Заключение. Часть 3. День первый.

Заключение. Часть 3

День первый.

«Еще одно куда как безрадостное утро», - подумала Гермиона, выбираясь из-под сырого тяжелого одеяла. Бороться с чувством вины получалось только затолкав воспоминания поглубже. Но они всегда вырывались на поверхность в самый неподходящий момент. Хотя не было для них подходящих моментов.

Она все-таки увиделась с Джинни. И те пять минут Гермиона прокручивала в голове весь день, будто это было самым лучшим событием ее жизни, которое ни в коем случае нельзя забывать. Вроде первого свидания.

Они встретились в коридоре, и очень кстати охранники, ведущие узников на ужин, остановились что-то обсудить. Джинни выглядела неважно – волосы, бывшие когда-то медно-золотистого цвета, свисали тусклыми прядями и казались мертвыми. Темные круги обвели глаза, и светлая кожа в полумраке была землисто-серой. Гермиона склонила взгляд и увидела ее руки – грязные руки с тонкими пальцами, распухшими в суставах. Она не знала, чего ждать от Джинни – ледяного молчания и презрения или гневных криков, или, может, удара, потому стояла неподвижно, слушая, как разбежалось и заколотилось сердце, еще недавно казавшееся бесстрашным. Свистящее шипение, так напомнившее Снейпа, было лучше молчания. Но только хоть каждое слово Джинни, каждое ее обвинение были справедливы, Гермионе казалось, будто та стоит за оградой и бросает в нее камни. Так бьют лежачего. Мало что могло быть больнее. И после гневного «Убийца! », презрительного «Предатель…» услышать то, что ты подстилка Пожирателя смерти, чья лояльность под вопросом, что ты волдемортовский прихвостень - уже даже не задело. И когда Гермиона, наконец, подняла голову и посмотрела Джинни в глаза, та замолчала, ожидая, может быть, что Гермиона начнет оправдываться, но ведь не было на земле слов, которые бы оправдали ее и исправили то, что случилось. Которые бы совершенно все изменили, и Джинни, ухватив Гермиону дружески за руку, проговорила бы: «Держись! ». Все эти – «прости», «мне жаль», «я виновата» хоть и были честны и правдивы, но вместе с этим – безлики и сухи. И Гермиона просто сказала: «Джинни…» - и вдруг почувствовала, как дернулось веко, и еще раз, и еще. Скривились в ухмылке губы, и Гермиона резко вздернула руку, ощупывая лицо, вмиг ставшее чужим.

- Я не нарочно, не нарочно, - испуганно прошептала она, глянув на Джинни – вдруг та подумает, что над ней смеются, но Джинни отшатнулась к стене. И только сейчас Гермиона поняла, что они не одни, что вокруг все, кроме увлекшихся разговором охранников, смотрят на них. Спрятав лицо в ладонях, ощущая, как дергаются под рукой тонкие мышцы, Гермиона зажмурилась изо всех сил и почувствовала теплые слезы, смочившие ресницы. Она услышала, как спросила испуганно Джинни:

- Что они с тобой сделали? Что сделали они с тобой?!

Но вопрос этот остался без ответа, да Гермиона и не знала ответ…

- Что застыли?! Давайте, давайте! - прикрикнули на них наговорившиеся охранники.

И неудобно оглядываясь через плечо, Гермиона, не обращая внимания на судорожное подергивание щеки и слезы, что сглаживали углы и очертания, смотрела, как уходила Джинни, как плечи ее чуть дрогнули. А может, ей просто это показалось.

Вечером то же случилось с Джас. Сначала Джас упала, потеряв равновесие у полок, а потом у нее дернулась губа, и Гермионе показалась, будто Джас дразнит их – просто ухмыляется. Гермиона не видела себя со стороны и потому не знала, что выглядела в точности так же.

- Джас, - шагнула она, опускаясь перед ней на корточки. Но та молчала, сосредоточенно сощурившись, стиснув кулаки, и вот – судорожное подергивание затихло и стало больше напоминать тик, а спустя пару секунд прекратилось совсем.

- Что это, Джас? – спросила Гермиона.

- Не знаю. Но с этим можно справиться.

- Как? У меня, кажется, было то же самое.

- Ага, - встряла Лес. – Так же дергалась, как будто кривлялась. Дразнила ту свою знакомую.

- Нужно очень сосредоточиться, - сказала Джас. – Сильнее, чем с шаром. Вроде как стрела, которая одна решит исход битвы и потому не должна попасть в молоко. Кажется, тебе стоит поговорить, - она глянула на Лес, - поговорить…

И Гермиона быстро кивнула, не заставляя Джас подыскивать слова для очередного нелестного наименования Северуса Снейпа.

- Хорошо, но, может, мы зря перепугались? Мы не высыпаемся, да и кормят здесь чем попало.

- Не говоря уже про климат, - вставила с дальней полки Мэг, услышав обрывки разговора.

- Думаешь так? - спросила рассеянно Джас. – Ну давай посмотрим…

- Гермиона, Джас, - опять влезла в разговор Лес и не подумавшая уйти.

- Ну чего тебе? - грубо спросила Джас, желая быстрее от Лес отвязаться. Но та сегодня притворилась особенно недалекой. Она подошла ближе и повторила:

- Гермиона, Джас, пожалуйста. Мне никто не верит давным-давно, но этого иногда очень хочется.

- Кому поверить? Тебе? Не рискну. Даже слугам Волдеморта я и то доверюсь охотнее. У них хоть какие-то принципы…

Но Гермиона посмотрела на Джас умоляюще, и та буркнула:

– Да ладно, ладно. Говори и проваливай.

- Я хочу с вами, - сказала Лес, не опуская глаз; теплый свет керосиновой лампы был ровен, но неярок, и неприятное лицо Лес показалось вполне терпимым, даже каким-то честным, каким-то отчаянным. Как будто это было последнее стоящее дело, на которое она решилась. – Поверьте мне, один-единственный раз.

И Гермиона успела первой.

- Пусть, Джас, - попросила она жалко. – Пусть, мне сегодня совсем не хочется никого судить.

- Зачем, Гермиона? Не стоит она этого, – махнула рукой Джас, увидев, что переубедить Гермиону не удастся. - Ты из-за Джинни такая, но только это не повод воспылать ко всем любовью и сочувствием.

- Та Джинни… так нельзя, - тихо сказала Лес. – Нельзя, потому что… потому что сейчас не время для жестокости…

- Ты ничего не знаешь об этом, - озлобилась Гермиона. – Ты не знаешь ни Джинни, ни того, что случилось.

- Не знаю, - пожала плечами Лес. – Но я знаю тебя. Разреши мне быть с вами, Гермиона. Вот увидишь – я не подведу.

*****

«Вот идиотство, - думала Гермиона, в десятый раз рассказывая Лес, как спасаться от отнюдь не крамольных мыслей о Волдеморте. – Я правда была немного не в себе после встречи с Джинни. Или, скорее, совсем не в себе». Игра в слова утомляла. Как и глаза Лес, с доверием и щенячьей преданностью устремленные на нее. Угодливость эта вызывала отвращение. И не хотелось ей пользоваться. Даже наоборот – хотелось ударить, обозвать, обидеть, чтобы увидеть в глазах открытую злобу. Или тщательно скрываемую ненависть.

- Я поняла все, поняла, - шептала Лес поздно ночью с соседней полки, куда ее переселила на время Джас. – Правда. Я, хочешь, завтра сбегаю к этой твоей Джинни. Расскажу ей. Раз так надо.

И Гермиона, поразившись тому, что сама забыла об этом – да и не часто ли она стала все забывать? - удивленная больше провалами в памяти, чем предложением Лес, рассеянно кивнула.

- Я смогу представлять шар, вот увидишь. Я тоже пыталась, только я по-другому. Я приход вспоминала – как в первый месяц бывает. Тепло, везде тепло и непонятно уже, где ты, а где мир. И ничего не волнует. Я представляла, как это бывает, и мне меньше хотелось думать о Волдеморте. Поначалу показалось, что это не так уж и плохо - помогать Темному лорду. Если бы что-то не грызло внутри. Как когда переламываешься на всякой чепухе. Я завтра же проберусь к Джинни. Я смогу. Такая жизнь учит лгать и изворачиваться – других таких не найдешь, как мы.

- Спасибо, - сказала Гермиона, решив на всякий случай попросить и Джас. Та, казалось, уже спала, и Гермиона не стала ее будить.

- Не за что, - охотно откликнулась Лес и вытянула тощую ладонь, где лежал какой-то комок, завернутый в серую бумажку. – Держи. Для тебя.

Гермиона осторожно взяла непонятную штуку, и Лес, желая прояснить ситуацию, шепнула:

- Конфета.

- Сто лет их не видела, - ответила, улыбнувшись, Гермиона, ощупывая подозрительный замусоленный комочек. – Спасибо, Лес.

Лес заискивающе улыбнулась, а Гермиона, отвернувшись, спрятала конфету в нагрудный карман. Есть ее не хотелось. Не то чтобы она опасалась какого-нибудь подвоха – просто Гермиона не любила сладкое. Но почему-то слипшийся с бумажкой сахарный комок стал последней каплей в чаше свалившегося на Гермиону Грейнджер. А может, это все случилось потому, что ночью мир видится иначе, чем днем.

И перед мысленным взглядом Гермионы возник Рон, он улыбался смущенно. И рядом Гарри, о котором Гермиона совсем позабыла. И Гестия Джонс. И Джинни, смотревшая виновато. И Северус Снейп. И Джас. И Лес, попытавшаяся что-то изменить. Люди оставались людьми, и Гермиона знала, что ничто не заставит ее думать иначе. От слез было тепло и мокро. Горло стянуло болью, и Гермиона сглатывала слюну, но это не помогало. И впервые за все время с тех пор, как ее поймали, ей стало легко и просто. Будто она блуждала в лабиринте без конца и края и без ориентиров и все-таки выбралась наружу. Она улыбалась, пытаясь вспомнить, почему, когда плачешь, всегда начинает бежать из носа. И хоть так и не вспомнила, это нисколько ее не огорчило.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒