Из подполья

Алкоголь теперь составляет важную часть тренировки моей силы воли. С тех пор как мне исполнилось семь или восемь, отец требует, чтобы во время трапез я употребляла аперитив и пила вино. Разум сильнее всего остального, поэтому я должна научиться пить, не пьянея. Кроме того, трудные переговоры в жизни часто идут рука об руку с большим количеством алкоголя, так что те, кто способен совладать с опьянением, одерживают верх.

Еще алкоголь полезен, когда нужно добыть у кого‑ то информацию: я могу наливать человеку, пить наравне с ним, а потом через пару бокалов он опьянеет и будет в моей власти. Потому что моя голова останется по‑ прежнему ясной.

Точно так же после состязания «кто больше опрокинет» я должна суметь удержать в руке пистолет на случай, если ввяжусь в дуэль. Я гадаю: каким образом я могу оказаться втянутой в дуэль? Но не смею спросить. Возможно, с вещами типа дуэлей я столкнусь потом, когда стану рыцарем.

Подрастая, я должна привыкнуть к еще большему количеству алкоголя. В полдень я обязана выпивать стакан «Рикара» с водой перед обедом. Потом добрый стакан белого вина во время еды, за которым следует стакан красного. И завершает все коньяк. На еду отводится всего пятнадцать минут, так что эти напитки приходится глотать залпом.

Отец утверждает, что «Рикар» – превосходное средство от любых инфекций, особенно тех, что во рту. Он время от времени заставляет меня пить его неразбавленным. От одного запаха возникает ощущение, будто у меня в голове вот‑ вот взорвется ракета. Первый глоток обжигает мне десны, потом огонь катится вниз по глотке и вспыхивает в желудке.

И это не все. Теперь мы должны начать особые тренировки «алкоголь и сила воли», которые проводятся каждый месяц или раз в два месяца. Для этого упражнения мы с матерью должны нарисовать две длинные белые полосы – шириной сорок сантиметров и длиной десять метров – на зацементированных площадках в саду. Упражнение состоит в том, что я должна залпом выпить стакан неразбавленного «Рикара», за которым вскоре следует стакан виски, а иногда и стакан коньяка, потом уверенно пройти по десятиметровой полосе, не заступив за линию. Я держусь этой линии изо всех сил. Не знаю, как мне это удается, но, похоже, я достаточно часто добиваюсь успеха в этом упражнении.

Я ненавижу алкоголь, а больше всего ненавижу запах неразбавленного «Рикара». Естественно, я не говорю об этом отцу, который считает, что все – женщины, дети, рабочие – должны пить столько же, сколько он сам. Отец приписывает алкоголю всевозможные полезные свойства, но я помню тех конченых алкоголиков, с которыми встречалась в литературе: Дмитрия из «Братьев Карамазовых», душераздирающих героев «Западни» Золя. Я смутно осознаю, что мне грозит серьезная опасность потерять себя, если алкоголь «овладеет мной».

Я должна суметь удержать в руке пистолет на случай, если ввяжусь в дуэль. Я гадаю: каким образом я могу оказаться втянутой в дуэль

В основном именно ради самой себя я так старательно сосредоточиваюсь и преодолеваю опьянение в этих испытаниях. Мне не нужен еще один «хозяин». Я хочу научиться противостоять алкоголю – не для того чтобы уметь манипулировать противниками или сокрушать их, но чтобы позволить лучам разума аббата Фариа достичь меня.

Я поддерживаю себя мыслями о спасении и образами сильных, притягательных героев. Во мне все сильнее потребность в книгах, которые проливают хоть немного света в мою тьму. Всякий раз как мне удается урвать момент для себя, я обшариваю отцовские книжные полки. Нахожу Золя, Мопассана, Доде. Мать никогда не читает романы и уж точно не прикасается к популярной беллетристике; она закатывает глаза к небу, когда отец поет хвалу Александру Дюма, и придерживается самого низкого мнения об Эжене Сю.

Я очарована «Парижскими тайнами» Эжена Сю и обожаю Родольфа, всегда готового защищать вдов и сирот: «Я достаточно страдал в собственной жизни; это объясняет мое сострадание к тем, кто страдает». Он уводит меня с собой в глубины мира мошенников и воров. Я растрогана тем, что он способен видеть добро в сердцах этих «падших несчастных».

Когда я открываю для себя «Идиота», я словно натыкаюсь на золотую жилу. Во мне рождается настоящая страсть к Достоевскому. Я заворожена всеми его персонажами.

Они такие живые, такие объемные, такие неустроенные! Точная противоположность «идеальным существам», которых так любит мой отец; они буквально пульсируют жизнью. Они ненавидят, они любят, они полны энтузиазма. Они спотыкаются и борются с психологическим сумбуром. Они задаются бесчисленными вопросами, не думают об ответах и упрямо пробиваются вперед со своими желаниями, прихотями и ошибками. Они обезоруживающе прекрасны.

Достоевский показывает мне, что жизнь еще ужаснее, чем говорят родители, что она полна насилия, унижения, мести, предательства… Но она все равно стоит того, чтобы жить! Вместо того чтобы бояться жизни, подозревать ее во всех грехах или отгораживаться от нее стенами, его персонажи дорожат ею, ныряют в нее с головой и тонут в ней, если придется. «Все стоит того, чтобы это пережить, – кажется, говорят они мне. – Перестань бояться».

Когда мать хоть на какое‑ то время выходит из класса, я люблю пробираться в соседнюю комнату, которую мы используем как склад. Это запрещено, но мне нравится рыться в коробках, даже если в них нет ничего особенно волнующего: покрывала для кроватей, старые газеты, иногда случайно затесавшаяся книга.

Достоевский показывает мне, что жизнь еще ужаснее, чем говорят родители, что она полна насилия, унижения, мести, предательства… Но она все равно стоит того, чтобы жить!

Однажды я нахожу том Достоевского, который еще не читала, – «Записки из подполья». У меня есть время прочесть лишь пару страниц. Я не могу унести ее в спальню: это выдало бы мои несанкционированные поиски. Я прячу книгу под кипой старых скатертей.

В последующие дни возвращаюсь к ней, прочитывая по три‑ четыре страницы за раз, захваченная водоворотом противоречивых мыслей, донимающих этого необыкновенного героя – фанатичного, злобного, язвительного, эгоистичного, измученного, трусливого… Он вздорный, он неудачник, мстящий за оскорбления, которые, как ему кажется, ему наносят, он притворяется великодушным с Лизой, молодой проституткой. Даже дает ей свой адрес на случай, если она захочет исправиться.

Когда Лиза приходит к нему, он буквально вытирает об нее ноги. Но она догадывается об ужасном страдании, которое кроется под его ненавистническим поведением, и предлагает себя ему. На миг он обезоружен ее великодушием, жалеет, что не может поверить в него. Но его внутренние демоны вскоре одерживают верх. Она прощает его, но спасается бегством.

Я гадаю: может, отец тоже прячет открытую рану под своей внешней жесткостью? Может ли быть так, что все, что он делает, на самом деле результат какого‑ то его тайного страдания.

Я настолько потрясена этой историей, что перечитываю ее снова и снова, по‑ прежнему тайно и по‑ прежнему урывками. Со временем я прихожу к пониманию, что этот герой, который так трогает меня, напоминает мне отца. У них общая склонность отвергать других людей, мир и его условности; у них общая лихорадочная убежденность, резкость и любовь к разглагольствованиям…

Я гадаю: может, отец тоже прячет открытую рану под своей внешней жесткостью? Может ли быть так, что все, что он говорит, думает, делает, что весь этот мир, в котором он держит нас заключенными, на самом деле результат какого‑ то его тайного страдания и вовсе не связан ни с каким высшим пониманием?

С каждым новым прочтением я проникаюсь суровыми уроками этой книги. «Не жди от него ничего, – кажется, говорит она мне. – Даже если он когда‑ нибудь осознает собственную глупость, он опасен, и искупление для него невозможно. Беги! »

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒