Серый жилет

В фирменном пакете «Ла редут» приходит для меня новая пара черных туфель на маленьком трехсантиметровом каблучке; я буду носить их весь следующий год. Я примеряю их. Они мне жмут. Мать сделала заказ по каталогу, не измерив мою стопу, просто выбрав следующий размер по сравнению с предыдущей парой.

Не знаю, может, я росла быстрее, чем мне полагалось, но эти туфли причиняют мне сильную боль. Когда я говорю об этом, мать отвечает: «Это вопрос силы воли». Отец рассказывает мне о китайцах, высокоразвитых существах, которые туго перевязывали себе ступни, чтобы те оставались маленькими. Я должна понять, как мне повезло, и перестать жаловаться.

Оформлять для меня специальный заказ – немыслимо. Прежнюю пару, которая разваливается, я больше носить не могу. В их подошвах так много дыр, что с недавних пор мне пришлось подкладывать внутрь листья, чтобы ноги не слишком промокали.

Я также должна теперь носить чудовищный жилет из тяжелого серого твида, который специально для меня заказал отец. Он хочет, чтобы я носила его летом и зимой, поверх блузы или свитера. Жилет специально заказан слишком большой, чтобы я могла носить его несколько лет, и в нем шесть карманов, в которых я должна держать перьевую ручку, шариковую ручку, карандаш, точилку, ластик, кусок промокашки, маленький блокнот и листки, нарезанные из официальных бланков разнообразных масонских организаций, в которых состоит отец.

Я также должна иметь при себе пару алюминиевых скрепок для бумаг – ни в коем случае не обычных зажимов, которые отец считает «аксессуарами для лентяев», – и коробку с перьями, которые надо держать отдельно от перьевой ручки в другом кармане. Они специально предназначены для написания нот, их следует выводить пером и чернилами.

Еще у меня есть носовой платок, отвертка с корковой насадкой на конце, чтобы я ею не поранилась, и компас, которым мне предстоит воспользоваться, если меня похитят. Если это случится и мне придется пробираться по лесу, отец советует всегда держаться севера, иначе я буду плутать кругами.

Внутренний карман предназначен для словарных карточек по немецкому – на одной стороне написано слово на немецком, на другой его французский перевод, – которые отец задал мне заучить. Я также должна носить с собой пару плоскогубцев, но, поскольку они очень тяжелые и оттягивают карман, меня обычно избавляют от их ношения.

– Ты должна постоянно держать при себе инструменты, чтобы смочь работать всегда, везде.

Где бы я ни была, я должна быть готова засесть за импровизированный экзамен, сдать тест по латыни и так далее. В то же время мне следует уметь, скажем, заделать протечку в трубе при первой же необходимости. На взгляд отца, этот жилет соответствует некоему рангу. Он уподобляет его рабочим фартукам «Спутников Тур де Франс» – мастеров, которые всегда имеют при себе инструменты. Этот жилет означает, что я уже никак не смогу «по‑ лентяйски» сослаться на отсутствие у меня инструментов для выполнения той или иной работы.

Отец настаивает, чтобы я носила этот жилет с утра до вечера, за исключением тех часов, когда играю на аккордеоне. Но жилет ощущается как тяжкое бремя, цепь, постоянно напоминающая, что мне предстоит выполнить определенную миссию. Я стараюсь использовать любую возможность снять его, будь то хоть пара минут, когда я остаюсь одна в классе, хоть тридцать секунд, когда иду в туалет. Не знаю, почему родители так на нем зациклены.

– Ты ведь не снимала свой жилет, правда? – спрашивают они по нескольку раз в день.

Я смотрю им в глаза и отвечаю:

– Нет, я ношу его постоянно, – дрожа при мысли, что они могут узнать правду.

Но моя ложь остается никем не замеченной – как и дамоклов меч, висящий над головой отца. Я начинаю задумываться, действительно ли мне необходимо выстраивать кирпичные стены в своей голове.

А еще у меня давно появилось желание исследовать каждый уголок этого огромного здания, и мне все труднее сопротивляться ему. Разумеется, мне приходится проявлять крайнюю хитрость. Моменты, когда я могу ускользнуть от постоянной слежки, ограничиваются всего парой‑ тройкой минут. Поскольку все помещения дома запираются, первое, что я должна сделать, – выяснить, где спрятан каждый ключ.

Теперь я знаю, что отец держит ключ от своей спальни под дверным порожком. Я максимально использую те моменты, когда оба родителя находятся на нижнем этаже, чтобы бесшумно проскользнуть наверх, осторожно вынуть ключ из тайника, трепетно повернуть его в замке и сделать первый шаг в огромную спальню. Не тратя ни мгновения, я подхожу к большим платяным шкафам, которые мне строго‑ настрого запрещено открывать. Обнаруживаю рапиры и шлемы, стеганые безрукавки. Я никогда не видела, чтобы отец фехтовал. Может быть, это «реликты» прежней жизни? В другом шкафу я нахожу шесть или семь разных рыцарских нарядов: туники с большим крестом на груди, длинные накидки с капюшонами и мечи в ножнах с поясами.

Порой мне удается проникнуть в отцовский кабинет на нижнем этаже. Я просматриваю содержимое ящиков, очень стараясь ничего не сдвинуть. Нахожу разные бланки: бланки масонских лож, к которым он принадлежал, бланки его автомастерской, бланки аэродрома, которым он управлял. Не знаю, что именно ищу, да и в любом случае не могу оставаться там больше двух‑ трех минут. Уходя, я непременно кладу ключ на место – точно так, как он лежал.

Со временем моя цель проясняется: теперь я веду поиски в надежде найти «документы на удочерение» или любые документы, доказывающие, что мои родители – не мои настоящие родители. По ночам я говорю себе, что мои настоящие родители далеко, исследуют опасные части света. Им пришлось доверить меня этой паре богачей, которые теперь отказываются отдавать меня обратно. Вот почему меня держат пленницей.

Мое сознание часто возвращается к тайнам, скрытым в двух сейфах в отцовском кабинете. Я чувствую, что в них находится ключ от моей жизни. Иногда я гадаю, что сделала бы, если бы смогла получить доступ к этим документам. Мне пришлось бы забрать их, тут же сбежать и направиться прямо в полицейский участок. Но как отсюда выбраться? На окнах решетки, входная дверь всегда заперта, и, несмотря на все усилия, я никак не могу выяснить, где прячут ключ от нее. Чем больше я об этом думаю, тем меньше у меня остается надежды.

Перед Рождеством я обещаю себе, что передам весточку через почтальона или местных пожарных, когда те придут за своими ежегодными чаевыми. Не знаю почему, но родители предпочитают не показываться им на глаза и вручают мне конверт с деньгами, которые я передаю через маленькое окошко в столовой. В тот час, когда меня оставляют одну, чтобы делать домашнее задание, я пытаюсь составить записку. На ум приходят с десяток вариантов, каждый из которых начинается словами «Расскажите полиции…». Но что писать дальше? Меня ведь не морят голодом, не приковывают цепями, не бьют… Кто мне поверит?

По ночам я говорю себе, что мои настоящие родители далеко. Им пришлось доверить меня этой паре богачей, которые теперь отказываются отдавать меня обратно.

После уроков я спускаюсь вниз, обескураженная своей беспомощностью. На нижнем этаже вижу со спины отца, сидящего в столовой. Желудок словно сжимает твердый кулак, как бывает всегда, когда я стою на этой площадке. Я знаю, что должна очень тщательно следить за скоростью своих шагов и громкостью издаваемого мной шума. Если отец дремлет, и я, подходя, разбужу его, он обвинит меня, что я к нему «подкрадываюсь». Я нарочно заставляю поскрипывать каждую ступеньку. Если есть хоть малейшие сомнения, безмолвно возвращаюсь на пару шагов назад и снова спускаюсь, всем весом налегая на каждую ступень, чтобы она издавала как можно больше шума.

Оказавшись в столовой, я должна сесть с опущенной головой, не заговаривая и не шевеля ни единой мышцей, пока к столу не выйдет мать. Присутствие отца вызывает во мне неуютную смесь страха и отвращения. Краем глаза я вижу его, развалившегося в кресле, со сгорбленной спиной, в чудовищном изношенном жилете, который воняет застарелым потом и гнилью. Я бросаю беспомощный взгляд на окно, выходящее на улицу, и сквозь тюль мне удается разобрать машины и грузовики, идущие в обе стороны по шумному шоссе к Сент‑ Омеру. Однажды я слышала, как мать сказала, что они направляются в Англию. О, если бы я только могла тайком уехать на одном из этих грузовиков!

У меня есть один повторяющийся страшный сон: я просыпаюсь и обнаруживаю, что моя комната необыкновенно ярко освещена, дом весь затоплен солнечным светом, и осознаю`, что давно проспала наше обычное время подъема. Странно, что родители позволили мне так заспаться. Я иду и стучусь в спальню к матери; там никого нет. Как и в спальне отца. Я спешу в столовую; она пуста. Это что же, я вчера пропустила мимо ушей какие‑ то распоряжения? Поднимаюсь в классную комнату, расстроенная тем, что на мне нет наручных часов. Открываю дверь… и вижу родителей, лежащих под большим столом у доски. Наклоняюсь ближе: они явно мертвы. Голова идет кругом.

«Я убила их», – думаю я. Должно быть, я встала ночью и убила их, как в тех историях о лунатиках, которые с упоением рассказывает отец. Вот так, все кончено. Я чувствую невероятное облегчение. Но потом меня настигает чувство вины. Я в ужасе. Я совершила немыслимое. Как я с этим справлюсь?

Я не ощущаю ни малейшей скорби по родителям. Только одна мысль: я попаду в тюрьму за их убийство. Даже в смерти они не выпускают меня из своей хватки.

Бежать? Но куда? Оставить их здесь, прикрыть дверь и продолжать жить в этом доме, словно ничего не случилось?

Я просыпаюсь в поту, с глухо колотящимся сердцем, лихорадочно гадая, не сбылся ли уже мой кошмар, не получилось ли так, что я – в момент забытья – убила своих родителей.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒