Глава вторая

Если за Борисовом свернуть с Минского шоссе налево и проехать по асфальту несколько километров, из-за высоких старых сосен покажутся трехэтажные кирпичные здания. Их здесь немного, и стоят они в два ряда. До войны в этом небольшом городке размещалась воинская часть, и потому он назывался военным. Называли его еще и Печами, но реже: видимо, к первому быстрее привыкали. После захвата Борисова это тихое укромное местечко в сосновом бору, далекое от людских глаз, приглянулось немецкой разведке. Его обнесли забором из колючей проволоки, прорубили просеки, выставили часовых. В одном из домов - втором от дороги - разместилась разведывательная школа.

Фронт ушел далеко на восток, но его неустойчивость самым заметным образом отражалась на жизни в Печах. Выдвинутые в свое время ближе к фронту разведывательные подразделения постепенно возвращались обратно. Не Задержался и филиал школы в деревне Катынь. Весной 1943 года, точнее, в марте из Катыни переехал в Печи весь персонал и, само собой разумеется, командование во главе с капитаном Вольфом. На старом месте остались лишь курсанты, закончившие изучение программы и готовившиеся к заброске в тыл Красной Армии. В их числе был тогда и Александр Козлов.

Теперь же Козлов нужен был в Печах. Надев форму подпоручика бандитской, так называемой русской освободительной армии, сотрудничавшей с фашистами, и получив должность инструктора по обучению немецких разведчиков, Александр Иванович готовился вместе с капитаном Вольфом отправиться в Борисов. И хотя он ехал навстречу ожидавшим его опасностям, тем не менее ему хотелось как можно скорее покинуть Красный Бор. Ведь в Печах предстояло дело, хотя и трудное, связанное с большим риском, но благородное и необходимое Родине. А еще там его ждала Галя, о которой он думал все эти недели. С какой радостью узнает она, что Москва им поверила! Путь борьбы с врагом они избрали правильный, сумели найти выход из того ужасного положения, в котором оказались год назад. Солдаты остались солдатами. Они сражались и продолжают сражаться…

В Борисов выехали утром. Капитан Вольф был разговорчив, много болтал, и это злило Козлова. Помолчал бы хоть, что ли. Рад, что научился болтать по-русски. Еще бы не научиться! В первую мировую два года в русском плену был. Сначала в лагере под Ташкентом, затем под Тобольском. На Иртыше матросом плавал. Его и в разведку взяли как знатока России/ Накануне войны. Козлов узнал об этом от самого Вольфа еще до того, как отправиться на задание. Он присматривался к новому начальнику школы, чтобы там, в Москве, было что сказать о нем. У Александра Ивановича тогда и мысли не было, что с этим обезьяноподобным человеком ему придется работать: выполнять его распоряжения, подчиняться его воле. К счастью, последней ему явно недоставало. В этом он был схож со своим шефом и, возможно, именно потому терпим в абвер команде.

- Вы охотно согласились работать у меня? - спросил Вольф, едва они выехали из Красного Бора.

Желая оказать честь своему новому преподавателю, Вольф не сел на свое обычное место возле шофера, а устроился на заднем сиденье рядом с Козловым.

- Я мало что делаю вопреки своим желаниям, - ответил Александр Иванович, не поворачивая головы и глядя на дорогу.

- И убеждениям?

- Да, и убеждениям… Собственно, это одно и то же. Желания диктуются убеждениями. По крайней мере, мои.

- Значит, назначение вас в школу отвечает вашим убеждениям? - Капитану Вольфу хотелось, чтобы это было именно так. - Надеюсь, вы искренни?

- Вполне, - коротко сказал Александр Иванович. Он не позволял себе распространяться в тех случаях, когда лишнее слово могло возбудить подозрения.

- Я верю вам, - продолжал Вольф. - Верю и предсказываю Меншикову большой успех на его новом поприще. Что же касается вознаграждений, то за этим дело не станет. Мы и впредь будем столь же щедры.

- Столь же? - быстро переспросил Козлов, не скрыв своего удивления.

- А разве… разве вы недовольны?

- Вас интересует мое мнение о вчерашней награде? О присвоенном мне звании?

Капитан пожал плечами:

- Видите ли, у нас действия вышестоящих начальников не подлежат обсуждению. Особенно в тех случаях, когда речь идет о поощрении. Но я готов выслушать вас, подпоручик. Итак, вы недовольны?

- Риск, которому я подвергался, мог стоить мне жизни, капитан… А жизнь дороже бронзы… Неужели не могли наградить меня хотя бы серебряной медалью?

Лицо Вольфа, и без того продолговатое, вытянулось, нижняя челюсть отвисла. Козлов заметил, как на его седом виске часто запульсировала синяя жилка.

- В вашем награждении я не участвовал, - проговорил он с холодной сдержанностью. - И к офицерскому званию не я представлял. Хотя, признаться, не понимаю, почему вас шокирует перспектива начать карьеру офицера русской освободительной армии с первичного звания? Вы же очень молоды, Меншиков. У вас еще вся жизнь впереди!

- Впереди? - улыбнулся Козлов. - Согласитесь, господин капитан, что на войне это не звучит. Нет. У нас, в России, и в мирное время соловья баснями не кормили. А вы - впереди… Впрочем, если внимательно приглядеться, впереди нас действительно что-то ждет. - Он облокотился на спинку сиденья и стал всматриваться в черную точку, показавшуюся далеко над шоссе, в безоблачном июльском небе. Она стремительно приближалась.

Водитель тоже заметил. Навалился грудью на баранку, вытянул тощую шею, вглядываясь. Машина еще некоторое время катилась с прежней скоростью. Разговор прервался, и теперь слышалось только монотонное шуршанье шин. Асфальт был мелко иссечен гусеницами танков и самоходок.

Неожиданно водитель убрал газ, нажал на тормоза.

- Русиш… Люфт русиш…

Он оглянулся. Козлова поразили его глаза: огромные и неподвижные. Голубые зрачки, казалось, оледенели на сильном морозе. Еще бы не испугаться - прямо на машину стремительно шел советский штурмовик.

«Полоснет из пулеметов? Или пропустит? - подумал Александр Иванович. - Наверное, полоснет. Уж очень точное направление взял».

И он стал спокойно ждать, чем кончится эта непредвиденная встреча. Штурмовик - это был «ил» - несся с такой стремительностью, что за ним невозможно было уследить. И так же невозможно было попытаться сейчас на ходу оставить машину и успеть найти на обочине дороги какое-нибудь укрытие. Немцы поняли это раньше Александра Ивановича. Капитан Вольф судорожно вцепился в ручку дверцы, что-то крикнул водителю. Он готов был вот-вот выпрыгнуть из машины, но ему сделалось очень страшно за свою жизнь. Впервые с начала войны он так остро почувствовал, что его могут убить. До сих пор, работая в школе, находясь на расстоянии многих сотен километров от передовых позиций, он верил, что ему удастся уцелеть. Ему очень хотелось уцелеть. Когда Германия победит, он долго-долго будет разъезжать по России. Он поедет в Ташкент, из

Ташкента в Тобольск, затем предпримет увлекательное путешествие по Иртышу… Он увидит все, что видел четверть века назад. Увидит глазами не военнопленного, а победителя. Он не сомневался:, что победителями будут немцы. Даже теперь, когда на ряде участков фронта гитлеровской армии пришлось попятиться, о-н верил в победу не меньше, чем в начале войны. И лишь одно опасение тревожило его. Война затягивалась, русские отчаянно сопротивлялись, их удары становились все ощутимее. Потери обеих сторон росли. Многие, еще очень многие не вернутся домой. Рядовые, офицеры и даже генералы. Больше всего он боялся попасть в их число. В те сравнительно редкие минуты, когда и над его жизнью нависала угроза, он, капитан Вольф, уже не мечтал о путешествиях по России. Тогда его неудержимо тянуло домой, в Германию. Потянуло его и сейчас, лишь только он успел сообразить, что точка, несущаяся навстречу машине, - советский самолет. Он мгновенно забыл о своей офицерской чести, о школе, о русском подпоручике. Он вплотную придвинулся к дверце, вцепился в ручку и ждал, когда у машины погаснет скорость. «Адмирал» еще катился, но Вольф толкнул дверцу и прыгнул. Александр Иванович видел, как он, пробежав по инерции несколько шагов, упал. Потом машина остановилась, и водитель, забыв заглушить мотор, тоже выскочил. В следующую секунду, со свистом рассекая воздух, над ними пронесся «ильюшин». Но он не стрелял. Он, наверное, и не собирался стрелять, потому что тотчас начал отваливать вправо и набирать высоту. Штурмовик пролетел два - три километра, и тогда стало ясно, что ему нужно зачем-то вернуться. И он, набрав высоту, пошел обратным курсом. Козлов проводил его взглядом до самого горизонта.

Первым поднялся с земли капитан. Он долго отряхивался от пыли и колючек, облепивших френч. Снимал по одной руками в перчатках и, кривя тонкие губы, кидал в сторону. Если бы не подоспел на помощь водитель, это занятие отняло бы у него слишком много времени. А может быть, Вольф не торопился сознательно. Ему, конечно, не совсем удобно было перед русским. Хотя тот и моложе, и нервы у него покрепче, а все-таки неудобно. Да и спешить туда, куда направился этот ужасный самолет, у него не было никакого желания.

Разговор, прерванный дорожным происшествием. возобновился нескоро. Вольф устроился на переднем сиденье и первое время угрюмо молчал. В душе он, конечно, злился не только на летчика, доставившего ему несколько неприятных минут, но и на его соотечественника. На Козлова он злился и потому, что тот был тоже русский, и еще потому, что он, хотя и помимо своей воли, стал очевидцем излишней осторожности, если не трусости, немецкого офицера.

«Какого черта, - думал Вольф, - занесло его сюда? Что нужно ему здесь, в глубоком тылу? И почему не стал стрелять, если увидел машину? »

Дал бы он хоть одну, пусть даже коротенькую очередь, и ему, начальнику разведшколы, не было бы сейчас так стыдно перед своим подчиненным. Но о том, что эта коротенькая очередь могла оказаться для него роковой, Вольф уже не думал.

Примерно через четверть часа они заметили над шоссе клубы густого черного дыма. Временами в небо мощными всплесками било пламя и над полем катился не слишком сильный, но ощутимый даже на расстоянии грохот.

Вот, оказывается, что привлекло к себе советского летчика. Из Борисова к линии фронта направлялась колонна мотопехоты. На первые машины, прошитые бронебойно-зажигательными пулями, нанизывались одна на другую и вспыхивали огромным костром следующие. Тушить машины было некому, оставшиеся в живых солдаты разбежались. Никому не хотелось рисковать жизнью. И капитан, решив поначалу подъехать к колонне и попытаться навести порядок, тоже махнул рукой и приказал шоферу свернуть на проселок, в объезд.

Вид разбитой и пылающей колонны начисто заслонил то, в сущности не так уж и постыдное для него, как теперь казалось, происшествие, в котором он не сумел проявить себя с лучшей стороны.

- Странное стечение обстоятельств, - заговорил Вольф, когда их «адмирал» опять был на шоссе. - Едва вы, Александр Данилович, сказали о том, что нас ждет впереди, как тут же появился этот стервятник… Но ничего, мы с вами еще повоюем. И грудь вашу украсят достойные награды. Ну а насчет воинского звания… Я, откровенно говоря, не понимаю, почему оно не удовлетворяет вас? В ваши годы я был всего-навсего ефрейтор.

- Да, но вы, господин капитан, не учитываете, что я уже был старшим лейтенантом. В Красной Армии. Следовательно, вы присвоили мне звание на ступень ниже того, которое я имел. А Красная Армия званиями не разбрасывается.

- Мы тоже не разбрасываемся, - недовольно проворчал Вольф. - Вот познакомитесь с работающими у меня офицерами РОА и убедитесь в этом.

- С некоторыми я знаком.

- И что же, не убедились? - спросил немец.

- Убедился. Только в обратном. Не по каждому Сеньке шапка…

- Кого вы имеете в виду?

- Вашего начальника учебной части.

- Капитана РОА Щукина? Вы плохого мнения о Щукине?

- К сожалению, не только я. Все курсанты, которые учились со мной, думают так же, - соврал Козлов. - Он преподавал нам разведку.

- Впервые слышу. Во всяком случае, мне не докладывали.

- Если этот Щукин будет и впредь преподавать в школе разведку, советские чекисты переловят наших агентов как цыплят, - решительно заявил Козлов.

На самом же деле Щукин отлично знал свой предмет и умело передавал богатый фронтовой опыт курсантам. Изменив Родине, он преданно служил фашистам. Если его дискредитировать, а еще лучше - добиться отстранения от должности начальника учебной части, подготовка разведчиков несомненно пострадает. Вот почему Козлов высказывался о нем с такой убежденностью и решительностью.

Между тем Вольф отнесся к его словам недоверчиво. Они были для него как гром зимой. До сих пор он считал, что Щукин на своем месте, что работает он много и с пользой… Нет, Меншиков просто не присмотрелся к нему как следует, мало знает его. Вот поработают вместе, тогда скажет другое. Но в этих, хотя и несправедливых, суждениях о начальнике учебной части и преподавателе основной дисциплины он, Меншиков, обнаружил свою заботу о деле. Он за то, чтобы агентов готовить лучше, чем сейчас. Это подкупало капитана Вольфа. В лице Меншикова он видел человека, который наверняка принесет большую пользу школе.

Желая замять разговор о Щукине, Вольф спросил:

- Скучали по дому?

- Ну а как же, господин капитан?

- Ваша жена была окружена вниманием и заботой. Она ни в чем не нуждалась. По указанию шефа я постоянно справлялся о ее самочувствии.

- Благодарю, я знаю вас, капитан, как очень, внимательного и чуткого начальника.

Немец даже крякнул от удовольствия. Кто› пе любит похвал!

- Живет она пока в Борисове. Но я распоряжусь подыскать для вас квартиру в Печах,, рядом со школой.

- Если можно.

- Можно, Меншиков, можно…

Оба замолчали. Вольф потому, что говорить ему было больше не о чем, а Козлов… Козлову хотелось думать только о Гале. С того зимнего вьюжного дня, когда они впервые узнали друг друга, еще не случалось столь продолжительных разлук. Соскучился, да как! А главное - Александр вез для нее столько замечательных вестей. Пусть не терзает себя, как прежде: совесть у них чиста. Родина поручает им вести бой - тайный, опасный и очень нужный для победы!

Машина въехала в Борисов.

- Я отвезу вас к самому дому, - сказал Вольф. - Я дал слово вашей супруге. Вчера по пути в Смоленск заглянул к ней. Поздравил с вашим успехом.

- Значит, Галя обо всем знает?

- Обо всем - нет… Я сказал только, что вы благополучно вернулись, выполнив наше задание. Как все женщины, она не поверила. Она ждала худшего. Но я успокоил. Я сказал, что мы получили уже несколько радиограмм от наших людей, к которым вы были посланы. Возможно, этого и не следовало говорить, но она была слишком взволнована, Я уверен, она тоже умеет хранить тайну. Хоть и женщина.

- Вы не ошиблись.

- Вольф редко ошибается в людях! - поспешил он похвалить самого себя. Сказав водителю, куда надо ехать, капитан торжественно объявил: - Меншиков, с этой минуты я предоставляю вам месячный отпуск. Проведете его здесь, в Борисове. Если без вас не обойдусь, вызову. Но это случится не раньше чем через две недели.

«Отпуск? - чуть было не воскликнул Александр Иванович. - Зачем мне сейчас отпуск, да еще на целый месяц! Мне надо немедленно приступать к работе. Раньше начну - больше успею. Но как, под каким предлогом отказаться? Какую причину выставить? И что за смысл скрыт в этом благодеянии гитлеровца? Проверка или еще что-нибудь? »

Из машины вышел, как из тюремной камеры. Свободно вздохнул, набрав полную грудь воздуха, пропитанного запахами трав и цветов. Из-за высокого, одиноко стоящего во дворе тополя ласково поглядывало солнце. Ничего не знало оно о земной жизни, лучи его, как всегда, струились весело и даже озорно. Стеклышко, лежавшее на дороге, вспыхнуло, ослепив Александра Ивановича. Он на миг зажмурился. А когда открыл глаза, в одном из окон двухэтажного кирпичного дома мелькнул чей-то силуэт. Уставился на это окно, смотрел долго, но за темноватыми стеклами никто не появлялся. Показалось? Все может быть. Если говорить правду, он надеялся увидеть Галю. Но там ее не было. Он осмотрелся зачем-то, словно желая удостовериться, не следят ли, и медленно пошел во двор. И тут же увидел на крыльце Галю. Стремительно сбежав вниз, она точно окаменела. Ни на шаг не сдвинулась с места, пока Александр Иванович преодолел все расстояние от ворот до крыльца. И то, что она - всегда живая, быстрая, порывистая - вдруг утратила подвижность, насторожило его.

Галя жила на квартире у немолодой вдовой женщины. Ее единственная дочь не пожелала, как и сама мать, эвакуироваться из Борисова.

Внешне дочь была заметная - рослая, стройная и красивая. Немцы сразу же обратили на нее внимание. Знакомилась она охотно, однако не со всеми - предпочитала офицеров. А так как в городе частенько появлялись офицеры военной разведки, квартировавшие в Печах, она спуталась и с ними. Со временем ей предложили работу в штабе - красотка умела печатать на машинке. Платили ей не только з‹а основную работу, но еще и за то, что согласилась «опекать» Галю. Жену своего агента, заложницу, немцы не оставляли без присмотра. Галя, конечно, догадывалась об этом.

Встретив мужа, она вдруг стала громко восхищаться его новой офицерской формой, радовалась его успеху и благодарила немцев, не забывавших о ней в трудные дни. Но по выражению ее глаз Александр Иванович понял, что вся эта словесная шелуха предназначалась не для него. Он знал, что, как только появится возможность, Галя скажет ему иное. В ее глазах - черных, больших, с затаенной в глубине грустью - он читал непонятные и обидные упреки. Ведь он совсем не заслужил их!

Галя ввела его в свою почти не обставленную комнату, накрыла на стол, откупорила бутылку припасенного к его приезду крымского портвейна. Но выпить даже за возвращение отказалась. Что творится в ее душе? Ничего не рассказывает, ни о чем не расспрашивает. Ну хотя бы спросила самое обычное - соскучился ли, долго ли будут вместе? Или ей теперь все равно? Привыкла жить одна, смирилась со своей участью. Эх ты, Галчонок, а я-то по тебе как скучал!..

- Как же теперь величать тебя? - это был ее первый вопрос. Она косо посмотрела на погоны в серебристой окантовке и опустила глаза.

- Пока подпоручик. Для начала. Капитан Вольф заверил меня, что…

Она мгновенно вскочила, не дослушав, собрала со стола чистые тарелки и побежала на кухню. Ну и непоседа, потом помыли бы!.. Долго гремела там, и Александр Иванович, не дождавшись, отправился туда же. Но в коридоре его окликнула хозяйка:

- Господин подпоручик! Я тоже рада, что вы благополучно вернулись. Я не имею права интересоваться, где находились вы столько времени, но я вижу, что вы довольны сделанным. И новые власти тоже… Не правда ли?

Она сцепила перед собой белые пухленькие пальчики и кокетливо улыбнулась.

- Вы наблюдательны, мадам, - ответил в тон ей Александр Иванович. - У меня совершенно нет оснований огорчаться. Я действительно доволен своими результатами.

- Чудесно! - воскликнула дама. - Новые власти достойны того, чтобы им служить так, как служите вы. Своей дочери я говорю то же…

- Надеюсь, она слушается вас?

- О да! Вчера мне сам капитан Вольф говорил, что в штабе о ней очень высокого мнения. Вы не представляете, какая она у меня умница. Какая умница!

- Вам повезло, мадам. Надеюсь, ваша дочь далеко пойдет. И конечно же, своего добьется.

- Вы не шутите, господин подпоручик?

- Не имею привычки шутить. Мы говорим о вещах серьезных.

- С вами так приятно беседовать. - Она разомкнула и опять сцепила розовые пальчики. - Но я слишком задерживаю вас. Больше не смею.

- Благодарю, мадам, - Козлов слегка наклонил голову и бочком проскользнул на кухню.

Галя была в слезах.

Она молча смотрела в окно, а слезы, накапливаясь в уголках глаз, крупными дрожащими каплями скатывались по щекам.

Он остановился, ничего не соображая в первую минуту. Почему слезы? Что вообще происходит с ней? И этот вопрос - как величать тебя? И побег на кухню? Ведь она же еще ничего не знает о том, где был, что делал. А может быть, оттого и творится такое? Поверила заезжавшему вчера капитану Вольфу. Поверила форме подпоручика РОА, в которой вернулся муж. Поверила, что он блестяще справился с их заданием… Надо бы радоваться, а она изводит себя. Но как успокоить ее? Как, не рискуя быть подслушанным, сейчас, в эту минуту, объяснить ей, что обмануты и капитан Вольф, и его шеф, и все, кто награждал и производил его в подпоручики? Этот обман продолжается. Он будет продолжаться - сражение только началось.

- Галя, - он сказал так громко, что она вздрогнула. - Галя, мы скоро переедем в Печи. Да, да, я не шучу. Вольф дал слово. Сегодня, в машине. Я так рад!..

Теперь он говорил не для нее. Он хотел, чтобы все это слышала хозяйка. Она или ее дочь завтра будут докладывать о подробностях их встречи. Меньше шепота - меньше подозрений. Он ничего не скрывает.

А для Гали… Он еще никогда так пристально не смотрел ей в глаза. Взгляд непрерывно меняющийся - в нем то сочувствие, то острая, вызванная невозможностью объясниться досада, то радость встречи, которая, конечно же, могла и не состояться. Война…

Галя, кажется, начинала понимать его.

- Ты радуешься переезду, - не сразу отозвалась она. - Но ты еще не жил здесь, в этой квартире. А мы дружно живем. Мне нигде так хорошо не было…

Голос ее постепенно креп, набирал силу. Неожиданно она рассмеялась, просто так, без всякого повода. И затем, бросив на стол полотенце, обхватила руками его шею и прижалась к нему своей горячей и еще чуточку влажной щекой.

- Может быть, побродим по городу? - предложил Александр Иванович. Ему хотелось избавиться от чужих ушей.

Но Галя отрицательно покачала головой.

- Никакого города, понял? Ни сегодня, ни завтра. Да еще в твоей новой форме. Тут такое творится! Раньше партизаны в лесах отсиживались, а теперь настолько обнаглели, - она улыбнулась, - что по улицам даже днем шастают. Уже столько полицаев ухлопали. Да и немцев… А чем ты лучше? Для них офицер РОА - сущая находка. Если не ухлопают, то украдут, к себе утащат. И такое случается. Возможно, новые власти и наведут в Борисове порядок. Теперь бургомистром тут какой-то Парабкович…

Галя сообщала новости, не рискуя вызвать подозрения. Но их было так мало, что обо всем она рассказала за каких-нибудь десять минут. А дальше… дальше они дождались своего: хозяйка отправилась в магазин.

- Теперь говори, Саша, все говори, - попросила Галя, глазами проводив хозяйку до самых ворот. - Ты слово сдержал, да? Ты явился к нашим?

Она слушала молча, не перебивая, так как знала, что времени у них немного. Александр Иванович рассказывал торопливо, стараясь ничего не упустить и успеть сообщить хотя бы самое главное. О том, как встретит его после приземления, о поездке в Москву, своих беседах с сотрудниками государственной безопасности. О том, что ему поверили и о многом другом…

- Я не сознавался прежде, - говорил Александр Иванович, - но больше самой смерти я боялся, что могут не поверить. Назовут трусом, предателем, даже врагом народа. Ведь у нас это раньше было так просто.

Он разволновался, впервые откровенно сказав о том, что было причиной их испытаний за последний год.

- И понимаешь, опасался-то не напрасно. Первый разведчик, какой-то майор, допрашивавший меня в штабе полка, стал убеждать командира дивизии, что таких, как я, надо перед строем… без колебаний… Он действительно не стал бы колебаться. На счастье, я лишь несколько часов находился в его руках. А в Москве все было по-другому. Люди, которые занимались мною, оказались настоящими чекистами. Они все отлично понимали.

- Им, наверное, тоже не легко было, - сказала Галя.

- Наверное… Пришел от фашистов. Обучали и снаряжали фашисты. И снова послать к фашистам! Разве это просто? Не у каждого смелости хватит.

- А как же теперь?.. - начала было Галя.

- Теперь?.. Теперь я советский контрразведчик в школе «Абверкоманды сто три». В Москве мне дали пароль…

- Скоро вернется хозяйка. О, как я ее ненавижу! Оплела меня здесь колючей проволокой,, да еще и ток пустила.

- Но мы переберемся в Печи. А за свои услуги она получит сполна. Не от немцев, конечно.

- Скорее бы наши пришли… Долго их еще ждать, а?

- Нам-то долго. Мы ведь с тобой в Борисове не останемся, если что. С немцами пойдем.

Галя вздохнула. Легко сказать - с немцами. С убийцами! С ними?.. Нет! Среди них, но не с ними. В их рядах - но против них. Идти,, чтобы сбивать их с шагу, расстраивать их строй, наносить невидимые, но ощутимые удары. Да, на это Галя согласна. Она пойдет. Хоть до Берлина пойдет.

- Я не хочу быть только заложницей. Я хочу работать, хочу помогать тебе. Ты веришь в то, что я хоть на что-нибудь способна?

Галя выпрямилась, опустив руки, славно солдат в строю. Ее посуровевшие глаза смотрели на мужа с надеждой и решимостью.

- Конечно, - ответил Александр Иванович. - Наша первая задача - увеличение числа активных штыков. Мы должны создать в школе хоть небольшую группу разведчиков. Искать надежных людей будем среди курсантов и обслуживающего персонала. Занятие очень трудное и рискованное. Разгадать, что у каждого из них на душе, все равно что обезвредить мину. Последствия ошибки те же, что у сапера.

- Запугиваешь?

- Нет, зачем же? Просто смотрю правде в глаза… Но об этом мы еще поговорим с тобой, более детально. А сейчас у меня впереди целый месяц вынужденного безделья.

- Как это? - удивилась Галя.

- Капитан Вольф проявил заботу: с сего числа предоставил мне месячный отпуск. И так некстати!

- А если через день-два отказаться?

- Нельзя. Когда он объявил, я подумал было отказаться. И хорошо, что сразу не брякнул.

- Не понимаю, Саша, что ж тут такого: немцам должно понравиться твое усердие.

- Вряд ли! Вольф не случайно оставил меня пока в Борисове. Во-первых, за это время они проверят через своих радистов, не обманываю ли я. А во-вторых, если мне слишком настойчиво рваться в школу, они заподозрят, что я вернулся с заданием советской разведки.

Галя помолчала, обдумывая сказанное мужем, потом заключила:

- Пожалуй, ты прав.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒