Глава пятая

В течение лета 1943 года Красная Армия нанесла ряд сокрушительных ударов по еще сильной, еще до конца не надломленной в своей способности продолжать войну гитлеровской военной машине. Немцы убедились, что и «тигры» и «пантеры» их не спасут. После сражения под Курском и Орлом они занялись «выравниванием» линии фронта. На самом деле у них уже не хватало сил противостоять той самой армии, которую фюрер не однажды объявлял разбитой и уничтоженной.

Осенью разведшкола покинула насиженное место в Печах и перебралась в местечко Розенштейн в Восточной Пруссии. Но не прошло и двух месяцев, как ей опять надо было передислоцироваться. На новом месте, в Ноендорфе, продержались всю зиму и весну сорок четвертого года.

Переезды и усложняли и облегчали работу контрразведчика. В Печах Козлов вынужден был оставить Любу Масевич. Руководство школы, особенно главный ее хозяйственник инспектор Унт, не склонно было брать с собой лишнюю обузу, какою были женщины и дети. Козлов же не считал благоразумным настаивать на переезде Масевич, так как его усердие могло вызвать у немцев лишь подозрение. К тому же после выявления среди курсантов нескольких человек, не внушающих доверия, капитан Вольф попросил шефа абверкоманды прислать к нему офицера, который специально занимался бы проверкой благонадежности агентов.

Но и в Печах Любу устроили хорошо. Туда из Катыни перебросили зондерлагерь - особый лагерь, где находились уже подготовленные агенты. Так как Люба зарекомендовала себя неплохим поваром, ее охотно взяли на работу. Ровно через полгода она снова оказалась в разведывательной школе, но уже в другой, обучавшей поляков.

И в зондерлагере, и в разведшколе Люба делала то, что поручил ей Козлов, - изучала разведчиков и тех, кому можно было доверить, убеждала не выполнять задания немецкого командования. Последние получали от нее пароль «Байкал-61», а перед самым вылетом к линии фронта - сведения об агентах, которые наверняка не явятся с повинной и будут работать на врага.

Козлов встретился с Любой совершенно случайно, там же, в Восточной Пруссии. Обе разведшколы - и для поляков, и для русских - после очередного переезда очутились в одном городке. Их разделяли лишь берега Вислы.

Как-то инспектор Унт, заприметив на западном берегу яблоневые сады, решил отправиться туда в разведку. Он захватил с собой и начальника учебной части. Козлов согласился. Ему тоже кое-что надо было разведать по ту сторону Вислы, главным образом «польскую» школу.

Масевич удивилась и обрадовалась, когда в столовую, где она раздавала обед, зашли Козлов и Унт.

- Ну как живешь? Где была?

- Да живу, - неопределенно, стараясь не глядеть на зондерфюрера, ответила Люба. - Кочуем…

- Мы тоже, - улыбнулся Козлов.

- С Галей?

- Вдвоем.

- Значит, и она здесь? А я так соскучилась! Пойдемте, я, передам ей гостинец. У нас тут полно груш.

Унт остался в столовой, а они вдвоем пошли в комнату Любы.

- Какие там груши! - Она плотно прикрыла дверь. - Когда же все это кончится?

- Скоро, Люба, скоро. Видишь, как немчура катится. Фашисты еще, на что-то надеются. А на что? Ведь все у них трещит, все рушится. Мечтали взять нас силой. Не вышло и не выйдет. Какая может быть сила в неправде? В той лжи, что они распространяют по всему свету?

- Знаешь, есть пословица, - сказала Люба. - Я часто теперь вспоминаю ее. Очень верно и мудро говорится: не в силе правда, а в правде сила.

Она вытерла непрошено навернувшиеся на глаза слезы, улыбнулась. Скоро уже кончатся все муки. Если, конечно, не предадут свои же. Она почти каждый день вспоминала тех, кому доверила тайну, и на душе становилось легче. Она надеялась на этих парней, сбившихся с пути, растерявшихся в нелегкую, тяжелую годину. Но, попав, в силу различных обстоятельств, к врагу, они многое переосмыслили. Странная, казалось бы, перемена в душе человеческой: изменить и глубоко раскаяться. Но это было так.

Люба шепотом по памяти доложила о том, где и кого завербовала, сколько агентов сейчас учится в «польской» школе, кто вот-вот закончит учебу.

- Хорошо, Люба, хорошо, - Александр Иванович в знак благодарности пожал ей руку. - Об одном црошу: остерегайся предателей.

- Постараюсь, - сказала она. И, вспомнив, что Унт может хватиться их, быстро набрала узелок груш.

С того часа они больше не виделись…

Должность начальника учебной части школы позволяла Александру Ивановичу больше заниматься контрразведывательной работой. Первой его целью было коренным образом ухудшить подготовку агентов. Обеспокоенный заметно пошатнувшейся дисциплиной, капитан Вольф дал согласие значительную часть учебного времени отвести на строевую подготовку. Как истинный немец, он был убежден, что ничто так не дисциплинирует солдата, как воинский строй. С утра до вечера на школьном плацу звучали слова команд, притопывали подошвы и щелкали каблуки. Обычно строевые занятия проводил сам Козлов. При этом он проявлял столько усердия, что даже зондерфюрер Вурст вынужден был просить его «гуманнее относиться к русским». Ведь так недолго и перестараться! Курсанты возненавидят не только свою профессию разведчиков, но и немцев.

Эту просьбу зондерфюрера Александр Иванович пропустил мимо ушей. Тогда Вурст счел необходимым повторить ее в присутствии начальника школы.

- Александр Данилович, - вежливо начал зондерфюрер, - не кажется ли вам, что вы злоупотребляете своим служебным положением?

Ничуть не смутившись от столь тактичного упрека, Александр Иванович спросил:

- То есть?

- Вы кричите на курсантов, гоняете их с утра до вечера. Вы создаете невыносимые условия.

- Да, да, - согласился Вольф, - кричать не надо.

В последнее время Вольф нервничал, часто выходил из себя, сам не прочь был накричать на кого угодно. Однако он по-прежнему оставался человеком слабовольным и легко соглашался с теми мнениями, которые высказывались решительно.

- Господин капитан, - перешел в атаку Козлов, - наша школа не пансион для изнеженных девиц. И преподаем мы, надеюсь, не манеры благородного поведения. Если зондерфюреру Вурсту не нравится моя требовательность, тогда выдайте мне, пожалуйста, конфеты и соски - пусть интенданты позаботятся об этом, - и я пойду с ними к нашим будущим разведчикам.,.

- Ну зачем вы так, Александр Данилович, зачем? - сказал Вольф примирительно. - Конечно, мы не пансион… Но все же надо как-то иначе.

- Как иначе? - вспыхнул Козлов. - Как? Подскажите!

- Надо изменить что-то…

- Может быть, зондерфюрер Вурст отменит строевую? Вместо марш-бросков будем возить людей на машинах?

- Меншиков ударился в крайности, - вставил Вурст. - Он не учитывает, что его чрезмерная строгость принесет только вред. Когда собаку часто бьют, у нее вырабатывается злость.

- Зондерфюрер сам не прочь приложить руку, - продолжал Козлов. - Профессиональная привычка.

- А я этого и не скрываю. Все знают, где до войны работал. В криминальной полиции. По правде, кулаки до сих пор чешутся. Но я же курсантов не бью. Даже тех, кого ненавижу. Хочу, а не бью.

- Случается иногда, - поморщился Вольф.

- Но не с курсантами, - стоял на своем зондерфюрер. - Вот если кого спишут, тогда…

Вурст замолчал. Говорить больше не следовало, тем более в присутствии русского.

- Я служу интересам дела, - обращаясь только к начальнику школы, сказал Козлов. - И я глубоко убежден, что все мои поступки подчинены этим интересам. Иначе…

Александр Иванович нарочно не договорил. Пусть гитлеровцы поймут его по-своему.

- Александр Данилович, - сказал в заключение. Вольф, -вы прекрасно видели, как я относился к вам до сих пор. Мы сделали вас начальником учебной части, присвоили звание поручика. Я добьюсь, что вам дадут и капитана. Не обижайтесь на меня за этот откровенный разговор и продолжайте так же честно исполнять свой долг. Вы уделили много внимания строевой подготовке. Прошу вас - нажмите теперь на практические занятия. На топографию. На разведку. Добивайтесь, чтобы наши агенты умели хорошо ориентироваться на местности, ходить по азимуту. Учите их умело переходить линию фронта в ночное время. Делитесь личным опытом. Проводите тренировки зрительной и слуховой памяти… Словом, как вы и говорили, все свои силы посвящайте делу. Надеюсь, ссориться больше не будем.

Вольф встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. Но когда Козлов направился к двери, остановил его:

- Александр Данилович, завтра поедем в Летцен. Там размещается полк РОА. Мы должны отобрать для себя лучших парней.

- Я готов хоть сегодня, господин капитан.

- Поедем завтра, - повторил Вольф. - Думаю, что и господин зондерфюрер составит нам компанию?

- Если зондерфюрер там нужен…- Вурст не был доволен закончившейся беседой.

- Моему заместителю следовало бы участвовать в комплектовании школы, -бросил капитан.

- Ну если так, - неохотно сдался Вурст. - Однако мы на весь день оставим школу. Возможно, поручик…

- Нет, нет, Меншиков поедет, - не дал ему договорить Вольф. - Агитировать следует живым примером. Покажем им, чем может стать русский, завербованный в нашу школу.

Вурст промолчал.

Утром, встретив Козлова в канцелярии, зондерфюрер поздоровался очень сухо. Был он, казалось, мрачнее вчерашнего: брови двумя тяжелыми гусеницами сползли на глаза, смотревшие куда-то в сторону.

- Как отдохнули, господин офицер? - спросил Козлов, словно вчера ничего и не произошло.

- Какой офицер! - буркнул Вурст. - С офицером считаются, а со мной…- Он зло плюнул. - В общем, курица не птица, а зондерфюрер не офицер.

Почти всю дорогу до Летцена Вурст угрюмо рассматривал из машины равнинные поля с черными плешинами земли, освободившейся от снега. Мартовское солнце хотя и медленно, но уверенно снимало с нее белое покрывало. С каждым днем голубело и словно бы приподнималось небо. Лишь над недалекой отсюда Балтикой все еще висели низкие свинцово-серые тучи»

Козлов ждал весны. Но не с тем, давним, еще мальчишеским интересом, когда весна возвращала массу утраченных удовольствий. Он ждал ее с затаенной в душе надеждой, что огромный тысячекилометровый фронт снова придет в движение и все новые армии, разрушившие счастье миллионов людей, будут сгорать в карающем огне новых, теперь уже, возможно, заключительных сражений. То, что эти армии обязательно сгорят, и раньше, даже в самые трудные дни, не вызывало у него сомнений. Но сейчас это было настолько ясно, что даже немцы начинали всерьез задумываться над своей судьбой. Конечно, не эти, сидящие с ним в машине, и особенно не такие, как зондерфюрер Вурст. Эти по-прежнему надеются найти среди отщепенцев великого, отважного, мужественного народа бездумных исполнителей своей злой воли. И наверное, найдут, иначе в Летцене не существовал бы запасной офицерский полк так называемой русской освободительной армии.

Что за отбросы собраны в этом полку, думал Александр Иванович. На что рассчитывают эти люди теперь, весной сорок четвертого года? Что могут сделать их жалкие, пусть даже офицерские части, если хваленая, наводившая на весь мир ужас гитлеровская армия уже утратила способность навязывать противнику свою волю, влиять на исход больших даже малых сражений. Ничего они не сделают, разве что глупо и бездарно сложат свою голову, и имена их будут прокляты и навсегда забыты советским народом.

Как не хотелось Александру Ивановичу видеть их и самому показываться им на глаза! Только интересы дела могли заставить его сесть в машину и притворяться, будто он вместе с верными слугами фюрера озабочен подготовкой шпионов и диверсантов. Но все, что нужно его Родине, все, что будет в его силах, он и на этот раз постарается сделать. Не поехал бы с ними Вурст, ему, конечно, было бы легче. А этот, особенно в последнее время, чересчур неравнодушен к поручику Меншикову. Совсем недавно ни с того ни с сего предложил Александру Ивановичу… съездить в гестапо. Зачем? Посмотреть, какое у него будет самочувствие? Если за ним водятся какие-то грешки, может быть, струсит, откажется ехать? Тогда без проверки все станет ясно. Но Козлов согласился, и даже охотно. Черт его поймет, этого русского! На новогоднем камрадшафте, после которого списали сразу троих, Вурст, подвыпив, сказал Козлову, желая поразить его:

- Александр Данилович, вы хитрый, очень хитрый.

- Разве? - удивился Козлов. - Почему господин зондерфюрер так думает?

- Знаю, - он загадочно прищурил глаза и, погрозив пальцем, удалился.

На следующий день Козлов спросил Вурста:

- Вчера вы сказали, что я хитрый? Почему?

- Вы хитрый? - на овальном, холеном лице зондерфюрера мелькнуло подобие улыбки. - В первый раз слышу. Ничего подобного не говорил.

- Отказываетесь от собственных слов?

- Не помню, Александр Данилович, не помню. Возможно, один из нас хватил лишнего… Или я, или вы…

Он так и не признался. Не без умысла, конечно.

Зондерфюрер был моложе капитана Вольфа» ему не было и сорока лет. Родился он в Москве, но о ней никогда не вспоминал. Без всяких на то оснований он причислял себя к чистокровным арийцам и пренебрежительно относился не только к русским, которых и до войны ненавидел, но и к немцам неарийского происхождения. Из своих прямых начальников он признавал одного полковника. Больше того - боялся его. Именно это в какой-то мере спасало Козлова. Вурст знал, что шеф высоко ценит русского разведчика, и вынужден был считаться с этим. Настоящий немец, по его твердому убеждению, должен думать так, как думает его шеф. Все немцы должны думать так, как думает их фюрер.

Он был доволен своим положением и своими обязанностями в разведшколе. Выявление неблагонадежных лиц среди курсантов доставляло ему истинное удовольствие. Он принюхивался к каждому, как ищейка принюхивается к следу. И хватка его очень напоминала мертвую хватку дрессированного пса. Единственное,, что его не устраивало и чем он был откровенно недоволен, - это звание. Все-таки зондерфюрер не офицер. Правда, форма его мало отличалась от офицерской. Разница была лишь в погонах и петлицах. Жгуты на погонах были не чисто серебряные, в них вплетались и нити коричневого цвета. Петлицы тоже с коричневыми прожилками и гораздо уже офицерских. Словом, совсем не то, о чем он мечтал и чего, как ему казалось, был достоин. С Меншиковым: себя не сравнивал, потому что любое звание офицера РОА, даже полковничье, не имело для немцев никакого значения. А вот капитан Вольф - иное дело. Капитан германской армии - это звучит! Но не беда, утешал себя

Вурст, война продолжается, офицером она еще сделает.

В Летцене их поджидали. Полк был выстроен на плацу, и уже немолодой, располневший, с двумя подбородками полковник, какой-нибудь недобитый врангелевец, крикнул хриплым, срывающимся голосом: «Смирно, равнение на середину! » Чеканя шаг, он поспешил навстречу вышедшему из машины (Начальнику разведшколы.

- Господин капитан, -доложил запасник, - офицеры вверенного мне полка по вашему приказанию построены!

- Вольно! -даже не поздоровавшись со строем, Вольф небрежно махнул рукой. - Говорить будет поручик Александр Меншиков. Это ваш, русский. Два года назад он добровольно согласился служить. немецким вооруженным силам. Поручик блестяще выполнил ответственное задание нашего командования, награжден медалями «За храбрость» трех степеней и, как видите, удостоен офицерского звания… Господин Ментиков, говорите!

«Знал, как представить, - подумал Александр Иванович, подходя к строю. - Разжигает страсти у этих болванов. А они стоят, вытаращив глаза и раскрыв рты. Тоже мне офицеры! Ремни сползли на самые бедра, отощали, что ли? Ноги, словно у кавалеристов, колесом. Сброд какой-то. Только у полковника военная выправка малость чувствуется. Наверное, из юнкеров».

- Мы прибыли из части особого назначения, -начал Козлов. Язык не повернулся назвать их господами. - В эту часть мы отбираем только смелых и сильных, которые не боятся: ни огня, ни воды, ни черта, ни сатаны. На работу чрезвычайно сложную и опасную.

«Что он их запугивает? - подумал Вурст и искоса посмотрел на Козлова. - Какой же дурак после этого согласится! »

- Кто желает поступить к нам, - продолжал. Козлов, - прошу выйти из строя. Полковник, дайте команду три шага вперед.

- Желающие, три шага вперед! - крикнул: командир запасников.

Из строя никто не вышел.

После неловкой паузы Вольф спросил:

- Полковник, у вас что, нет патриотов?

Командир растерянно пожал плечами.

- Должны быть, господин капитан. Они еще раскачаются.

- Тогда потрудитесь раскачать их, да побыстрее. У нас нет лишнего времени.

- Господа офицеры! - обернувшись к строю, крикнул полковник. - Своей нерешительностью вы заслужили упрек господина немецкого капитана. В чем дело? Неужели среди вас нет смелых и сильных?

- Разрешите вопрос? - В строю шевельнулась узкая, с высоким лбом голова. - Что это за часть? Желаем знать поточнее. Ежели танковая или пушечная…

- Артиллерийская, - покраснев, уточнил полковник.

- Ежели танковая или артиллерийская, то^ мы этого не проходили. Стало быть, желательно знать.

Вольф махнул рукой: дескать, вопрос ясен.

- Служба в моей части, - нервно задвигал он нижней челюстью, - не связана ни с танками, ни с артиллерией. Высшее образование нам не нужно. Требуются, как уже сказал вам поручик Меншиков, смелые люди, патриоты нашего общего дела. Я убежден, что такие среди вас есть. Я даю вам час на размышление. Прошу разойтись и подумать. Желающим явиться в штаб полка… Лично ко мне…

- Вот вам и живой пример, - сказал зондерфюрер, когда они втроем расположились в кабинете командира полка, ожидая добровольцев. - Три шага вперед… Позор! Ничего подобного я еще не испытывал.

- Не взвинчивайте нервы раньше времени, -недовольно буркнул капитан Вольф. -У русских есть пословица: цыплят считают осенью… А мы начнем считать их через час.

Действительно, ровно через час раздался первый осторожный стук в дверь. Вошел низкорослый, плечистый, молодой на вид парень в таком же, как на Козлове, френче с нашитыми на левом рукаве тремя буквами: «РОА».

- Шитаренко, - представился он совсем не по-военному, сдернув с головы фуражку.

- Вы решили пойти в нашу часть? - спросил Вольф.

- Пожалуй, пойду… Все равно сидим тут… Погибать так погибать.

- У нас не погибают. Вот видите - поручик два года у нас, и живой. Конечно, война…

- О том и говорю, - обронил Шитаренко.

- Мы из германской военной разведки, - продолжал Вольф. - Если согласны, зачислим в разведшколу. После обучения будете направлены в тыл Красной Армии. Со специальным заданием. Принуждать не намерен: желаете - скажите, не желаете - тоже скажите.

- В тыл, стало быть? - Шитаренко мял в руках фуражку.

- Я же сказал вам.

- Ладно, ежели в тыл - согласен.

- Меншиков, запишите его, - словно опасаясь, что тот раздумает, поспешил распорядиться Вольф. - А вы, - он строго взглянул на Шитаренко, - свой язычок подержите за зубами. О нашем разговоре в полку ни слова. Учтите, руки у разведки длинные, уши тоже. Дня через два за вами приедут. Форму эту снимете, выдадим вам свою. В школе будете рядовым слушателем. Выполните первое задание, присвоим звание.

Записывая Шитаренко, Козлов подумал: «Этого надо, пожалуй, держать на примете. Мечется он, не знает, к какому берегу пристать. Русская освободительная армия его больше не устраивает: «Все равно сидим тут». Настроение подавленное: «Погибать так погибать». Словом, присмотреться к нему стоит».

Зато следующий, явившийся после Шитаренко, был настроен по-боевому. Этот давно рвался в атаку. Ждал и никак не мог дождаться случая отомстить за отца, убитого красными под Каховкой.

- То, что нам нужно, - сказал о нем капитан Вольф. Он даже пожалел, что согласился зачислить первого. Вычеркнуть, конечно, не поздно. Однако сперва надо посмотреть, сколько еще придет.

А пришло меньше, чем нужно.

Пассивность офицеров полка РОА вконец расстроила обоих гитлеровцев. Весь обратный путь в машине держалась гнетущая тишина. Козлов тоже старался напускать на себя хандру: хмурил брови, тяжело вздыхал, нервно барабанил пальцами по стеклу кабины. А на душе было легче, чем с утра. Даже отщепенцы не хотят служить оккупантам!

За время, пока отсутствовало руководство, в школе случилось чрезвычайное происшествие. О нем доложил зондерфюрер Унт.

- Господин капитан, - не дожидаясь, когда Вольф выберется из машины, мрачно сказал он, - только что один кокнул себя…

Первым отозвался Вурст:

- Я же говорил… Я предупреждал… Создали невыносимые условия, и вот…

- Кто застрелился? - не обращая внимания на его трескотню, спросил Вольф.

- Да этот цыган… По кличке - Черный.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒