Глава седьмая

«Готовьте курьера к радистам… Не вернется с задания - ответите головой…»

Это приказ «Абверкоманды-103». Возглавляет ее теперь капитан Вербрук, но всеми делами по-прежнему заправляет лейтенант Фуксман. Зачем понадобился ему курьер? К кому из радистов намерен послать его? Или это всего-навсего очередная хитрость? Уговаривал Меншикова, тот отказался - и выходит, курьер-то, собственно, не нужен. А если так, тогда Меншиков догадается, что его прощупывают.. Не желательно, конечно.

Как бы там ни было, приказ есть приказ, курьера надо готовить. Капитан Вольф пока не советуется, кого именно. Но Козлов обязан сам решить, кто из агентов, завербованных в офицерском полку РОА, может справиться с этим заданием. Оно такое же, как когда-то выполнял Александр Иванович: отнести деньги, документы, сухие батареи для рации и вернуться. И справиться с ним надо так же, как в свое время справился Козлов.

На ком все-таки остановить выбор?

Козлов уже немножко присмотрелся к новичкам. По своему обыкновению, он разбил их на три категории.

Категория первая: физически и умственно развитые, располагающие к себе. Хотя и согласились работать па немцев, но в душе настроены против них. Вызывает большое сомнение их искренность.

Категория вторая: средние, ни туда ни сюда. В зависимости от влияния могут перейти в любую из двух основных категорий.

Категория третья: отпетые негодяи, возиться с которыми нечего. За тарелку супа продадут родного отца, животные, а не люди. Все человеческое утеряно. В подходящий момент таких следует удалять из школы под предлогом неуспеваемости, а лучше всего - неблагонадежности.

Искать курьера можно только среди агентов, зачисленных в первую категорию. Их, к сожалению, меньше, , чем остальных. Список начинается с Николая Шитаренко.

Козлов вспоминает разговор с ним в кабинете командира полка. «Пожалуй, пойду… Все одно сидим тут… Погибать так погибать». Кто же он, этот Шитаренко? Чем дышит? Как попал в сборище отщепенцев?.. Лучше всего побеседовать с ним откровенно, один на один. Без свидетелей. Но такие случаи редки. Если только в июле, до или после занятий.

Вступила в свои права весна сорок четвертого. Зеленая щетина трав покрыла невспаханные поля. Выйдешь за околицу - безлюдье и тишина. Изредка ее нарушает раскатистый, исполненный какого-то особого величия майский гром. Ослепительно яркие вспышки вдоль и поперек полосуют небо. А когда гром натешится вдоволь и тучи осядут за горизонт, свежую, сочную, пахнущую дождем землю затопят ласковые лучи еще не накалившегося в полную силу солнца.

Далеким-далеким кажется время, когда вот в такую весеннюю степь человек выходил пахарем и сеятелем. Теперь ее пашут бомбы, снаряды, мины и засевают не крупными отборными зернами с сильными, рвущими их ростками, а убийственно острыми осколками разорванного металла. Здесь, по этим прибалтийским полям, война прошла только в одну сторону - на восток. Она еще не вернулась, а должна скоро вернуться. Что-то похожее на гром нет-нет да и прокатится по восточному горизонту. К этим необычным звукам прислушиваются и русские и немцы, только реагирует на них каждый по-своему.

Вольф уже с утра появляется в своем кабинете предельно взвинченный. Сначала, когда нервничал, у него дрожали руки, теперь он дрожит весь. Всех торопит, на всех кричит, всеми недоволен. От Козлова то и дело требует форсировать учебный процесс. Ему не хватает времени, он задыхается.

- Капитан Меншиков, урежьте еще программу, - приказывает начальник школы. - Мы же имеем дело с офицерами. Там, в полку, их чему-нибудь да учили. Ну хотя бы топографии… Переключитесь целиком на разведку. Побольше практических занятий. Гоните их в поле, создавайте реальную обстановку, учите проходить советские контрольно-пропускные пункты, ориентироваться на местности, особенно в ночное время…

И с самого утра Козлову надо топать в поле. На одной из проселочных дорог поставили шлагбаум: контрольно-пропускной пункт. Выставили часового в красноармейской форме. Пустили по дороге машины. На обочине указатель: «Тула». Сброшенный с самолета агент должен пробраться в Тулу.

Занятие - занятием, а изучать агентов надо. Последнее важнее всего. Обстановка, можно сказать, благоприятствует. Вольф отсиживается в кабинете, его зондерфюреры не любители дальних прогулок, тем более после проливного дождя. А без них и лучше, меньше глаз.

Козлов поручает вести строй одному из фельдфебелей, а сам отправляется в поле пораньше подыскать для занятий место и подготовить «базу». Берет себе в помощь Николая Шитаренко. Тот ниже Козлова ростом, чуточку шире в плечах. Вышагивает бойко, не устает.

- Да вы спортсмен, что ли? - спрашивает Козлов. - С вами даже я не сойду.

- Угадали, товарищ капитан, - отвечает Шитаренко. - До войны физруком полка был.

- А на войне?

Разговор налаживается.

- На войне… Эх, да что там вы про войну!

- Как же не говорить про нее, Шитаренко? Она же не кончилась.

- Сам вижу… Тянется…

Небольшая заминка. Шитаренко выжидает, чем еще поинтересуется капитан.

- Вы так и не ответили, кем были на войне, - напоминает ему Козлов.

- Командиром, кем же… Ротой командовал.

- Ну и как ваша рота?

- А так: остались от нее рожки да ножки. А Шитаренко очутился западнее линии фронта.

- В окружение попали?

- Черт его знает, что там было… Лупили нас немцы и в хвост и в гриву.

Опять передышка. Словно не о чем больше говорить, Шитаренко оглядывает степь. От яркой зелени рябит в глазах.

- Потом лагерь? - подсказывает Козлов.

- А вы откуда знаете? - настораживается тот.

- Чего ж тут знать! Сам побывал…

- А-а, -тянет Шитаренко, - конечно, лагерь. В том проклятом лагере чуть богу душу не отдал. Фактически, доходить стал. Кормили-то нас чем? Одной бурдой! Жидкость, ее и от воды не отличишь. А ложкой все же помешивал… Так, для успокоения нервов. Оно, пожалуй, лучше, когда эта система взвинчена. Живешь! А начнет сдавать - безразличие появляется, и тогда дело совсем табак. Страшно, ежели апатия ко всему… На самую что ни на есть раскрасавицу глядеть не хочется.

Он почему-то убавил шаг, не от усталости конечно, нервным движением обеих рук расправил под парусиновым ремнем гимнастерку. Голос его сбился до шепота:

- Не знал я… До той поры не знал, как человеку жить хочется. Особенно если ты молодой, такой, каким я был. А оно, может быть, и зря. Дошел бы тихонечко до своего окончательного рубежа и ничего бы этого впоследствии не испытывал.

- Что же дальше было?

- Явился в тот лагерь вербовщик, вот как и вы в Летцен… Опять же, соблазняет каждого. Кто духом посильнее, ноль внимания. А мне, наверное, батько недодал чего-то, пожалел при рождении… Ну, я не устоял. Привезли меня в какой-то Дабендорф - человек я грамотный, а раньше и не слыхал такого, - определили в офицерскую школу. А оттуда - в полк. Теперь вот к вам подался. Чем все это кончится?

- Я постараюсь, чтобы вас тут не обижали, - сказал Козлов. - Если согласны, устрою по специальности. Физруком,

- А можно?

- Попробую.

- Мне все равно…

Для начала достаточно и этого. Физрук школе нужен, и в тот же день Александр Иванович доложил о своем разговоре капитану Вольфу. Тот не отказался познакомиться с Шитаренко.

- Пришлите его ко мне, - сказал немец.

И стал Шитаренко физруком. Что бы ни делал, как бы ни делал, его работой Козлов всегда был доволен. Часто хвалил при начальнике школы, набивал цену. А сам присматривался все пристальнее. Задумывается парень, угнетает его что-то.

Подвернулся еще случай, спросил:

- Шитаренко, о чем вы все думаете?

- Так, ни о чем…- ответил уклончиво.

- А все же?

- О природе. - И улыбнулся.

- Ну как здешняя природа? Нравится?

Промолчал.

Шли пустынной полевой дорогой к лесу, шли только вдвоем.

- Николай, - начал Козлов тихо, но твердо, - я хочу с вами очень серьезно поговорить. Речь идет о вашей жизни и смерти.

- Что? - испугался тот.

- Вы дали немцам согласие^ быть их шпионом.

Шитаренко в недоумении поглядел на Козлова, ничего не ответив.

- И вы должны знать, что почти все, кто берется за эту опасную работу, погибают. Только немногим улыбается счастье… Я хочу спасти вас, Шитаренко. Я хочу указать вам дорогу, которая ведет к жизни… Николай, слушайте - я советский контрразведчик!

Шитаренко остолбенел. Если бы на его глазах человек превратился в верблюда, он удивился бы меньше, чем сейчас, услышав эти слова.

- Удивляться нечему, - спокойно продолжал Александр Иванович, - я давно наблюдал за вами. Я почему-то убежден, что человек вы советский. Вас захватил этот страшный ураган, вы потеряли ориентировку, сбились с пути. Вот и цепляетесь за всяких вербовщиков в надежде увидеть где-нибудь просвет.

Шитаренко не сразу обрел дар речи.

- Но как вы докажете, - наконец спросил он, - что действительно являетесь тем, за кого себя выдаете?

- Я русский, и это мое первое доказательство.

- Да, но…

- Вы хотите сказать, что некоторые русские служат немцам, как псы?

- Да.

- Но разве эти люди - русские? Это - отбросы русских… Николай, вы ничего плохого мне не сделали. Наверное, заметили, что и я всегда хорошо относился к вам. Я не хочу вас предать, повторяю - я хочу спасти.

- Меня спасти? Как?

- Скоро немцы забросят вас в тыл. Вы не должны выполнять их задание. С первого же дня… Надо немедленно доложить о нем органам государственной безопасности.

- Явиться в энкаведе? Чтоб там меня выслушали и… в расход?

- Я дам вам пароль. Он будет вашей справкой на жизнь.

Шитаренко разволновался. Глаза его то вспыхивали надеждой, то мгновенно гасли.

- Ничего не понимаю, - сокрушенно покачал он головой. - С вами возятся гитлеровцы, вас предста! вили офицерам запасного полка РОА как лучшего разведчика… У вас вся грудь в фашистских орденах и медалях. Ничего не понимаю. Все так запутано, так запутано…

- Николай, все гораздо проще, чем вам кажется. Я работаю не на немцев, а на свою Советскую Родину, на свой народ. Вы тоже могли бы помочь Родине.

«Ну все, пропал, - думал в это время Шитаренко. - Он на таких, как я, и ордена заработал. Скажу ему да - тут же донесет. Нет, со мной все кончено. Боже мой, где же выход? »

Стоит Шитаренко посреди дороги, ни да ни нет не говорит. Козлов тоже забеспокоился. Сдуру еще, чего доброго, побежит к начальству. Да вон и курсантов уже ведут. Пожалуй, пора закругляться.

- Шитаренко, возьмите себя в руки. Если вы не согласны - этот разговор между нами. Никому ни слова. Я тоже не скажу. Сорветесь - погубите и себя и меня. Будьте в конце концов мужчиной. Вы крепки физически, значит, можете быть сильным и духовно.

Они расстались.

Опять бессонная ночь. Не спит ни тот, ни другой. Шитаренко прислушивается к каждому шороху за дверью. Придет зондерфюрер Вурст, подкатит к самому крыльцу «черный ворон». Вот и вся твоя биография. Долго же ты цеплялся за жизнь, Николай Шитаренко. Гонялась за тобой смерть, да ты все ускользал от нее. А вот теперь она тебя заарканила. Явилась в образе капитана Меншикова. И что он пристал? Разве я самый приметный? Зачем ему моя жизнь? Чтоб отхватить еще один гитлеровский орден? Контрразведчик! Да ты хоть кем угодно величай себя, все равно не поверю…

Ночью, в бессонницу, легко утратить чувство реального. Особенно когда тебе страшно. А Николаю очень страшно. Может быть, Меншиков сегодня на него и не донесет. Слова-то окончательного не добился! А вот завтра… Завтра, едва они выйдут в поле, опять пристанет… Как банный лист. Нет, как репей - жесткий, колючий… Меншиков! Откуда ты взялся на моем пути? Какая мать родила тебя - такого хитрого и коварного? Лучше б ты оказался не здесь, в немецкой школе, а в моей роте, в сорок первом. Давно бы истлели в земле твои косточки.

Бессонная ночь длинная-предлинная. Не приходит зондерфюрер Вурст, не подкатывает к крыльцу «черный ворон». Храпят на соседних койках шкурники-предатели. Такие же, как и ты, Николай Шитаренко. Что окажет им Родина-мать после того, как и без них, сама скрутит фашистам голову? Что скажет она лично тебе? До чего же ты подлый человек! Как велика вина твоя перед ней! Трусливую душонку свою бережешь, а в это время гибнут миллионы честных, верных, неподкупных. Какова же цена твоей душе? Ломаный грош? И зачем так уж беречь ее, если она у тебя настолько продажная?.. Ты вот перемывал косточки Меншикову, а может, он действительно честный и храбрый. Может, он Герой Советского Союза, а немецкие побрякушки на его груди - просто так, для отвода глаз. Зачем ты нужен ему, такому замечательному, бесстрашному? Второй год в самом. логове зверя, и не где-нибудь, а среди отборных фашистов. Этим палец в рот не клади, с рукой оттяпают. И если он еще жив, значит, умеет работать. Значит, душу в человеке глубоко видит. А в ней, в душе, не всегда то, что на погонах. Проник Меншиков и в твою, до самого дна проник. Хоть ты и трус, а хочется же тебе, Николай, вернуться на Родину. Может, и не покарают. Вина твоя громадная, возражать бесполезно. Но и не ты один виноват. Навалились фрицы со всех сторон, из орудий да из минометов по твоей роте лупят. Бойцы геройские, что и говорить, о них даже теперь плохого не скажешь. Да против одного твоего бойца на том участке было пятеро фашистов. Держались хлопцы как подобает, друзей оплакивать некогда было. А тут, откуда ни возьмись, танки с черными крестами. Ежели бы не эти, а наши подошли, погнали бы оккупантов, хоть их и впятеро больше. А подошли вражеские… Генерал наш, командир дивизии, или просто прошляпил, или в этот момент у него самого под рукой ничего не оказалось. Только роты с того часа больше не существует. Никто не струсил, никто не побежал, да и дрались умело, а вот навалилась сила… Вот и суди теперь, кто виноват. Объясниться-то, пожалуй, разрешат, ведь и подсудимым слово дают…

Светлеет за окном, и в мыслях становится, яснее. Может быть, и в самом деле /прислали к нам этого Меншикова со специальным заданием? Надо же Родине знать, что у немцев в разведке делается, какие у них планы, кого в шпионы берут. Приглядеться к этим людям на месте, возможно, есть такие, что и на свою сторону повернуть не поздно. Вот он и пригляделся к тебе, Шитаренко. А ты дрожишь перед ним, как на старой осине лист, вместо радости столько страху на. себя нагнал. Подойдет сегодня - соглашайся, иначе передумает.

А Меншиков не подошел. Занятия снова были в поле, у того же контрольно-пропускного пункта «Тула». Сам Вольф проверял на КПП документы, нарочно придирался к подписям, к печатям, смотрел, как кто объяснять будет, сумеет ли выкрутиться. Потом беседовал о чем-то с Вурстом и Меншиковым. Втроем и ушли.

Стало быть, ждать еще сутки.

На другой день строй вел в поле фельдфебель, Меншиков молча шагал рядом. Потом вдруг остановился, схватившись за голову: забыл что-то.

- Боец Шитаренко, - вызывает из строя, - ну-ка смотайтесь в канцелярию, к зондерфюреру Унту. Заберите у него образцы советских документов. Я вас тут подожду… Да по-спринтерски. Вы же спортсмен!

Понесся Шитаренко, не чуя под собой ног. Догадался, что дело не в образцах. Прибежал - отдышаться не может.

- Быстро вы, - говорит ему Александр Иванович, а сам улыбается. - Ну, как самочувствие?

- Дурной я, товарищ капитан.

- Это почему самокритика?

- Две ночи глаз не сомкнул… После того разговора.

- Значит, и я дурной? - спрашивает Козлов.

- А вы что, тоже?

- Не спал… Ведь и я живой человек.

Шитаренко краснеет.

- Стыдно мне перед вами. Нерешительный я какой-то.

- Не надумали?

- Да надумал, -он вздохнул. -Словом, согласен.

- Вот и хорошо. Считайте и себя теперь контрразведчиком.

- Так сразу? - вырвалось у Шитаренко.

- Так сразу. Раскачиваться некогда, надо работать. Ко всему присматривайтесь, ко всему прислушивайтесь. И - запоминайте. Это главное. Потом доложите чекистам. Им надо знать, где сейчас школа, сколько обучается в ней агентов, кого из них немцы могут забросить в ближайшее время. Клички еще ни о чем не говорят, дадут другие. А приметы нужно помнить, чтоб потом обрисовать физиономию каждого. Черты лица, цвет волос, глаза, манеру держаться, говорить. Рост, размер обуви, походку… Чтоб, если не явится с повинной, его, гада такого, и по приметам распознали.

- Как много помнить нужно!

- Тренируйте память. Развивайте наблюдательность. Время у вас еще есть.

- Хорошо, постараюсь.

- Мое отношение к вам изменится. Больше буду гонять вас, чаще покрикивать. Не обижайтесь, так надо.

- Это можно, товарищ капитан. На Украине говорят: хоть горшком назови, только в печь не сажай…

«Вот курьер и готов, - подумал Александр Иванович, не ожидавший ранее, что Шитаренко тоже окажется твердым орешком. - Не приглянулся бы немцам другой».

Вольф тоже ломал голову над тем, кого рекомендовать курьером. Иногда он советовался с Козловым. Но навязывать ему Шитаренко было рискованно. Самое правильное - хвалить его как физрука школы, отмечать трудолюбие и исполнительность. А вывод пусть делает сам Вольф.

Однажды он спросил:

- Александр Данилович, опять звонил лейтенант Фуксман. Торопит меня с курьером. Кого все же послать?

- Пока не знаю, -ответил Козлов, -не думал.

- А что вы скажете о нашем физруке?

Александр Иванович пожал плечами:

- Физрук он вроде неплохой, я вам уже докладывал. Но справится ли он как курьер?

- Ну а если рекомендовать его? - сказал Вольф. - Вы же ходили с аналогичным заданием.

- К подбору курьера следует отнестись со всей серьезностью, - поучал своего шефа Козлов. - Если вы хотите знать мое мнение о Шитаренко, разрешите мне лучше изучить его.

- Сроки, Меншиков, сроки… Меня же торопят. А вы думаете, штаб абверкоманды не торопят? Еще как! Условия диктует нам фронт. А он, к сожалению, все ближе и ближе. Преследует нас по пятам. Давно ли мы перебрались сюда, в Меве? Где теперь Катынь? Где Борисов с его уютным, почти курортным местечком Печи? Сотни и сотни километров…

Вольф опустил голову, задумался. Козлов смотрел на него и видел только лысину, отороченную по краям рыжим, свалявшимся мехом.

Когда капитан выпрямился, Козлову показалось, что никогда еще этот гитлеровец не был так похож на обезьяну.

- Значит, Шитаренко? - словно очнувшись, сказал Вольф и потянулся к телефону, чтобы доложить о своем решении Фуксману.

Итак, курьером идет Шитаренко.

Еще одна, последняя встреча с ним в поле.

Николай внимательно слушает задание.

- За линию фронта вас доставят на ночном бомбардировщике. Не удивляйтесь, для них курьер ценнее бомбового груза. Вреда он может причинить больше самой мощной фугаски. Сбросив вас, немцы даже подозревать не будут, что эта бомба упадет на их же войска. Не теряйтесь ни при каких обстоятельствах. Нет такого положения, из которого настоящий разведчик не смог бы выпутаться. Пусть это будет вашим девизом. Передайте привет нашим товарищам, спросите, будут ли новые поручения. Скажите, что у «Байкала-шестьдесят» все в порядке.

…Шитаренко отправили сначала в зондерлагерь - там ему сшили обмундирование, подготовили документы. Инструктировал его Фуксман. А потом дорога на аэродром, ночной полет и прыжок на родную землю.

Ждать его возвращения не меньше месяца. Козлов считает дни, а они тянутся медленно-медленно. И в каждый из них все может случиться с Шитаренко. Могут перестараться наши зенитчики. Переходя на обратном пути линию фронта, он может наткнуться на шальную пулю. Одного лишь не должно быть - предательства.

Александр Иванович вспоминает о Шитаренко каждую минуту. Ему очень хочется, чтобы все было в порядке. А еще хочется, чтобы оттуда, с Большой земли, поскорее пришел человек и рассказал, как и что там. Явились ли к чекистам те, кого он направлял с паролем «Байкал-61»? Достаточны ли переданные с ними сведения? Удовлетворены ли в Москве его работой? И все вопросы, вопросы… Как плохо, что между ним и чекистами только односторонняя связь. Обещал майор Терехов прислать человека, видно, помешало что-то. А может, и шел, да не дошел.

Маловато силенок у тебя, Александр Иванович. Активных штыков в твоем подразделении раз-два и обчелся. Галя, ты и ушедший на задание Шитаренко. Была еще Люба - но теперь с ней никакой связи. Галя скучает по ней. Она скучает по хорошим людям, которых здесь нет. Она вместе с тобой огорчается, если что не так, вместе переживает опасности. И ей, пожалуй, тяжелее, чем тебе. Но об этом она ни слова. Никогда.

И тебе, и ей недостает весточек от родных, от знакомых. Первая мысль - живы ли? Будет ли к кому спешить после победы? Будет ли кого обрадовать тем, что до самого конца оставался бойцом? Выстоял несмотря ни на что. Всю войну под огнем. Всю войну в непосредственном соприкосновении с противником. Лицом к лицу. И ни малейшей дистанции. Никакого мертвого пространства.

Но говорить о том, что вернешься, еще рано. Бой продолжается. Чем сильнее удары по немцам на фронте, тем злее они здесь, в тылу.

Вурст долго сдерживался, а вчера пустил в ход кулаки. Правда, орудует он «больше правой рукой - левую покалечили партизаны. Дубасил того самого офицера, что собирался отомстить красным за отца, погибшего под Каховкой. Утром он опоздал в строй, пререкался с зондерфюрером. Хотя и русский, но его не жалко.

Капитан Вольф становится невыносимее с каждым часом. В глаза уже почти не смотрит. Орет, стучит кулаками. Летит из его рта слюна. Как будто только Меншиков виноват в том, что германская армия безостановочно катится на запад.

- Я больше не узнаю вас, Меншиков! Как начальником учебной части я вами недоволен. Мы выпускаем теперь не разведчиков, а черт знает что! Они же как бараны… Большевики будут ловить их голыми руками. Дисциплина в школе на грани развала.

- Но, господин капитан, вы же сами приказали урезать программу.

- Не я приказал! Обстановка!

- Приму меры.

- Принимайте, иначе скоро и посылать некого будет. У меня язык не поворачивается рекомендовать штабу этих оболтусов… До сих пор не вернулся ваш Шитаренко. Помните слова лейтенанта Фуксмана: отвечаем за него головой! Не знаю, как вы, но мне голова еще нужна. Я хочу дожить до победы Германии.

- А разве мне не хочется дожить до нашей победы?

- Если Шитаренко не вернется - не доживете!

- Тогда и вы, господин капитан…

- Я немец, мне простят. В крайнем случае - отстранят от должности. Но я и этого не хочу.

- Шитаренко вернется.

- Смотрите, Меншиков… Я продолжаю надеяться на вас и потому защищаю, как могу. После ухода полковника Трайзе штабники не раз пытались подобраться к вам. До сих пор я молчал, не желая расстраивать ваши нервы. Хотя бы поэтому я имею право рассчитывать на вашу искреннюю преданность.

«Ишь о чем заговорил, - обрадовался Александр Иванович. - Выпрашиваешь у меня искреннюю преданность. Честность моя тебе нужна. Как бы не так! Ты же, гад, сам нечестный с головы до ног. Ты хуже тех, кто воюет на фронте. Они убивают в открытом бою, а ты втемную. Ты производишь оборотней и их руками пытаешься завоевать свою победу. Как же тебя не обманывать, фашистская крыса? Да если можно было бы, я за все твои награды- их уже четыре - украсил бы твою грудь одной-единственной - кругленькой, слегка опаленной по краям дырочкой чуть повыше левого соска».

Приближался фронт, близилась и развязка. Оккупанты все больше злились на русских, все меньше доверяли им. Козлов чувствовал это и потому пистолет всегда держал при себе. В случае чего, одной обоймы хватит и на капитана Вольфа, и на обоих зондерфюреров. А там дело покажет. Не удастся уйти, что ж, поставим и на своей жизни точку. Теперь это уже не то, что там, на болоте, в Кучерских лесах. Все-таки немало сделано за два года. Жаль только Галю: намучилась, настрадалась. Два года ежеминутной готовности ответить и за себя и за мужа, если раскроется перед врагом их тайна.

Самое тревожное время - ночь. Может быть, начинают сдавать нервы, но Александру Ивановичу почему-то кажется, что возьмут его именно ночью. Стыдно будет капитану Вольфу перед всей школой: приютил под своим крылышком советского разведчика. Да и на его агентов это подействует. Оказывается, даже Меншиков, которого ставили в пример, работал против гитлеровцев. Вывезут на «черном вороне» тихонечко, без шума, а наутро объявят: капитан Меншиков с ответственнейшим заданием направлен в тыл Красной Армии…

Ночью слышен каждый шорох под окном, в коридоре кто-то ходит. Шаги, шаги. Недостучали чьи-то каблуки до твоей двери - можешь на время успокоиться. А потом опять - тук-тук… И уже не под окном, а под самой дверью. Замерли. Наступившая тишина кажется страшнее залпа гвардейского миномета.

Тишина… Тишина… И вдруг, как выстрел, - стук в дверь. Осторожный, косточками пальцев. Вскочил, пистолет из-под подушки…

- Кто там?

- Александр Данилович, откройте!

Капитан Вольф!

Левая рука, та, что с пистолетом, за спину, правая поворачивает ключ. Приоткрыл дверь, и сразу взгляд на гитлеровца. Лицо у него хотя и заспанное, но не хмурое. Оно даже чуточку веселое, - значит, пистолет ты схватил напрасно. Никто тебя не тронет, по крайней мере па этот раз. И все-таки: что же стряслось? Что подняло капитана среди ночи и заставило идти к русскому? Неужели перемены на фронте?

- Александр Данилович, я пришел сообщить вам: только что вернулся Шитаренко.

Он улыбается, жмет Козлову руку. Он сейчас на седьмом небе. Еще бы: все останется по-прежнему. И его голова держится на плечах, и сам он - на должности начальника разведшколы. А это для Вольфа важнее всего!

Он уходит ликующий. Он доволен, что и Меншикову доставил радость. Пистолета за его спиной не заметил. Не присматривался - до того ли! И конечно же, не догадался, не понял, не почувствовал, что причина для радости у Меншикова совсем иная.

Теперь и подавно не уснешь. Скорее увидеться бы, расспросить обо всем. Молодец Николай! Откуда и сила воли взялась? Оказывается, человек все может. Поставь только перед ним ясную цель, дай ему верное направление.

Вольф по случаю новой победы закатывает банкет. Козлов нетерпеливо дожидается подходящего момента, чтобы остаться один на один с Шитаренко. Но немец весь вечер не отпускает его от себя. Ни на шаг.

Они встречаются только на следующий день, па занятиях.

Поле… Просторное, безлюдное, позабытое. Оно умеет слушать и молчать. Оно лучше людей скрывает тайны.

Козлов и Шитаренко шагают по той же проселочной дороге, где состоялся их первый разговор. Они уже далеко ушли от городка, и Козлов спрашивает:

- Ну как, удача?

- Полная, Александр Данилович! Все было так, как вы говорили. Приземлился в районе Смоленска. Нашел чекистов. Назвал им свой пароль «Байкал-шестьдесят один». Они тут же связались с Москвой. Остальное сами знаете. Доложил обо всем. Я и не подозревал, что у меня такая память.

- Они довольны нашей работой?

- Да. Говорят, что не я первый у них побывал. Насчет школы они в полном курсе.

- Есть ли новые поручения?

- Школа, говорят, на днях в пятый раз будет менять дислокацию. Наши войска на Белорусском и Прибалтийском фронтах жмут вовсю. Так вы, советуют нам, не отставайте от школы, идите вместе и парализуйте ее окончательно. Разваливайте до основания. Это и будет ваш вклад в великое дело победы. А победа уже близка.

- Значит, скоро?

- Сказали: скоро. Да оно по всему видно. Знаете, где уже наша армия? В Польше, Венгрии, Румынии… Ох и дают фрицам прикурить! Драпают немцы вперед на запад.

Шитаренко рассмеялся звучно, от всей души. Козлов тоже не удержался. Зря казалось ему, что за эти два года он совсем разучился смеяться. Что бы там ни было дальше, а сейчас есть чему радоваться. Победа, в которую столько вложено человеческого труда, слез, крови, жизней, эта победа уже близка!

- Вот видите, все очень хорошо, получилось, - сказал Александр Иванович, обняв Шитаренко за плечи. - Целый и невредимый.

- Без единой царапины вернулся, - Шитаренко все еще улыбался. - И там ‘ все было удачно.

- Без «расхода» обошлось, - напомнил ему Козлов.

- Обошлось… Я же не контра какая-нибудь. Есть, конечно, на мне вина, и немалая. Не скрыл ее пи от вас, ни от них. Отцу родному того не рассказал бы… Выслушали меня, отстегали словами до рубцов на душе, а потом и говорят: «Ничего мы тебе прощать пока не будем, сам понимать должен. Такую вину искупить надо… Вот ты и отправляйся туда же, к «Байкалу-шестьдесят». Постарайся делами оправдать себя перед Родиной».

- На том и расстались?

- А то как же! Поначалу я даже напугал их. Самых первых.

- Как это? - спросил Козлов.

- Смешная история вышла. Под занавес и ее можно рассказать… Когда спустился с парашютом, решил не тянуть резину, поскорее энкаведе найти. Все же лучше своим ходом явиться, без буксира. Добрался до Смоленска, ищу и никак не нахожу особистов этих, при армейских частях которые. У кого ни спрошу - не знают. Комендатуру, мол, покажем, прод-склад тоже, баню с большим удовольствием, а вот насчет особистов не слыхали. К вечеру еле отыскал. Вхожу в кабинет, значит. Сидит за столом майор и пишет что-то.

- Здравия желаю, товарищ майор! - говорю ему.

- Здорово, -отвечает, - садись.

Сажусь. Он продолжает себе писать, а я молча посматриваю на него. Самого так и подмывает сказать, кто я и откуда. Кашлянул раз, другой, майор приподнял голову.

- Дело у меня к вам. Неотложное… Немецкий шпион я…

Усталые глаза майора округлились, губы задрожали. Глядел на меня, глядел да как крикнет:

- Иванов!

Митом явился офицер.

- Хватай, - говорит майор, -обезоруживай его. Это шпион.

Схватили вдвоем, пистолет из кобуры вынули, карманы обшарили.

- Чего силу-то зря тратите, - отвечаю им, - сам оружие отдал бы.

- Ты же враг! - кричит на меня майор. - Какое я имею право держать тебя с пистолетом?

- Если не привели, а сам пришел, значит, не враг, -спокойно объясняю ему. - Иначе, майор, ловили бы вы меня в дремучем лесу, а не в своем уютненьком кабинете… Вот ведь что от неожиданности происходит. Вы тогда, в первый раз обиделись на меня. Но и у нас с вами та встреча была похожа на эту. Только майор все же чекист, а я-то что тогда значил?

- Зато теперь значишь. Будем считать, что испытание на разведчика Николай Шитаренко выдержал…

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 141516 17 Следующая ⇒