Ѳ. Ромеръ. 2 страница

-- Матушка-барышня! Андельская душенька прежалосливая! Христосъ съ тобою, родимая! -- раздались возгласы въ толпѣ. -- Да пошли-жъ тебѣ Господь! Да подай же тебѣ Царица Небесная! Печальница ты наша христьянская...

-- Господа! -- всплеснула руками Людмила Сергѣ евна..

-- Darling! -- шепнула сзади миссъ Чёрчъ. -- It is getting quite dusk. I fear your father may be displeased...

-- Yes, yes, my dear! We are going home directly.

Миссъ Чёрчъ -- уже не молодая, но еще очень не дурная собой и пресимпатичная на видъ англичанка -- ничего не поняла изъ разыгравшейся передъ нею сцены: она совсѣ мъ не разумѣ ла по-русски. Но видимое возбужденіе толпы, а особенно слеза Людмила Сергѣ евна, привели ее въ немалое смущеніе, я она рѣ шилась напомнить про поздній часъ и безпокойство отца.

-- Алексѣ й Ивановичъ! -- обратилась опятъ княжна къ смущенному крестьянину. -- Отецъ мой непремѣ нно желаетъ васъ видѣ ть, и приказалъ мнѣ попросить васъ пріѣ хать вмѣ стѣ со мною. Если вамъ угодно, поѣ демте; онъ давно ждетъ.

Алексѣ я усадили на бархатное сидѣ нье княжей коляски -- и экипажъ покатился обратно.

Въ двадцатыхъ годахъ нашего столѣ тія, сынъ одного барскаго камердинера, " Ѳ адюшка Лопоуховъ", проявилъ замѣ чательную способность каллиграфическую, почему и балъ взятъ въ вотчинную контору писаремъ, съ производствомъ ему жалованья по два рубля въ мѣ сяцъ, на господскихъ харчахъ.

Въ сороковыхъ годахъ этотъ же самый " Ѳ адѣ й Корниловичъ Писарекъ" (настоящая его фамилія, Лопоуховъ, къ тому времени не только давно вышла изъ употребленія, но даже была всѣ ми позабыта) настолько поднялся во мнѣ ніи своихъ господъ, что сдѣ ланъ былъ управителемъ всего помѣ стья, дочь выдалъ замужъ за купца третьей гильдіи, -- конечно, испросивъ ей предварительно вольную, -- а сына Николашку " опредѣ лилъ" въ уѣ здное училище.

Впрочемъ, такъ какъ ничто не вѣ чно подъ луною, то и управительское благополучіе Писарька, хотя весьма продолжительное, возымѣ ло однако свой конецъ: въ концѣ пятидесятыхъ годовъ, проворовавшись слишкомъ неосторожно, Писарекъ вдругъ смѣ щенъ былъ съ должности, лишенъ всякаго имущества (въ пополненіе начетовъ), и наконецъ сосланъ въ дальнюю деревню свинопасомъ.

Удалось ли ему, при такомъ внезапномъ поворотѣ колеса фортуны, припрятать хотя нѣ сколько наличныхъ денегъ (какъ это предполагали тогда весьма многіе) -- неизвѣ стно. Но во всякомъ случаѣ но подлежитъ ни малѣ йшему сомнѣ нію, что по смерти " старика Ѳ адѣ я", случившейся въ слѣ дующемъ же году, сынъ его не наслѣ довалъ ни единой копѣ йки.

Юный Николай Писарекъ, однако, во растерялся, даже при такихъ неблагопріятныхъ условіяхъ своего вступленія въ жизнь. Малый онъ былъ бойкій, неглупый, грамотный, въ уѣ здномъ училищѣ окончилъ курсъ съ отличіемъ, и потому довольно легко находилъ себѣ кусокъ хлѣ ба. А когда въ провинціи появились первые мировые судьи, онъ даже успѣ лъ къ одному изъ нихъ пристроиться въ качествѣ письмоводателя.

Это былъ рѣ шительный шагъ впередъ!

Въ новой своей должности Николай Ѳ адѣ евичъ скоро проявилъ и замѣ чательное трудолюбіе, и быструю сообразительность: въ самое короткое время онъ настолько ознакомился съ дѣ ломъ, со всѣ ми юридическими тонкостями мирового судопроизводства, что сталъ рѣ шительно " правою рукою" г. судьи, вообще нѣ сколько беззаботнаго на счетъ уставовъ, и преисправно подсказывалъ ему большинство рѣ шеній.

Однако и Николаю Ѳ адѣ евичу пришлось со временемъ на собственномъ горькомъ опытѣ провѣ рить ту скорбную истину, что ничто не вѣ чно подъ луною, что всякое, самое даже, повидимому, прочное положеніе вещей -- способно измѣ ниться.

Вслѣ дствіе нѣ которыхъ довольно сложныхъ обстоятельствъ, сопряженныхъ съ утратою документовъ, ввѣ ренныхъ храненію г. мирового судьи, и съ довольно громкимъ процессомъ, возникшимъ по поводу значительнаго наслѣ дства -- Николай Ѳ адѣ евичъ не только вынужденъ былъ прекратить свою письмоводительскую дѣ ятельность съ нѣ которой, такъ сказать, внезапностью, но и покинуть родную іубернію, бывшую до сихъ поръ неизмѣ ннымъ театромъ его подвиговъ.

Многіе теряютъ голову въ подобномъ положеніи. Но юный Писарекъ вовсе не счелъ себя окончательно погибшимъ, какъ могъ бы предположить иной, слишкомъ торопливый на заключевія, читатель. Обвиненный мировымъ судьею въ покражѣ документовъ, онъ успѣ шно оправдался передъ судомъ, мимоходомъ набросивъ весьма неблаговидную тѣ нь на самого обвинителя; а затѣ мъ покинулъ родныя мѣ ста, и скоро нашелъ себѣ новыя занятія, устроившись писаремъ при краснопольскомъ волостномъ правленія.

Въ этомъ званіи Николай Ѳ адѣ евичъ сначала держалъ себя тише воды, ниже травы. Но какъ человѣ къ, завѣ домо талантливый, онъ въ нѣ сколько мѣ сяцевъ съумѣ лъ привлечь къ себѣ сердца всѣ хъ членовъ мѣ стнаго уѣ зднаго но крестьянскимъ дѣ ламъ присутствія, и притомъ до такой степени, что когда наступило время новыхъ крестьянскихъ выборовъ -- Николай Ѳ адѣ евичъ, по настоянію и горячей рекомендаціи г. мирового посредника, былъ избранъ краснопольскимъ волостнымъ старшиной.

Писарекъ пришелся какъ разъ по плечу своей новой должности, а эта должность пришлась ему по вкусу: онъ дослуживаетъ теперь свое четвертое трехлѣ тіе, и не только скончателѣ но устроился и обосновался на новомъ мѣ стѣ, сдѣ лавшись въ Краснопольѣ совсѣ мъ своимъ человѣ комъ, но даже пріобрѣ лъ себѣ въ районѣ волости прочную земельную осѣ длость и цѣ лое маленькое состояніе.

Случилось это такимъ образомъ.

Лѣ тъ шесть тому назадъ, купилъ онъ почти задаромъ небольшую помѣ щичью усадьбу возлѣ села Богодухова, вмѣ стѣ съ принадлежавшими къ ней сорока-шестью десятинами очень хорошей земли. Прежній владѣ лецъ этой усадьбы, нѣ кто Горчаковъ -- старый, одинокій и совершенно спившійся помѣ щикъ -- отдалъ Николаю Ѳ адѣ евичу свой Верхній Хуторъ за долгъ, въ сущности довольно ничтожный, но съ приплатою въ пользу его, Горчанова, сорока ведеръ водки и съ тѣ мъ, чтобы за нимъ же, Горчановымъ, оставалось пожизненное право владѣ нія проданнымъ хуторомъ.

Послѣ днее условіе, хотя очень, повидимому, стѣ снительное для покупателя, оказалось на дѣ лѣ совершенно ничтожнымъ, такъ какъ Горчаковъ черезъ двѣ недѣ ли по совершеніи вышеозначенной сдѣ лки умеръ съ перепоя.

Николай Ѳ адѣ евичъ Писарекъ похоронилъ опившагося помѣ щика на свой счетъ (весьма прилично), переѣ халъ въ свое новое владѣ ніе вмѣ стѣ съ женою, дочерью и двумя сыновьями, выписалъ откуда-то еще племянницу, не молодую дѣ ву, снялъ на ея имя кабакъ въ селѣ Богодуховѣ, и " зачалъ шибко хозяйствовать".

Впрочемъ, ни выгоды, получаемыя Писарькомъ отъ торговли водкою, ни его доходы по службѣ, ни прекрасные урожаи на поляхъ Верхняго Хутора не могли сравниться съ тою пользой, какую умѣ лъ онъ извлечь изъ тѣ сной дружбы съ Ѳ едоромъ Карловичемъ Тайферомъ, управляющимъ князя Убромскаго.

Усердно помогая ему въ разныхъ его сельско-хозяйственныхъ экспериментахъ финансоваго характера (особенно въ такихъ, которые не во всей подробности должны были сдѣ латься извѣ стными князю-довѣ рителю), и очень охотно являясь въ роли то подставного лица, то посредника въ нѣ которыхъ сдѣ лкахъ щекотливаго свойства, то сбытчика кое-какихъ " экономическихъ остатковъ" за счетъ и въ пользу ученаго г. Тапфера, Писарекъ пріобрѣ лъ себѣ незыблемое право на живѣ йшую благодарность этого агронома... И хотя, по мнѣ нію иныхъ пессимистовъ, высокое чувство благодарности становится все болѣ е рѣ дкимъ въ наши дни, но оно, очевидно, съ неизмѣ ннымъ постоянствомъ процвѣ тало въ душѣ благороднаго г. Тапфера. Заключить это можно изъ того, что съ таковымъ же неизмѣ ннымъ постоянствомъ онъ ежегодно изъ земель князя Убромскаго сдавалъ Писарьку въ аренду пустошь Мокрецы за двѣ сти рублей, аттестуя ее въ отчетахъ довѣ рителю, какъ " малоудобный болотистый выгонъ при селѣ Богодуховѣ, съ небольшимъ количествомъ распашной земли плохого качества". Въ дѣ йствительности этотъ болотистый выгонъ представлялъ собою сто-двадцать десятинъ великолѣ пнаго чернозема, прилегавшаго къ самымъ огородамъ богодуховскихъ крестьянъ, которые по необходимости арендовали его въ теченіе многихъ лѣ тъ, и мало-по-малу добрую треть земли превратили въ коноплянники, увѣ ренные, что богачъ князь Убромскій, конечно, не вздумаетъ заводить собственное хозяйство на отдѣ льномъ клочкѣ въ сто-двадцать десятинъ, никогда имъ даже не виданномъ, а слѣ довательно, и Мокрецы никогда не минуютъ своихъ стародавнихъ " рендателевъ".

Богодуховцы, однако, горько ошиблись.

Поселившись въ Верхнемъ Хуторѣ, Писарекъ тотчасъ отбилъ у нихъ аренду, принялся " хозяйствовать" по своему и съ помощью кабака, старшинской власти, а особенно обладанія Мокрецами, очень скоро закабалилъ себѣ все богодуховское населеніе въ столь идеальной полнотѣ, что ни о чемъ подобномъ и не снилось, конечно, даже бывшимъ богодуховскимъ помѣ щикамъ-крѣ постникамъ.

Устроившись въ хозяйственномъ отношеніи съ такимъ изумительнымъ мастерствомъ, Николай Ѳ адѣ евичъ Писарекъ быстро сдѣ лался очень виднымъ человѣ комъ въ своемъ ближайшемъ сосѣ дствѣ, и даже начиналъ быть не безъизвѣ стнымъ въ цѣ ломъ уѣ здѣ. Двое сыновей его не дурно учились въ мѣ стной классической гимназіи, дочь -- въ институтѣ. Не только купцы и мелкіе землевладѣ льцы, во даже крупные дѣ ятели мѣ стнаго земства охотно протягивали ему руку; тѣ мъ болѣ е, что Николай Ѳ адѣ евичъ, въ качествѣ гласнаго отъ крестьянъ, былъ далеко не молчаливымъ членомъ уѣ здныхъ земскихъ собраній, и напротивъ, часто отстаивалъ мѣ стные интересы населенія очень рѣ чисто и не безъ успѣ ха.

Писарекъ уже задумывалъ новый шагъ впередъ: онъ рѣ шилъ пріобрѣ сти, съ переводомъ на себя банковаго долга, траста двѣ надцать десятину земли отъ сосѣ да землевладѣ льца, поразстроившаго свои дѣ ла какою-то неудачною спекуляціей. Этою покупкой онъ надѣ ялся сразу достигнуть двухъ выгодъ: прибыльно помѣ стить накопившіяся свободныя деньги, и вмѣ стѣ стать твердою ногою въ средѣ крупныхъ землевладѣ льцевъ уѣ зда. А Николай Ѳ адѣ евичъ былъ честолюбивъ. Онъ мечталъ провести современенъ одного изъ своихъ сыновей въ мировые судьи или, пожалуй, въ предсѣ датели управы, и такимъ образомъ, завоевать себѣ мѣ сто между самыми видными людьми уѣ зднаго общества. Въ силу такихъ соображеній, Писарекъ поспѣ шилъ дать запутавшемуся владѣ льцу намѣ ченной земли нѣ которую сумму въ долгъ, подъ перезалогъ имѣ нія; но окончательную покупку, какъ человѣ къ осторожный, порѣ шилъ отложить годика на два, чтобы должникъ позапутался еще больше, а самому можно было тѣ мъ временемъ " укрѣ питься получше и осилить дѣ ло безъ всякаго разстройства въ прочихъ обстоятельствахъ".

Все, повидимому, удавалось Писарьку, какъ нельзя лучше, все катилось, точно по маслу: " надо бы только радоваться да благодарить Бога".

И что же?

Вдругъ изъ яснаго неба грянулъ надъ нимъ громъ -- да такой неожиданный, такой неправдоподобный громъ, что рѣ шительно ничего подобнаго невозможно было допустить даже въ разсчетѣ самыхъ отдаленныхъ вѣ роятностей. А между тѣ мъ, этотъ непостижимый громъ грозилъ поколебать въ самыхъ основахъ все недовершенное зданіе благополучія, которое съ такимъ несравненнымъ талантомъ, съ такимъ терпѣ ніемъ и нѣ жною любовью устроялъ себѣ " уважаемый Николай Ѳ адѣ евичъ".

VI.

Въ одно прекрасное майское утро, Писарекъ сидѣ лъ на высокомъ крыльцѣ своего дома въ Верхнемъ Хуторѣ, и велъ переговоры съ кучкою богодуховскихъ крестьянъ, относительно найма земли въ Мокрецахъ подъ озимь.

Главнымъ говоруномъ и запѣ валой среди явившихся " рендктелей" былъ не безъизвѣ стный уже читателю дядя Кукишъ. Но, судя по смущенному виду крестьянъ, все краснорѣ чіе этого оборваннаго дяди пропадало втунѣ и переговоры ладились совсѣ мъ не удовлетворительно.

-- Вы ужъ сдѣ лайте милость, -- кланялся онъ Писарьку: -- изъ отработковъ хоть молотьбу-то намъ отставьте. Сдѣ лайте милость! Тяжко будетъ, Миволай Ѳ атѣ ичъ, ей-ей тяжко! не въ моготу.

-- Не въ моготу -- и не надо. Нѣ што я васъ тяну брать у меня землю? Это дѣ ло любовное: не выгодно, не бери. А между прочимъ, можетъ, и такіе найдутся, которымъ будетъ въ моготу.

-- Миволай Ѳ атѣ ичъ! Вотъ-те хрестъ, дюжб тяжко... Пожалѣ й ты насъ, хоть маленечко.

-- У меня, брать, слово одно. Я, можетъ, съ тебя Богъ знаетъ чего не возьму за слово за свое, вотъ что. А ты лѣ зешь! Небось какъ податя платить доведется, такъ тутъ напротивъ васъ и людей не сыщешь, чего-чего не наобѣ щаете: и ужъ я-то вамъ замѣ сто отца родного выхожу, и ужъ вы-то мнѣ, Богъ дастъ, отслужите, себя не жалѣ ючи: только, молъ, свисни, Миколай Ѳ атѣ ичъ -- мы ужъ тутъ всей душой... Благодѣ тели, что и говорить! А какъ денежки за васъ повнесешь -- сотнями вѣ дь платить-то приходится! -- тутъ вы сейчасъ изъ-за важнаго дня торговаться рады... Что у тебя, ай руки-то отвалятся помолотить денекъ, другой? -- вдругъ свирѣ по напустился Писарекъ на дядю Кукиша. -- Ай тебѣ это расходъ дюжо великъ составляете? Купленныя онѣ у тебя, что ли, руки-то?

Дядя Кукишъ, совсѣ мъ оробѣ вши, поспѣ шилъ отступить за товарищей.

-- Я что-жъ, я какъ люди, -- забормоталъ онъ въ смущеніи. -- А по мнѣ какъ угодно...

-- То-то вотъ и есть! -- уже спокойно, но съ презрѣ ніемъ заключилъ. Николай Ѳ адѣ евичъ. -- Вся и цѣ на-то вамъ грошъ, а туда-же артачитесь, торговаться вздумали. Эхъ!.. А впрочемъ, вѣ дь насильно милъ не будешь: не нравится вамъ брать у меня землю -- возьмите помимо у кого-нибудь другого. Это дѣ ло любовное, какъ кому пріятно, неволить васъ я не могу. А мнѣ даже и хлопотъ меньше: по крайности съ податьми впередъ докучать не будете... Ну, должокъ-то, разумѣ ется, принесите, это ужъ какъ водится; не докелева же мнѣ ждать!

Крестьяне всѣ вдругъ заволновались.

-- Нѣ тъ, это зачѣ мъ же! Нѣ тъ, это что-жъ! -- толковали они на перебой. -- Ужъ мы, Миколай Ѳ атѣ ичъ, отъ вашей чести не станемъ отбиваться николи: надо къ одному боку тянуть... Сусѣ ди мы, по-сусѣ дски и жить слѣ доваетъ. Когда мы васъ уважимъ, а когда и вы насъ. Такъ-то вотъ лучше! А ужъ отбиваться на сторону -- это зачѣ мъ же, это послѣ днее дѣ ло.

-- Тадъ чего-жъ вы тутъ цѣ лый часъ галдѣ ли? -- воскликнулъ Писарекъ. -- Ай меня до сихъ поръ не знаете? Тьфу вы, дуроломы, право! Нѣ тъ на васъ пропасти...

-- И то, братцы! -- обратился дядя Кукишъ въ остальнымъ своимъ товарищамъ. -- Видно ухъ обуха плетью не перешибешь, видно такъ тому и быть... По рукамъ, что ли? По крайности Миколай Ѳ атѣ ичъ попоштуетъ насъ при договорѣ.

-- За этимъ пустякомъ дѣ ло не станетъ: пожалуй -- четверть вамъ жертвую, такъ и быть.

-- Покорно благодарствуемъ, Миколай Ѳ атѣ ичъ. Такъ что же, братцы? Слышали вы? Рѣ шайте, что ли, и въ самъ дѣ лѣ. Чего еще ждать-то, какого рожна?

-- Рѣ шать надыть, это такъ точно... Водно, какъ ни гадай, а податься вѣ дь некуда... Видно, ужъ пусть будетъ, какъ ихъ милость приказываютъ: ослухаться мы не должны. ".

-- И премилое дѣ ло.

Николай Ѳ адѣ евичъ пошелъ къ себѣ въ кабинетъ, чтобы: написать племянницѣ ордеръ на безплатную выдачу предъявителямъ " четверти" изъ питейнаго заведенія.

Между тѣ мъ, на богодуховскомъ проселкѣ показался густой столбъ пыли, который съ необычайной быстротой летѣ лъ въ направленіи въ Верхнему Хутору,

-- А вѣ дь это, должно, краснопольскій управитель будетъ, -- замѣ тилъ одинъ изъ собравшихся у крыльца крестьянъ. -- Колоколецъ быдто сходственный.

-- Онъ и есть, -- подтвердилъ дядя Кукишъ.

Дѣ йствительно, когда Писарекъ вновь появился на крыльцѣ, съ ордеромъ въ рукахъ, во дворъ къ нему уже влетала тройка съ конюшенъ князя Убромскаго, и самъ Ѳ едоръ Карловичъ Тапферъ торопливо вылѣ залъ изъ тарантаса.

-- Николай Ѳ адѣ евичъ! -- воскликнулъ онъ еще на ходу, не, успѣ вая даже сказать: " здравствуйте". -- Мнѣ нужно поговорить: съ вами по очень важному дѣ лу. Вы одни?

-- Одинъ, одинъ, пожалуйте. Что случилось?

Управляющій, войдя въ кабинетъ, съ силой бросилъ свою фуражку на стулъ.

-- Ну, Николай Ѳ адѣ евичъ, -- сказалъ онъ сурово, -- теперь стряслась бѣ да, отворяй ворота.

-- Что такое? Господа!..

Новости, привезенныя Писарьку агрономомъ, были дѣ йствительно почти неправдоподобнаго свойства.

Князь Убромскій, отъѣ зжая въ Петербургъ и притомъ въ самую послѣ днюю минуту, уже сидя въ коляскѣ, вдругъ прікавалъ своему управляющему немедленно выдать богодуховскому крестьянину, Алексѣ ю Иванову Щастневу, даровую купчую на всю пустошь Мокрецы. " Довѣ ренность на сей предметъ", кратко добавилъ князь, " вы найдете у меня въ кабинетѣ, на письменномъ столѣ ". Кромѣ того, онъ же приказалъ: за всѣ хъ крестьянъ села Богодухова всѣ подати за текущій годъ, а равно и всѣ недоимки прежнихъ лѣ тъ -- тотчасъ уплатить изъ вотчинной конторы.

Николай Ѳ адѣ евичъ ушамъ своимъ не вѣ рилъ.

-- Да вы шутите, должно быть! -- воскликнулъ онъ было въ первую минуту.

-- Какія тутъ шутки!

Очень мрачное лицо г. Тапфера дѣ йствительно не допускало и предположенія о шуткахъ или мистификаціи. Притомъ же ученый агрономъ совсѣ мъ не склоненъ былъ къ подобнымъ маленькимъ забавамъ...

Да, несомнѣ нно, извѣ стіе было вполнѣ достовѣ рное.

Но Николая Ѳ адѣ евича оно ошеломило до такой степени, что онъ даже не сразу могъ освоиться съ новымъ фактомъ, не сразу внивнулъ во всѣ его тревожныя послѣ дствія.

Впрочемъ, это было лишь минутнымъ помраченіемъ свѣ тлаго ума.

-- Господи! -- воскликнулъ онъ вдругъ, хватаясь за голову обѣ ими руками. -- Ѳ едоръ Карловичъ! Что же вы со мной-то дѣ лаете?

Тайферъ только руками развелъ.

-- А я тутъ причемъ, я что могу? -- возразилъ онъ мрачно. -- Черезъ недѣ лю или двѣ меня, вѣ роятно, самого турнутъ отсюда... Дай только Богъ благополучно выскочить.

-- Что вы! А васъ за что?

-- Да все за то-жъ. Вѣ дь князь-то, оказывается, всѣ Мокрецы объѣ здилъ самъ, верхомъ, осматривалъ всю землю: и луга, и коноплянники...

-- Ну-у?!

-- Чего ну! Вѣ рно, коли говорю.

-- А вы и не знали?

-- Узналъ... да поздно.

-- Кто-жъ его провожалъ? Кто ему межи указывалъ?

-- Все тотъ-же Щастневъ, подавиться ему навозомъ!

Николай Ѳ адѣ евичъ и руки разставилъ въ тяжеломъ раздумьѣ: совсѣ мъ придавили его такія извѣ стія.

-- Да-а! -- протянулъ онъ въ полголоса, словно про себя. -- Это, значитъ, и вамъ капутъ...

Но затѣ мъ онъ вдругъ схватился рунами за голову, и отчаянно воскликнулъ:

-- Господи! Да что-жъ это такое стряслось надъ нами? Откуда? За что? Владыко, Царь небесный!

VII.

Двадцатаго мая тысяча-восемьсотъ-семдесятъ-перваго года, Алексѣ й Ивановъ Щастневъ вернулся къ себѣ домой, послѣ трехдневнаго пребыванія въ губернскомъ городѣ, и вернулся полнымъ владѣ льцемъ пустоши Мокрецовъ.

Да, теперь ужъ не могло быть сомнѣ нія въ его правахъ, въ окончательномъ осуществленіи тѣ хъ невозможныхъ, почти сказочныхъ мечтаній, которыми онъ жилъ и волновался послѣ днія двѣ недѣ ли. Въ городѣ ему выдали большой листъ синей бумаги, съ печатнымъ орломъ на правомъ углу, съ печатью и подписями на третьей страницѣ...

Это была купчая.

Кому изъ грамотныхъ ни предъявлялъ затѣ мъ Алексѣ й Ивановъ свою драгоцѣ нную бумагу -- всѣ подтверждали ему то же самое: на синемъ листѣ прописана купчая, о продажѣ ему, Щастневу, княземъ Убромскимъ пустынки Мокрецовъ, всей безъ остатка.

Алексѣ й Ивановъ началъ понимать.

Онъ началъ освоиваться съ той мыслью, что въ самомъ дѣ лѣ эти огромные коноплянники, эти богатѣ йшіе луга, это поле, родящее не менѣ е тринадцати копенъ на тридцатой десятинѣ -- принадлежатъ ему, Алексѣ ю Иванову Щастневу. И порывы безмѣ рнаго, почти непереносимаго восторга по временамъ захватывали ему дыханіе.

Въ такихъ порывахъ совсѣ мъ тонуло даже то хозяйское горе, которое онъ было вывезъ съ собой изъ деревни, и которое заставило всплакнуть его " рябую Катюху": на расходы по купчей пришлось продать одну изъ лошадей, корову, овецъ и двѣ десятины посѣ ва.

Конечно, это было полное разореніе для крестьянскаго хозяйства, конечно, это стоило немало тревоги и сомнѣ ній всему семейству Щастневыхъ -- но что значили подобныя невзгоды теперь! Теперь, когда синяя купчая уже въ рукахъ у Алексѣ я Иванова; когда, ставъ посреди поля въ Мокрецахъ, онъ можетъ воскликнуть: все мое! все, на сто двадцать десятинъ кругомъ!

Собственно говоря, Алексѣ ю Иванову не предстояло бы никакой надобности распродавать имущество, потому что князь Убромскій приказалъ Ѳ едору Карловичу Тапферу сдѣ лать купчую на его, Убромскаго, счетъ. Но ученый агрономъ, по совѣ ту и даже усиленной просьбѣ Писарька, предпочелъ стоимость купчей положить въ свой собственный карманъ -- записавъ ее, конечно, князю въ расходъ -- а уплату возложить на счастливаго пріобрѣ тателя Мокрецовъ.

Алексѣ й Ивановъ спорить не смѣ лъ. Да ему и въ голову не приходило, чтобы князь, " жертвуя" землю, еще и купчую сталъ дѣ лать на свои же деньги: это было слишкомъ несовмѣ стимо, съ крестьянскими понятіями Щастнева. А князь, со своей стороны и по своимъ понятіямъ, не допускалъ даже возможности, чтобы возникло хотя какое-нибудь сомнѣ ніе относительно купчей: если ужъ онъ дарилъ тысячи -- стоило ли распространяться о хакой-нибудь парѣ сотенъ? Это было такъ ясно само собою, что князь даже не упомянулъ Щастневу объ этой подробности своихъ распоряженіи Г. Тапферъ удачно воспользовался такою недомолвкой.

Какъ бы то ни было, двадцатаго мая Алексѣ й Иванои получилъ купчую, и въ тотъ же день поспѣ шилъ домой.

Верстъ пятьдесятъ онъ проѣ халъ по желѣ зной дорогѣ, эатѣ мъ со станціи Песчанки пошелъ пѣ шкомъ, и къ тремъ часамъ пополудни явился въ Босодухово.

Рябая Катюха еще въ воротахъ встрѣ тила его громкими восклицаніями. Но Алексѣ й Ивановъ, только искоса скользнувъ по ней взглядомъ, прямо прошелъ въ избу.

Тутъ онъ истово помолился на иконы, а ужъ затѣ мъ моли отвѣ силъ женѣ поясной поклонъ, и молча, но съ затаенной улыбкой положилъ на столъ сложенный вчетверо листъ синей бумаги.

Катюха, въ высшей степени пораженная чрезвычайной торжественностью мужа, обыкновенно очень простодушнаго, даже совсѣ мъ присмирѣ ла.

-- Это что-жъ такое будетъ? -- спросила она робко, указывая пальцемъ на синій листъ.

-- А то, любезная супруга моя Катерина Захаровна, что завтра же надыть безпремѣ нно подымать икону, чтобы, то-есть молебствіе и съ водосвятіемъ.

-- Значитъ, благополучно, Алексѣ й Ивановичъ?

-- Супруга моя, Катерина Захаровна! вотъ въ этой самой бумагѣ съ орломъ, -- Щастневъ бережно взялъ ее со стола, и на обѣ ихъ ладоняхъ приподнесъ женѣ, -- состоитъ намъ купчая.

-- Ку-упчая?..

-- Она сама. И должны мы таперича возблагодарить Господа, какъ слѣ дуетъ по порядку.

Съ минуту оба молчали, пристально глядя другъ другу въ глаза.

-- Иванычъ! а, Иванычъ! -- еще робче начала опять Катерина: -- что-жъ теперь будетъ?

-- Съ чево?

-- Да съ этой самой... съ купчей-то?

Катюха опять съ явнымъ опасеніемъ указала пальцемъ на бумагу.

Мужъ посмотрѣ лъ на свою оторопѣ вшую супругу -- и вдругъ разразился какимъ-то дикимъ, но восторженнымъ хохотомъ.

-- Катюха! -- крикнулъ онъ, съ размаха хлопнувъ ее по плечу рукою. -- Да неужъ ты не смыслишь? Вѣ дь Мокрецы-то теперь наши!

-- На-а-ши?

-- Ну, да, наши! Совсѣ мъ какъ есть наши! Вотъ къ примѣ ру, ты о коровѣ плакала, или-бо объ овцахъ; а мы теперь если... хоть половину, скажемъ, земли будемъ отдавать въ аренду -- въ родѣ какъ старшина Миколай Ѳ атѣ ичъ...

-- Мы? въ аренду! -- повторила ошеломленная Катюха, да такъ и осталась съ открытымъ ртомъ.

-- Чего ты дивишься? А старшина какую землю сдавалъ? Стало быть, таперича, нашу же.

-- Царица небесная!..

-- Такъ вотъ мы, значитъ, на одни задатки... коли, говорю, въ аренду... на одни задатки, пожалуй -- сразу три коровы купимъ! Поняла ты?

-- Три?!..

-- И купимъ, даже сичасъ. Потому скотомъ обзавестись таперича первое дѣ ло.

Катюха нѣ сколько мгновеній простояла молча, совершенно подавленная. Но вдругъ лицо ея засіяло, станъ выпрямился и, точно угорѣ лая, она опрометью бросилась къ двери, изъ хаты вонъ.

-- Постой! Куда ты? -- воскликнулъ удивленный мужъ въ догонку.

-- На село.

Да, подобныхъ извѣ стій она не въ силахъ была удержать въ себѣ самой; о нихъ надо было разсказать всѣ мъ и каждому, разсказать тотчасъ же, чтобъ не задохнуться.

Алексѣ й Ивановъ, очень озадаченный внезапнымъ бѣ гствомъ жены, съ недоумѣ ніемъ посмотрѣ лъ ей вслѣ дъ и даже двинулся-было къ двери, которою та съ размаха хлопнула за собою. Но, постоявъ передъ этой дверью нѣ сколько мгновеній, онъ только медленно покачалъ головой, проговорилъ: " вотъ-те знай! " -- к повернулся къ печкѣ.

Алексѣ й Ивановъ былъ очень голоденъ. Въ городѣ съ самаго утра -- а всталъ онъ по обыкновенію рано -- пришлось ему съѣ сть только небольшой кусокъ домашняго хлѣ ба, взятаго съ собою изъ деревни про запасъ. Запасъ этотъ истощился еще наканунѣ. Но Щастневъ, какъ человѣ къ хозяйственный и весьма бережливый, разсчиталъ, что будетъ дома " почитай, въ самые обѣ ды, или рази чуточку попозднѣ е", а слѣ довательно успѣ етъ поѣ сть своего, не переплативъ лишнее въ лавкахъ, гдѣ за всякую снѣ дь берутъ дорого.

Понятно, что къ тремъ часамъ по-полудни, да еще послѣ доброй прогулки пѣ шкомъ, онъ чувствовалъ завидный аппетитъ. Но въ виду непостижимаго исчезновенія Катюхи, совершеннаго съ такой стремительностью, ему оставалось только самому позаботиться о своихъ нуждахъ.

Онъ совершенно правильно началъ осмотръ съ печки, въ которой и нашелъ чугунокъ съ варенымъ картофелемъ. Затѣ мъ онъ добылъ ковригу хлѣ ба, соль, кружку воды изъ колодца, солидно разставилъ все это на столѣ, сѣ лъ, перекрестился и, взявъ въ руки ножъ да ковригу хлѣ ба, съ сосредоточеннымъ вниманіемъ готовился приступить къ трапезѣ.

Однако, Алексѣ ю Иванову не суждено было пообѣ дать безъ помѣ хи: прежде, чѣ мъ онъ успѣ лъ отрѣ зать себѣ намѣ ченную краюху, въ избѣ появился гость -- оборванный дядя Кукишъ.

-- Хлѣ бъ да соль! -- поклонился онъ низко.

-- На томъ благодаримъ. Не хочешь ли вмѣ стѣ? Присаживайся.

-- Нѣ, поснѣ дали. А а къ тебѣ, Алексѣ й Ивановичъ, прослышамши, что какъ будучи ты сичасъ вернулся съ города... Какъ дѣ ла?

-- Дѣ ла -- благодарить Бога: справили, какъ слѣ доваетъ быть.

-- Совсѣ мъ, то ись, въ чистую? Неужъ и правда? Катюха, положимъ, прибѣ гала, сказывала...

-- Надо быть, чисто. Я купчую привезъ. Вонъ лежитъ подъ образами.

Дядя Кукишъ стремительно поднялся съ мѣ ста, подступилъ къ образамъ и молча, не дотрогиваясь руками, нѣ сколько мгновеній созерцалъ синюю бумагу.

-- Тэ-экъ!... -- протянулъ онъ затѣ мъ, качая головой. -- И крѣ пко сдѣ лано?

-- Надо быть, крѣ пко. Самъ нотарусъ сказывалъ: таперича, говоритъ, не то что кто да нибудь, а хоша бы самъ князь -- и то въ другую сторону повернуть не можетъ...

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 Следующая ⇒