Заключение. Часть 2

Когда она очнулась, то первое, что почувствовала – как здорово пахнет костром. Потом – как сухостью и горечью стянуло рот. Потом открыла глаза. Пещера была небольшой, и в углах и нишах жила темнота. У стены напротив стояла похожая на бочку железная печь, где трещали дрова; щели между дверцей и корпусом тлели багрово-красным, и, казалось, лицо опаляет этим жаром. Жестяная труба скрывалась в стене. Чуть поодаль были полки с флаконами и банками, верстак с котлами и горелкой. Когда Гермиона приподнялась на локтях, голову повело, и она со стоном опустилась обратно. Белье было серое и пахло влагой и мокрой пылью. В изголовье послышался скрип, и раздался негромкий, низкий и чуть хриплый голос. Она вздрогнула.

- Здравствуй, Гермиона, - сказал кто-то невидимый, несомненно, голосом Северуса Снейпа, и она, на этот раз пересилив тошноту и головокружение, привстала и обернулась. И с внезапно подступившей нежностью заметила, как осунулся он, как глубже залегли морщины, как запали темные глаза. Со странной для такого положения и времени радостью она проговорила:

- Здравствуй, Северус, - и не смогла не улыбнуться, хоть улыбаться сухими губами было больно. – Это ты передал мне эту отраву?..

- Я. Прости, что не придумал ничего лучше. Здесь, к сожалению, не все так просто с ингредиентами.

- Ничего. Хотя ощущения… брр…

- Как думаешь, что…

- Знаю. Чемерица Лобеля. Она же кукольник или чихотка. Неукротимая рвота. Редкий пульс. Снижение давления. Потеря сознания. Возможно, еще ипекакуана. Чтобы больше рвоты, чем нарушений со стороны сердечно-сосудистой системы.

- Все верно. Я же не хотел, чтобы ты серьезно пострадала, потому доза была рассчитана на твой невеликий вес.

- Спасибо, Северус. Очень оригинально. Я бы в жизни до такого не додумалась.

- Как ты?

- Нормально. Пить только хочется.

Снейп отошел на мгновение и вернулся с пол-литровой кружкой, бока у кружки были горячие. Гермиона сунула нос внутрь – пахнуло крепко заваренным чаем.

- Чай приготовил. Хотя… больше похоже не на индийский чай, а на пыль индийских дорог. Но зато с сахаром.

- Я и такого сто лет не пила, - проговорила Гермиона, со всхлипом втягивая горячий чай, сладкий до приторности. – Уфф. Здорово как.

Когда она допила чай, испарина выступила на лбу, но она только сильнее закуталась в одеяло, хоть и пахло оно сыростью, но грело, и на миг представилось, будто сидит она в гостиной Гриффиндора зимним вечером у очага и кутается в плед.

Снейп принес колченогую табуретку и поставил рядом с кроватью Гермионы. Уселся, устало наклонился вперед, облокотившись на колени, и посмотрел ей в глаза, желая убедиться, что она проснулась и будет его слушать.

- Мне нужно многое тебе рассказать, Гермиона. Ты не задержишься здесь больше чем на пару дней. Но я дам тебе еще один флакон рвотного зелья. Постарайся только не попадать сюда слишком часто. Охранники, конечно, люди недалекие, но не полные идиоты, особенно когда дело касается некоторых изворотливых заключенных. Ты ничего не заметила в последний день? Что-то в настроении или самочувствии?

- Да, - проговорила Гермиона неуверенно. – Я вдруг воспылала любовью к Волдеморту и страстью к работе. И все вокруг так. Я утром заметила, сразу после завтрака. Но если с утра мне казалось это странным, то после обеда уже нет, и если бы не Джас и не твое зелье, я бы перебирала уголь и была… я была бы счастливой.

- Тебе это не привиделось, Гермиона. Если ты промедлишь и не научишься тому, чему я попытаюсь тебя научить, ты и впрямь станешь счастливой. Несколько не по своей воле, но ты не будешь этого осознавать.

- Чему научиться? И что это за странное счастье?

- Это зелье, которое каждый день вам добавляют в пищу. И это излучатели, которые стоят в шахте. Поблизости от камер и от той пещеры, где вы перебираете уголь. Ты не обратила бы на них внимания, если бы это зелье так не обостряло чувствительность мозга к волнам определенной длины. Они заставят вас делать все, что им угодно. Но самое интересное – ты будешь от работы этой получать удовольствие. Удовольствие фанатика, радость фанатика… - Снейп вдруг осекся, и Гермиона тут же спросила:

– Но ведь зелье… Зелье ты варишь?

- Я, - без заминки ответил Снейп. – Иначе его будет варить кто-то другой. И этот другой, - наклонился он к ней, почти касаясь щекой щеки, зашептал на ухо: – этот другой сделает все по правилам. И каждый день вы будете получать необходимую порцию, потому что не сможете отказаться от пищи. Но в моих силах хотя бы через раз давать вам зелье, которое и вполовину не будет действовать так, как должно. И это правда меньшее из зол…

Он выпрямился и посмотрел на Гермиону так, что ей показалось, будто он одновременно рад и не рад ее видеть.

- Поспи, мне нужно отлучиться ненадолго. И лучше притворяйся спящей, кто бы ни зашел.

И она, спрятавшись с головой под одеяло, попритворялась с минуту и вправду заснула.

*****

Кто-то тряс ее за плечо. Может, Гарри или Рон, а может - Джинни, но когда она так успела заспаться? Какая Джинни? Какой Гарри и Рон? Пещера и Снейп.

- Гермиона, просыпайся, иначе мы ничего не успеем.

- Ох, профессор. Что мы должны успеть? – проговорила Гермиона, зевая и выбираясь из-под одеяла. – Сейчас, сейчас я все вспомню…

Снейп взял ее за плечи и дождался, пока она посмотрит на него заспанными глазами.

- Нужно научиться блокировать сознание, если через пару недель ты не хочешь превратиться в пускающего слюни имбецела, не знающего ничего, кроме работы во благо Волдеморта. Встряхнись же, - почти выкрикнул Снейп. – Если не хочешь обрести абсолютное счастье. Встряхнись, пока, проверяя мою лояльность, мне разрешают варить зелья и лечить вас.

Гермиона свесила ноги с кровати, придвинулась ближе к краю и прижалась щекой к руке Северуса.

- Это какая-то феерическая хрень, - наконец проговорила она, а Снейп развернул ладонь, и Гермиона потерлась о его руку, как котенок, и повторила: – Это невозможная феерическая хрень.

- Что? - обреченно проговорил он, почти отчаявшись привести ее в чувство.

- Все, но так удобнее, - сказала Гермиона и прищурилась. – Что ты там говорил о сознании?..

Скоро она вполне сносно научилась представлять какие-то гипотетические раскаленные шары, светящиеся багрово-красным; скоро научилась мысленно уменьшать их жар так, что они больше напоминали пламя огромной, но все же свечи; а потом она гасила пламя, погружая свое сознание-осознание в непроницаемую тьму. Оставалось научиться делать это все время. А если ей не удастся, то о том, что нужно выбраться отсюда, она просто забудет.

Снейп почти не говорил с ней, у него хватало дел: он варил зелья, что-то растирал в ступке, пытался помогать тем, кого приводили охранники. Трудно было лечить без магии и почти без зелий узников, кашляющих кровью, узников, у которых распухали и невыносимо болели суставы – такие стонали всю ночь. Только скоро они будут счастливы, а кашель и боль перестанут их беспокоить. Это было жестоко. Но отчасти - милосердно.

К вечеру Гермиона устала наблюдать за раскаленным шаром и притворяться почти что мертвой, когда кто-нибудь входил в пещеру-лазарет Снейпа. Но ближе к ночи стало тихо, в коридорах только изредка слышались шаги охраны, обходившей свои владения, и Северус принес ужин. Гермиона ела молча, хотя вопросы теснились у нее в голове.

Снейп зацепил полог, отгораживающий пещеру от коридора, на крючки и присел на кровать к Гермионе. Та придвинулась поближе, хотя какие-то мысли о возможно допустимом расстоянии мелькнули у нее в голове, но она тут же отложила их на потом. Снейп не дернулся, когда она прижалась к его плечу.

- Гермиона… Надеюсь, мне не стоит напоминать тебе, что такое Papaverum somniferum?

- Нет. Мак снотворный или опиумный, загустевший млечный сок, получаемый из незрелых коробочек…

- Стоп, стоп. Ну и да – чего тут удивительного? Это же Гермиона Грейнджер.

- Да, сэр. Не так-то просто избавиться от старых привычек, - усмехнулась она. – А что я должна была сказать?

- Для начала то, что становиться рабом, да, несомненно, красивого, но все-таки цветка – глупо. Хотя глупо становиться рабом всего – живого или же неживого.

- О чем ты?

- О том, что ты попробовала. Здорово было? И это делаешь ты – Гермиона Грейнджер, которая пытается казаться взрослой, которая ввязалась в настоящую войну.

- Я… - Гермиона замялась. – Я не знаю…

- Что ты не знаешь? Что брать неизвестно что и неизвестно у кого – опасно? С этой дрянью в твоей жизни ничего не останется. Это обман, Гермиона. Это твоя жизнь, втиснутая в узкие рамки поиска, сна и поиска. И я не знаю, что может быть глупее.

- Я поняла. Не стоит же делать недоумевающее лицо? Врать… - она задумалась на мгновение. - Глупо было взять неизвестно что у неизвестно кого и вдобавок попробовать. Но знаешь, Северус, это все же было, как ты и сказал, здорово.

- Здорово? Это «здорово» – на несколько незаметно пролетевших дней, ну, может, недель. А потом одна темнота. И ничего больше…

Гермиона промолчала. Снейп дышал редко и глубоко, она с минуту слушала тихий шелест его дыхания, а потом набрала побольше воздуха в легкие и шумно выдохнула через нос:

- Северус?

- Что?

- Эти охранники… Они же вернутся. Даже если тебе все равно. И я сама виновата. Пусть. Помоги мне, пожалуйста, - попросила она не то чтобы жалобно, но близко к этому. – Помоги мне.

Снейп отодвинулся и обернулся. Но смотрел не в глаза Гермионе, а поверх и куда-то за плечо – что уж там было такого интересного?

- Если тебя устроит такая помощь.

- Какая? - спросила Гермиона, и столько всего мелькнуло у нее в голове, что она задержала дыхание.

- Ты можешь считаться моей... Ну подожди, - ухватил Снейп ее за руку, когда она попыталась открыть рот. – Помолчи. Я и сам не пойму, на каком я тут положении. Что это – очередная блажь Волдеморта только потому, что Белла сейчас в фаворе? Я не знаю. Возможно, что так. Я в любой момент могу выбраться отсюда. И если это случится, я заберу тебя с собой.

- Подстилка Пожирателя смерти… - Гермиона уставилась на свечу, горевшую на верстаке, и пламя очертило заострившиеся скулы и ровную линию носа, и обветренные губы. – Шлюха Северуса Снейпа…

- Зачем ты говоришь то, чего не думаешь? – спросил Снейп зло, но когда Гермиона растерянно посмотрела на него, он повторил мягче: – Зачем?

- Бес его знает, - отмахнулась Гермиона, - бес его знает, Северус. Это какие-то остатки прежней Гермионы Грейнджер. Глупость. Самоуничижение. И желание что-то утешительное от тебя услышать. Хотя это уж слишком.

- Ну да, - ответил Снейп, - я плохо представляю себя в образе утешителя. Я думаю, если охранники узнают, что ты со мной, они не станут вмешиваться. По крайней мере пока я нужен Волдеморту.

- Хорошо, - ответила, наконец, Гермиона, кутаясь в одеяло. Она все время мерзла в этих сырых и стылых пещерах.

- Все, о чем тебе нужно думать, это как отсюда выбраться. Послушай, мне понадобится месяц-полтора для того, чтобы подготовить все необходимое. Мне не так легко, как может показаться, и нет, конечно, полной свободы – за мной постоянно присматривают. Много времени уходит на приготовление зелья. Особенность последнего в том, что через два часа оно теряет все свое действие. Потому его не получается сварить где-то еще и просто доставить сюда. Это хлопотно. И на каждый прием пищи следует готовить новую порцию. Я не знаю, сколько ты сможешь продержаться, и не знаю, какие побочные эффекты вызывает зелье и излучение. Потому я буду торопиться, насколько хватит сил.

- Что делать мне?

- Для начала старайся блокировать сознание все время, пока не спишь. Старайся не связываться ни с кем, кроме Джас. И научи ее тому, чему я научил тебя. Завтра я приготовлю ослабленное зелье. Ты сможешь достучаться до нее. Но учти – восторженное выражение лица и щенячья преданность Волдеморту – обязательны. Как бы плохо у тебя ни было – а так оно и есть – со способностью притворяться, ты должна постараться. Ты должна выполнять все, что потребуют охранники. Они испытают вашу готовность повиноваться. Ты поняла меня, Гермиона?

- Хорошо. Я справлюсь. Я непременно выберусь отсюда.

- Тогда ложись спать, пока есть время.

Гермиона отвернулась к стене, и Снейп не знал, спит она или нет. Дыхание было ровным, но это ни о чем не говорило. Он размышлял о возможности в одиночку выбраться отсюда. И о том, что нужно вытащить Гермиону и Джас. Джас, которая была одной из самых способных волшебниц среди тех, кого он знал, да и остается такой. Больше, чем любой ученик Хогвартса даже самой чистейшей крови. Он пытался ее отстоять, но Дамблдору с Минервой нужно было, чтобы в школе - тишь и гладь, и для этого без зазрения совести они выставили одного волшебника неизвестного происхождения. За нее и вступиться-то некому было кроме Снейпа. Он помогал Джас, пока она принимала помощь, но через год после исключения из Хогвартса Джас пропала. Когда начались эти невероятные ограбления, он уже знал, кто тут замешан. И, честно говоря, немного гордился своей ученицей. Некоторым до того, что изобрела Джас, в жизни было не додуматься. И Снейп не сомневался в том, что ее способности пригодятся и здесь.

Он не знал – будет ли это действовать, но полагал, что да. Джас – смолистая ель, ему – плотная береза, Гермионе – мягкая сосна. Все, что смог он найти. Дровами растапливали печи перед тем, как загрузить туда угольную пыль и мелкий уголь. Ночью, пока еще оставались силы, он, щурясь при тусклом свете, срезал острым ножичком тонкую, почти прозрачную стружку, следуя рисунку древесных жил, стараясь почувствовать ту магию, что хранило дерево. Он потер виски. Правая пола сюртука - перо орла – Джас. Воротник – чешуя саламандры – себе. А Гермиона… Гермиона. … Ну да, жила дракона – третья пуговица снизу. Хотелось надеяться, что палочки будут действовать. Аппарировать с ними он бы не рискнул. Честно говоря, Снейп не знал, не будет ли использование такой палочки просто изощренным способом самоубийства – здесь, где магические способности волшебников усилены стократ. Времени катастрофически не хватало, и он жалел, что приходилось тратить его еще и на сон.

Снейп вздохнул. Березовая палочка была почти готова. Он неспешно шлифовал ее кусочком сланца и поглядывал на спящую Гермиону. И приходилось всматриваться, чтобы увидеть, как мерно шевелится одеяло в такт дыханию. Интересно, смог бы он вправду сделать то, что будет подразумеваться, он делает с ней? Если бы это было нужно ей - да. Но почему-то он почувствовал себя неуютно. И даже как-то гадливо. И дело было не в возрасте. И не в том, что она встречалась с Роном Уизли. Рон ходил как потерянный, когда она пропала. Это-то вообще не имело никакого значения, но как-то пробралось в голову. Она не напоминала ему Лили. Они были совершенно не похожи. Но почему-то, думая о Гермионе, Снейп вспоминал Лили Эванс.

Он хмыкнул, повертев в руках неровную, гладкую палочку. Она удобно легла в ладонь. Оставалось придумать, как сделать в ней полость. Снейп пытался поразмышлять об этом, но было слишком поздно и от усталости все плыло перед глазами. И не так легко давался ему контроль над своими мыслями. Снейп подумал, что ему нравится, как Гермиона смотрит на него, пусть и просто потому, что здесь он был единственным знакомым ей человеком. И он бы не отказался. С чего бы ему отказываться? Даже если потом она сделает вид, что ничего не произошло. Тогда, когда он станет не одним-единственным знакомым на все пещеры, а все тем же профессором Снейпом. Но вместе с этим осознанием пришло ощущение какой-то неправильности. И Снейп не знал почему.

Он редко видел сны. Особенно тогда, когда ложился за полночь и уставший. И сон его был неспокойным. Он просыпался пару раз, смотрел, не мигая, в потолок, вспоминал, где он и что вокруг, и снова проваливался в сон. И от этого он не высыпался какую уже ночь подряд. Будто ни на миг не прекращалось неуклонное, выверенное движение к цели.

Он проснулся задолго до того, как, начиная еще один день, неотличимый от ночи, по коридору, хрипло переругиваясь, прошли охранники. До того, как раздался металлический гул. Он успел отшлифовать палочку и вспомнить то, что придумалось ночью – отверстие в палочке можно будет просто прожечь. Долго, но вполне возможно. Успел затопить печку и нагреть мутной от угольной пыли воды в старом жестяном ведре. Когда он собрался разбудить Гермиону и подошел к кровати, то увидел, что она не спит, а смотрит на него настороженно. И в ответ на ее приветствие он чуть не расхохотался – зло и обидно – с чего ей вздумалось говорить ему мирное это «привет», как своим друзьям, и робко улыбаться?

Она пыталась помыться в закутке, в компании ведра чуть теплой грязноватой воды и серого мыла, пахнущего резко больницей. Получалось не очень. Будто угольная пыль навсегда въелась в кожу. От ощущения того, что ты грязна, казалось, невозможно избавиться. И почти не помогла Снейпова чистая рубашка, пахнущая, как и все здесь, сыростью и пылью. Неистребимым запахом подземелий. Гермиона заметила, что холод перестал причинять ей неудобства. Она мерзла, дрожала, вытирала нос рукавом, но это нисколько не досаждало.

До обеда она снова и снова представляла раскаленные шары. И несмотря на то что нужно было сосредоточиться, она отвлекалась порой, вздрагивая, когда из коридора раздавались резкие звуки, или заметив, как время от времени Снейп пристально смотрит на нее. От взгляда этого холодным дуновением скользило вдоль позвоночника и становилось трудно дышать.

И вспомнив его вчерашнее предложение, на которое она согласилась, Гермиона забыла на минуту про шары и излучение, про войну и Волдеморта и посмотрела на Снейпа. Здесь худоба его стала болезненной. И в тускло-желтом мерцании свечи он казался смертельно больным. Или смертельно уставшим. Черный сюртук болтался на плечах, а когда-то белый и серый теперь воротник стал слишком широк для худощавой шеи с острым кадыком. И хоть был он еще менее привлекательным, чем обычно, Гермиона смотрела на него с той щемящей жалостью и нежностью, с которой смотрела иногда на Гарри и Рона.

Не очень приятно Снейпу было ощущать на себе взгляд Гермионы, а он чувствовал его - странным жжением в затылке, и тогда обернулся. Хмыкнул раздраженно. Как она еще слезу не пустила с таким-то жалостливым выражением лица?

- Мисс Грейнджер. Вы, я полагаю, занимаетесь совсем не тем, что должно. Стоит подумать о том, как, отужинав сегодня вечером, вы, с таким рассеянным вниманием, вновь воспылаете любовью к Волдеморту. И не только пропадете сами, но и не спасете тех, кого могли бы спасти. Впрочем, как только я замечу в ваших глазах ненаигранную щенячью радость, я постараюсь забыть о той, кого знал как Гермиону Грейнджер.

И Гермиона, опустив глаза, почувствовала, как загорелось лицо, и даже в этом полумраке Снейп заметил пылающие ее щеки. И он почти не сомневался, что резок не потому, что кто-то решил его пожалеть, а потому что она отвлеклась от того, что, вполне возможно, спасет ей жизнь. Сочувствие не обижало его, просто… просто он вообще не мог вспомнить никого, кто так на него смотрел. Кроме, быть может, Лили. Но и тут он не был уверен.

Когда за ней пришел охранник, Гермиона посмотрела на Снейпа выжидающе, но не ждала же она того, что он будет с ней долго и слезливо прощаться? Он осклабился и произнес то, от чего Гермиона захотела провалиться под землю, а охранник глумливо усмехнулся. Когда-то нужно было начинать.

*****

До вечера она перебирала уголь, стараясь казаться довольной, и порой восторженно улыбалась. Но иногда, поглядывая по сторонам, Гермиона наблюдала за тем, как работают остальные. Как вправду счастливы от того, что возятся в тусклой пещере, где от холода стынут руки и ноют суставы. И когда они находили камни с зеленым отливом, лица озарялись восторженной детской радостью, а губы растягивались в улыбку. Но смотреть на это было страшно. Только Джас крепилась, поглядывая иногда вопрошающе на Гермиону. Но и она, видно, держалась из последних сил – лихорадочно, отчаянно перебирая угольную крошку. Страх не всегда парализовал волю. На этот раз он подгонял Гермиону вперед, и к вечеру она уже все быстрее и быстрее представляла раскаленный шар; он остывал за несколько секунд и пропадал из виду, оставляя Гермионе одну черную, прохладную пустоту.

После ужина, уже добравшись до камеры, Гермиона почувствовала, как давит на виски чужая воля. Следовать ей было радостно и легко, а противиться трудно и страшно. И когда Гермиона научилась удерживать черную пустоту все время где-то поблизости, на самой поверхности сознания, она подошла к Джас. Та лежала на нарах, заложив под голову руки, и смотрела в потолок. Глаза были бездумны, и губы порой складывались в довольную улыбку.

- Джас, - шепнула Гермиона, но в лице Джас не дрогнул ни один мускул. – Джас, - позвала она громче и тронула ее за плечо. – Джас, пожалуйста.

И наконец она посмотрела на Гермиону затуманенными глазами, такими, будто двадцать минут назад влила в себя добрую бутыль огневиски. И не сразу Джас узнала ее.

- Чего тебе? - спросила она резко, будто ее отвлекли от черт знает какого увлекательного занятия – дум о Волдеморте и рассматривания скального потолка.

- Нужно поговорить.

- Говори, - ответила Джас и прикрыла глаза.

Гермиона уселась рядом и зашептала тихо. И показалось поначалу, что Джас вообще ее не слушает. Не верила Гермиона в то, что удастся помочь – такой сумасшедший был у Джас взгляд. Но она слушала, и когда Гермиона закончила, открыла глаза и пугающе ясно посмотрела на нее. Стрельнула взглядом по сторонам – но тут нечего было бояться. Странное счастье и покорность, казалось, овладели всеми.

- Так скоро нам и охрана будет не нужна, - горько усмехнулась Джас, - мы сами кого хочешь обидим за Темного лорда. Я не могу так больше. Я с ума сойду. Я понимаю, что улыбаться не нужно и глупо, но что-то во мне кричит, будто только это правильно.

- Послушай, - начала Гермиона, вспоминая все, что рассказывал ей Снейп. – Представь перед глазами раскаленный шар…

Гермиона спала плохо и сквозь сон слышала, как ворочается Джас, слышала монотонный прерывистый шепот: «Шар раскаленный… золотой пошлет в пространство… луч огромный…» Только под утро она забылась сном. И почти сразу глухо зазвенел рельс. Но глаза Джас, хоть и были покрасневшими и заспанными, но смотрели ясно и строго. И неожиданна была настоящая, довольная улыбка, которую Джас подарила Гермионе, когда они выходили из камеры.

Прошел завтрак, и чужой волей сдавило виски, и в голове застучали не свои мысли. Но закрываться от действия излучения становилось привычным занятием и с каждым часом получалось все легче и легче. Джас что-то насвистывала под нос, перебирая камни, и улыбалась, и не знала бы Гермиона правды, решила бы, что она неотличима от всех. Притворяться оказалось не так просто: если работать быстро было ей уже сподручно, то постоянная улыбка и взгляд восторженной идиотки утомлял. От улыбки болели губы. Сухие, они трескались, и Гермиона, приложив ко рту тыльную сторону ладони, рассматривала потом смазанный кровяной отпечаток.

Вечером Джас переселила Гермиону поближе к себе. Перешептываться лежа на соседних полках было куда удобнее. Вот только Лес ходила поблизости, что-то вынюхивая, и Гермиона смотрела на нее с отвращением и неприятием. Как вообще она связаться могла с ней? Просто потому, что никого больше не было рядом? Маленькие глазки на невыразительном, бледном, похожем на сырое тесто лице; короткие, сальные волосы; губы, которые кривились то в улыбке, то в гримасе. Джас крикнула:

- Чего ты тут забыла? Чего ошиваешься рядом?

Лес подошла поближе, присела на корточки перед Джас, ухватившись за деревянный столбик.

- Почему? – спросила она, ухмыльнувшись. – Почему все молчат, а вы разговариваете? Тут, кажется мне, что-то нечисто. Пахнет мерзко. Может, стоит кому-нибудь сообщить? – поинтересовалась она, хитро усмехаясь и посматривая на Джас.

- Не забыла ли ты, кто здесь старший? - спросила Джас, медленно проговаривая слова, подняв горделиво голову. – И кто здесь может обратиться к охране, если что-то кажется неладным? Ты ведь тоже не спишь. Ты подошла к нам. И мне это кажется нечистым. Пахнет мерзко.

Глаза Лес заметались испуганно. И она зачастила, глотая слова:

- Просто что-то не так. Мне ничего не хочется больше. Только работать для Темного лорда, и я, когда стараюсь – мне так хорошо делается, даже ничего другого не надо, ничего не надо искать. И это странно. Кумара нет. Работаешь, и как будто под чем-то. И это странно, как ни крути. Может, и хорошо, но странно.

- Странно? – улыбнулась во весь рот Джас. – Что тебе странно? То, что мы стараемся на благо Волдеморта? Или ты всерьез думаешь, что Министерство с каким-то птичьим орденом справится с ним? Брось. Когда закончится война, мы должны быть на стороне того, кто победит. Разве неестественно желание помогать Темному лорду? Вот то, что ты сомневаешься, это как-то подозрительно… - протянула она, поднимаясь с нар.

- Постой, - ухватила Лес за руку Джас, и лицо ее из хитрого так быстро стало умоляющим, что Гермиона поразилась этой перемене. – Я ничего такого не хотела сказать. Я ничего такого не имела в виду. Просто вы говорили, и я подошла…

- Мы обсуждали, как быстрей перебирать угольную крошку, да только тебя это не касается. Ясно?

И когда Лес умоляюще потянулась к Джас, желая то ли ухватить ее за руку, то ли упасть на колени – по крайней мере Гермионе это увиделось именно так – Джас, коротко размахнувшись, смазала Лес кулаком по лицу. Нос у той оказался слабым, потекла, сочась, темная кровь, очерчивая черной каемкой губы, срываясь с подбородка, гранатовыми каплями растекаясь на пыльном полу. Лес испуганными глазами рассматривала темные лужицы, пока Джас не прикрикнула на нее, и тогда она, вздрогнув, шмыгнула и спряталась на полке, завернувшись с головой в одеяло.

Джас со странным удовольствием рассматривала костяшки.

- Вот почему так, Гермиона? - спросила она, крутя перед глазами кисть. - Ударишь человека, и на мгновение так тебе хорошо становится? Будто где-то что-то мешало, а тут – раз – и ничего, не беспокоит больше. Откуда это, Гермиона? – с горечью поинтересовалась Джас, сверкнув на нее темными своими глазами. – Откуда это во мне берется? Непонятная жестокость?..

- Не знаю, Джас. Правда, не знаю. Что-то есть, наверное, в том, чтобы ударить того, кто не может тебе ответить…

- А знаешь, - Джас привстала и придвинулась к ней ближе, – что мне думается? Мы вместе мыкаемся здесь. И значит, друг за друга в ответе. И я за всех, раз я главная. Куда они без меня? Тео, которая слова никому поперек не скажет. Эмма, которая до сих пор не поймет, как она тут оказалась. У Кейт в голове не укладывается, почему она должна страдать из-за мужа аврора, с которым третий год не живет вместе. Вряд ли они справятся. И хоть я не обещала, что помогу, но не получится у меня их тут бросить.

- Хорошо, - прошептала Гермиона, - раз тебе это нужно.

*****

И они справились. Получилось помочь тем, кто был с ними рядом. Выбрать день, когда зелье действовало вполовину обычного, это чувствовалось сразу: не так давило на виски и представлять раскаленный шар получалось легче. Из десяти человек они научили блокировать сознание восемь. Тех, кто хоть и поддавался влиянию излучения, но понимал - что-то идет не так. И только Джоан – ответственный дежурный по каминной сети Министерства, была необучаема. Она не только не понимала, чего от нее хотят, но, видимо, не испытывала никаких неудобств от того, что сменила разговоры о Фадже на разговоры о Волдеморте. Когда Гермиона заикнулась о Лес, Джас лишь отмахнулась:

- Оставь ее в покое. Она, конечно, сможет, но не стоит.

- Почему?

- Потому что ей вроде бы хорошо. Потому что она не сможет жить без чего-нибудь, изменяющего сознание. Пусть так. Иначе опять поиски – сигареты, огневиски, мороз или кода. Да и других не станет подначивать.

- Понятно, - протянула Гермиона, вспомнив злополучную капсулу. – Понятно.

- Смотрю, охранники от тебя отстали? – улыбнулась Джас. – Следует думать…

- Не следует, - отрывисто проговорила Гермиона.

- Я не это имела в виду. Снейп, несмотря на свою более чем подмоченную репутацию, не кажется мне тем человеком, который воспользовался бы чужим подчиненным положением, - сказала Джас, рассматривая покрасневшие грязные ладони, где в трещинах запеклась угольная пыль. – Черный рыцарь…

- Ага. Печального образа. Потом не заметишь, как эта романтизация образа Снейпа приведет к большому заблуждению и фатальной ошибке, и разочарованию – когда наступит прозрение.

- Ладно, Мерлин с ним, со Снейпом. Я вечером покажу тебе то, что мне удалось узнать.

Но когда вечером они расположились на полу, и Джас начала палочкой что-то рисовать в пыли, вернулась с общественно полезных работ Кейт и, едва дождавшись, пока охранник отойдет подальше, подскочила к ним.

- Там… там, - заикалась от волнения она, лицо пошло пунцовыми пятнами, - там песню поют.

- Какую песню? – спросила Джас. – Да успокойся ты, объясни толком.

- Я когда ходила за водой с охранником – нужно было воды натаскать - помыться, то увидела волшебниц из первой камеры. Они возвращались и пели про Темного лорда. Не знаю, кто придумал это, но все поют.

- Огненные элементали, - сказала Джас, скривившись, и глянула в сторону Лес, но та, кажется, спала. – Омерзительно.

- Но все довольны. Они, когда поют, похожи на детей из церковного хора.

- И мужчины? – спросила Джас.

- Не знаю, я не видела мужчин.

- Хоть в рифму? – поинтересовалась Гермиона.

- Что? – непонимающе уставилась на нее Кейт.

- Я говорю, песня-то хоть в рифму?

- А-а-а, - выдохнула она. – Не знаю, я не вслушивалась. Поняла только, что про Темного лорда.

- Ох, значит, и нам придется, - Джас обреченно возвела глаза к потолку. – Кажется, нашему маленькому отряду будет недоставать искренности.

- Ага, - сказала Гермиона. – Не смогут же двое искренне петь за десятерых. Придется стараться.

- Как бы не стошнило, - Джас со стоном провела ладонями по лицу. – Не то чтобы для меня имело большое значение – хвалить или хулить Темного лорда. Сама ситуация эта – как бы принуждение без принуждения, мне не нравится. Песня песней, но что они могут придумать еще?..

- Кто знает? - отозвалась Гермиона. – Может, прощаясь, мы будем делать таинственное лицо и говорить: «Да пребудет с тобой Темный лорд и Нагайна». Но ты обещала мне что-то рассказать.

- Сейчас, где моя палочка? А! Вот же она. Смотри.

Джас нарисовала в пыли треугольник.

– Это наша гора. Вот тут…

И широкий туннель под углом вошел в холмик.

- …основной ход. Наклонный. Это та штольня, через которую мы попали сюда…

Джас провела поперечную черточку.

– Это первый уровень. Тут мы и находимся. Вот - наша камера. Здесь – по коридору – Снейповский лазарет. Полминуты ходу. Вот тут – наклонный штрек, он ведет к пещере, где держат мужчин. Тут – то место, где мы перебираем уголь, рядом – большая пещера, где живет охрана, а чуть поодаль – дополнительный ствол, вентиляционная штольня. Она идет строго вертикально, и, кажется, выбраться по ней сможет только паук. Других выходов нет. Говорят, есть уровни ниже, но туда не попасть – ни клетей, ни лестниц. Да и кто сказал, что там будет хоть один выход на поверхность? Потому путь нам отсюда только один – основная штольня. Смущает охрана. Смотри – тут постоянно находятся две смены. По десять человек. Не так много у них забот – мы покорны, как ягнята. Думаю, надо немного выждать перед тем, как мы попытаемся сделать ноги. Чуть-чуть потерпеть, и они совсем потеряют бдительность.

- А там, наверху? - прошептала быстро Гермиона. – Там сколько?

- Не знаю точно. Но у самого входа в штольню всего два человека. Чуть поодаль небольшой дом, там живут те, кто со смены. У них еще нет палочек, слишком близко. На расстоянии мили - второе строение. Вы должны были миновать его, когда шли сюда.

- Я помню, там еще сменилась охрана.

- Да. У тех волшебников есть палочки. Не знаю, сколько там человек. Может, десяток. Или два.

- А охранная система?

- Скорее всего, сигнальные чары. Оповещают о том, что кто-то пытается проникнуть на территорию или сбежать отсюда. С палочкой я бы быстро разобралась с ними…

В коридоре раздались шаги, и Гермиона тут же метнулась на полку, закуталась в одеяло, повернулась спиной к двери.

- Эй, Джас! - к решетке подошел охранник, протягивая пергамент. – Держи. Работа на дом. Песня, - он ухмыльнулся, - про нашего Темного лорда.

Джас счастливо улыбнулась, в этом она была поубедительнее Гермионы.

- Конечно, сейчас и начнем. Патриотическое воспитание? Нужная штука. Эй, а мотив? – спросила она, поднимая глаза от пергамента, но охранник уже отошел от решетки.

Бредятина, казалось, была написана каким-то графоманствующим подростком, может быть, одним из этих охранников. «Балбесы, - думала Гермиона, - неужели нельзя было постараться с одой Волдеморту? Как-никак, один из самых сильных магов двадцатого столетья. Да что мелочиться – пожалуй, один из самых сильных за всю историю волшебного мира. “Мерлин, храни Волдеморта? ” Вот бред, - поморщилась она, - но, думается, проблем с мотивом не будет…»

Дня через три они сносно научились петь и перестали путаться в словах, и раз за разом затягивая омерзительную эту песню, Гермиона улыбалась. Было у нее такое чувство, что улыбка навсегда приклеилась к губам, да только ничего не было в той улыбке от улыбки.

К вечеру начинало крутить колени, и, несмотря на то что она очень уставала, сон был прерывистый, наполненный холодной дрожью, поиском удобного положения – Гермиона не знала, куда деть больные свои ноги, и то ли плакала, то ли скулила. И слышала, всю ночь слышала – никто, кроме Лес и Джоан, не спал спокойно.

Прошло десять дней – Джас делала на полке зарубки, вспоминая каждое утро Робинзона Крузо и благословенный теплый остров. Не было ни вестей, ни происшествий. Всеобщая покорность и восторженность, с которой узники говорили о Темном лорде, заставила охранников успокоиться и расслабиться. И хотя патрули по-прежнему ходили по штрекам беспрестанно, Гермиона с Джас заметили, что ночью вместо четырех привычных обходов состоялся лишь один и в патруле было не три человека, как обычно, а только два. Неопределенность для Гермионы оказалась хуже даже самой плохой определенности, но вестей от Снейпа не было, а Джас, хоть и ходила задумчивая, но ничего не говорила. Гермиона ни на минуту не могла расслабиться - приходилось закрываться весь день, приходилось притворяться весь день, и она не знала даже приблизительно, когда же все это закончится. И казалось, что это напряжение скоро сведет ее с ума.

А как-то утром перестала бороться Тео. Худая, светловолосая волшебница сильно сдала за последние полмесяца. Она ходила по камере, как тень, всматриваясь в невидимые другим пространства. Сначала она перестала улыбаться, и, когда Джас спросила ее, что случилось, ответила, что устала одновременно думать о раскаленных шарах и растягивать губы, как идиотка. Потом она перестала представлять раскаленный шар и снова начала бездумно улыбаться. Гермиона боялась, что когда-нибудь и она устанет бороться. И даже не будет никому ничего объяснять. Только, может, себе… и то поначалу. Но что-то было в этом единственно верное - продержаться до самого конца, взойти на самую крутую гору. Кажется, нет ничего – ни Темного лорда, ни зелий, ни излучения. Есть только ты – твоя воля и твоя слабость.

Они ухаживали за Тео, как за больной, и не пытались заставить ее изменить слабохарактерное решение. В конце концов, это был ее выбор. Чем легче человек принимал чужую волю как свою, тем быстрее излучение лишало его всякой инициативы. Он мало что мог делать сам, без напоминаний. Странный паралич желаний и воли. Им приходилось уговаривать Тео и Джоан поесть, а вечером напоминать, что перед сном нужно укутаться в рваную дерюгу. Гермиона и Джас надеялись, что не будет хуже. Водить взрослых волшебниц до ведра в угол представлялось ужасным. С Лес дела обстояли лучше. То чувство неправильности происходящего не давало ей совершенно уподобиться остальным, находящимся под действием излучения. Может, она как-то научилась закрываться, Гермиона не знала. Лес после того раза не подходила к ним, только иногда бросала на них быстрые взгляды, и Гермиона видела, что думы о благополучии Темного лорда не занимают совершенно все ее мысли.

Охранники скучали: слушать песню про Волдеморта интересно было только пару дней. Попытались как-то устроить кулачные бои между узниками, но, как рассказала Джас, это больше напоминало топтание в круге – ни злости, ни желания победить, ни страха.

Охранники пили и с перепою по утрам были злыми. Гермионе стоило замешкаться в коридоре, как тут же она получила ощутимый удар меж лопаток и упала на колени, разбив их. Подняться было не сложно, сложно было подняться с глупой улыбкой.

По вечерам, полупьяные, они иногда приходили за женщинами. Гермиону не трогали, и она улыбалась благодарно, думая о Снейпе. Забрали бессловесную Тео. Она вернулась под утро и сразу заснула. В пещере повис тяжелый сивушный дух. Ничего не изменилось в ее поведении, и никому она не рассказала, что происходило там, за решеткой. Они не спрашивали.

Потом забрали Джейн из отдела магического транспорта, которая всегда улыбалась тебе так, что ты и сам не мог удержаться от улыбки; но теперь она просто кривила в усмешке рот и, разговаривая с тобой, смотрела тебе за плечо, будто там стоял кто-то и наблюдал за ней. Все изменилось, все изменились вокруг, и однажды пришла очередь Джас, но вернулась она быстро, правда, с разбитым лицом и ругающаяся так, что Гермиона и половину слов не понимала. Резко размахнувшись, Джас ударила костяшками об стену, раскровенив еще и их. И заявила свистящим полушепотом, что она, наконец, присоединяется к светлой стороне. Улыбнулась через силу. Если и было ей плохо, делиться этим она не собиралась.

*****

На следующий день вызвали Гермиону. Ладони вмиг стали холодными и влажными, она прошла за решетку, думая, что, верно, Снейп лишился последних крох доверия Волдеморта или с ним что-то случилось. Шагая по коридору за охранником, Гермиона размышляла, что делать ей. И выхода виделось только два – то ли дорого продавать свою жизнь, а точнее то, что уж им там понадобилось, то ли притворяться безучастной и покорной. Гермионе не нравился ни один из выходов. Она не знала, почему сопротивление Джас не вызвало вопросов. Видно, такое уже случалось и до нее. И только то, что Гермиона оказалась не в комнате охраны, а у Снейпа, спасло ее от сводящих с ума мыслей. Охранник крикнул:

- Эй, Снейп! Получай свою грязнокровку. Темный лорд тобой доволен.

- Спасибо, Джек. Не забудь только забрать ее утром.

- Непременно, - ответил Джек и ухмыльнулся. В жизни Гермиона не видела неприятней ухмылки.

Как только шаги охранника затихли, Гермиона подошла и уткнулась Снейпу в плечо. Сырость и пыль, пыль и сырость, здесь почти не было других запахов. Но Гермиона прикрыла глаза и почувствовала чуть-чуть, на самой грани возможностей обоняния - терпкий полынный запах. Снейп, собственно говоря, был несколько растерян и не знал, куда девать вмиг ставшие неприкаянными, ненужными руки. Он и припомнить не мог, когда такое случалось. И если бы не Гермиона, которая ухватившись руками за его запястье, выдохнула облегченно: «Северус, какой же ты тощий…» - и, наконец, отстранилась от него, не выпуская из рук предплечье, он бы раздумывал еще с минуту.

- Ужинать будешь? – спросил он невпопад.

- Буду, - улыбнулась Гермиона.

Она исхудала, и кожа туго обтянула высокие скулы, а карие глаза будто стали больше, и выглядела она как голодный ребенок, а не как молодая девушка, которой была.

- Ты тоже, - сказал Снейп, высвобождая руку, - ты тоже тощая, Гермиона.

- Ну да, Волдеморт нас не балует. Я часто совсем не помню, что ем. Так устаешь. Этот уголь бесконечный – он снится мне, Северус. Не надземный мир, не деревья, не друзья – всю ночь снится уголь. И раскаленный шар.

- Хочешь, я дам тебе сегодня зелье сна без сновидений? Немного не такое, как всегда – не хватает нескольких ингредиентов, но все же лучше, чем ничего. Или, может, огневиски местного разлива?

- И то, Северус, и это. Я, как заправский питок, не стану морщиться и закусывать. Чуть вдохну через нос и уставлюсь на тебя с невозмутимым видом… - Гермиона улыбнулась, ожидая если не улыбки в ответ, то хотя бы того, что Северус на нее посмотрит, но он с первой минуты отводил глаза. И это казалось совершенно на него непохожим. Будто он и не Северус Снейп был вовсе.

– Что случилось? – встревожено спросила она. – Что случилось, Северус?

- Держи, - впихнул он ей в руки глиняную кружку, где что-то плескалось на дне.

Она принюхалась – пахло резко, и Гермиону передернуло. И заправский питок из нее не вышел – судорожно схватила кусок хлеба, протянутый Снейпом. От мерзкого пойла свело скулы.

- Садись теперь, - попросил Снейп и, когда Гермиона устроилась на краешке кровати, поставил стул напротив, присел, наклонился и только сейчас взглянул ей в глаза. И только сейчас Гермиона заметила, что глаза Снейпа не были черными. Они были темно-карие с широким черным зрачком.

- Джинни здесь, - сказал Снейп, и Гермиона, неверяще глядя на него, начала улыбаться и тут же, смутившись, замялась - это точно не было поводом для радости. Снейп понял Гермиону по-своему.

- Ты что-то знаешь? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Да нет, ты же совершенно не умеешь притворяться. Я думаю, лучше тебе узнать это от меня.

- Что? – вскинулась Гермиона, и теплый туман, успокоивший было ее, тут же развеялся, и она встала с кровати, намереваясь бродить из угла в угол, как делала всегда, когда волновалась и не могла усидеть на месте. Но длинные, тонкие пальцы Снейпа оказались очень сильными. Или просто она была очень слабой.

- Тебя забрали, - начал он, заставляя ее присесть обратно, не выпуская из захвата запястье – тонкое-тонкое запястье, которое, казалось, сожми чуть сильнее, и оно треснет, – а через пару дней Билл Уизли притащил на хвосте Пожирателя, и он увидел дом на Гриммуальда двенадцать. Заклинание доверия оказалось разрушено, Пожиратель успел аппарировать. Нам пришлось оттуда убраться. Временным нашим убежищем стал старый дом под Бирмингемом. Через две недели во время собрания Ордена феникса на нас напали Пожиратели смерти… Ты была у них в руках, и многие подумали на тебя, хотя не знали даже, слышала ли ты хоть раз про этот дом…

- Я знала про этот дом, я забыла, кто говорил мне, но я знала…

Гермиона осеклась и опустила взгляд, высвободила запястье, обхватила пальцы одной руки другой и так их сжала, что они хрустнули. Северус вздрогнул.

– А я не помню. Я ни черта не помню, что говорила им. Но я знала про этот дом и, получается, могла выдать вас. - Она вновь посмотрела на Снейпа, и он ответил на тот вопрос, который она не решилась задать вслух:

- Убит Рон Уизли. Гестия Джонс. В госпитале Святого Мунго Дедалус Дингл.

Снейп ждал чего-нибудь – истерики, или крика, или рыданий, или того, что девчонка вцепится в него и попытается удушить, но только не этого неуютного и страшного молчания, в котором слышался лишь хруст бедных Гермиониных пальцев. Этот звук, казалось, продирал Снейпа с головы до пят, и он, не зная толком, что делать, вдруг выкрикнул, разрывая невыносимое это молчание:

- Да перестань же, мисс Грейнджер! Этим щелканьем ты сведешь меня с ума.

И когда она заговорила, Снейп затаил дыхание, чтобы хоть слово разобрать в еле слышном шепоте.

- Я догадывалась. Я догадывалась, что это случится. Что-то будет мне за то, что я не выдержала. Накроет вот так, как сейчас. Неизбывной виной. Рон был моим другом. Он был больше чем друг. А теперь его нет. А Гестия Джонс варила самый лучший кофе в старой медной турке. С кардамоном. Ни у кого не получалось так… Дедалус…

- Это могла быть не ты, Гермиона. Просто совпадение, - попытался и тут же обругал себя за эту глупейшую попытку Снейп. Но Гермиона его не слышала.

- А ты? Ты, Северус, ты тоже здесь из-за меня? Из-за того нападения?

- Тут ты ни при чем. И, согласись, не так уж это плохо - я жив и помогаю тебе. Не все же мне шпионить для Дамблдора.

Гермиона терла пальцами подбородок и думала о чем-то. Снейп не стал ее трогать, терпеливо дожидаясь, пока она с чем-то или с кем-то внутри себя договорится и придет хоть к какому-то соглашению. И будет жить дальше или решит не жить дальше. Снейпу было не все равно. Но Гермиона молчала.

Он поднялся и заварил чай.

Уж лучше бы она заплакала.

Чай пах совсем не чаем, а какой-то травой, но был горячим и напоминал о доме.

Уж лучше бы она попыталась полоснуть по венам острым ножом для ингредиентов. Конечно, он не дал бы ей порезаться. Но кончилась бы неопределенность.

Крошево листьев мелиссы и чабреца. Запах прокаленной солнцем подсохшей травы.

А еще она могла выйти в коридор и наброситься на охранника.

Но Гермиона сидела неподвижно и даже перестала терзать худые, полупрозрачные свои кисти.

Она не узнает теперь, как было бы у них с Роном дальше. Они даже помечтать не успели. Навсегда молодой. Самый лучший друг. Первый любовник. И Гермиона не знала даже, кем был он больше – надежным другом или любимым. Все это сливалось так плотно, что невозможно стало разделить и разобраться. И она бы оплакала Рона Уизли, если бы вокруг не было никого. Но в присутствии Северуса Снейпа хоть и сжимало горло, но глаза оставались сухими. И Гермиона знала, что уже никогда не получится жить так, как раньше. Без Рона Уизли. Без Гестии Джонс. Без Дедалуса Дингла…

Чай пили в тишине. Снейп присел рядом с Гермионой на расстоянии в пол-ладони. И когда она вдруг попросила охрипшим от молчания голосом – он прозвучал так, будто в этих пещерах голос человека не звучал полсотни лет - Снейп отодвинулся и посмотрел на нее, не совсем понимая, что точно она имеет в виду этим своим «Будь моим другом». Она, может, и ждала такой реакции от Снейпа, ну, по крайней мере, чего-то похожего. Удивилась бы Гермиона, если бы он сказал что-нибудь вроде: «Хорошая у вас есть манера, мисс Грейнджер, обходиться с друзьями»? Наверное, да, даже Снейп не был так жесток. «Ладно, Гермиона, - подумала она с горечью. – Ты и сама толком не поймешь, что сказала. Зачем сказала. И чего ты ждала от Снейпа».

Но точно не этого.

- Хорошо, Гермиона, - он взял ее за руку и повернул кисть вверх ладонью, будто решил что-то прочитать по линиям. – Хорошо, Гермиона, - повторил он чуть громче, - я буду твоим другом. Не могу сказать, что у меня было много друзей. Не могу уже припомнить, что делают те, кого называют друзьями.

И Гермиона будто ждала этого вопроса – заговорила быстро и почти без пауз:

- Когда в любое время можно прийти, если что-нибудь случилось. Когда хорошее – само собой, но и еще, когда плохое. Когда можно такое рассказать, что никому не расскажешь. Когда вот так сидишь и молчишь, как сейчас. Когда никого ближе этого человека у тебя нет, и если никогда не врешь ему, даже по мелочам…

И Снейп слушал бы еще Гермионин монолог о дружбе, где каждое предложение по-детски начиналось с «когда», но левое предплечье схватилось холодным жжением, и он отдернул руку, с шипением выдохнув сквозь стиснутые зубы.

- Что случилось? - с тревогой взглянула на него Гермиона, а Снейп резко закатал рукав – Темная метка пылала, как только что нанесенное клеймо, и он крепко сжал предплечье, пытаясь хоть как-то облегчить боль.

Когда Снейп принялся ходить из угла в угол, Гермиона тоже не смогла усидеть на месте. Путалась под ногами и заглядывала в глаза. Северус шипел сквозь зубы. И потребовалось все его самообладание, чтобы не накричать на Гермиону, а просто посмотреть так, что она перестала бегать за ним и наконец-то присела. Когда боль, жгучая, пронизывающая всю руку до надплечья, нарастала, превращаясь в невыносимую, Снейп мог наорать на любого. Темный лорд собирал Пожирателей, а он не мог прийти. И оставалось только молиться, чтобы зов не продлился слишком долго, чтобы он не потерял сознание от боли и не осел на холодный пол. Снейп впился пальцами в метку, и боль стала такой, будто в свежую рану сунулись раскаленным прутом.

Гермиона следила за Снейпом испуганно. Был Рон. Была Гестия Джонс. Дедалус Дингл. И ее вина. Но сейчас только Северус Снейп с белым как мел лицом, лихорадочно блестящими глазами, лбом, покрытым бисеринами пота, был здесь, как загнанный толкаясь из угла в угол. А Гермиона ничем не могла ему помочь.

Когда Волдеморт дождался всех, кто был ему нужен, и зов прекратился, Снейп почти упал на стул. Гермиона подошла ближе, не зная, как выбрать то единственное слово и действие, что Снейпу покажутся правильными, но он помог ей:

- Дай мне попить.

И Гермиона в спешке налила воды из пыльной банки, принесла кружку Снейпу и с опаской протянула, будто Снейп был кем-то вроде гипогриффа и требовал уважительного отношения. Что заставило ее прикоснуться к Снейпову мокрому лбу, вытирая каплю, которая блестела над переносицей и грозила сорваться вниз, Гермиона не смогла бы убедительно объяснить не только Снейпу, но и самой себе.

К счастью, когда прекращалась боль в руке, изуродованной Темной меткой, Снейп становился если не совершенно покладистым, то вполне терпимым в общении. Он посмотрел на Гермиону и чуть усмехнулся:

- Ты пытаешься со мной дружить?

- Ага, - обрадовано выдохнула Гермиона, - ага, потому что же надо с чего-то начинать.

- Хорошо, я только не знаю, что делать в ответ.

Гермиона посмотрела на него внимательно, и Снейп опустил глаза, почувствовав, как теплом схватило горло.

- Ничего, Северус, - произнесла она спокойно. – В том-то и дело, что ничего.

Снейп помолчал с минуту, потом хмыкнул и вернулся к тому, с чего начался разговор:

– Джинни здесь. Надеюсь, ты понимаешь, что она не рада будет встрече с тобой?

- Я понимаю, - сказала Гермиона, смело взглянув на Снейпа. – Я понимаю. Я виновата. Мне никуда теперь не деться. Но как-то надо дать ей знать об излучении и зелье. А она вряд ли разрешит мне хоть слово сказать. Как бы я ни старалась.

- Попроси Джас. Она сможет, не вызывая подозрений, поговорить с Джинни и объяснить, что и как следует делать.

- Хорошо, я попробую.

- Смотри, что я приготовил. - Снейп подошел к верстаку и из щели между деревянным задником и каменной стеной вытащил что-то, завернутое в серую тряпицу. Присел рядом и замер на мгновение, он держал этот сверток, развернув ладони так, будто это была теплая буханка или маленький котенок, и у Гермионы захолонуло на миг сердце, как у ребенка, когда он просыпается утром на свой день рождения.

- Это твоя, - сказал Снейп, протягивая Гермионе палочку. – Только не вздумай, Гермиона, - тут же предупредил он, когда она взяла самодельную палочку в руки. – Ты же помнишь, тут везде – датчики. Никакой магии. Только тогда, когда действительно не будет выхода. Ты знаешь, что я не Олливандер и не Грегорович. Вполне может случиться так, что первое заклинание станет и последним - палочка разнесет все вокруг, прихватив нас и охрану за компанию. Это на крайний случай, Гермиона.

- Хорошо, - прошептала она, заворожено рассматривая рисунок древесных жилок, следуя пальцем по мягкой древесине, повторяя изгибы. – Как давно я не видела палочку. Ту, мою… я даже не знаю, что с ней стало. Спасибо, Северус. Хоть я и не могу ее опробовать, но она мне очень нравится… Как умер Рон? – спросила она вдруг, и пальцы, стиснув палочку, побелели.

- «Авада», Гермиона. Он не мучался, если тебе это интересно.

- А Гестия Джонс?

- Тебе непременно нужно это знать?

- Нужно. Так ловчее заниматься самобичеванием.

- «Ступефай». Она приложилась затылком о каменную стену. Перелом основания черепа. Смерть наступила не мгновенно, но, так или иначе, она уже ничего не чувствовала. Дедалус Дингл…

Гермиона посмотрела на него, испуганная серьезным, монотонным этим голосом, и, может, хотела попросить его не продолжать, но Северус выталкивал слова, будто вокруг был не воздух, а что-то вязкое и липкое:

- Дедалус Дингл ослеп. Неизвестная разновидность заклинания «конъюктивус». Пока я еще был там – Дедалус лечился в госпитале святого Мунго. Колдомедики разводят руками. Что ты еще хочешь знать, Гермиона? – спросил он почти ласково.

- Ничего, - помотала она головой. – Я бы и этого не знала. Но есть странное какое-то ощущение, что нужно разорвать, разрезать еще глубже, еще шире там, где болит. Или так заживет быстрее, или мне просто станет легче. Сначала хуже, потом легче.

- Смотри, - Снейп попытался отвлечь ее. – Это моя палочка, береза и чешуя саламандры. Это Джас – ель и перо орла. И это, - он достал из кармана странную железную проволочку, загнутую на конце, - это ты передай Джас. Она найдет ей применение.

- Когда? – спросила Гермиона.

- Потерпи еще чуть-чуть. Через девять дней - праздник, есть надежда, что охранники перепьются больше обычного. На фоне всеобщей покорности, как ты заметила, они совсем растеряли то, что у них называлось бдительностью. Хорошо, если нам придется встретиться только с теми, кто охраняет вход в штольню. С двумя мы как-нибудь справимся. Больше – вряд ли. Мне совсем не улыбается получить пулю в спину. Откровенно говоря, я не знаю, какое заклинание защищает от огнестрельного оружия. И хотя у меня есть мысли на этот счет, я не уверен, что с такой палочкой что-нибудь получится.

- Не говоря уже о том, что сработает защита, и сюда сбегутся приспешники Волдеморта со всей округи.

- Да. Как ты чувствуешь себя? - спросил Снейп, пытливо вглядываясь в ее лицо.

- Не знаю, - пожала плечами Гермиона. – Кажется, нормально. В смысле настолько нормально, насколько это здесь возможно. Я только устаю все время закрываться от излучения. И плохо сплю поэтому. И иногда не могу найти себе место. Но и все.

Снейп вроде бы успокоился.

- Почему ты спрашиваешь?

- Потому что, милая Гермиона, я не знаю до конца, как действует это зелье, как действует это излучение, как лучше для тебя – поддаться ему или сопротивляться. Неужели ты полагаешь, что Темный лорд испытывает свои гуманные изобретения на крысах, кроликах и только потом на людях? Не глупи. Он не магловская фармацевтическая компания. Насколько я знаю – вы здесь и крысы, и кролики, и люди. А я, к несчастью, тот, кто варит зелье и фиксирует результаты. Дай мне знать, Гермиона, если что-то покажется тебе странным. Головокружение. Подергивание конечностей. Невозможность начать движение. В конце концов, просто прими рвотное зелье и окажись здесь. Договорились?

- Да, Северус.

- У тебя еще есть время попробовать спасти Джинни. И насколько я знаю Джас, она попытается утащить за собой всю камеру.

- Не всю.

- Почти всю. Это неважно, в принципе. Она утащит всю, если у нее получится. Не слушай, что она несет. Джас сможет справиться с замком и помочь Джинни…

Снейп замолчал. Потом взглянул ей в глаза и сказал:

- Еще есть время, Гермиона. Ты можешь оплакать Рона сейчас. Или когда выберешься отсюда. Не позже и не раньше.

- Я пока буду думать, что я не знаю об этом. Или что это мне просто приснилось, а потом я проснулась и от облегчения рассмеялась.

- Думаешь, у тебя получится?

- Я справлюсь. Я, кажется, стала совсем другой... И мне не хотелось бы разбираться во всем и оплакивать впопыхах.

- Надеюсь, ты не натворишь глупостей.

- Нет, Северус. Я повзрослела.

- Я не хотел этого.

- Чего?

- Чтобы ты взрослела так рано. Ты могла бы ходить на зелья, а я по-прежнему снимал бы с Гриффиндора баллы.

- Ты никогда не стал бы моим другом.

- И сомневаюсь, что просидел бы с тобой рядом на кровати полночи. Ложись спать, Гермиона.

- Можно я чуть-чуть расскажу тебе про Рона? – спросила она, рассматривая пол.

Снейп подумал обреченно, что это, верно, и есть то, зачем нужны друзья. Но деваться было некуда. Он плохо понимал, что значит вот это - о мертвых или хорошо, или ничего. Одна правда была для мертвых и живых. Он не знал Рона Уизли. Мальчишка, ввязавшийся в войну. Мальчишки всегда были такими и всегда погибали. Во все времена. Он думал о войне, забыв ответить Гермионе, а она молчала, не решаясь напомнить.

- Да, Гермиона. Если тебе это нужно. Если для этого нужны друзья, - проговорил он, наконец.

- Я немного. Я больше для себя, чтобы вспомнить, но просто вслух… Он был надежным. Я не знаю, почему, когда я вспоминаю Рона, мне первым приходит в голову это слово. А еще он был честным. И он мог во всякую чепуху поверить, когда кто-нибудь хотел над ним подшутить. И он стеснялся того, что в семье вечно не хватает денег. Никогда не говорил, но я-то видела, что стеснялся... И все не то мне приходит в голову... Я говорю так, как будто Рон какой-то набор мозаики…

Молчание, повисшее в стылом пещерном воздухе, не смущало. Не было у Снейпа чувства, что он должен что-то сказать. Что Гермиона чего-то от него ждет, вроде как - «Рон Уизли, конечно, не успевал на зельях, но это все от страха, голова-то у него варила». Какую-нибудь такую банальность. Пустые слова, не спасающие никого. Обман. Как вода во сне, которой невозможно напиться, сколько ни пей.

От печки шел жар, но он не в силах был справиться с вечным холодом, от которого ныли суставы. До утра крутилась Гермиона под одеялом, пытаясь пристроиться поудобнее, но не могла найти такого положения, будто кровать повторяла формы чьего-то, но не ее тела. Сон напоминал больше изощренную пытку, зелье и впрямь было далеко от настоящего зелья сна без сновидений, а иначе - почему Гермионе все время виделся Рон? Рон, который не говорил с ней и просить у которого прощения было все равно, что беседовать с камнем. Но зелье не давало окончательно проснуться и всматриваться в темноту. Или позвать Снейпа.

Гермиона не могла видеть, что он сидел поблизости, машинально нарезая корень мандрагоры для зелья, вместо того чтобы поспать хоть немного. Привычка постоянно спать меньше, чем нужно, дорого давалась ему – избирательной забывчивостью, раздражительностью и парадоксальной бессонницей – тогда, когда в кои-то веки удавалось найти время для сна. Но иначе он не смог бы служить Дамблдору и Волдеморту одновременно. Они оба были слишком требовательны. Каждый по-своему. Дамблдор, конечно, не баловался «круциатусом», но чай в его компании с разговорами ни о чем и слишком наглыми попытками пробраться Снейпу в душу, где он вечно пакостил, был не особо милосерднее «круциатуса». Снейп бы сказал, что пыточное заклинание честней. Иногда он думал, что Волдеморт и Дамблдор друг друга стоили.

Он и представить не мог, что станет заниматься спасением Гермионы Грейнджер.

Он не знал, что для него важнее: спасти ее, и Джас, и Джинни или победить в этой дурацкой войне. Разрушить планы Волдеморта. Удовлетворить амбиции Дамблдора. Зачем он вообще в это ввязался? Мечты о спокойной жизни в старом доме в пригороде Лондона, где была маленькая лаборатория с бесценными котлами, черпаками и прочей посудой зельевара, порой еще приходили ему в голову, но с каждым днем все реже. Война затягивала. Расплате за единожды совершенную ошибку не было видно конца. И мисс Грейнджер точно нельзя допускать до библиотеки, что Снейп собирал несколько лет… Стоп. При чем тут мисс Грейнджер? Снейп запустил пятерню в волосы таким непривычным мальчишеским движением и простонал. Недостаток сна, как оказалось, серьезно влиял на разум.

*****

Гермиона проснулась утром от гулкого звона рельсы, который разносился по коридору и вторился эхом. Привычка. Она огляделась – Снейп прикорнул у стола, положив голову на скрещенные руки, и силился проснуться – вздрагивал от звона, что-то ворчал, но никак не мог подняться. Когда Гермиона потрясла его за плечо, он, наконец, приподнял голову, медленно потирая лицо ладонями, и простонал:

- Чертова рельса, чертова рудничная рында. - Вытянул затекшие руки и замер.

Гермиона молчала, и Снейп, удерживаясь от выражений, которые Снейпам не стоит произносить при женщине, ждал, пока перестанет прокалывать руки, и боль, такая, будто в кости во весь длинник вгоняли железный прут, отступит. Он оценил тактичность Гермионы.

- Тебе нужно идти. Сейчас явится охрана, - сказал он, но Гермиона смотрела выжидающе, и Снейп обреченно вздохнул. – Что успело случиться за ночь?

- Ничего, - сухо ответила она.

- Ладно, ты же что-то задумала спросить. Спрашивай.

- Забыла. Минуту назад помнила, а потом сразу забыла, - упрямо пробормотала она.

- Гермиона, ты, надеюсь, не думаешь, что вместе с высоким званием друга Гермионы Грейнджер у меня появилась способность угадывать твои желания и мысли? И почему ты забыла меня предупредить, что дружить с тобой так утомительно?

Она не ответила, шагнула к кровати, и впрямь не в силах вспомнить, что же нужно было узнать у Снейпа. Но он ждал ответа, и Гермиона решила сморозить какую-нибудь глупость. Что случилось потом, она толком и не поняла. То ли что-то попало ей под ногу, то ли подогнулась щиколотка - Гермиона покачнулась и упала на руку, сдирая кожу с основания ладони.

- Блин, - ругнулась она, не позабыв другие выражения, но просто решив, что некоторые слова не стоит Гермионам произносить при друге.

Снейп не рванулся к ней с быстротой молнии. Подошел неспешно и, подхватив под мышки, поставил на ноги.

- Стоишь?

- Ага, - буркнула Гермиона. – Нога подогнулась. Бывает.

- Ты в последнее время слишком много общалась с Нимфадорой. Боюсь, это заразно, - неловко попытался пошутить Снейп, скрывая за шуткой этой свое беспокойство, но Гермиона даже не улыбнулась. Ей показалось, будто она вспомнила, что хотела Снейпу сказать.

- Я не хочу уходить, - пробормотала она. Говорить было легко, потому что Снейп так и стоял у нее за спиной, поддерживая Гермиону за плечо. – Я не хочу уходить отсюда и от тебя. Глупо, что друзьям всегда приходится расставаться.

- Гермиона, ты по утрам, оказывается, невыносимо сентиментальна. Друзья умирают. Друзья предают. И когда-нибудь друзья не приходят, сколько бы ты их не звал. Глупо тратить время на такие разговоры, это уж точно.

- Ну да, - ответила она тихо, чтобы Снейп не услышал, что голос ее чуть дрожит. – Какая-то неуместная чувствительность нападает на меня по утрам.

- Но я понял, что ты пыталась мне сообщить. Не помню, что слышал это от кого-либо раньше.

Гермиона задумалась – а как бы прозвучали эти слова у обычного человека? - но тут в коридоре послышались шаги.

Когда Гермиона выходила вслед за охранниками, Снейпу почему-то захотелось, чтобы она обернулась. Так сильно, что он почти позвал ее, но осекся, когда увидел, как Гермиона, вновь покачнувшись в проеме, жестко ударилась плечом о камень. Он вспомнил про Нимфадору Тонкс, но почему-то Снейпу стало страшно. Он не верил в приметы, но подумал, что так же чувствует себя суеверный человек, чью дорогу перебегает черная кошка. И когда из коридора раздалась брань, и он понял, что Гермиона налетела на кого-то из охранников, Снейп, казалось, увидел, как черная кошка метнулась через дорогу обратно, хитро поблескивая зелеными глазами. И она точно не пыталась отменить свое предыдущее действие.

Гермиона думала сначала, что это просто усталость. Просто недосыпание, недоедание, холод и сырость. Так было легче. Она бесстрастно, как ученый, отмечала у себя – неусидчивость, суетливость, нарушение координации; наблюдала за остальными – и видела то же у тех, кто знал об излучении и кто сопротивлялся ему. Даже у Лес, и это в очередной раз подтвердило догадку Гермионы о том, что та как-то научилась блокировать сознание. Наверное, это еще не было поводом для паники, и, хоть Гермионе хотелось снова очутиться в зельеварочной Снейпа, она решила подождать. В конце концов, до Йоля оставалось восемь дней.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒