Ѳ. Ромеръ. 3 страница

-- Самъ князь!

-- Да. Твоя, говоритъ, земля, Алексѣ й Ивановичъ, не сумдѣ вайся, потому -- сдѣ лано во-какъ: за царской печатью. Владай на здоровье; а встрянутъ къ тебѣ никто не смѣ етъ, а ни Боже мой!

-- Такъ и сказалъ?

-- Вѣ рно тебѣ говорю.

-- Нну! -- энергически тряхнулъ головой дядя Кукишъ. -- Значитъ, теперь въ аккуратѣ, вполнѣ! Какъ кому Богъ... Вотъ это такъ дѣ льцо ты оборудовалъ, Алексѣ й Ивановичъ! Это вотъ дѣ льцо! Умственный человѣ къ, одно слово.

-- Умственный, не умственный, одначе между прочимъ Господь благословилъ.

-- Не умственный? -- съ одушевленіемъ воскликнулъ дядя Кукишъ. -- А какого-жъ тебѣ еще надоть?

-- Ну, чево тамъ!

-- Чево-о? А пусть говорю объявится, похвастаетъ, какія-такія за имъ дѣ ла есть. Твое вотъ дѣ ло всѣ мъ видимое: оборудовалъ такъ, что надо лучше, да нельзя. Прямо сказать, въ помѣ щики вылетѣ лъ!

-- Ври больше.

-- Чево мнѣ врать? Небось, всѣ чувствуютъ. Кто молъ, у нашей волости самый умственный человѣ къ? Промежду крестьянъ, то ись? Извѣ стно -- Алексѣ й Ивановичъ, всякому видимо.

-- Съ чево-жъ то я вдругъ поумнѣ лъ больно?

-- Не вдругъ, а и завсегда ты былъ первѣ йшій человѣ къ! Только что мы-то, ровно какъ свиньи какія, не чувствовали. Кто на сходкѣ стоялъ, чтобъ не давать дозволенія на счетъ кабака? Кто отсовѣ товалъ съ Писарькомъ коноплей займаться? Вѣ дь ты же. Тогда, извѣ стно, не послухались, загордѣ ли; а между прочимъ, вышло-то по твоему...

Въ этомъ направленіи, не лишенномъ пріятности для Алексѣ я Иванова, бесѣ да тянулась подолѣ е получаса; такъ что подъ конецъ Щастневъ -- въ виду всяческой лести и всепокорнѣ йшей униженности своего деверя -- почувствовалъ себя на высотѣ положенія. Хотя онъ отлично понималъ, что Кукишъ вретъ и льститъ ему превыше всякой мѣ ры, совсѣ мъ не искренно, а ради угожденія; но именно это обстоятельство доставляло ему огромнѣ йшее удовольствіе.

Пріятная бесѣ да окончилась, однако, не совсѣ мъ по-пріятельски.

Дядя Кукишъ началъ просить своего " зятька брильянтоваго", чтобы онъ не забывалъ родственныхъ отношеній, а удѣ лилъ ему, Кукишу, десятинокъ семь земли въ аренду, съ пожданьемъ денегъ до вымолота.

Алексѣ й Ивановичъ, въ чаду лести и торжества, можетъ быть, и пообѣ щалъ бы, если не семь, то " хоша пару десятинокъ"; но тутъ возвратилась домой рябая Катюха я, услыхавъ въ чемъ дѣ ло, накинулась на брата.

-- Проваливай-ка, проваливай! -- безцеремонно проводила она его за дверь, почти подталкивая въ спину. -- Ишь, какой еще прокуратъ сыскался! Тьфу! Намъ, миленькій, и самимъ еще справиться надоть, безъ тебя тошно: ни коровенки, ни овечекъ. А то на-ка. Семь десятинъ съ пожданьемъ. Какъ же! Пождать съ тебя, видно, покелева въ кабакъ снесешь.

Алексѣ й Ивановичъ пытался-было нѣ сколько ускромнить жену.

-- Катюха! -- напомнилъ онъ. -- Вить, чай, ёнъ тебѣ не кто да нибудь, а братъ родный.

-- Братъ! братъ! Ладно-ка ты, рохля! Небось, какъ въ запрошломъ году ригу-ту ставили, да просили его на помочь -- такъ ёнъ къ попу на покосъ сбѣ жалъ: на поповскую баранину да на лишнюю рюмку польстился. Тогда, небось, сестру съ зятемъ на шкаликъ промѣ нялъ; а таперича -- братъ?!

VIII.

На слѣ дующее утро состоялся молебенъ.

Богодуховскій батюшка, о. Михаилъ -- небольшой, худенькій и сѣ денькій человѣ къ съ живыми черными глазами -- очень охотно явился на зовъ Алексѣ я Ивановича, узнавъ, по какому чрезвычайному случаю этотъ зовъ воспослѣ довалъ;

Служеніе длилось болѣ е получаса. Давно уже о. Михаилъ ни для кого изъ своихъ прихожанъ не вычитывалъ молебенъ съ такимъ рвеніемъ и торжественностью. Весь акаѳ истъ пресвятой Дѣ вѣ Маріи произнесъ онъ даже, стоя на колѣ няхъ.

Наконецъ, провозгласивъ " многая лѣ та" кому полагается, подставивъ серебряный крестъ и собственную сморщенную руку десятку вѣ рующихъ устъ и окропивъ святой водою столько же смиренно-преклоненныхъ головъ, о. Михаилъ снялъ съ себя облаченіе и остался въ одномъ нанковомъ подрясникѣ.

Служба кончилась.

За нею, конечно, послѣ довало обычное угощеніе " чайкомъ" (самоваръ, чай, сахаръ и всѣ принадлежности были припасены заранѣ е изъ питейнаго заведенія, отъ племянницы Писарька).

О. Михаилъ принялъ угощеніе безъ всякихъ отговорокъ.

-- Ну, Алексѣ й Ивановичъ, -- замѣ тилъ онъ, присаживаясь на лавку въ " чистой горницѣ ", -- вотъ ужъ именно можно сказать, все это происшествіе съ тобою въ родѣ какъ бы сонъ нѣ кій. Даже не вѣ рится... Такъ-таки, и выдали тебѣ купчую?

-- Выдали, вѣ рно вамъ говорю.

-- А возможно полюбопытствовать, взглянуть?

-- Для-че нельзя? Сичасъ.

Алексѣ й Ивановъ и самъ горѣ лъ нетерпѣ ніемъ предъявить батюшкѣ свой драгоцѣ нный синій документъ, потому что батюшка " все-таки быдто какъ побольше нашего смыслитъ, и по крайности разсудитъ, какъ оно что, крѣ пко ли писано".

О. Михаилъ съ полнымъ вниманіемъ, при общемъ напряженномъ безмолвіи всѣ хъ присутствующихъ, прочелъ бумагу отъ первой строки до послѣ дней, а затѣ мъ сложилъ ее вчетверо и, отдавая Щастневу, всталъ съ лавки.

-- Ну, поздравляю васъ, Алексѣ й Ивановичъ, еще разъ! -- поклонился онъ. -- Дай Богъ вамъ много лѣ тъ здравствовать, а съ хозяюшкой вашей, и съ дѣ тками, на новомъ пребогатомъ владѣ ніи.

-- Значитъ, вѣ рно, о. Михаилъ? -- какимъ-то дрогнувшимъ и зазвенѣ вшимъ голосомъ воскликнулъ Алексѣ й Ивановичъ.

-- Чего же вѣ рнѣ е? Купчая во всей формѣ, старшимъ нотаріусомъ утвержденная. Тутъ и сомнѣ нія быть не можетъ... Ну, сине-Алексій, возвеличилъ же тебя Господь, нежданно-негаданно. Да, вотъ они, неисповѣ димые-то пути Промысла! Кто ихъ постигнетъ?

-- Я благодарю Господа, -- перекрестился Щастневъ.

-- И благодари Его, Алексѣ й Ивановичъ, молись Ему съ сугубымъ усердіемъ! Не забывай, что если кто возмогъ преподать, тотъ и еще легче отниметъ.

-- А рази князь, коли захочетъ, то и вернуть можно? Какъ же нотарусъ меня завѣ рялъ, быдто какъ теперь дѣ ло мое крѣ пко, и самъ князь назадъ податься не можетъ?

-- Не можетъ, это точно. Да я не про князя и говорю. А про Того, Кто превыше всѣ хъ князій и сильныхъ земли: про Бога, Царя нашего небеснаго... Вотъ Онъ что ниспослалъ, то и отъяти можетъ, въ единое глаза человѣ ческаго мгновеніе.

Алексѣ й Ивановичъ видимо успокоился.

-- Это такъ! -- замѣ тилъ онъ, прикусывая сахаръ. -- Безъ этого, извѣ стное дѣ ло, никакъ не возможно, чтобы, значитъ, не молиться... А только я такъ надѣ юсь, что худого ничего за мною нѣ тъ, значитъ, и Господь насъ таперича не обидитъ... Батюшка! Еще стаканчикъ, прикажете!

-- Выпью... Да! Несравненная Его къ вамъ милость видима: передъ всѣ ми, можно сказать, объявилася во славѣ. Потщитеся лишь достойно сохранить ее.

-- Вѣ рно. А между прочимъ я такъ надѣ юсь, батюшка, что какъ будучи я не пропойца, не воръ, ко храму Божію усерденъ, посты соблюдаю... и во всемъ прочемъ живу по христіанскому положенію... А ужъ это на что лучше, для души это первое!

-- То есть, что именно?

-- Да наше мужицкое положеніе.

-- Почему ты такъ полагаешь?

-- Потому -- дѣ ло наше справедливое. Справедливѣ е нашего дѣ ла, надо такъ сказать, и въ цѣ ломъ свѣ тѣ нѣ тъ.

-- Это, пожалуй, отчасти и правда... Именно, по завѣ тѣ Господа, въ потѣ лица вашего снискиваете хлѣ бъ свой.

-- А то какъ же? -- нѣ сколько воодушевился Щастневъ. -- Ты то подумай: нѣ шь мужикъ кого ограбилъ, или обманулъ, или чужое добро съѣ лъ? Нѣ, отецъ, Николй! Онъ еще и другихъ прочихъ своимъ хлѣ бномъ накормилъ. Ты спроси: чьимъ потомъ-кровью вся земелька полита? Мужицкимъ. Кто божію скотинку выростилъ? Мужикъ опять же. Такъ то! Небось и самъ Ісусь Христосъ, царь нашъ небесный, когда будучи на землѣ, откелева апостоловъ взялъ? Изъ богатыхъ? Нѣ, шутишь! Простые рыбари были, все одно крестьяне по нашему; этакіе видно Господу угоднѣ е, даромъ что сѣ ры.

О. Михаилъ съ нѣ которымъ удивленіемъ уставился на Щастнева. " Вотъ какъ заговорилъ теперь! " думалъ онъ про себя. " А ужъ на что, кажется, мужикъ былъ смирный".

-- Что-жъ! -- замѣ тилъ онъ вслухъ. -- Слова ваши, можетъ быть, и вѣ рныя... Но вѣ дь именно теперь то, Алексѣ й Ивановичъ, придется вамъ свое крестьянское положеніе оставить навсегда.

-- Какъ это?

-- А разумѣ ется. Какой же вы теперь крестьянинъ? Вы земледѣ лецъ, богачъ. Прежде люди васъ утѣ сняли землей, а теперь вы саки людей тѣ снить будете.

-- Это точно...

-- Прежняя простота помышленій вашихъ отложится. Ибо до сихъ поръ вамъ приходилось разсуждать: какъ бы своими руками хотя малый хлѣ ба кусочекъ выростить? А теперь ужъ надо думать: какъ бы у кого-нибудь другого -- арендатора, что ли, или работника -- кусокъ хлѣ ба изъ рукъ вырвать, да побольше? И за что это? Развѣ ты, сынъ мой, землю-то въ Мокрецахъ сотворилъ? Ты ее выростилъ что ли? За что она твоя, а не прочихъ людей? Очень ясно: единственно по милости Божіей.

-- Это точно... -- уже задумчиво поддакнулъ Алексѣ й Ивановичъ. -- Настоящей справедливости, пожалуй, что не будетъ.

-- То-то вотъ и есть.

-- Такъ какъ же теперь, отецъ? Не отъ меня вѣ дь это, отъ Бога.

-- Вѣ рно. Я и говорю: потщися сохранить милосердіе Его къ честному дому твоему.

-- А сдѣ лать-то какъ?

-- Извѣ стно, какъ угождаютъ Господу: молитвой, жизнью праведной, и наипаче усердіемъ къ церкви, къ ея служителямъ.

-- Да я что-жъ, батюшка, я даже со всѣ мъ моимъ удовольствіемъ... по силѣ возможности... Вотъ только пошли Господь справиться...

-- Чего тамъ справиться! Развѣ мы тебя деньгами нудимъ? А если есть ваше усердіе къ церкви, то и кланяемся вамъ всѣ мъ причтомъ: соблаговолите хотя сколько-нибудь земли и сѣ нокосцу, ради тѣ сноты нашей церковной; а мы ренду платить готовы, если по силамъ. Кланяемся низко въ нуждѣ нашей.

О. Михаилъ всталъ и дѣ йствительно поклонился очень низко, а вмѣ стѣ съ нимъ продѣ лали то же два его псаломщика.

Алексѣ й Ивановичъ совсѣ мъ растерялся: слишкомъ еще было для него ново и необычно, что ему кланяются, что его просятъ, съ нѣ которой даже униженностью -- и кто же? Самъ батюшка! Человѣ къ, на котораго онъ еще такъ недавно, или даже до настоящей минуты смотрѣ лъ снизу вверхъ, какъ на лицо сравнительно очень высокопоставленное.

Щастневъ все еще не вдумался въ свое новое положеніе, ему все еще приходилось дѣ лать нежданныя открытія. Онъ никакъ не могъ проникнуться той мыслью, что прежнія его отношенія къ людямъ измѣ нились разъ навсегда, что бѣ днякъ Алеха исчезъ, а новый землевладѣ лецъ Алексѣ й Ивановичъ Щастневъ есть сила, и даже сила великая въ своемъ ближайшемъ околоткѣ, передъ которою обязательно должны летѣ ть шапки съ обывательскихъ головъ. Смиреніе крѣ пко засѣ ло въ крестьянской душѣ, опаска сдѣ лалась привычкой, -- какъ тутъ сразу войти въ новое положеніе, повѣ рить своему нежданному величію?

-- Алексѣ й Ивановичъ! Не оставьте насъ грѣ шныхъ своею милостью. Можно сказать, со слезами припадаемъ ко стопамъ вашимъ и молимъ, яко благодѣ теля и покровителя.

Это гнусилъ псаломщикъ Евтихій, который слылъ на селѣ человѣ комъ гордымъ, заносчивымъ и весьма безпокойнаго характера.

Мудрено ли, что Щастневъ растерялся?

-- Я... я... -- лепеталъ онъ, запинаясь: -- да что-жъ, я со всѣ мъ моимъ удовольствіемъ... Вотъ какъ, Катюха... А по мнѣ все равно. Будемъ землю сдавать, тогда и того -- можно...

-- Намъ бы отъ Песоченскаго края, сколько милости вашей будетъ, -- мягко проговорилъ о. Михаилъ. -- Тамъ-то землю будете-же въ аренду сдавать?

-- Да мы, батюшка, покелева и сами еще ничего не удумали, -- вдругъ вступилась Катюха довольно рѣ зкимъ тономъ. -- Мудреное вѣ дь это дѣ ло, сразу такъ-то.

-- Вѣ рно! Вѣ рно! -- поспѣ шилъ согласиться священникъ. -- Легкое ли дѣ ло! Имѣ ніе вона какое: тоже все обсудить требуется. А между прочимъ, Алексѣ й Ивановичъ, когда можно будетъ зайти къ вамъ понавѣ даться? Вечеркомъ, или завтра?

-- Да я что-жъ... Я вотъ какъ только... Я къ вамъ и самъ прибѣ гу...

-- Ну, благослови васъ Господь. И то въ самомъ дѣ лѣ, если выберется свободное время, заходите чайку испить. Супругу вашу милости просимъ. А мы съ попадьей всегда будемъ рады. Милости просимъ!

IX.

Когда, послѣ многихъ и низкихъ поклоновъ, священникъ со своими псаломщиками отправился домой на Поповку -- такъ называлась совершенно отдѣ льная частица Богодухова, населенная причтомъ, -- между Алексѣ емъ Ивановичемъ и его Катюхой произошло весьма серьезное совѣ щаніе, первый поводъ къ къ которому данъ былъ просьбою церковниковъ на счетъ земли.

Алексѣ й Ивановичъ очень " заскучалъ" съ одной лошадью, безъ коровы и безъ овецъ: въ опустѣ вшемъ дворѣ совсѣ мъ " рукъ не къ чему приложить стало". А Катюха чуть ли еще не больше " хозяина" вздыхала по своей пестрой коровѣ, безъ которой " и молочка взять для ребенка негдѣ ". Раны, нанесенныя хозяйству совершеніемъ дорогой купчей, были серьезны, даже очень серьезны. Вотъ для того-то, чтобы залечить ихъ какъ можно, Щастнева, потолковавъ между собою, рѣ шились тотчасъ же раздать большую часть земель въ Мокрецахъ подъ посѣ вы, и притомъ на первое время даже задешево, но съ тѣ мъ, чтобы взять большіе задатки и разомъ возстановить крестьянское благолѣ піе своего двора. Это, по ихъ соображеніямъ, было самой разумной мѣ рою въ данныхъ обстоятельствахъ, хотя вырвало не одинъ вздохъ изъ груди Алексѣ я Иванова.

-- Радъ бы попри держаться, -- говорилъ онъ своей Катюхѣ, -- земли дуже жалко. Эхъ! Отъ Песоченскаго края, кажется, ни въ жисть бы никому не отдалъ. Опять же къ Глубочкъ... Еслибъ самимъ-то все посѣ ять -- эхъ, Господи! Хлѣ ба-то! Да ничего не подѣ лаешь, податься некуда. Безъ лошадей, безъ сѣ мянъ, безъ работниковъ, что я одинъ сдѣ лаю?

-- Видимое дѣ ло, что не за что взяться! -- покачивала головой Катюха. -- Обзаведемся на задатки, такъ по крайности все юноплянье за собой удержимъ; а то вѣ дь и къ тому приступаться не съ чѣ мъ.

-- Извѣ стно... Катюха! Ты помнишь, какая въ третьемъ годѣ у старшины по коноплянью рожь стояла? Матушка, царица небесная!

Катерина Захаровна отъ восторга даже сунула въ мужа кулакомъ, и показала свои бѣ лые зубы.

-- Счастливчикъ ты, право! Всѣ люди таперь на насъ дивуются. Вотъ тебѣ, говорятъ, и Щастневъ! Ужъ подлинно, что Щастневъ; не даромъ такъ прозывается.

-- И то. Это священникъ даве правильно сказывалъ, что видимая милость божія... Може, родители на томъ свѣ тѣ умолили, -- отъ нихъ.

Супружеская бесѣ да Щастневыхъ была прервана очень неожиданнымъ, но к очень почетнымъ посѣ щеніемъ: передъ скромнымъ крылечкомъ ихъ незатѣ йливаго жилья вдругъ очутился столь извѣ стный всему околотку сѣ рый жеребецъ волостного старшины, и самъ Николай Ѳ адѣ евичъ Писарекъ грузно вылѣ залъ изъ щеголеватой телѣ жки городского издѣ лія, въ которой имѣ лъ обыкновеніе дѣ лать свои разъѣ зды по волости.

Разумѣ ется, Алексѣ й Ивановичъ поспѣ шилъ выскочить на встрѣ чу именитому гостю, приказалъ сынишкѣ " принять лошадь" его высокостепенства, а самъ съ низкимъ поклономъ отворилъ передъ нимъ дверь въ " горницу".

Николай Ѳ адѣ евичъ, войдя, истово перекрестился на иконы, поклонился хозяину и хозяйкѣ, проговоривъ: " еще разъ здравствуйте! " а ужъ затѣ мъ съ самымъ пріятнымъ оживленіемъ обратился въ Щастневу.

-- Алексѣ й Ивановичъ! -- воскликнулъ онъ весело. -- Ну, что, какъ, братецъ? Я слышалъ, краснопольскій управитель выдавъ-таки тебѣ купчую?

-- Благодарить Бога! Третьяго дня все дѣ ло покончено.

-- Ну, слава Богу! Поздравляю, истинно поздравляю!

Николай Ѳ адѣ евичъ раскрылъ объятія и трижды облобызался со Щастневымъ.

-- Счастливчикъ, что и говорить! Вотъ ужъ именно, если Богъ захочетъ кого возвысить, такъ ужъ на диво всѣ мъ.

-- Это точно, благодарить Бога! -- перекрестился Алексѣ й Ивановичъ.

-- А вѣ дь я къ тебѣ именно ради этого самаго дѣ ла во говорить пріѣ халъ.

-- Что-жъ, милости просимъ.

-- Значитъ, сядемъ рядкомъ, да потолкуемъ ладкомъ. Такъ что ли? Хе-хе-хе... Только вотъ что, милый: тутъ у тебя ребятишки вертятся и тѣ сновато, да кромѣ того, если ужъ говорить о дѣ лѣ, такъ надо же и горло прополоскать чѣ мъ ни на есть. Пойдемъ-ка мы съ тобою къ племянницѣ; тамъ у нея въ задней горницѣ и чаю выпьемъ всласть, и потолкуемъ преотлично, безъ всякой помѣ хи. А разговоръ-то у насъ будетъ, пожалуй, что довольно " антиресный".

Разговоръ вышелъ и дѣ йствительно " антиресный", по выраженію Писарька, который хотя умѣ лъ выражаться совершена правильно, гдѣ это было нужно и кстати, но съ крестьянами любилъ говорить на ихъ ладъ, и даже у себя дома въ семьѣ очень охотно сбивался на мѣ стный складъ крестьянской рѣ чь

Когда собесѣ дники засѣ ли въ отдѣ льной комнаткѣ при кабакѣ, которую обыкновенно занимала племянница Николая Ѳ адѣ ича, но на этотъ разъ уступила имъ въ полное распоряженіе -- Писарекъ приступилъ къ дѣ лу такимъ образомъ:

-- Слушай, братецъ Алексѣ й Ивановичъ, какъ ты теперь располагаешь поступить съ Мокрецами?

Крестьянинъ сразу не понялъ вопроса.

-- То есть, это на счетъ чего же, Николай Ѳ атѣ ичъ? -- спросилъ онъ въ свою очередь.

-- Ну, какъ, то есть, ты съ землей-то хозяйствовать будешь? Я вотъ про что.

-- А что-жъ, какъ люди, такъ и на.

-- Да вѣ дь у людей скотина есть, и денежки водятся. А тебѣ съ чѣ мъ приступиться?

-- Извѣ стно, на первое время перебьемся какъ ни на есть. А тамъ, гляди, Богъ дастъ, и поправимся.

-- Улита ѣ детъ, когда-то будетъ. Ты вотъ дворъ свой ужъ разорилъ купчей этой самой; а справлять его чѣ мъ станешь?

-- Да вотъ, Богъ дастъ, землю подъ посѣ ва отдамъ... ну, к справлюсь.

-- Зе-емлю? Какую?

-- А въ Мокрецахъ.

-- Коли-жъ та ее раздавать будешь?

-- Я такъ полагаю, сичасъ пустить. И радъ ба самъ хозяйствовалъ -- да не съ чѣ мъ.

-- Ну, это, братанъ, та шутишь. Землю-то раздавать, особенно сичасъ, тебѣ не придется.

-- Для-чего?

Николай Ѳ адѣ евичъ, не торопясь, вынулъ папироску и закурилъ ее.

-- А для того, -- сказалъ онъ очень спокойно, дымя папиросой, -- для того, что правовъ твоихъ нѣ тъ. Вотъ для этого самаго.

-- Правовъ лѣ тъ! -- воскликнулъ Алексѣ й Ивановъ, крайне обезпокоенный и удивленный. -- А купчая?

-- Что-жъ, купчая. Конечно, вольно было князю выдавать ее, ни у кого не спросившись. Да вѣ дь на землю-то, чать, и пораньше вашей купчей документа какіе ни на есть сдѣ ланы.

Щастневъ уже съ великимъ ужасомъ, широко раскрывъ глаза, погрѣ лъ на Николая Ѳ адѣ ича.

-- Я сколько лѣ тъ владѣ лъ землей? Ты то попомни! -- все такъ невозмутимо продолжалъ Писарекъ. -- Такъ неужто жъ я безъ документовъ; такъ себѣ пользовался? А это-жъ бы мнѣ позволилъ?

-- Да вѣ дь вы, Николай Ѳ атѣ ичъ, землю-то на рендѣ судержали, -- пролепеталъ Щастневъ.

-- Ну, да. Такъ что-жъ?

-- А теперь, какъ она, значитъ, продамши...

-- А ты про арендный-то нашъ договоръ знаешь, какойтакой онъ есть, и что въ ёмъ заключается? Може, по этому самому договору князь и продавать совсѣ мъ не могъ, а? Который же документъ раньше сдѣ ланъ: твой, или мой? Вотъ она штука! Понялъ ты таперь, ай нѣ тъ?

Алексѣ й Ивановичъ молчалъ, совершенно подавленный.

-- Князь вѣ дь тоже, -- усмѣ хнулся Писарекъ, -- зналъ чѣ мъ подарить: чего себѣ не жалко... Купчая твоя, милый другъ, кто жъ говорить; при тебѣ и останется; только въ землю вступаться ты не моги. Дай-ка сюда стаканъ, чайку тебѣ налить.

Но Щастневу было не до чаю. Въ немъ " сердце упало", и въ головѣ другъ завертѣ лся такой вихрь недоумѣ ній, страховъ и отчаянія, что онъ вполнѣ созналъ окончательную свою безпомощность въ данномъ случаѣ. Какъ тутъ выбраться собственными силами изъ этого хаоса противорѣ чій и бѣ дъ? Съ видомъ человѣ ка, который стоитъ передъ погибелью неминучей, онъ только по-дѣ тски лепеталъ одну и ту же фразу, совершенно ничтожную:

-- Какъ же таперь быть? Головушка ты моя!..

-- Какъ быть? -- подхватилъ Писарекъ. -- А вотъ про это-то я и пріѣ халъ съ тобой покалякать, Алексѣ й Ивановичъ. Слушай же меня обоими ушами, потому въ другой разъ этого не повторю. Одно у меня слово. Мокрецы, положимъ, я могу оттягать у тебя въ чистую, это вѣ рно; только будетъ это самое стоить денегъ много, да и по судамъ придется ходить не одинъ мѣ сяцъ. А ужъ это на что хуже.

-- Ужъ это!.. -- и Щастневъ, недоговоривъ, безнадежно махнулъ рукой.

-- Потому что все-таки, какъ ни на есть, у тебя купчія выдана, хоша и неправильно. Поди возись съ ней... Тахъ вотъ я тебѣ предлагаю разойтись со мной полюбовно. Выбери ты для себя изъ коноплянья, изъ самолучшей земли, или откуда хочешь -- это все равно -- восемнадцать десятинъ, да двѣ десятины огородовъ, да двѣ луговой. Выбирай самъ, какъ хочешь, я тебѣ не препятствую; и пусть ужъ эта земля остается твоей на вѣ ки вѣ чные. По твоей семьѣ, да еще при надѣ лѣ, съ тебя этого поля весьма предовольно; даже на твоихъ дѣ тей и внуковъ хватитъ. Кромѣ того жертвую я тебѣ три лошади, двѣ коровы, свинью съ поросятами, хорошую, борова и два десятка овецъ. Все это сейчасъ. Кромѣ того, плачу я тебѣ двѣ тысячи рублей, чистими деньгами, прямо изъ рукъ въ руки. Ну, вотъ! Пусть же не даромъ Господь тебѣ счастье послалъ: первымъ жителемъ будешь на всю волость. А ты, разумѣ ется, на остальную землю выдашь мнѣ купчую... На мой счетъ! Нотаріусу за все самъ заплачу, копѣ йки съ тебя не потребую... Вотъ тебѣ мой первый и послѣ дній сказъ. Хочешь ты такъ-то -- давай дѣ лать, что ни скорѣ й, то лучше. А заупрямишься -- ну, помогай тебѣ Боже. Только ужъ отъ меня милости не жди! Доведешь до судовъ, я тебя, прямо сказать, разорю въ корень, а то и еще хуже... Суды-то я, можетъ, получше твоего знаю!

Катерина Захаровна, она же рябая Катюха, въ томъ трудномъ положеніи, которое наступило для Щастневыхъ послѣ бесѣ ды съ Писарькомъ, выказала несравненно большую твердость духа, чѣ мъ Алексѣ й Ивановичъ. Подобно мужу, она въ первую минуту была тоже совершенно озадачена притязаніями старшины, но очень скоро пришла въ себя и затѣ мъ вдругъ необычайно разгнѣ валась.

-- А вить онъ вретъ все, собачій хвостъ, поганая его душонка! -- разразилась Катерина Захаровна цѣ лымъ потокомъ ругательствъ. -- Нотарусъ, чать, не похуже его дѣ ла-тѣ знаетъ. Опять же и попъ купчую читалъ: не похулилъ нискольки. Да ты вить еще комусь показывалъ?

-- А какъ же!

Щастневъ убитымъ тономъ перечислилъ человѣ къ пять " знающихъ людей", которые смотрѣ ли его документъ въ губернскомъ городѣ.

-- И никто не похулилъ? -- спрашивала Екатерина Захаровна.

-- А ни Боже мой! -- печально повѣ сивъ голову, -- объяснялъ Щастневъ. -- Даже всѣ въ одно слово завѣ рили: настоящая, говорятъ, твоя купчая, то есть, въ самомъ лучшемъ видѣ, какъ быть возможно. Не токма что, а самъ князь, чу, повернуть таперича не можетъ. Во какъ завѣ рили!..

-- Такъ чево-жъ онъ мелетъ? На дураковъ напалъ? Извѣ стно, земли ему жалко, такъ вотъ онъ и мутитъ. Для всѣ хъ, вишь, купчая хороша, какъ быть слѣ дствуетъ; а ему одному не ндравится: не гожа-де, не правильная! Ахъ онъ... Иди на него ужъ и суда нѣ тъ? Да подавись ты и своими коровами, и лошадьми, я двумя тысячами! Чтобъ ты ихъ съ собой въ домовину взялъ!

Катерина Захаровна положительно неистовствовала.

-- Какъ онъ и въ самъ-дѣ лѣ засудитъ? -- попыталъ-было Алексѣ й Ивановичъ хотя нѣ сколько поудержать расходившуюся супругу, -- Какъ бы, то есть, чего не вышло, чтобъ, значитъ, въ отдѣ лку не пропасть. Мы вить что-жъ -- люди темные...

-- Темные! Такъ что-жъ, что темные? Чать, вить и онъ не оди въ свѣ тлый по землѣ ходитъ. Поискать, такъ еще, можетъ, насупротивъ его свѣ тлѣ е найдутся...

Катерина Захаровна примолкла на одинъ мигъ, и вдругъ закончила тономъ, не допускающимъ возраженій:

-- Идемъ въ попу!

Въ данную минуту это было самое благоразумное рѣ шеніе. Такъ, по крайней мѣ рѣ, оцѣ нилъ его Алексѣ й Ивановичъ, который чувствовалъ неодолимую потребность посовѣ товаться съ " умственнымъ и знающимъ человѣ комъ".

-- " Чего мы знаемъ? " -- разсуждалъ онъ про себя. -- " Баба, извѣ стно, торохтитъ, потому -- баба. А между прочимъ чего мы знаемъ? Влопаешься это подъ судъ... сичасъ раззоръ... да еще угодишь куда-нибудь, въ отсидку, значитъ... Вотъ тѣ и здравствуй! бабѣ что? Баба, извѣ стно, не въ отвѣ тѣ... Да! "

Однако о. Михаилъ разсѣ ялъ -- по крайней мѣ рѣ на время -- всѣ сомнѣ нія Алексѣ я Ивановича. Онъ такъ утвердительно говорилъ о незыблемости правъ новаго владѣ льца, о рѣ шающемъ значеніи купчей, такъ посмѣ ивался и покачивалъ головой, выслушивая разсказъ о притязаніяхъ Писарька, наконецъ, вообще такъ охотно принялъ сторону Щастневыхъ, что не только Катерина Захаровна, -- женщина вообще энергичная, -- но самъ Алексѣ й Ивановичъ, -- гораздо болѣ е мнительный, -- не могли не успокоиться вполнѣ; дѣ ло оказывалось слишкомъ ужъ несомнѣ ннымъ, а утвержденія и указанія о. Михаила слишкомъ положительными и точными.

Тому горячему интересу, съ которымъ отнесся священникъ къ дѣ лу Щастневыхъ, можетъ быть, отчасти способствовало и то обстоятельство, что Катерина Захаровна, вопреки своей недавней неподатливости, первая заговорила объ отдачѣ въ аренду церковникамъ нѣ которой части земель съ Песоченскаго края, и притомъ на самыхъ выгодныхъ для причта условіяхъ, такъ какъ " тоже и о душѣ своей надоть попомнить, чтобъ было съ чѣ мъ передъ Господомъ Богомъ явиться, отвѣ тъ Ему, Царю нашему небесному, держать".

Узнавъ о такомъ усердіи своей прихожанки, о. Михаилъ тотчасъ же и заявилъ, что ему доподлинно извѣ стно, будто у Писарька нѣ тъ ни одного письменнаго документа на владѣ ніе Мокрецами, такъ какъ арендовалъ онъ землю просто по словесному уговору съ управителемъ князя Убромскаго. Но о такой арендѣ въ купчей не упомянуто ни однимъ словомъ, слѣ довательно она вовсе не обязательна для новаго владѣ льца. Что же касается до правъ собственности, до того, чтобы Писарьку удалось отсудить землю въ свою пользу окончательно -- объ этомъ и говорить смѣ шно. Писарекъ пробуетъ попугать Алексѣ я Ивановича, обмануть его, пока онъ " по новости" еще не знаетъ дѣ ла -- это очевидно. Но если споръ и въ самомъ дѣ лѣ дойдетъ до суда, то Писарекъ, навѣ рное, даже не явится къ разбору, потому что съ чѣ мъ же ему явиться? Не съ пустыми же руками!

О. Михаилъ настолько выразилъ свою несомнѣ нную увѣ ренность въ правахъ Щастнева, что даже " со всѣ мъ удовольствіемъ" предложилъ ему тотчасъ же получить значительный задатокъ подъ аренду земли, даже сталъ ему навязывать этотъ задатокъ съ нѣ которой горячностью, чтобы, какъ онъ выразился, " уже быть въ надеждѣ, если есть ваше такое усердіе къ церкви".

Послѣ этого въ умахъ Алексѣ я Ивановича и Катюхи уже не могло оставаться никакихъ сомнѣ ній: они оба значительно просвѣ тлѣ ли.

-- Ужъ коли батька деньги давалъ, -- сообщала Катерина Захаровна мужу свои соображенія, по дорогѣ домой; -- такъ ужъ тутъ и говорить нечего; выходитъ, дѣ ло вѣ рное. Ужъ этотъ, небося, гривенника даромъ не выложитъ, не токма что.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒