ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Глава первая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Июльским вечером 1943 года на Курском вокзале Москвы появились два офицера. Они подошли к кассе, купили билеты до Тулы и, спустившись в тоннель, прошли на четвертую платформу. Отсюда в 22 часа 50 минут отправлялся пассажирский поезд, который их вполне устраивал: в Тулу он прибывал рано утром.

Офицеры - а это были работник органов госбезопасности майор Терехов и возвращавшийся в немецкую разведывательную школу Александр Козлов, одетый в форму гвардии капитана, - быстро смешались с остальными пассажирами и не привлекли к себе особого внимания. Собственно, в нем они и не нуждались. Кому какое дело, кто они и куда следуют. Все отлично знали, что в эти дни раз-вернулось тяжелое кровопролитное сражение в районе Орла и Белгорода, гитлеровцы бросили там в бой мощные ударные группировки. И конечно же, почти все военные, уезжавшие с Курского вокзала столицы, спешили именно туда, в самое пекло. Вид у каждого был озабоченный, серьезный, деловой, каждому казалось, что на фронте без него не обойтись. Даже молоденькому лейтенанту, робко присевшему в купе рядом с майором Тереховым, думалось, что с его прибытием войска обязательно перейдут в решительное контрнаступление, они не пропустят фашистов ни к Курску, ни к Туле, ни тем более к Москве. Мысленно он, вероятно, был уже на поле боя - решительный и бесстрашный, как и те парни, такие же юные и отважные, что будут подчинены ему с первого дня. Для начала ему доверят только взвод, не больше. Козлов тоже уезжал на фронт командиром взвода… Дороги до линии фронта почти у всех одинаковы. А там… Там случается и то, что случилось с Александром Ивановичем. Первый бой, о котором он мечтал, торопясь с добровольцами-москвичами на Западный фронт, просто не состоялся. Его не было, так как бойцы даже не успели занять оборону. Немцы с ходу врезались в расположение не готового к бою полка и прошли сквозь него, как нож сквозь масло… Козлов вспомнил сейчас ту, уже очень далекую, ночь, залп растерявшихся минометчиков по своим позициям и страшную, ни с чем не сравнимую панику… Да, все это, к сожалению, было. Было два года назад. Но этого никогда больше не будет. Ничего похожего на то, что пережил в сорок первом

Козлов со сбоим взводом, не приключится с этим молоденьким офицером. Он едет уверенный, что начатое гитлеровцами наступление на Курск, наступление, в котором, как пишут газеты, участвуют «пантеры» и «тигры», скоро захлебнется. Эта уверенность наполняла каждого, кто садился в поезд, следовавший к линии фронта.

Заняв места в вагонах, офицеры толпились у раскрытых окон, чтобы еще раз поглядеть на Москву, которую не каждому суждено было увидеть со временем. Летние сумерки спускались на город поздно, и затемненные громады зданий еще виднелись на фоне гаснущего неба.

Ни Козлов, ни его спутник-чекист не проявляли готовности разговориться с соседями по купе, хотя те и поглядывали на них с некоторой надеждой. Едва поезд тронулся, майор Терехов мысленно перенесся в Тулу, стал прикидывать в уме, что ему предстоит сделать в течение завтрашнего дня. Приедут они рано, однако и успеть надо многое. Прежде всего, разыскать у вокзала попутную машину. На ней они должны добраться до штаба 4-й гвардейской армии. После краткого объяснения с командованием они выедут к той самой деревне Высокое, в районе которой полмесяца назад спустился на парашюте Козлов. Без этой поездки Александру Ивановичу нельзя было возвращаться к немцам. Если не сам полковник Трайзе, то уж, во всяком случае, его помощник лейтенант Фуксман поинтересуется, каким путем он после приземления направился в Тулу и что как разведчик сумел заметить на дорогах. Вот почему майор Терехов предложил восполнить «некоторые пробелы», как он выразился, в маршруте Александра Ивановича. Только после этого, возвратясь в Тулу, они смогут выехать на тот участок фронта, где немецкие части специально предупреждены о Козлове.

Восполнение «пробелов» оказалось не легким. В течение дня они побывали в нескольких районах, присмотрелись к местности, изучили дороги, мосты, речные переправы с той единственной целью, чтобы знать, что можно и чего нельзя говорить немцам. Не всякая правда поможет врагу, а ложь опасна.

Вечером Терехов и Козлов вернулись в Тулу. Теперь им надо было добираться до Сухиничей. Поезд, в который они сели, прошел чуть больше половины пути. Накануне фашистские стервятники бомбили мосты и железнодорожное полотно. Но выход все-таки был - по шоссе друг за дружкой мчались военные машины.

Молоденький, разбитной шофер довез их до деревни Попково, а дальше двинулись пешком. В степи было тихо и безлюдно. На проселочной дороге валялись остовы разбитых и сгоревших машин, пустые патронные ящики, снарядные гильзы. Мягкий теплый ветерок нес над созревающей рожью запахи гари и дыма. Фронт был совсем близко. Иногда, если прислушаться, ухо ловило дробный стук пулеметных очередей.

Дорога привела их в хутор Сосновка. Армейский патруль остановил у первой же избы, проверил документы и охотно согласился проводить их на командный пункт командира полка. Темнеет, чего доброго, заблудятся!

Недолгое пребывание Александра Ивановича среди людей, с которыми у него было все общее - и мысли, и чувства, - заканчивалось. Еще несколько часов, и он увидит чужие, ненавистные ему лица врагов, услышит их грубую, бьющую по нервам речь, огромным усилием воли заставит себя улыбаться варварам, залившим советскую землю слезами и кровью. Еще несколько часов, и он расстанется с майором Тереховым, человеком, который с первых слов понял его и поверил ему.

Как ни занят был командир полка, но он тут же отложил все дела и выслушал разведчиков. Затем вызвал своего военного инженера и поручил ему в течение часа подыскать место, где было бы не опасно перебросить через линию фронта «товарища гвардии капитана».

- Поглядите южнее деревни Полики, - посоветовал инженеру командир полка. - Пожалуй, там проскочить можно. Примерно в километре от дороги.

- Но там у нас взаимный обмен любезностями, - ответил инженер, - всю ночь постреливаем.

- Знаю. Огонь мы прекратим. Думаю, что и они затихнут.

- Тогда пошли, - сказал инженер, обращаясь к Козлову. - Как, с пулями на «ты» умеете?

- Он умеет, - ответил Терехов. - Обстрелянный. Даже нашей «катюшей».

- Ух ты! -совсем не по-военному воскликнул военный инженер. - А я-то…- И, не договорив, выскользнул из блиндажа.

Козлов с чувством благодарности посмотрел на Терехова, порывисто схватил его руку:

- Прощайте, товарищ майор. Дальше вам идти не стоит.

- Это почему же? - удивился Терехов. - Мы вместе с товарищем инженером проводим вас. А затем я скажу вам «до встречи». Поняли?

- Кто ж его знает. Война…

- Встретимся, непременно! - сказал с искренней убежденностью Терехов. - Для того и воюем!

Втроем они пошли сначала по лощине, взрытой окопами и ходами сообщений, - почти отовсюду слышались приглушенные голоса бойцов, - затем взобрались на пригорок. В негустой, разбавленной светлыми красками темени июльской ночи нет-нет да и взлетали ракеты, светясь и сгорая где-то между нашими и немецкими позициями. Чем ближе был передний край, тем чаще повизгивали пули. Трассирующие стремительно чертили на фоне неба тонкие пунктирные линии. С обеих сторон в пространство летели кусочки горячего металла, образуя перед оборонительными позициями, в дополнение к проволочным заборам и минным полям, еще одну труднопреодолимую преграду.

Идти открыто становилось опасно. Инженер велел разведчикам спуститься в траншею. Так они прошли еще несколько сот метров, пока инженера не окликнули:

- Товарищ майор Шитиков?

- Да, я.

- Докладывает сержант Мельков. Мне приказано сопровождать товарища капитана за нейтральную зону.

- Нейтральную? - переспросил инженер.

- Так точно, - бойко ответил сержант. - Да вы не беспокойтесь, я там бывал, - добавил он. - Дело привычное. Словом, все будет в ажуре!

- Да ты, я вижу, смельчак. Ну что ж, если все будет в ажуре, к ордену представим.

- Ясно, товарищ майор!

Стрельба с нашей стороны внезапно прекратилась. Но немцы все еще постреливали, правда, чем дальше, тем реже. Пули то проносились высоко над головой, то щелкали в бруствер, сбрасывая в траншею комочки нагретой за день и еще не остывшей земли. Люди низко пригибались, и земля сыпалась им за ворот, размягчаясь и прилипая к потному телу.

В конце траншеи группа остановилась. Дальше начиналась та самая нейтральная зона, о которой говорил сержант.

- Я вас подожду… Здесь, - шепотом сказал инженер-майор сержанту. - В случае чего, возвращайтесь оба.

- Понятно, - тоже шепотом ответил сержант.

Терехов нашарил в темноте руку Козлова, трижды сильно стиснул ее.

- До встречи! - дохнул он в самое ухо. - Ни пуха ни пера!

Александр Иванович живо обернулся, стараясь разглядеть сухощавое лицо чекиста, которое, верилось ему, в эту минуту было хоть чуточку да грустно. Но он так ничего и не увидел и, досадуя на темень, порывисто наклонился к Терехову, с легкостью, с которой перед экзаменом отвечают на те же самые слова студенты, сказал:

- К черту!

Выбравшись из траншеи, сержант пополз, часто замирая и вслушиваясь в шорохи. Козлов полз по его следу. Он знал, что ни влево, ни вправо отклоняться нельзя. Ни на шаг. По обе стороны лежали мины, слегка присыпанные землей. Любая из них способна взорваться от первого прикосновения. Над головой по-прежнему визжали пули. Теперь уже явственно слышались резкие хлопки выстрелов и даже видны были вспышки по ту сторону проволочного заграждения. Козлов прижимался к земле всем телом, жесткие стебли начавшей сохнуть травы больно царапали подбородок. Он не почувствовал, когда перетер ремешки кобуры. Она осталась где-то в траве вместе с пистолетом ТТ, выданным еще гитлеровцами.

Сразу же за нашим минным полем лежало немецкое. Сержант оглянулся, поманил рукой. Он не сказал ни слова, но его жесты предостерегали об опасности, таившейся за темнеющими вблизи кустами. Идти туда самому нельзя. Когда он, сержант, повернет обратно, Козлов какое-то время должен переждать, а затем окликнуть немцев. Они же здесь, рядом. Услышат.

Он был молчалив, этот неустрашимый и находчивый парень. На прощанье в темноте кивнул головой, кажется, даже улыбнулся: дескать, все в ажуре - и, развернувшись, быстро пополз обратно, к поджидавшим его офицерам.

Козлов остался между минными полями. Один, ночью. Им овладело сейчас чувство, очень похожее на то, которое испытывает начинающий парашютист перед первым прыжком. Надо было решиться… Там, в самолете, иногда выручает толчок инструктора или даже легкое прикосновение его руки. А здесь? Что поможет здесь преодолеть это минутное колебание? Кто хотя бы осторожным касанием подскажет ему: «Ну что ж, пора… Иди - и все будет хорошо! »

Иди… А куда идти? К кому?

Рассыпались по телу ледяные крупинки, и вот уже бросило в жар. Звонко запульсировала у висков кровь… Нет, совсем не так чувствуют себя в самолете перед прыжком. Никакого сходства. Если уж сравнивать, то, скорее всего, надо вспомнить то неповторимое и почти невыразимое состояние, которое наполняет все твое существо перед первой атакой. Ты вдруг вскакиваешь и, не помня себя, ни на одно мгновенье не задумываясь, над тем, чем это кончится, летишь вперед, навстречу врагу, навстречу штыкам и пулям.

Вот и сейчас ты перейдешь в атаку. Кончилась оборона, которую ты вынужден был занять, вероломно атакованный врагом. Теперь ты будешь только наступать, только атаковать!

Александр Иванович приподнялся на локтях, сложил ладони рупором, раскатисто крикнул:

- Дойче зольдат! Дойче зольдат!

Долго не мог понять, услышали его или нет. Редкая бесцельная стрельба продолжалась. Но там, куда он шел, за рядами колючей проволоки что-то коротко звякнуло, и тогда, приложив ухо к земле, Александр Иванович уловил отдаленный топот.

- Дойче зольдат! - еще раз крикнул он.

Ему ответили вопросом, по-русски:

- Кто есть там?

- Их дойче агент…

- Коммен зи! - позвал его тот же голос.

- Нихт, нихт. Минен!

Немцы на какое-то время затихли, видно соображая, что делать. Но вскоре сквозь редкий кустарник замигал робкий огонек. Два силуэта приблизились к проволочному заграждению. Качнулись освещенные фонарем железные нити с частыми колючками. Двое осторожно пролезли между ними, опять позвали:

- Рус, коммен зи!

- Минен нихт?

Тогда они о чем-то пошептались, и все тот же грудной, словно простуженный голос ответил:

- Кайне минен!

Козлов встал. Он догадался, что, если идти прямо на этих солдат, можно остаться невредимым. Не пошлют же они на мины своего агента. Тем более что о нем они наверняка предупреждены.

- Русиш, шнель! - заторопил Козлова фриц. - Шнель, шнель!

Козлов был уже рядом с ними, когда ему приказали поднять руки.

- Наган… револьвер… есть?

- Нихт, нихт!

Они тут же, у проволочных заграждений, обшарили Александра Ивановича и, убедившись, что оружия при нем нет, повели в тыл. Фонариком больше не подсвечивали, шли на ощупь, торопясь скорее доставить своему командиру русского. Наверное, он и есть тот самый разведчик, которого здесь поджидают не первую ночь. Но если это и не так, если они ведут просто перебежчика, все равно командиру роты будет приятно. Давно на участке их полка не захватывали русских.

Солдаты внезапно остановились, и Козлов увидел блиндаж, скупо освещенный внутри. Карбидная лампа распространяла слабый, едва пробивающийся сквозь щели входной двери свет. Один из конвоиров несмело постучался. Ему никто не ответил, и тогда он легонько приоткрыл дверь. Этот фронтовой блиндаж, расположенный у самого переднего края, был по-домашнему уютен. Стол, застланный газетами, телефон, радиоприемник. Одна стенка занавешена ковриком, сотканным какой-то советской фабрикой. Наверное, из того же крестьянского дома, в котором висел этот коврик, немецкие солдаты притащили для командира железную односпальную с никелированными стойками кровать. На ней лежал сейчас в полной офицерской форме и даже при оружии лейтенант, показавшийся Козлову слишком старым для своего звания.

Пока солдат на цыпочках крался к кровати, офицер проснулся. Он еще ничего не успел разглядеть, но уже схватился за кобуру. Только потом, пошарив по блиндажу заспанными, глубоко спрятанными за густыми ресницами глазами, он увидел троих вошедших. Глаза испуганно споткнулись на русском. Лейтенант часто замигал ими и вскочил.

Солдаты докладывали ему по-немецки, но он смотрел не на них, а на Козлова. Он удивлялся тому, что в такой поздний час перед ним стоял русский. И не просто солдат, и даже не сержант, а сам капитан, да еще с гвардейским значком, на груди. Спросонок можно было подумать, что этот гвардеец ворвался со своими солдатами в расположение роты лейтенанта. Но рядом с ним по обе стороны стояли с оружием не русские, а немцы, и вид у них был явно победный. Значит, они привели русского, а не он их. Значит, этот капитан перешел линию фронта? Шарики в голове немецкого лейтенанта начинали вращаться. Он верил и не верил. Нет, скорее всего, он не верил, чтобы капитан советской гвардейской части добровольно сдался в плен. Тут какая-то уловка. Но его, старого фронтового волка, не так просто одурачить!

- Хальт! - крикнул он без всякой связи с тем, о чём докладывал ему конвоир. - Хальт!

И тут же увидел, что его неуместный и в данной ситуации ужасно глупый окрйк не произвел на русского ни малейшего впечатления. Наоборот, после его окрика гвардии капитан соизволил улыбнуться, что окончательно озадачило командира роты.

- Штаб, Смоленск, - произнес Козлов, видя, что лейтенант не скоро придет в себя.

- Шитаб? Змоленск? - переспросил офицер.

- Их дойче агент, - сказал Козлов.

- Дойче агент? Шитаб, Змоленск? - лишь теперь лейтенант вспомнил о том, что это был пароль. Ему прислали его из штаба полка в срочном и секретном пакете. Как мог он забыть о важнейшем распоряжении? Непростительная оплошность!

И, желая загладить свою вину, лейтенант бросился к телефону и стал куда-то звонить. Докладывая о случившемся, он принял стойку «смирно» и после каждого «Яволь! », что означало «Есть! », лихо прищелкивал каблуками. Будто телефон способен был передавать начальству не только его слова, но и изображение.

Начальство приказало лейтенанту немедленно доставить русского. Козлов не без удовольствия наблюдал, как засуетились в роте. Искали какого-то ефрейтора. Минут через десять в блиндаж ввалился рослый, плечистый немец с полным багрово-красным лицом. Он не слишком внимательно выслушал своего командира и, небрежно схватив Козлова за руку, потащил к выходу…

Ночью, в редеющей перед рассветом темени, он гнал мотоцикл с выключенными фарами. Этот ефрейтор за -каких-нибудь полчаса доставил Козлова в штаб полка.

Майор, видимо полковой командир, был с Козловым чрезвычайно обходителен. Он лично знал полковника Трайзе, всегда охотно откликался на его просьбы и старался относиться к агентам так, как этого требовали интересы дела. Но и Александр Иванович, все более входя в свою роль, умел держаться на высоте. Когда майор предложил ему шнапс, он сказал, что предпочитает пить коньяк или в крайнем случае «московскую». Но где найдешь ее в такую пору?

- Ежели так, я ничего пить не смогу, - сказал Козлов. - Разумеется, кроме кофе. И прошу вас, майор, позаботиться о том, чтобы меня как можно скорее отправили в Смоленск.

- Мне приказано отвезти вас в Жиздру, - извиняющимся тоном проговорил майор. - А там обещают перебросить на самолете. Я позвоню начальнику штаба корпуса.

- Да, да, позвоните.

- Я доложу ему немедленно.

Пока Козлов на машине добирался до Жиздры, там за это время успели приготовить самолет. А через несколько часов Александр Иванович был уже в Смоленске.

Спускаясь по трапу, он еще издали увидел спешивших к самолету полковника Трайзе и лейтенанта Фуксмана. Его чуть не разобрал смех - такими ничтожными, даже жалкими показались они ему в эту минуту. Знали бы, как одурачены! Мало того что их деньги - целых полмиллиона - горько плакали, так еще и радисты скоро загремят. Чекисты с них теперь глаза не спустят. А может быть, и навели уже в доме номер двадцать три порядочек. Только бы эти кретины не догадались.

А что, если они обо всем знают? Если Романов заподозрил неладное и тут же радировал им? Ведь это же разведка, а шутки с разведкой плохи. Сцапают у трапа и - капут!

Перехватило дыхание, защемило в груди. Хочешь не хочешь, спускаться к ним надо. Назад не вернешься. А они с каждой минутой все ближе. Семенит на своих кривых ножках шеф. У Фуксмана шаги шире и реже, ноги у него длинные. Похоже, они слишком спешили. Сойдя с последней ступеньки, Александр Иванович очутился перед самым лицом полковника.

Тот улыбался. Значит, он не знает, что произошло с его Меншиковым.

Козлов молодцевато вытянулся - не хуже, чем командир роты в ночном блиндаже, - бросил под козырек руку.

- Докладываю, - сказал он, - что ваше задание, господин полковник, успешно выполнил. Посылку вручил лично радисту Кудряшову, который на самом деле оказался Романовым. Готов все свои силы, а если понадобится, и жизнь посвятить великому делу нашей победы!

Трайзе не стал ждать, пока лейтенант Фуксман переведет ему эти слова, порывисто шагнул к Козлову и обнял его за плечи. Выразив таким образом свое восхищение, шеф произнес затем целую речь. Из перевода, сделанного Фуксманом, следовало, что немецкое командование довольно успехом агента Меншикова. Оно ценит его решительность и смелость при выполнении важного задания. Благодаря тому, что Меншиков своевременно доставил радистам все необходимое, немецкая разведка на длительный срок сохранила возможность получать ценнейшие сведения. Он, Трайзе, испытывает особую радость по той причине, что не ошибся в Меншикове, послав его на это задание вопреки мнению доктора Пониковского и еще некоторых лиц.

Последние слова лейтенант Фуксман перевел без всякого энтузиазма. Вообще, он держался более холодно, нежели его шеф, и радости почти не выказывал.

- Ну и слава богу, - добавил он от себя, закончив перевод. - Как говорится, все хорошо, что кончается.

- Гут, гут! - поняв, о чем идет речь, воскликнул шеф. - К-карашо!

Он взял Козлова под руку и повел к машине.

«Стало быть, ничего они не пронюхали, - теперь уже окончательно убедился Козлов. - Начинай, Саша, смело. Доверие шефа «Абверкоманды-103» - твой попутный ветер. Он будет дуть в твои паруса. По крайней мере первое время».

Александра Ивановича смущала и настораживала лишь сдержанность лейтенанта Фуксмана. В нем много общего с Пониковским. Тот же собачий нюх, та же вечная подозрительность. Всю дорогу от аэродрома молчит, откинувшись на заднем сиденье, ни о чем не спрашивает. Хмурый, замкнутый. А ведь и он мог бы порадоваться успеху немецкой разведки. Подобно своему шефу. Тот каждые сто метров оборачивается, довольно улыбается и повторяет одно только слово: «Карашо».

В Красном Бору их встретили офицеры штаба.

- Господа, поздравьте его с блестящим успехом, - сказал, обращаясь к ним, Трайзе. - Он оправдал наше доверие. Жаль, нет здесь доктора Пониковского, мы бы над ним потешились. Господа, доктор давал голову на отсечение, уверяя меня, что Меншиков не вернется. А Меншиков - вот он, перед вами! К тому же я получил из Липок подтверждение, что посылка доставлена в сохранности. Следовательно, и среди русских есть люди, которые вопреки хвастливым утверждениям коммунистов работают на нас честно и добросовестно. Александр Данилович действовал самостоятельно, и, если бы его злая воля/ он мог и не вернуться. Но он вернулся. Он снова среди нас. Так что поздравьте его, господа!

Офицеры по очереди подходили к Козлову и, глядя на него с восторгом и нескрываемой завистью, крепко пожимали руку. Последним поздравил Александра Ивановича капитан Вольф, начальник школы, человек с коротким вздернутым носом и рассеянно бегающими серыми глазками. Обычно не отличающийся избытком энергии и инициативы, Вольф на сей раз, явно в угоду шефу, долго тискал Козлова, усердно хлопал его по плечу и шумно смеялся.

- Я рад вашему возвращению, - сказал Вольф по-русски. - Вы так высоко подняли репутацию моей школы, тем более что за последнее время у нас были кое-какие неудачи… Надеюсь, Александр Данилович, вы окажете мне всяческую помощь. Я буду просить вас на любую должность, какую только захотите. Школе крайне нужны опытные разведчики.

- Благодарю вас, капитан, за столь честную оценку моих качеств, - ответил Козлов с сознанием собственного достоинства. - Я готов вместе с вами трудиться в школе, которой многим обязан. Заверяю вас, капитан, а также господина полковника, что все свои силы посвящу, - Козлов умышленно сделал паузу, - посвящу освобождению моей Родины и докажу немецкому командованию, что я есть честный и преданный ее солдат.

Последние слова Козлов произнес подчеркнуто громко и медленно. Ему хотелось сказать лишь то, о чем он в действительности думал» и сказать так, чтобы истинный смысл его слов не дошел до немцев.

Капитан Вольф остался дозволен его ответом.

- Я переговорю о вас с шефом… Сегодня же, - пообещал начальник школы. - Думаю, мне удастся убедить его. Если да, тогда завтра поедете со мной в Борисов. Теперь мы уже все перебрались туда, в местечко Печи. В Катыни больше ничего нет. Слишком неустойчив фронт, сами понимаете…

- К чему рисковать, - согласился Козлов.

- Вот именно…

Поздравления на этом не закончились. Они продолжались и за столом, накрытым по указанию полковника. Среди обилия закусок, приготовленных русским поваром, работавшим до войны в одном из смоленских ресторанов, поблескивали бутылки с винами, награбленными в том же ресторане.

- Что будет пить Меншиков? - спросил Трайзе, когда офицеры расселись за столом. Козлова шеф усадил рядом с собой. - Коньяк?

- Никак нет, - решил и здесь покапризничать Александр Иванович. Он был убежден, что держаться с немцами ему надо как можно свободнее. - Коньяк не люблю!

- Вы не любите коньяк? - удивился полковник. - Почему?

- Клопами пахнет. Господа, - Александр Иванович обратился ко всем офицерам, - я говорю вам искренне. Я сам долго не знал, что означают эти звездочки. Оказывается, если на этикетке три звездочки, значит, три клопа раздавили, четыре - четыре. А в эту бутылку целых пять!

Лейтенант Фуксман как-то странно взглянул на Козлова, но слова его все же перевел. За столом вдруг воцарилась гнетущая тишина. Все с опаской поглядывали на шефа, ожидая, что шутка русского вконец испортит ему настроение.

- Кльоп? - встряхнув головой, переспросил Трайзе. - В бутылке кльоп? А он прав, господа! Честное слово, прав. Я сам давно задумывался над этим: отчего у коньяка такой запах? И вот он помог. Подсказал. Молодец, Меншиков, ценю смелых и находчивых. Будем пить с тобой русскую водку, а они, - он прошелся по столу глазами, - они пусть хлещут коньяк! Он дурно пахнет…

Офицеры вздохнули с облегчением: дерзкая шутка сошла русскому с рук. Слишком хорошее настроение было у полковника. Да и эту попойку затеял он, как всегда, не случайно. Она входила в его планы. Трайзе решил споить Козлова. Сами немцы пили мало. Лейтенант Фуксман первую рюмку выпил, вторую только пригубил. А ему наливают чаще, чем остальным. Ну и шаблонщики! Опять тот же прием, что и год назад. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Дескать, ослабит хмель тормоза, и понесет! Не дождутся. Но пить надо, чтоб не вызвать подозрений. Через силу, через отвращение, а пить. От этого испытания не уйдешь. Вон как Фуксман присматривается: не опьянел ли? Кажется, начал заговариваться. Карие глаза разведчика - недавно умные, сосредоточенные и для Фуксмана хитрые - заметно потускнели. Пожалуй, хватит. Пора.

Фуксман встает, подходит к Козлову.

- Александр Данилович, - вежливо обращается лейтенант, - нам надо потолковать… О деле… Пока мы не слишком пьяны. Завтра утром я должен подробно донести в штаб фронта о вашем возвращении. Выйдем?

- Пожалуйста.

- Свое мы доберем потом, - Фуксман даже улыбнулся.

- Ну конечно доберем, - ответил Козлов. - С радости не грех… Законно!..

- Пошли, Александр Данилович, - говорит Фуксман и первым направляется к двери. - В моем кабинете нам не помешают.

Козлов, выбираясь из-за стола, нарочно задел носком сапога стул своего соседа, споткнулся и едва не растянулся на полу. Выручил Фуксман: он следил за его движениями - неточными, неуверенными, - успел обернуться и поддержать. Довел до своего кабинета, усадил в кресло перед письменным столом. Кабинет у лейтенанта, как у большого воинского начальника - все стены в схемах и картах.

Уселся Фуксман в кресло напротив, побарабанил по крышке стола костяшками пальцев, с неестественной мягкостью сказал:

- Александр Данилович, я пригласил вас на откровенную и доверительную беседу. Я хочу поговорить с вами тет-а-тет, по душам. Все останется между нами. Если вы коснетесь вещей, о которых не должен знать даже мой шеф, уверяю вас, он о них не узнает. Вы можете доверять лейтенанту Фуксману, как самому себе. Я с детства люблю русских, эту любовь к вашему народу во мне пробудил отец. Да будет вам известно, что мой отец родился л вырос в России. До октябрьского переворота мы жили в Харькове. Он ни за что не переехал бы в Германию, если бы к нему хорошо отнеслась, новая власть. На свою беду, он держал небольшую мельницу, и вот из-за этой несчастной крупорушки большевики вынудили его покинуть родину. Знали бы вы, Александр Данилович, как он жалел об этом! И как всю жизнь проклинал большевиков. Но мой отец не имел тогда никаких претензий к вашему народу, как не имеет и сейчас. Я тоже не имею. После победы мы обязательно вернемся на родину. К сожалению, война непредвиденно затягивается. И все же мы выиграем ее. Согласны?

Глаза Фуксмана остановились, нацелившись на Козлова. Лейтенант ждал, что скажет русский.

- Как говорится, вопрос ребром? - Козлов рассмеялся. - Что ж, ответить на него нетрудно. Но я человек суеверный. Когда, играя в очко, я говорил себе «выиграю», непременно проигрывал. И я перестал не то что говорить, но и думать о выигрыше…

- Браво, Меншиков, браво! - воскликнул Фуксман, до которого сразу дошел смысл ответа. - Вы и в самом деле находчивы. В таком случае я задам еще один вопрос. Уверен, вам он не понравится, он труднее первого, но я все-таки вынужден спросить: скажите, Александр Данилович, когда вы были в Москве, вас не сцапало энкаведе?

Вот, оказывается, зачем он позвал!

- Нет, - быстро сказал Александр Иванович.

Фуксман продолжал:

- Я спрашиваю об этом только потому, что желаю вам добра. Сознаетесь - ничего не будет. Мы просто учтем, что к нашему агенту подбирается энкаведе, и позаботимся о том, чтобы оно не ставило палки в колеса. Только и всего. Короче говоря, мы спасем вас. Скроете - пеняйте на себя. Свинец, даже девять граммов, пожалеем, а веревку нет. Повесим, Меншиков, и немедленно! Слышите? Так как, завербовало вас энкаведе или нет?

- Нет, - опять коротко ответил Александр Иванович. Раздумывать было опасно.

- Вы не считайте нас наивными и доверчивыми. Нас давно бы выгнали из разведки, если бы мы были такими. И свои предположения на песочке не строим. Я очень искренен с вами. Я не скрою, что уже были случаи, когда энкаведе вербовало и засылало к нам наших же агентов. Они не сознавались, когда я спрашивал их, хитрили, лгали. А через некоторое время их все равно расшифровывали. И тогда нам ничего не оставалось, как этого завербованного советской разведкой…- и он медленно обвел рукой вокруг шеи. - Ужасно, конечно. Но что делать? Война есть война. К тому же они сами виноваты. Каждого спрашивал, пока не было поздно. А почему бы не признаться? Мало ли что может случиться? Русские говорят, что и на старуху бывает разруха…

Лейтенант никак не мог расстаться с мыслью, что Меншиков перед ним не откровенен. Чутьем опытного разведчика он улавливал в настроении русского что-то такое, что настораживало его, как идущую по следу овчарку настораживают едва различимые запахи.

- Так да или нет? - спросил он в третий раз.

- Нет. - Козлов сделал вид, что настойчивость Фуксмана начинает раздражать его.

- А ты не лги, Меншиков. Я знаю, что да. Вот! - И он достал из стола шифровку. - Читай! Подписано Романовым.

- Провоцируете, лейтенант? - Козлов даже не взглянул на зашелестевшую у самого носа бумажку. -Я сейчас же доложу шефу!

С минуту в кабинете держалась зыбкая тишина.

- Ну что ж, нет так нет. - Фуксман спрятал шифровку. - Мое дело предупредить вас, Меншиков. Попадете в петлю - пеняйте на себя.

- Вы слишком добры ко мне, лейтенант, - сказал Козлов. - Я вижу, моя жизнь вам дороже собственной.

- О да! - воскликнул Фуксман как ни. в чем не бывало и поперхнулся. Желая сгладить неловкость, он отчаянно, с плохо скрываемой злостью хлопнул ладонью по кожаному подлокотнику кресла, и бросил взгляд на карту: - Итак, займемся делом. Расскажите, Меншиков, когда, где и как приземлились, что сделали с парашютами, легко ли добрались до Тулы, какие деревни проходили. Словом, все, все!

Фуксман приготовился слушать. Он рассчитывал, если этого русского все же сцапало энкаведе, на чем-нибудь поймать при докладе, в чем-то уличить. Не слишком полагаясь на память и заботясь о вещественных доказательствах, которые всегда пригодятся, немец незаметно нажал на кнопку в нижней части подлокотника. Завтра вместе с Трайзе он прослушает магнитофонную запись.

- Приземлился я удачно, как есть, на опушке леса, - начал Александр Ивановна. То, что он готовился рассказать сейчас Фуксману, было до мельчайших деталей продумано в Москве - и им самим, и майором Тереховым. Неправды в рассказе было больше, чем правды, и потому, опасаясь напутать, он заучил его наизусть. - Спрятался под кустом, осмотрелся - ни души. Сплошная тишина и темень. Не заметили, значит. Дождался рассвета, гляжу - невдалеке лагерь, палатки видны, красноармейцы бегают. Воинская часть, ясное дело. Ну, думаю, пока они еще со сна не очухались, надо чемодан отыскать да парашюты припрятать. Куда мой чемодан спланировал - я примерно запомнил. В лес идти надо, там искать. Побродил, побродил - и нашел. Парашюты в овраге замаскировал, чемодан в кустах. И сам притаился. До вечера на опушке леса слышались команды всякие, конское ржанье. Не рискнул выходить. Переночевал под елью, а чуть рассветать стало - в путь собрался. И тут на солдат наткнулся - лошадей пасли. К счастью, меня не заметили. Но пришлось вернуться. Так жил в лесу полных четверо суток…

Фуксман делал вид, что слушает внимательно, глаза его все время были нацелены на Козлова. Они пристально следили за рассказчиком, готовые в любое мгновение поймать на его лице следы малейшего смятения. Этого не запишет магнитофон. Фуксман по собственному опыту знал, что язык дан разведчику, как и дипломату, для того, чтобы скрывать свои мысли. Язык-то скроет, но глаза не всегда.

«Хитрый, черт! - отметил про себя Александр Иванович, сделав небольшую паузу. - В душу, гад, заглядывает. У самого же не лицо, а маска».

- Продолжайте, я вас слушаю, - поторопил Фуксман, вспомнив о работающем вхолостую магнитофоне. - Дальше, дальше что было?

- Выбрался я из лесу к концу четвертого дня. Увидел на проселке двух женщин - и к ним. «Вы откуда? »-спрашиваю. «Из деревни Титово», - отвечают. Ну, поболтал с ними о том о сем - и обратно в лес. Откуда, думаю, взялось здесь Титово? Меня же сбросили у деревни Высокое. Достал карту, смотрю, а Титово и Высокое в разных концах. Ну и летчики! Черт бы их побрал, таких асов. Словом, ошиблись. Прикидываю - до Тулы не меньше сорока километров. Что ж, надо добираться как-то. Еще одну ночь скоротал под елью, а утром в путь. Тронулся я приблизительно в десятом часу, к вечеру в деревню Алешня прибыл. Попросился на ночь в крайнюю избу - пустили. Хозяйка даже парным молочком угостила. А дальше все пошло проще. Из Алешни в Тулу, из Тулы на пассажирском в Липки. Прибыл туда двадцать восьмого июня утром.

Рассказывая, Александр Иванович мысленно благодарил Терехова. Легенда получилась складная. Хорошо и то, что во всех этих де-ревнях побывали. И в Титово, и в Алешне. И в крайнюю избу не зря заходили. Так что, если Фуксман вздумает расспросить о ее хозяевах, можно и рассказать. Пусть проверяет!

- Дальше, дальше, - опять заторопил Фуксман.

- Разыскал дом на улице Путейцев, понаблюдал. Вроде ничего подозрительного. Рискнул войти. Но в первый день там никого не застал. На следующий встречает меня не Кудряшов, а Романов. Выхватил из рук чемодан - и в дом.

- Ну а как со вторым заданием? Что удалось разведать?

- Вернулся в Тулу. У вокзала нашлась попутная машина. Дороги на Орел забиты, там все - и пехота, и артиллерия…

- Вы установили номера частей, их состав, вооружение?

- Разумеется…

Фуксман всем корпусом подался к Козлову.

- Слушаю.

Хотя магнитофон по-прежнему был включен и исправно записал все рассказанное Козловым, Фуксман все же предложил:

- Об этом напишите подробно… Сегодня же… Для доклада шефу. - После значительной паузы спросил: - Как возвращались? Через Сухиничи?

- Точно! До передовой добрался на попутной машине.

- Пропустили?

- Удостоверение выручило. Помните, то, на шелку? Еще бы, представитель разведотдела фронта гвардии капитан Раевский, - и Козлов за все время своего рассказа впервые улыбнулся.

С широкоскулого непроницаемого лица лейтенанта Фуксмана тоже сошло так долго державшееся напряжение.

- Кто осмелится задержать такую личность! Правда, командир батальона спросил, зачем я лезу под фашистские пули. Вежливо растолковал ему, что иду на связь с партизанами, что их разведчики обещали принести нам ценные сведения. Комбат не решился пропустить меня и позвонил командиру полка. Тот, понятное дело, разрешил. Да еще и страху на комбата нагнал: «Не задерживай, говорит, иначе отвечать будешь. Раз написано - пусть идет! » Вот и вся история. Об остальном вам, наверное, доложили. По эту сторону фронта было проще.

- Полковник Трайзе всегда заботится о своих людях, - заметил Фуксман, нажав на потайную кнопку. Магнитофон был больше не нужен.

Он встал, подошел к карте, что-то обвел синим карандашом. Вероятно, те места, где побывал Козлов.

- Документы, с которыми я был заброшен, - сказал в заключение Александр Иванович, -не вызвали у советских властей никаких подозрений. Как вы, господин лейтенант, и говорили: комар носа не подточил!

- Вот-вот, не подточил! - Фуксман положил карандаш и, довольный, стал энергично тереть ладонь о ладонь. - Документы сдадите мне. Завтра. А теперь к столу, нас там ждут. Гуль-нем, а? Кончил дело, гуляй умело. Так, кажется, русские говорят?

- Не совсем точно, господин лейтенант, - Козлов и на этот раз не упустил случая осадить гитлеровца. - Гуляй смело! А вы - умело!

- Смело? - Фуксман недовольно прищурил? глаза, плотно сомкнул тонкие губы. - Ерунда? При чем тут смелость?

И, ничего не ответив на собственный вопрос, зашагал к двери.

За стшюм их действительно ждали. Едва отворилась дверь, полковник прервал разговор с начальником школы и вопросительно уставился на Фуксмана. Последний в ответ едва заметно кивнул головой. Серые глазки Трайзе-засияли. «Стало быть, все в порядке», - перехватив их немое объяснение, подумал Козлов.

Его тут же поймал за руку капитан Вольф и, полуоборотясь на стуле, радостно сообщил:

- Вы поедете со мной, уже решено! Обещаю вам, Меншиков, свою полную поддержку, - с подчеркнутой любезностью проговорил Вольф и отпустил Козлова. Того поджидал шеф.

Лицо полковника сделалось торжественно-серьезным. Шеф порывисто встал, вскинул голову. Остальные офицеры тоже вскочили. Кто-то нечаянно смахнул со стола хрустальный бокал, и он, звякнув о пол, рассыпался мелкими осколками. Но ни полковник, ни подчиненные ему офицеры не обратили на это никакого внимания.

- Господа, мне поручено сообщить вам приятную новость, - сказал Трайзе и замолчал, ожидая, пока Фуксман переведет его слова Козлову. - Наш агент Меншиков, блестяще выполнивший задание командования, награжден бронзовой медалью второго класса «За храбрость». Верховное командование вооруженных сил Германии высоко ценит вклад каждого русского в великое дело нашей победы и воздает ему должное. Хайль Гитлер! - крикнул полковник, едва не сорвав свой старческий голос, и выбросил вперед руку.

- Хайль Гитлер! - рявкнули за столом.

- Я имею честь сообщить также, что Меншикову присвоено воинское звание подпоручика русской освободительной армии. Поздравим его, господа! Поднимем тост за рождение нового офицера!

Все потянулись со своими бокалами к Козлову.

- Надеюсь, - продолжал полковник, - Александр Данилович и впредь будет с таким же успехом выполнять наши задания. Лично я глубоко благодарен ему за его порядочность. Он не подвел меня, старика, и до конца оправдал мое доверие. - При этих словах на глазах у Трайзе выступили слезы. - Буду откровенен, господа: доктор Пониковский полностью игнорировал Меншикова и постоянно внушал мне подозрения и недоверие к нему. Но я остался при своем мнении. Теперь сама жизнь подтвердила, кто из нас был прав.

Козлов почувствовал, что ему тоже нужно сказать несколько слов. Представлялась возможность укрепить свой авторитет в глазах полковника, и ею следовало воспользоваться.

- Господа, - почти торжественно начал он и взглянул на лейтенанта Фуксмана. Тот поспешно перевел. - Я благодарю господина шефа и в его лице верховное командование за столь высокую оценку моих качеств… Смею заверить вас - то, что мне удалось сделать, только начало. Я клянусь вам, что говорю это совершенно искренне. Все свои силы, а если понадобится - и жизнь я отдам делу освобождения моей Родины. Я докажу немецкому командованию, что я есть честный и преданный ее солдат. Да и вы тоже убедитесь в этом… Господин полковник, - Козлов обращался теперь только к шефу, - господин полковник, я всегда ценил ваше доверие. Я и впредь буду ценить его, ибо ничто так не помогает мне в работе, как ваше доверие. Я не могу не предложить тост за здоровье господина полковника. Выпьем за нашего прозорливого руководителя!

Снова прослезившись, Трайзе бросился к Козлову и под одобрительные возгласы заключил его в объятия…

На следующий день Александру Ивановичу выдали форму подпоручика РОА: сшитые из зеленого сукна галифе и френч, хромовые сапоги, фуражку с высокой тульей и царской кокардой, увенчанной двуглавым орлом. Серебряная канитель украшала шнур на фуражке, петлицы и погоны с совершенно чистыми полями. Звездочки полагались офицерам в звании поручика и выше.

Впервые в своей жизни Козлов столкнулся со случаем, когда его форма абсолютно не соответствовала содержанию.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒