Глава четвертая

Однажды, когда Александр Иванович вернулся после занятий домой, Галя, волнуясь, сказала:

- Саша, поздравь меня с первым успехом.

- С каким, Галчонок?

- Нашего полку прибыло. Я завербовала Любу Масевич. Сегодня она дала окончательное согласие.

- Масевич? - удивился Козлов. Он давно знал эту молодую красивую женщину с такими же черными, как у Гали, глазами, статную, гордую, но он никогда не думал, что ее можно и нужно завербовать. Люба работала в школе поваром, к ней благосклонно относилось все начальство, даже зондерфюреры Унт и Вурст.

- Ну что ты так уставился на меня? Вместо того чтобы поздравить…

- А ты уверена в ней?

- В Любе-то? Конечно. Иначе не рискнула бы.

Александр Иванович снял и повесил на спинку стула френч, прикрыл форточку, хотя на улице стоял жаркий августовский день и в комнате было душно.

Галя сидела у стола. Он поставил свой стул рядом с ней и, присев, тихо спросил:

- А на чем основана твоя уверенность? Что тебе известно о ней?

- Ты же знаешь, у Любы - ребенок. Когда мы переехали сюда, я часто стала видеть ее с ребенком. Прогуливалась то здесь, у домов, то на стадионе. Мне тоже днем делать нечего. Встретились раз, другой. Ну и разговорились. Мы ведь с ней почти одногодки. Она спросила, были ли у нас дети. Я рассказала всю ту историю и, конечно, всплакнула. Она, глядя на меня, тоже прослезилась. Вот, говорит, вырастет, а родного отца и знать не будет. И все из-за них, иродов. Это она про немцев так. Конечно, я сперва промолчала. Провоцирует, наверное, подумала. Вызнает, какого я мнения о немцах. Но и в следующий раз она их тем же словом помянула. И опять расплакалась. Тут я и поверила. Мать все же, а материнское сердце не лжет. Тебе не говорила ни слова, чтоб не тревожить, а сама решила спросить ее напрямую: кто был отцом ее ребенка? Муж, говорит, кто же еще. Даже чуточку обиделась. «А где он теперь, муж-то? » - «Не знаю», - отвечает. - «Его взяли на фронт? » - «Да он у, меня был…- тут она запнулась, огляделась вокруг и уже шепотом досказала: -…чекистом. В самом Минске до войны работал». - «И вы рискнули пойти сюда, в их школу? Это те же гестаповцы! » - «Они ничего обо мне не знают.

И никто здесь не знает. А так разве я уцелела бы. В Минске меня уже давно прикончили бы. Как жену чекиста. Сперва боялась, и не столько за себя, сколько вот за него, - Люба погладила сынишку по головке, - но чем дальше, тем все меньше остается во мне страху. Теперь на все готова. Мне почему-то кажется, что никто на свете не испытывает к фашистам такой ненависти, как я…»

Галя подробно пересказала свой разговор с Масевич.

- И ты действительно завербовала ее? - спросил Александр Иванович.

- Нет, это я нарочно. Решила посмотреть, как реагировать будешь. Разве я могла без совета с тобой открыться ей в главном. Да если и скажу ей, что ты советский контрразведчик, не поверит. Тебя она боится. «Только ни слова мужу, - предупредила. - Одной вам верю».

«А зачем нам, собственно, ее вербовать? - подумал Козлов. - Какой смысл? Будет все время при школе, немцы с заданием не пошлют».

Он сказал об этом Гале.

- Какой смысл? - переспросила она. - Люба многое знает, ведь на кухню несут все новости. Это во-первых. А во-вторых, она же красивая, все мужчины на нее глаза пялят. Некоторые даже в любви объяснялись. Это она мне сама сказала. Так вот, может быть, с помощью Любы прощупать кое-кого из агентов?

- Что ж, это идея. Нам очень нужен был бы разведчик по кличке Бунь. Он, случаем, не объяснялся ей в любви?

- Не спрашивала. Но если нужно…

- Буня готовят на задание. Его могут послать буквально на днях. Мы должны сделать все, чтобы после приземления он явился в органы государственной безопасности. Если каждый заброшенный агент будет являться в наши органы, мы парализуем работу «Абверкоманды сто три». Сегодня же вечером попытайся встретиться с Масевич. Узнай, что думает она о Буне. Уйдите подальше с глаз, ну; скажем, на речку, и там поговорите.

Вечером Галя взяла полотенце, надела купальный костюм, который сама сшила, как только переехали в Печи, - вблизи городка, за стадионом, протекала небольшая речушка - и направилась к Любе. Жила Масевич рядом, на одном и том же этаже. Она сидела дома, скучая, и очень обрадовалась предложению Гали.

Пока пересекали двор, болтали о разных пустяках, шутили, отвечали на грубые остроты попадавшихся навстречу курсантов. Галя больше всего боялась, чтобы какой-нибудь поклонник Любы не увязался за ними и не испортил все дело. Наверное, Масевич догадалась об этом и каждому, кто предлагал «составить компанию», решительно отказывала.

Они свернули за угол крайнего дома, и тогда Люба порывисто схватила Галину руку.

- Как хорошо, что ты зашла! С тобой мне всегда легко. Я уже давно ни с кем не была так откровенна.

- Я тоже, Люба.

- Значит, меня понимаешь?.. Это же невыносимо- закрыть на замок собственную душу. Улыбаться тому, кого ненавидишь. Я такое задумала, что самой страшно.

- Тайна?

- От всех, кроме тебя. - Она обняла Галю за талию, горячо дохнула в самое ухо. -Я хочу потравить их. Всех до единого. И немцев, и наших. Что ж они, сволочи, служат им!. Изменили Родине, народу. А еще принимали присягу, клялись до последнего дыхания… Сыпану в общий котел - и кончено. Без бомбежки, без артобстрела. Сразу со всеми.

- И с моим мужем?

- О, я и забыла! Твой муж ведь тоже… Скажи, ты любишь его? Или живете просто так, для виду?

- Нет, не просто так.

Масевич задумалась.

- Ладно, его оставим. Ради тебя, Галя. Потом мы его перевоспитаем. Он поддающийся?

Галя отрицательно качнула головой.

- Не верю. Он у тебя поддающийся. Иначе не служил бы немцам. На виселицу пошел бы, а не служил.

- Почему ты думаешь, что он им служит? - вдруг спросила Галя и испугалась собственного вопроса.

Масевич остановилась. Каким-то не своим, удивительно спокойным голосом сказала:

- Это правда?

Галя молчала. Она впервые так остро почувствовала, какую ответственность взяла на себя. Что будет, если Люба совсем не жена чекиста? Если все то, что она говорила до сих пор, ложь? Или эти колебания - только твоя трусость? Взошла на минное поле и боишься подорваться? Боишься той единственной в жизни ошибки, которой избегают саперы?

Надо было отвечать, а она все молчала. Хорошо, что речка рядом. Люба, сбежав по тропинке к воде, сделала вид, что забыла о своем вопросе.

Купались недолго. Выбравшись из теплой, прогретой жарким солнцем воды, расстелили на траве полотенца и улеглись рядышком.

- Напугала я тебя, - первой заговорила Люба. - Мужа твоего травить не буду, порошка мало припасла. Себя бы еще отравила, да сынишку жалко. Может быть, сумею сберечь его, вырастить. Будет он у меня тоже чекистом, вместо отца. Этих вот, нонешних курсантов, ловить пойдет. Наплодит их Вольф. Война кончится, а они все еще по стране ползать будут.

- Но ты же потравишь их?

- Не знаю… Самой страшно как-то. Если бы кто еще…

Галя промолчала. Разговор оборвался, и они притихли. Каждая думала о своем…

Придя домой, Галя все рассказала мужу.

- Травить, говоришь, задумала? - шепотом переспросил Александр Иванович. - И порошок уже припасла? Что ж, это любопытно. Пожалуй, на этом мы и проверим ее. Сдержит слово, - значит, наша. Ты соглашайся, обещай помочь. А в самый последний момент удержи. Сумеешь?

Галя решилась.

Масевич действительно все приготовила, и для многих в школе налитая ею тарелка вкусных наваристых щей была бы последней в жизни. Но вмешалась Галя.

- Ты что? - Люба даже побледнела, когда Галя перехватила уже над самым котлом ее руку с кружкой мелко истолченного бесцветного порошка. - Ты что?

- Так надо… Объясню… Потом…

С трудом вырвав из сильных Любиных пальцев кружку, Галя сказала:

- Корми их и пойдем на речку.

Масевич было не до купанья. Даже не раздеваясь, она улеглась на берегу и потянула к себе Галю.

- Зачем ты. а? Я ничего не понимаю. Ничего. Кто ты такая? И почему живешь со шпионом?

- Ты о моем муже так не говори, - отозвалась Галя, присев рядом. - А вообще, давай поставим все точки над «и». Пора, иначе рассоримся. Только возьми, Люба, себя в руки и спокойно выслушай. Галя, которую ты знаешь и которой открылась, не просто мужнина жена.

Люба подняла голову, уставилась на Галю.

- А кто же?

- Сама подумай.

- Ты - разведчица?

- Что, не похожа?

- Боже мой! -сорвалось с Любиных губ. - Кто бы мог подумать! Ты - разведчица? Здесь, в фашистском логове! Да это в самом деле? Или шутишь?

- Разве этим шутят?

- А твой муж?

- И он не тот, за кого принимала. Так что советую - травить его не спеши. И вообще это не выход. Их можно было бы и разбомбить. Сообщить точные координаты школы, вызвать огонь на себя, ну - и капут. А вскоре вместо этой гитлеровцы открыли бы другую. Долго им, что ли! Бороться надо иначе. Пусть себе работают, но работают вхолостую.

- Как же это? - не поняла Масевич.

- А так: готовят шпионов, забрасывают, но те их заданий не выполняют. Те являются в советскую контрразведку и обо всем ей докладывают… Люба, если бы ты помогала нам, а?

Масевич отозвалась не задумываясь:

- Пожалуйста, с удовольствием. Скажи, что я должна делать? Чем могу помочь?

- Ты знакома со всеми курсантами. Присматривайся к ним, изучай. Словом, вызнавай, кто чем дышит. А потом будем говорить начистоту. Особенно интересуйся теми, кто кончает учебу… Ты Буня знаешь?

- Буня? - Люба всплеснула руками. - Да это же мой самый настойчивый ухажер. Сколько уже раз в любви объяснялся!

- Что за характер у этого Буня?

- Добродушный - дальше некуда. Я удивляюсь, как его взяли в школу.

- Доверить ему можно?

- Почему же нельзя?

- А если серьезно?

- Серьезно я еще должна посмотреть. Когда нужен ответ?

- Завтра вечером… И не мне, а мужу. Договорились?

Люба кивнула.

…Она не спала всю ночь. На душе было и радостно и тревожно. Жизнь ее, казалось навсегда утратившая смысл, вдруг стала нужна для борьбы. Когда-то люди завидовали ее броской красоте, и Люба гордилась этим. Теперь, если все будет хорошо, если она сумеет выполнить то, что ей поручат, - честные, настоящие люди позавидуют ее делам. Когда-нибудь им станет известно все, что сейчас в большой тайне, что совершенно не подлежит разглашению.

Встретиться с Буяем было просто. Ожидая вызова в Смоленск, он уже не посещал занятий и почти весь день торчал на кухне. Обычно Люба выпроваживала его, говоря, что у нее слишком много дел. А тут она подобрела и не только не показала на дверь, но даже удержала его. Почему-то заинтересовалась его довоенной жизнью, спросила, где учился и работал, есть ли у него семья. Бунь весь сиял - внимание Любы было высшей наградой.

А вечером, как и было условлено, к Масевич зашел Козлов.

- Садитесь, прошу, - она предложила ему стул у самой двери, подальше от окна. - Хотя мы и на третьем этаже, но знаете…

- Конспирация?

- Вот именно! Кругом ведь одни шпики.

Масевич присела напротив, на краешек кровати, в которой сладко посапывал сынишка.

- Что вы так смотрите на меня? - Козлов смутился от ее пристального и недоверчивого взгляда.

- Чудно как-то, - ответила она, улыбнувшись. - Подпоручик бандитской армии, немецкий шпион и - советский контрразведчик.

- Выбирайте одно из трех. На свое усмотрение.

- До сих пор я считала вас немецким шпионом, - призналась Масевич.

- Что ж, это делает мне честь.

- И облегчает вашу работу, - добавила она.

- Как видите… Тот редкий случай, когда надо высоко ценить абсолютное несоответствие формы содержанию. Конечно, противоречия между ними кричащие, но приходится мириться. До поры до времени.

- Вы подвергаете себя очень большому риску, - сказала Масевич.

- Не только себя. Теперь и вас, - он улыбнулся. - Галя рассказала мне о ваших беседах. Если вы не раздумали…

- Я никогда не раздумаю, - твердо ответила она.

- В таком случае запомните пароль. Даю вам его для связи с советской разведкой. «Байкал-шестьдесят один».

- «Байкал-шестьдесят один», - медленно повторила она. - А я думала, что вы и в самом деле выполняете их задания. Вот как можно ошибиться в человеке!

- Ошибка ваша не столь опасна. Гораздо опаснее посчитать своим другом врага. Как этот Бунь? Вы с ним встречались?

- Буню я поверила бы.

- Его вот-вот пошлют на задание. Капитан Вольф сказал, что готовят еще одного. Радиста по кличке Черный. Вы что-нибудь знаете о нем?

- Этот предаст. Нутро у него несоветское.

- Тогда связываться не будем, пусть отправляется. Надеюсь, там его встретят. «Повий, витре, на Вкраину…»

- Песня?

- На камрадшафте тянул. Этот Черный.

Масевич все же пообещала присмотреться к Черному. Александр Иванович не возражал, но просил соблюдать максимум осторожности. Резать только после седьмой примерки.

- Десятой, - сказала Люба.

- А на десять не хватит времени, - отшутился Козлов. - Война…

Он ушел в приподнятом настроении. Хотя разговор получился несколько суховатый, официальный, он почувствовал в ней человека с настоящей душой. Его радовало, что они с Галей обрели товарища по борьбе.

Некоторое время связь с Масевич поддерживала только Галя. Александр Иванович все свое внимание сосредоточил на Буне. В свободные от занятий в школе часы прогуливался с ним по двору, посещал спортивные игры на стадионе. Ничем не выдавая своих намерений, изучал его характер, следил за настроением, проверял его отношение к гитлеровцам. Нашлись у них и общие интересы: оба любили шахматы. Часами просиживали они за шахматной доской. Бунь выигрывал реже, но был настойчив и изобретателен. Победить его можно было только продуманной комбинационной игрой, «зевков» от него не дождешься. Даже в сложнейших, казалось бы, совершенно безнадежных для него ситуациях Бунь не отчаивался и упорно искал путь к победе.

Все в нем нравилось Козлову, за исключением одного: любил выпить. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Именно эту человеческую слабость использовали немцы, устраивая свои камрадшафты. Возьмут и его угостят для проверки. Если не здесь, в школе, то там, в Красном Бору. Лейтенант Фуксман без подсказки знает, что делать.

Ну а если угостят? Нахлещется и потеряет голову? Развяжет язык? Впрочем, это можно и самому проверить. Пригласить домой на партию шахмат, проиграть и предложить за победу… Не откажется. На радостях еще как разойдется! Останавливать, конечно, не следует, пусть тянет.

Приглашение и обрадовало и смутило Буня: он не ожидал очутиться в гостях у подпоручика. Удобно ли? Посоветовался с Масевич. Она не нашла в этом ничего предосудительного. Партнеры по шахматам, товарищеские отношения - почему бы и не пойти. Тем более приглашает.

Козлов вел партию остро, комбинационно. Он мог бы, пожалуй, и выиграть, если бы его противник не создал проходную пешку. Победа так окрылила Буня, что, даже напившись, он согласился сыграть еще одну. Ведь скоро их поединки кончатся, его вот-вот вызовут в Красный Бор.

Испытание Бунь выдержал.

«Завтра я попробую объясниться с ним, - решил Александр Иванович. - Утащу вечером на стадион, там какой-то футбольный матч. А после игры потолкуем».

Но со стадиона они ушли задолго до окончания матча - москвичу Буню, избалованному футбольными битвами на столичных стадионах, игра не понравилась.

- Посмотреть бы «Спартачок», - вздыхал он на трибуне. - Или Цедека… А еще лучше - обе команды сразу. Ух как режутся!..

После первого тайма он не захотел возвращаться на трибуны.

Был один из тех вечеров ранней, только начавшейся осени, когда в природе состязаются два цвета - зеленый и желтый. Первый еще не уступил и не скоро уступит второму. Тепло, но уже почти не бывает жарко. На просторе тянет свежестью. Никнут к земле увядающие травы. Идти по ним легко, они смягчают шаги, глушат звуки.

- Николай Иванович, - обращается Козлов к Буню, - как чувствуете себя перед заброской? Только честно!

- Вроде нормально…

- А если что случится?

- Например? - Бунь настораживается. Сам он еще не Задумывался над этим.

- Допустим, откажет парашют. Что тогда?

- Тогда…- Он втянул голову в плечи, улыбнулся через силу. - Тогда останется от меня только мокрое место.

- Да, перспективна, - сочувственно вздохнул Александр Иванович, - жить и ничего после себя не оставить.

- У всех у нас такая перспектива.

Козлов несколько минут шел молча.

- Слушайте, Николай Иванович, - опять заговорил он, - вы душу в себе чувствуете? Настоящую, человеческую?

Бунь даже споткнулся от удивления.

- Как это - чувствуете?.. По-моему, душа есть у каждого.

- В том-то и дело, что не у всех. Но, наблюдая за вами, я убедился, что у вас она есть. Вы хороший человек.

Бунь с отчаянием махнул рукой:

- Нет, Александр Данилович, совсем нет. Я плохой человек. Оттого и жизнь моя рано кувырком пошла.

- Вы о чем, Николай Иванович?

- Обо всем. Зачем вам-то говорить? У подпоручика и без меня забот хватит.

- Говорите.

- Как вы думаете, - спросил Бунь, волнуясь, - я случайно у немцев оказался? , Захвачен, так сказать, в бессознательном состоянии? Эх, свежо предание!.. О себе говорить, конечно, стыдно, но вам скажу. Чем черт не шутит - вдруг от меня действительно останется одно мокрое место. Да и его никто знать не будет. А уже тридцатка стукнула, постарше вас… У меня тоже, говоря языком деда Щукаря, в жизни перекос образовался. Начал свое существование, как все: учился, и вроде бы прилично. Аттестатом зрелости овладел. А вот дальше заело. И сильно! Разгорелась война с фашизмом, однокашников моих в военкоматы вызвали, а меня в прокуратуру. Судили, ясное дело. По сто шестьдесят второй, пункт «Г». Два годочка лишения свободы припаяли. Время, сами знаете, военное, малость посидел - в штрафную роту. А далее рукопашный бой и все такое прочее.

Он заметил в траве гриб поганку и со злостью зафутболил его носком сапога.

- Значит, наперекосяк? - спросил Козлов.

- Как видите… Но об этом я никому. Даже Любе. Нравится она мне, чертовка!

- Женщина видная. Возможно, и ей когда-нибудь расскажете. О своей жизни.

- Что тут рассказывать! Срамота одна. Взять хотя бы мое нынешнее положеньице…

- А зачем согласились? Зачем пошли против своих же, против Родины?

- Да? - произнес он в каком-то смятении. Не ожидал от подпоручика Меншикова, своего преподавателя, услышать подобное.

- В самом деле, зачем?

Бунь холодно сверкнул глазами:

- А вы… вы зачем?

- Я?.. Я… Слушайте, Бунь, у меня особая линия.

Бунь - рослый, плечистый, крепкий - весь как-то сразу съежился и присмирел. Собрался было что-то сказать в ответ, но только раскрыл рот и застыл в этой позе.

- Все, что вы сейчас услышите, - продолжал Козлов, - пусть останется между нами. Не только в моих интересах. У вас, Бунь, есть возможность начать жить по-иному. Я хочу спасти вас, если вы проявите благоразумие.

- Я должен что-то сделать? - Бунь обрел наконец способность соображать.

- Выполнить одно задание. После приземления.

- Какое?

- Явиться в органы государственной безопасности. Рассказать чекистам, с какой целью немцы забросили вас в тыл. Они пошлют вас туда радистом. Сдадите нашим свою рацию, все деньги и документы, которыми снабдит вас лейтенант Фуксман. Сообщите о недавнем исчезновении из школы полковника Ветрова. Вероятно, ему удалось прорваться к партизанам. Ветров знает почти всю агентуру, завербованную на участке Западного фронта штабом «Абверкоманды-сто три». Это - живой сейф с секретнейшими документами.

- А если мне не поверят?

- Я дам вам пароль. Вы назовете его любому сотруднику госбезопасности. Затем вас отправят в Москву.

- Давненько в Москве не был, - задумчиво проговорил Бунь. - В доме на Садово-Каретной…

- Итак, согласны выполнить задание?

Он был очень хитрый, этот Бунь. Он стал умышленно тянуть с ответом. В его голове никак не укладывалось, что подпоручик Меншиков, преподаватель школы, имеющий немецкие награды и форму офицера так называемой русской освободительной армии, может быть и советским контрразведчиком.

- Александр Данилович, -спросил он с неожиданной мягкостью в голосе, - зачем вы меня губите? Вас же специально подослали ко мне. Капитан Вольф подослал.

- Успокойтесь, Бунь. Возьмите себя в руки. Человек вы сильный, волевой. Не превращайтесь, ради бога, в кисейную барышню. Вам предстоит слишком серьезное испытание. Запомните свой пароль: «Байкал-шестьдесят один». И не вздумайте предать меня.

В считанные секунды лицо Буня покрылось бисеринками пота. Он провел ладонью по широкому лбу, виновато сказал:

- Все это, конечно, хорошо. Но - очень странно. Немцы вас на руках носят, и вдруг… Как поверить в такое?

- А разве их нельзя дурачить? Моя должность в школе, мое звание - все это липа. Кто я в самом деле - вы только что узнали. Я вручил в ваши руки, Николай Иванович, свою жизнь. Выдадите - меня повесят. Но Родина вам не простит.

- Я не выдам, Александр Данилович. Я поступлю так, как вы сказали. Не думайте, что это вы переубедили меня. Сама жизнь, особенно этот последний год, переубедила. Она лучший агитатор. А вы - единственный, кто меня здесь понял. Вот и все.

Козлов вернулся домой, но не успел поужинать, как прибежал посыльный. Срочно вызывал начальник школы.

- Я только что получил от шефа распоряжение, - сказал он, - направить в штаб команды радиста Буня. Учитывая неприятности, имевшие место в моей школе за последнее время, я вынужден лишний раз советоваться с преподавателями и инструкторами. По каждой кандидатуре. Насколько мне известно, вы более других были знакомы с этим радистом. Вы часто играли с ним в шахматы и прогуливались по двору. Скажите, не делал ли он каких-либо заявлений, характеризующих его с отрицательной стороны? Если Бунь изменит нашим интересам, все мы, - подчеркнуто громко сказал Вольф, - будем иметь ужасные неприятности.

- Я со всей ответственностью заявляю вам, господин ка…

- Зачем господин? Говорите товарищ, - перебил Вольф.

- …Заявляю, что Бунь вызывает у меня полное доверие. Я послал бы его без колебаний.

- Пожалуй, вы правы, Меншиков. Он и у меня пользуется доверием. В ближайшие дни мы должны будем направить также радиста Черного. Что думаете вы об этом агенте?

- В Черном я еще не разобрался. Его душа для меня потемки.

- Ну хорошо. Спрошу у тех, кто разобрался. Вы свободны, Меншиков, можете идти.

- Но у меня есть к вам дело, - сказал Козлов.

- Что именно?

- Я хочу доложить вам свои соображения по поводу организации учебного процесса в школе.

- Ах, вот что. Это интересно… Это важно… Я готов выслушать вас. Говоря строго между нами, я все больше разочаровываюсь в Щукине. Не такой нужен мне начальник учебной части.

- Щукин совершенно игнорирует строевую подготовку курсантов. Не уделяет внимания физической…

- Отчитывал уже его за это. Придется прибегнуть к радикальным мерам. К хирургической операции… Словом, требуется оперативное вмешательство. Но это - строго между нами, - еще раз предупредил Вольф. - К сожалению, у меня сейчас нет времени говорить с вами более подробно. Распоряжение шефа. А вы заходите завтра. С удовольствием, выслушаю вас, Меншиков.

…Бунь пересек линию фронта на самолете «Хейнкель-111». Был сброшен под Москвой. Приземлился благополучно. Собрал парашют, поискал в темноте рацию, которая оторвалась у него во время прыжка. Не нашел. Решил переночевать в ближайшей деревне и с рассветом продолжить поиски. Ведь рацию нужно было сдать чекистам вместе с остальным снаряжением. Но и рассвет не помог. Проползав половину дня по картофельному полю, Бунь вернулся ни с чем, забрал в избе, где ночевал, парашют и отправился на станцию. Спросил у дежурного, где можно увидеть представителя НКВД. Дежурный посоветовал ехать до станции Подсолнечной. Бунь купил билет, дождался электрички, но у входа в вагон его остановил патруль. Документы у Буня были на имя капитана интендантской службы Серкова Николая Ивановича. Неизвестно, придрался ли бы к ним патруль, но Бунь, не уверенный в том, что ему надо ехать именно до Подсолнечной, сказал солдату, кто он и куда едет. Патруль, после такого признания, проявил к нему особый интерес и не отставал ни на шаг до тех пор, пока Бунь не вошел в здание городского отдела НКВД в Клину.

От Буня в штабе «Абверкоманды-103» получили сообщение, что он благополучно прибыл к месту назначения и приступает к работе. А несколько дней спустя он передал первую важную шифровку:

«В Англию выехала советская военная миссия - несколько генералов и старших командиров. Направились разрабатывать план военных действий».

Полковник Трайзе, достойно оценив этот успех Буня, не удержался, чтобы не поздравить начальника школы с подготовкой такого замечательного агента. Капитан в свою очередь поздравил преподавателей и инструкторов. С Козловым беседовал особо.

- Случай с Бунем убеждает меня в том, - сказал Вольф, - что вы прекрасно разбираетесь в людях. Я помню наш с вами разговор перед его заброской. Вы рекомендовали Буня и, если я правильно вас понял, усомнились в Черном. Так ведь? И вот результат: первый блестяще выполняет задания немецкого командования, второй, - нижнюю челюсть капитана Вольфа словно на мгновение парализовало, - второй угодил со своим напарником к бандеровцам. Их приняли за большевистских агентов, жестоко пытали. Напарник отдал богу душу, сам Черный смылся.

- И где же он теперь?

- Вернулся. Вся рожа в кровоподтеках, смотреть противно. Запер его в складе, пусть хоть другим на глаза не показывается. Иначе он мне тут всех курсантов распугает.

- Так ему и надо, господин капитан.

- Я тоже думаю, что так ему и надо. Синяки с рожи сойдут, заставлю отхожие места чистить. На другое не способен. А Бунь! Это настоящий агент. Я сказал бы - военно-политический агент. Экстракласс! Вот каких надо готовить, Меншиков.

Вольф уставился на Козлова и долго и пристально рассматривал его. Глаза гитлеровца не были ни злыми, ни добрыми, скорее всего, они выражали усталость и не свойственное ранее начальнику разведшколы состояние растерянности.

- Александр Данилович, - начал он задумчиво, - я принял решение, которое, надеюсь, не вызовет с вашей стороны возражений. Я официально предложил шефу сместить капитана Щукина с должности начальника учебной части. Меня совершенно не удовлетворяет его работа. Дело он знает, но ведет его из рук вон плохо. А от меня требуют резко сократить сроки подготовки агентов, фронту позарез нужны наши люди. Нужна оперативная и точная информация о войсках противника. Информация, которая помогла бы стабилизовать положение немецких войск. Но мы получаем ее все меньше и меньше. И это в то самое время, когда армии фюрера вынуждены возвращать противнику территории, политые кровью своих солдат. Вчера полковник недвусмысленно намекнул мне, что школа скоро изменит адрес. Нам придется перебираться в Восточную Пруссию. Я говорю вам об этом так доверительно потому, что рассчитываю на вашу помощь. Я надеюсь, что господин полковник утвердит мое представление и вы замените капитана Щукина.

- Ваше доверие, - голос Козлова зазвучал торжественно, - окрыляет меня, господин капитан…

- Опять называете меня господин, - заметил Вольф и улыбнулся.

- В таких обстоятельствах…

- Да, да, понимаю вас, подпоручик. Впрочем, звание «подпоручик» для новой должности не слишком подходит. Когда мы возвращались из Смоленска, вы были откровенно недовольны своим первым чином. Я ответил вам, что за мной дело не станет. И вот тот случай, когда я могу сдержать свое слово. Вместе с должностью мы дадим вам и новое звание. Вольф умеет ценить верность русских.

Козлов ушел от начальника школы с чувством, знакомым только разведчику. Он провел: еще одно незримое сражение и одержал победу.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒