Перисо. Мени Грегуар

Перисо

После двух лет болезненных, неуклюжих попыток мне, наконец, удается выполнить по три сальто три дня подряд. Отец вознаграждает меня, покупая пони, которому дает кличку Перисо. Артур умер два года назад; я тоскую по нему. Новый пони не вернет моего друга. Но отец этого не понимает.

Когда привозят Перисо, перед грузовиком открываются большие ворота. Продавец выводит маленькое животное с коричнево‑ белой шерсткой – оно больше напоминает собаку. Перисо – шетлендский пони, ему всего пара месяцев от роду.

– Вы должны подождать, пока ему не исполнится хотя бы шесть месяцев, прежде чем ездить на нем, иначе можете сломать ему спину, – предупреждает мужчина.

Отец придумал целую тренировочную программу. Перисо будет помогать нам со стрижкой травы: он привязан к большому железному столбу посреди лужайки с восьми утра до восьми вечера. Теперь, объясняет отец, он будет создавать «идеальные круги», пока пасется вокруг этой центральной точки. Я иду забрать Перисо из стойла, и мать прикрепляет к его недоуздку металлическую цепь. Но все идет не так, как планировалось: пони такой маленький, что вес тяжелой цепи заставляет его падать вперед на колени. Нам приходится смириться с тем, что цепь нужно заменить веревкой, но Перисо то и дело прогрызает ее и уходит бродить по территории усадьбы.

Хотя отец не признает этого открыто, он отказывается от своих планов «кругового выпаса» и вместо этого принимается тренировать Перисо, чтобы показать мне, как работает принцип условных рефлексов. За несколько месяцев до этого я должна была разметить круг трехметрового диаметра в ровной части сада. Отец хотел, чтобы там я тренировала свои сальто. Теперь он хочет, чтобы Перисо оставался внутри этого круга.

Он велит мне принести один конец электрического провода от изгороди и крепко держать пони за недоуздок. Всякий раз как Перисо заступает копытом за белую линию, я должна нанести ему удар электрическим током в грудь. Мать несет караул на другой стороне круга с хлыстом, которым вытягивает пони вдоль спины, если он пытается выступить из круга. Перисо напуган; он пятится и тоненько ржет. Несколько раз лягает меня и сильно кусает за руку. Этот шрам остался у меня до сих пор. Вынужденная мучить животное, я безмолвно прошу его о прощении.

В конечном итоге Перисо сдается. Теперь, когда я завожу его в круг, он опускает голову и остается там, не делая никаких попыток уйти. По вечерам отец зовет меня к себе в комнату и включает внешнее освещение этой ровной области сада, чтобы показать, как работает установка условного рефлекса. Часто идет дождь, и я смотрю, как вода бежит по гриве бедняги Перисо, понуро стоящего в своем кругу.

Во время этих жестоких тренировок мне позволено приносить пони только воду. Я шепчу ему, что, хоть мы с ним и не понимаем смысла этих упражнений, наверное, для них есть какая‑ то обоснованная причина, которой мы не видим. Перисо смотрит на меня печальными глазами, которые, кажется, вопрошают: «Почему? »

Его «почему» усиливает все остальные «почему», которые так долго и неотступно преследуют меня. Почему следует запирать Линду? Почему нужно привязывать Перисо? Почему мне не разрешается выходить за пределы усадьбы? Почему я не должна получать никакого удовольствия от еды? Почему Ив тушит сигареты о мое колено? Почему Раймон делает то, что он делает со мной? Почему в моей спальне не может быть никакого отопления? Почему мы не моемся? Почему никто не обнимает и не целует меня, как делают люди в книгах? Почему мне не позволено ходить в школу с другими детьми? Почему?

Но есть еще большее «почему»: почему моя мать так меня ненавидит? Вчера я показала ей, как у меня раздулось веко от укуса паука. Я посмотрела на себя в зеркало и сказала:

– Я выгляжу как чудовище.

– Если так ты себя видишь, – отозвалась мать ледяным тоном, – значит, это и есть настоящая ты – чудовище.

Почему мне не разрешается выходить за пределы усадьбы? Почему я не должна получать никакого удовольствия от еды? Почему Ив тушит сигареты о мое колено? Почему в моей спальне не может быть никакого отопления?

Мени Грегуар

Мое обязательное чтение пополняется автором, которого я мгновенно невзлюбила, – это де Сад. Отец, который всегда называет его не иначе как «маркиз де Сад», говорит о нем в восторженных выражениях.

– Вот человек, который по‑ настоящему все понял. Его никогда не могли обдурить ни бараны, ни манипуляторы! И потому‑ то он и попал в итоге в тюрьму…

Порой он берет одну из книг де Сада, выбирает какой‑ нибудь длинный пассаж – как правило, на философскую тему – и клочками промокашки отмечает начало и конец выдержки. Потом велит мне сидеть одной в бальном зале и читать его. Я ненавижу читать де Сада: он вымораживает меня до костного мозга, и единственное, чего я хочу, – это дочитать и пойти трижды стукнуть в дверь столовой, чтобы отец вышел и забрал книгу.

Отец хочет избавиться от моей «тупости»; она его сердит, и он надеется, что здравые мысли де Сада ему в этом помогут. Если мне случается продемонстрировать свою увлеченность персонажами, скажем, «Одиссеи», он отвечает:

– Прекращай верить в то, во что тебя хотят заставить верить другие. Пенелопа никогда не была верной женой, она спала со всеми своими поклонниками. Ни одна женщина не бывает верной. Что касается Телемаха, он был гомосексуалистом. И если пес Улисса вилял хвостом, завидев хозяина, то только потому, что надеялся, что тот бросит ему кость.

Я согласно киваю. Но Эдмон Дантес, Гаврош, Родольф, Пятница, Одиссей и Телемах по‑ прежнему остаются героями, которых я обожаю. Я разговариваю с ними внутри своей головы, и они отвечают. Я слушаю рассказы Телемаха о его странствиях с отцом. Хотелось бы мне, чтобы у меня тоже был отец, который брал меня с собой в приключения, умел бы бегать, прыгать…

Иногда я разговариваю и с Нэнси, с которой познакомилась в детективных историях о Нэнси Дрю. Но наши разговоры никогда не длятся долго. Словно между ее миром и моим нет никакой общей почвы. Я стыжусь себя и своей жалкой жизни в затворничестве, в то время как Нэнси такая красавица – с безупречными волосами, с многочисленными друзьями и отцом, который ее любит.

Эти разговоры с моими «невидимыми друзьями» начались, когда я была совсем маленькой. Первым человеком, который навещал меня, была Афина. Не отцовская Афина, держащая сферу знания у подножия лестницы, а Афина из «Одиссеи». Я обожаю ее, потому что она умна и красива. Она успокаивает меня, когда я начинаю паниковать. Когда расписание следующего дня оказывается слишком трудным, она дает мне здравые советы. Если, к примеру, приходится выходить в сад ночью и я никак не могу найти выключатель возле утиного пруда, я слышу, как она шепчет мне на ухо: «Считай шаги, чтобы не заблудиться. Ты знаешь, что нужно отмерить двадцать восемь шагов вправо, прежде чем ты дотянешься до выключателя…»

Я никогда не заикалась об этом в разговорах с родителями. Уверена, отцу не понравилось бы, что я разговариваю с кем‑ то еще. С тех пор как я прочла «Записки из подполья» Достоевского, я чувствую себя более уверенной в своем психическом здоровье. В этой книге герой беседует с отсутствующими слушателями по нескольку страниц подряд, и все же он не безумец. Он злой, а это – другое дело.

Иногда я также придумываю старшего брата, который успокаивает меня, когда я слышу странные звуки в доме и опасаюсь, что передо мной внезапно появится призрак. «Ничего плохого с тобой не случится, – говорит он. – Я здесь». Еще у меня есть школьные подружки, и мы шепчемся с ними, спускаясь по лестнице, сплетничая о директоре, строгом «мсье Дидье», который накажет нас, если мы будем слишком шуметь, и о нашей учительнице «мадам Жаннин», которая непременно на нас донесет. Мы хихикаем, хоть нам немного и страшно.

Но сильнее всего я бываю растрогана, когда втайне слушаю радио и слышу все эти чудесные голоса, кипящие жизнью. Мать сумела избежать пристальной слежки отца и купила маленький транзисторный приемник, который каждую ночь берет с собой в комнату, чтобы послушать свою любимую программу. Днем она прячет его в классе, потому что, хотя отец может решить обыскать наши спальни в любое время, по какой‑ то таинственной причине он никогда не обыскивает класс. Мать все чаще и чаще оставляет меня днем одну, так что я быстро делаю домашнее задание, а потом в оставшееся время слушаю радио. Она ничего не подозревает.

По случайности я натыкаюсь на программу Мени Грегуар – ведущей, которой звонят по телефону слушатели и рассказывают истории своей жизни. Я совершенно заворожена. Для меня Мени – обладательница самого прекрасного голоса в мире, и она в мгновение ока уносит меня из этого дома туда, где отцу меня не достать.

Больше всего я люблю, когда Мени говорит: «Я никого не осуждаю». Она кажется мне одновременно очень доброй и очень твердой в своих взглядах. Люди, которые пишут и звонят ей, похожи на меня: они напуганы, кажутся себе глупыми, уродливыми, нелюбимыми. И Мени «понимает» их, никогда не обвиняя в трусости или слабости. Она дает им простые, осмысленные советы. Кажется даже, что они ей небезразличны. Впервые в своей жизни я осмеливаюсь надеяться, что где‑ то в мире может найтись человек, который если и не полюбит меня, то хотя бы не будет считать меня дурой или ненавидеть. Мени – как великая Афина, но в ней есть еще и теплота.

Впервые в своей жизни я осмеливаюсь надеяться, что где‑ то в мире может найтись человек, который если и не полюбит меня, то хотя бы не будет считать меня дурой или ненавидеть.

Возвращаться после этого в отцовский мир болезненно тяжко. В данный момент Перисо служит подопытным в разных экспериментах, кулинарных и алкогольных. Поскольку он упрямо отказывается от своей роли газонокосилки, отец решает, что пони должен забыть о своих инстинктах и стать всеядным. Отец хочет доказать мне, что сама природа не в силах сопротивляться его силе. Перисо привыкает есть нашу пищу, и ему по вкусу омлеты. Однако его любимое блюдо – то же, что и у меня: спагетти с томатным соусом.

Однажды отец заказывает Убийце привезти конины и велит матери приготовить ее. Затем нас торжественно призывают в свидетели важнейшего научного эксперимента. Отец наполняет оловянную миску мясом и добавляет томатный соус. Перисо съедает все с жадностью, и отец победно поворачивается ко мне:

– Видишь, каковы они, живые существа? Ты думаешь, что Перисо такой милый и так тебя любит, но он не задумываясь съел бы тебя, если бы мог – ведь он с удовольствием ест себе подобных! И люди такие же, они каннибалы, всегда готовые предать и сожрать тебя. Понимаешь теперь, почему нельзя доверять никому, кроме меня?

Я отвечаю:

– Да, понимаю.

Но нет, я не понимаю, почему отец так счастлив, что сделал из Перисо каннибала. Когда он рассказывает, как его собственный отец обманом заставил его съесть своего любимого ручного кролика, он делает это весьма эмоционально. А теперь словно пытается перещеголять этого жестокого человека.

Еще Перисо должен каждый день пить алкоголь и проходить испытание белым вином – как и я. Он быстро привыкает пить белое вино, красное вино, разбавленный «Рикар» и глинтвейн, но наотрез отказывается от чистого «Рикара». Когда он пытается уклониться от этого напитка, нам троим – матери, Раймону и мне – приходится держать его, чтобы влить алкоголь ему в глотку. Стоит нам отпустить Перисо, как он разражается самым душераздирающим визгом. Ему никогда не удается пройти прямо по белым линиям, и он часто валится вперед, носом в землю. Отец крайне разочарован.

Перисо разочаровывает и мать – тем, что категорически отказывается позволить кому‑ либо ездить на себе верхом. Несмотря на неистовую порку хлыстом, седло на него надеть невозможно. Он кидается на мать или хватает зубами отцовские брюки – короче говоря, они ничего не могут с ним сделать. В конце концов они отступаются.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒