавно у нас в гостях были… Пришельцы!

– Как!? – воскликнул Нейман и застыл с глупо раскрытым ртом.

– Так! – с силой бросил Фэтон. – Он, – показал профессор пальцем на аппарат, – врать не умеет.

– Ты их видел?! – при'шел, наконец, в себя Нейман.

– Нет. Я ощущал запах и слышал сигнал аппарата так же, как слышу сейчас тебя. Смотри! – почти выкрикнул Фэтон.

Нейман резко шагнул к столику.

– Смотри! – Фэтон ткнул указательным пальцем в кривую, сделанную самописцем.

– Он зафиксировал их присутствие!

– Объясни!

В чистых голубых глазах Неймана горел огонек острейшего любопытства. Он взял со столика сигарету, начал разминать ее. Пальцы его не слушались.

– Тебе не показалось со сна, Рок?

– Показалось?! – возмутился Фэтон. – А это, по‑ твоему, нарисовал я?!

Он снова ткнул пальцем в кривую.

– Мне мог показаться свист, почудиться запах. Протри глаза! Может, только я вижу эту кривую?

Нейман пригнулся к аппарату, впился глазами в кривую самописца.

– Нет, Рок, я вижу то же самое. Извини.

– То‑ то же, – Фэтон счастливо улыбнулся. – Значит, я изобрел то, что хотел.

Сейчас он уже почти успокоился.

– Рок, – протянул руку Нейман, – поздравляю тебя, друг! Как я рад за тебя! Как рад!

Нейман заключил Фэтона в объятия и тряхнул как следует.

– Представляю себе, какой фурор произведет твое открытие!

– Главное – я убедился: они среди нас, и аппарат мой не врет. И еще я понял: искать их бессмысленно. Не исключено, что они существуют у нас в виде эфемерной субстанции, имеющей сильный запах, который я ощутил. Ведь запах – это явление материального порядка. Обрати внимание: с убыванием силы запаха убывала сила свиста аппарата. Налицо прямая связь. Это я зафиксировал почти бессознательно. У меня такое ощущение, что они одновременно могут быть везде и что они в курсе всех наших дел.

Застонал раненый. Нейман поднялся. Он поменял раненому повязки, вышел в кухню покурить. Его тянуло к Фэтону, но он сдерживал себя, понимая, что Фэтону сейчас не до него. Через несколько минут профессор появился на кухне гладко выбритый в свежей белой сорочке.

– Куда ты собрался в такую рань? – спросил Нейман нарочито будничным голосом.

Фэтон неопределенно пожал плечами.

– Сам не знаю, – присел он в кресло. – То ли сооб‑ щить, то ли нет властям о Пришельцах.

– По крайней мере, – улыбнулся Нейман, – позавтракать надо в любом случае.

Не успели допить кофе, как в прихожей раздался звонок. Пришли Дюк и Дафин. Нейман запротестовал, когда они выразили желание увезти товарища. Фэтон поддержал его, хотя присутствие в квартире раненого ставило профессора и его друга под удар. Но раненый был еще не транспортабелен, кроме того, здесь он имел врачебный уход. По другому поступить Фэтон не мог. Дюк особенно не настаивал.

Профессор попросил его дать номер телефона профессора Гинса и его новый адрес. Дюк, поколебавшись, назвал. Дафин понял, что профессор намерен встретиться с Гинсом и решил отложить разговор с Фэтоном, ради которого он пришел. Скоро Дюк и Дафин покинули квартиру профессора.

Нейман возился на кухне – кипятил шприцы. Фэтон налил себе чашку кофе и ушел в гостиную. Он так и не решил: идти или не идти к властям с сенсационным сообщением. Сообщить о Пришельцах и ничего не сказать об аппарате было невозможно. Что могут понять власти? Им нужно долго и нудно объяснять, что к чему. Нет, если говорить с кем‑ то, то только с ученым. Может, обратиться к одному из экспертов Президента. К Байлу, например, который вчера был так откровенен с ним. Все‑ таки он физик, давний товарищ по университету. Нет, с ним нельзя быть откровенным. Кто знает, что он из себя сейчас предстазляет. Правда, вчера он позвонил сам. А может, поговорить с Гинсом? Хотя он и политикан, но человек, несомненно, порядочный. По крайней мере, на подлость он не способен. И еще астрофизик, поймет с полуслова и может дать дельный совет. Тем более, он хорошо знает общую обстановку. Пожалуй, Гинсу открыться можно.

Фэтон вскочил с кресла и быстро пошел в прихожую. У телефона им вновь овладели сомнения. Он не настолько знаком с Гинсом, чтобы вести с ним доверительный разговор да еще по телефону. Вдруг телефоны прослушиваются полицией. Впрочем, чепуха. В необычной ситуации можно поступиться некоторыми условностями. Гинс – ученый, и это самое главное. А телефон… Волков бояться – в лес не ходить.

Фэтон решительно поднял трубку и… положил ее обратно. Нет, лучше не рисковать. Нужно встретиться с Гинсом. Профессор быстро оделся. Нейман ни о чем не спрашивал, но Фэтон нашел нужным сообщить другу, что идет к Гинсу.

Идти надо было на рабочую окраину. Фэтону все представлялось, что за ним следят. Хотя про себя профессор и посмеивался над своими страхами, на душе у него было очень неспокойно. Впервые в жизни он намеревался иметь дело с человеком, вошедшим в конфликт с властями. Гинс был удивлен появлению Фэтона.

Сообщение неожиданного гостя о том, что этой ночью в его квартире побывали Пришельцы, повергло Гинса в изумление. Фэтону пришлось дважды рассказывать, как он проснулся, впервые ощутил запах, что испытал, увидев кривую.

Гинс задавал вопросы, касавшиеся аппарата, его конструкции, принципа действия. Фэтон видел, что Гинс восхищен его изобретением и ни в чем не сомневается. Это еще более укрепило в профессоре чувство доверия к Гинсу. В конце разговора Фэтон прямо спросил: сообщать ли властям об аппарате и о том, что присутствие на планете Пришельцев можно считать научно доказанным фактом.

Последовала долгая пауза, а потом Гинс посоветовал пока никому ни о чем не говорить. При этом он намекал на то, что обстановка в городе скоро прояснится, и тогда можно будет правильно сориентироваться.

Профессор, вероятно, и сам пришел бы к такому решению.

– Что он предлагает? – спросил Нейман, когда Фэтон вернулся домой.

– Ждать, – коротко ответил профессор.

– Ждать так ждать, – согласился Нэйман.

– Да, друг мой. В такой ситуации – это самое лучшее. Быть может, они повторят свой визит. Почему не предположить, что они сделают более решительную попытку войти с нами в контакт.

Снаружи вдруг раздался глухой шум. Фэтон, а вслед за ним и Нейман вышли на улицу. Там никого не оказалось. Шум доносился с перекрестка.

– Что‑ то будет сегодня в городе, – заметил Фэтон, возвращаясь в дом. – Я, пожалуй, схожу, а ты оставайся с парнем.

Не заходя в комнату, профессор надел пальто и ушел.

Глава четвертая

ПЕРЕЛОМ

На площадь по трем прилегающим к ней улицам прибывали и прибывали колонны демонстрантов.

Фэтону удалось прочитать тексты нескольких транспарантов: «Да здравствует свобода! Долой чрезвычайное положение», «Свободу арестованным! », «Мир должен знать о нас, а мы о мире! » Транспарантов было много. Танки перекрывали все улицы, выходящие на площадь. Сначала, видимо, между танками стояли цепочки солдат. Демонстранты оттерли их к стенам домов. Солдаты были вооружены автоматами.

Над площадью взлетели вдруг белые свертки. Утро было ясное, солнечное. Посыпавшиеся на головы людей листовки были похожи на большую голубиную стаю, неожиданно ринувшуюся вниз.

Фэтон подхватил листовку, быстро пробежал мелко напечатанный текст.

«Уважаемые граждане! Сегодня мы объявили всеобщую манифестацию и вышли на улицы, потому что нас вынудили к этому власти. Сотни наших горожан арестованы без предъявления им каких‑ либо обвинений. Арестована и заключена в тюрьму группа членов Комитета общественного спасения, избранного с соблюдением всех норм нашей демократии. Подавляющее большинство жителей нашего города лишено элементарных демократических свобод, работы и гражданских прав. Массовые увольнения и аресты прогрессивно мыслящих граждан, объявление чрезвычайного положения, установление комендантского часа, запрещение деятельности всех, кроме официальных, средств массовой информации, политических партий, отмена конституционных гарантий неприкосновенности личности – таковы признаки наступление оголтелой реакции, очень похожей на фашизм. Власти еще раз доказали, что наша демократия – это фиговый листок, прикрывающий беззаконие, произвол и насилие, Она, как оборотень, может принимать в каждом отдельном случае лица тех, в чьих руках она находится. Стараниями властей наш город отрезан от всего мира. Все попытки ученых других стран проникнуть в город, чтобы заняться чисто научным аспектом линского феномена, не имеют успеха. Город, закрытый для въезда и выезда, фактически превращен в огромный концентрационный лагерь, живущий по законам разнузданного террора и произвола. Мы спрашиваем у господина Президента: по какому праву нас превратили в заключенных концентрационного лагеря? По какому праву нас лишили работы, демократических свобод и гражданских прав? Разве мы преступники? Разве жители города совершили какое‑ нибудь государственное преступление? Мы не можем согласиться с таким положением! Никогда не согласимся с таким положением! Мы требуем: освобождения всех арестованных по закону о чрезвычайном положении, восстановления всех демократических свобод и гражданских прав, отмены комендантского часа, немедленного вывода из города воинских частей, увеличения нормы выдачи продуктов питания и предметов широкого потребления, а также льготных цен на них! Мы требуем восстановления на работе всех уволенных. Мы требуем свободы, демократии и гласности! Свободу всем гражданам города Лин и самому городу!

Комитет общественного спасения и Центр объединенных профсоюзов».

Чем большее число демонстрантов читало листовки, тем громче звучали возмущенные голоса. Отдельные крики, реплики, призывы сливались в мощный гул, который со временем вылился в одно слово «Долой! ». Люди стояли на площади с поднятыми вверх кулаками и скандировали в едином порыве: «Долой! Долой! Долой! »

Танки, подчиняясь отданному кем‑ то приказу, начали медленно сдвигаться к центру, разрезая людские массы на отдельные колонны. Люди пропускали танки и вновь смыкались позади них.

Возбуждение демонстрантов нарастало с каждой минутой. Людской поток увлек Фэтона и почти вплотную притиснул к танку. Фэтон поежился, физически ощутив холод танковой брони.

Мощные громкоговорители, установленные на фасаде здания городского муниципалитета, зашипели вдруг, закашляли, как бы грочищая свои металлические глотки. Площадь сразу притихла. Громкоговорители еще раз хрипнули, и все услышали голос. Говорил генерал Куди.

– Уважаемые граждане города Лин! Вы пришли сюда митинговать, подстрекаемые врагами нашего государства – коммунистами и их приспешниками.

Площадь глухо заворчала, но генерал не слышал этого. Сквозь стены и звуконепроницаемые шторы не проникало с площади ни звука. Генерал сидел перед микрофоном один. В комнате никого больше не было. На полированной крышке стола перед Куди лежало несколько листочков бумаги. Строгое, сумрачное лицо генерала не имело никаких признаков волнения.

– Наш город, благодаря чьей‑ то злой воле, – продолжил он, – сам по себе оказался в чрезвычайном положении. Город лишили основы жизни – денег. Судьбы горожан стали игрушкой в руках неизвестных сил и подстрекателей из числа самих горожан. Закон и порядок можно было сохранить только лишь чрезвычайными мерами. Я совершенно убежден в том, что Комитет противодействия предпринимает именно те шаги, которые следовало предпринять, и не намерен ни на йоту отступать от выполнения разработанного плана по нормализации жизни города. Я не допущу беспорядка и анархии. Предлагаю всем немедленно разойтись по домам. Никаких изменений в политической и экономической жизни города не будет. Незыблемые права частной собственности и наша демократия останутся неприкосновенными во веки веков. Все по домам, иначе я прикажу солдатам стрелять!

Генерал откинулся на спинку кресла, устало прикрыл глаза. Лицо его побледнело, время от времени подергивалось веко правого глаза. Он прижал это место пальцем и посидел неподвижно несколько секунд. Потом подошел к окну, чуть раздвинул штору и глянул вниз.

Квадратная по форме площадь сверху имела вид слоеного пирога. Краями его были автоматчики, затем шел широкий слой людских голов, плеч, возмущенно поднятых рук. В самом центре стояли, выстроившись в бронированный круг, танки. Все выходы с площади были свободны. Однако никто из демонстрантов не сделал в ту сторону ни шага. Было ясно: народ не согласен с генералом и не намерен следовать его призывам и советам.

В самом центре толпы появился какой‑ то предмет, похожий на лестницу, которую применяют в своей работе строители. Генерал увидел человека, поднимающегося на верхнюю площадку лестницы. Кажется, это Гинс. Генерал рванулся к микрофону.

– Господин Гинс! – крикнул он. – Еще один шаг наверх, и солдаты начнут стрелять.

Гинс замер, а потом, решительно тряхнув головой, поднялся на верхнюю площадку лестницы. Мгновение спустя сухо застрекотала автоматная очередь. Гинс покачнулся и упал вниз. Площадь оцепенела, а потом взорвалась таким чудовищным ревом, что задрожали стены комнаты, в которой находился генерал.

Пронзительно зазвонил стоявший на столике телефон. Куди схватил трубку. В ней звучал крайне взволнованный голос генерала Зета. Ему несколько раз пришлось повторять свое сообщение. Кто‑ то ведет с площади телевизионную трансляцию на мировидение. Так что события на площади стали достоянием всего мира. Следует немедленно прекратить беспорядки и успокоить народ без применения силы.

Куди со злобой швырнул трубку.

А на лестницу взбирался друг и соратник Гинса Лори Соримен. Солдаты не стреляли. Полковник, командовавший ими, то и дело запрашивал по рации: «Что делать? » Наконец последовал лаконичный приказ не стрелять.

– Наша демократия, – говорил в это время Соримен, – показала свое истинное лицо. – Микрофона не было, но на площади стояла такая тишина, что каждое слово Соримена доходило. – Стоило народу выразить свою волю, как в него стали стрелять. Профессор Гинс не успел сказать ни одного слова. Но мы знаем, что он хотел сказать. Он хотел сказать: «Нет фашистской диктатуре! Нет фашистскому произволу и насилию! » Господин генерал достаточно красноречиво и достаточно убедительно продемонстрировал свое политическое кредо, как политика, и свое нравственное кредо, как человека. Поэтому я говорю сейчас – долой генерала и тех, кто за ним стоит! Мы не уйдем отсюда, пока не получим конкретного, исчерпывающего ответа на все наши требования! Да здравствует свобода! Да здравствует истинная демократия! Долой насилие, произвол и беззаконие!

Соримен спустился вниз, сопровождаемый оглушительными овациями.

Тысячи демонстрантов горели желанием взобраться на лестницу и сказать свое слово.

– Мы требуем, – говорил очередной оратор, – чтобы виновники покушения на жизнь профессора Гинса понесли наказание по всей строгости наших законов!

Генерал вел лихорадочные переговоры с министерством национальной безопасности. Игра была полностью проиграна. Коммунисты и здесь сумели сказать свое веское слово. Двое репортеров, работавших в прогрессивной телекомпании, сумели пробраться в Лин вместе с передвижной телевизионной станцией, достаточно мощной, чтобы вести отсюда трансляцию по каналам своей компании. Оттуда репортаж попал на каналы мировидения. Один из репортеров зачитал текст листовки – обращение к демонстрантам.

Известие о том, что в городе Лин так беззастенчиво попираются права человека, вызвало бурю возмущения во всем мире.

И Президент, и Государственный совет оказались перед лицом свершившегося факта: в Арании официальные власти, оказывается, просто‑ напросто расстреливают своих политических противников. Теперь не докажешь всему миру, что многие события, которые происходят в Лине – не есть программа, одобренная правительством, а результат самоуправных действий генерала Зета – министра национальной безопасности.

Нужно было как‑ то спасать положение, если его еще можно было спасти.

Помощник генерала Куди принял продиктованное по телетайпу из столицы одним из государственных секретарей решение правительства.

Усталым, тусклым голосом генерал зачитал его манифестантам, которые и не думали покидать площадь.

Чрезвычайное положение в городе отменяется, все арестованные по политическим мотивам с первого января и по настоящий момент в городе Лин освобождаются, свобода слова, печати, собраний восстанавливается, изоляция города от внешнего мира прекращается: город открывается для въезда и выезда всех желающих…

Танки выстроились в колонну и, мягко урча, покинули площадь. За ними потянулись и автоматчики. На площади сразу стало просторнее и веселее. То тут, то там зазвучали песни.

Один из репортеров взобрался на печально знаменитую лестницу и попросил тишины.

– Внимание! Внимание! – начал он. – Мы только что получили экстренное сообщение. В город уже отправлены грузы с продовольствием и другими товарами, закупленными на средства добровольных пожертвований профсоюзов Арании и других стран мира, а также на средства Всемирного Совета Красного Креста и Красного Полумесяца. В городе открывается более тысячи пунктов безвозмездной выдачи этих товаров. Наблюдение за работой пунктов возлагается на членов и активистов Комитета общественного спасения, членов профсоюзов, на работников всех служб городского муниципалитета и на полицию. Каждый должен делать все от него зависящее, чтобы в городе сохранялись закон и порядок. Репортер улыбнулся и начал спускаться вниз. Там его подхватили на руки и начали качать, скандируя: «Молодцы! » Это «молодцы» относилось ко всем работникам телекомпании.

Народ на площади пришел в движение, потянулся к выходам.

Работали уже все телевизионные каналы. Весь мир говорил о линском феномене, о событиях сегодняшнего утра. Ученые всего мира пришли к выводу, что Гинс прав: безденежная зона – дело рук инопланетного разума. В город уже вылетела группа ученых из 25 человек, которая должна была вплотную заняться изучением линского феномена.

Нейман вздрогнул, когда услышал за спиной голос Фэтона.

– Наслаждаешься тишиной, дружище?

– Как там дела? – сразу спросил доктор.

– Все в порядке. Генерал Куди забил отбой. Только вот чуть не убили профессора Гинса. К счастью, его только ранили в ногу. Фэтон вкратце рассказал Нейману обо всем, что происходило на площади.

Часа через полтора после прихода Фэтона приехали Дюк и Дафин. С большими предосторожностями они погрузили раненого в машину и уехали.

Приятели сидели на софе. Неяркое солнце, проникая через окно, лежало на паркетном полу тремя широкими золотистыми полосами. Фэтон подложил под спину подушку, полуприлег. Из‑ под приспущенных век посмотрел на приятеля, сидевшего к нему в профиль. Крупное лицо друга было задумчивым. Вот он повернулся к Фэтону и заметил его внимательный взгляд.

– Стареем, Рок, стареем, – с грустью в голосе констатировал доктор. – Иногда смотрю я на тебя и вспоминаю каким ты был: быстрым, ловким, напористым.

– Даже в футбол играл – надо же подумать, – усмехнулся Фэтон.

– Еще как! – подхватил Нейман. – Помнишь свою самую верную поклонницу Лиззи… – Нейман спохватился и неловко замолчал.

Лиззи была первая и единственная любовь Фэтона. Родители ее так и не дали согласия на брак со студентом, не имевшим ни родителей, ни состояния. После смерти матери Фэтон воспитывался в доме своего дяди – брата отца, владельца маленькой аптечки в захолустном, затерянном в глубине Арании городке.

Нечаянное прикосновение Неймана к давнишней душевной ране приятеля легло на лицо Фэтона отсветом глубокой боли.

– Извини, Рок, – пробормотал доктор. – Я не хотел делать тебе больно.

– Ничего, Боли, – грустно улыбнулся Фэтон. – Не огорчайся. Как говорится, все прошло и все забыто.

Фэтон снова прикрыл веками глаза. Горькими складками вокруг рта, сетью мелких морщин под глазами лицо его напоминало доктору, что и его жизнь в общем‑ то прожита, что и он переступил уже порог старости.

Зазвонил телефон. Фэтон рывком поднялся и заспешил в прихожую.

Звонил Гинс из больницы, куда он был помещен еще до того, как закончилась манифестация. Автоматная очередь пришлась по ногам. Две пули пробили икру правой ноги. Могло быть гораздо хуже.

Профессор Гинс поставил Фэтона в известность о том, что у него в больнице был профессор Крок Суни, председатель прибывшей в Лин Ученой комиссии. Гинс позволил себе рассказать ему о Фэтоне, его аппарате и о ночном визите Пришельцев. Гинс просил Фэтона оказать комиссии всяческое содействие в деле установления контактов с Пришельцами.

Только Фэтон положил трубку, как в прихожей раздался другой звонок. Прибыл Крок Суни со своим заместителем. Они привезли Фэтону официальное приглашение на первое заседание Ученой комиссии.

Фэтон счел своим долгом познакомить профессора Суни с аппаратом, принципом его действия и рассказать обо всем, что было связано с визитом Пришельцев.

Аппарат привел Крока Суни в искренний восторг. В заключение очень оживленной и доверительной беседы он попросил Фэтона взять аппарат с собой на заседание с тем, чтобы показать его ученым. Фэтон прощался с Крок Суни и его заместителем, испытывая двойственное чувство. С одной стороны, ему было приятно, что его мечты о славе и о всеобщем признании не были иллюзией – он в самом деле многого добился, С другой – ему уже не хотелось ни славы, ни признания, ни денег, ни жизни в столице. Сейчас его вполне устраивала маленькая квартирка в запущенном доме, кухонная стряпня собственного приготовления, заводская лаборатория, где он работал, и заштатный городишко, в котором жил. Предновогодние мечты вызвали в нем лишь легкую улыбку, какую обычно вызывают у солидного пожилого человека воспоминания о какой‑ нибудь шалости его в далекие детские годы.

Быть может, Фэтон и не пошел бы на заседание, если бы к тому не вынудили его чувство долга ученого и искренняя заинтересованность в нем и его изобретении профессора Суни, который за короткое время успел завоевать полную симпатию Фэтона.

Заседание комиссии транслировалось по мировидению, Фэтон спокойно, стараясь не упустить ни одной детали, рассказал о визите Пришельцев, затем перешел к сообщению о своем аппарате.

– У меня нет никаких сомнений, – сказал Фэтон в заключение, – что Пришельцы – факт очевидный. Не исключена возможность, что они наблюдают за нами сейчас и контролируют наши действия. Было бы очень разумно с нашей стороны выработать обращение к ним. Следует, на мой взгляд, прямо спросить у них, намерены ли они входить с нами в непосредственный контакт и надолго ли планируют продолжение своего эксперимента. Боюсь, со временем он может поставить перед нами такие проблемы, разрешить которые в рамках наших конкретных условий мы будем не в состоянии.

Не скоро Фэтону удалось покинуть трибуну. Доселе хранивший полную тишину зал обрушился на него лавиной самых разных вопросов. И не мудрено: выступление Фэтона было после линского феномена сенсацией номер два. Каждый хотел дотронуться до аппарата, чтобы лично убедиться в его реальности. Однако Фэтон не выпускал его из рук.

В работе заседания принимал участие и профессор Гинс, которого привезли сюда из больницы в санитарной машине. В зале он разместился в проходе на инвалидной коляске. Рядом с ним сидел Шэттон Дюк.

Покинув наконец трибуну, Фэтон сразу направился к ним.

– Поздравляю, коллега, – вполголоса проговорил Гинс. – Вы сделали большое дело.

– Рад видеть вас, профессор.

Фэтон поискал глазами свободное место. Дюк с готовностью вскочил.

Фэтон благодарно кивнул и сел. Он по‑ прежнему оставался в центре внимания зала.

– Будьте осторожны, – прошептал Гинс, показывая глазами на аппарат. – Это очень большая ценность. Не очень‑ то доверяйте этой публике, – прошептал он, наклонившись к самому уху Фэтона. – Она очень разношерстна, и не все здесь порядочные люди.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒