«Как дошла ты до жизни такой?»

Стихи эти я цитирую по памяти, возможно, здесь есть неточности.
Интересно, что симбирское духовенство долго противилось открытию кафе-шантана в Симбирске, и губернатор раньше поддерживал духовенство (очевидно кафе-шантан его не интересовал), а поэтому открыть кафе-шантан не удавалось. Но вот в Симбирске после революции 1905 года приехал новый губернатор, тайный советник Ключарёв. Он был любителем всевозможных «развлечений», и по его настоянию в Симбирске был открыт кафе-шантан «Россия». Ключарёв там бывал довольно часто. Обычно его сопровождал чиновник для особых поручений Николай Петрович Пастухов, сын симбирского купца, на долю которого главным образом и падали расходы по кутежам. О безобразиях Ключарёва, в которых участвовали также и некоторые симбирские толстосумы, ходили легенды. А в домашней обстановке, говорят, Ключарёв был отличным семьянином. Я не могу себе представить, как можно совместить два этих противоположных полюса – кутежи и образцовую семейную жизнь, однако это, по-видимому, было именно так.
Возможно, собутыльники извлекали из этих кутежей и материальную выгоду через содействие Ключарёва, когда подвёртывалась какая-нибудь выгодная поставка или когда надо было кому-нибудь получить чин, медаль или орден через губернатора. Самым удобным местом для решения таких дел и был отдельный кабинет кафе-шантана, где всё делалось «шито-крыто», так что комар носа не подточит, как говорили тогда.
Кино появилось в Симбирске, как постоянное зрелище, после революции 1905 года. До этого момента кино, как небывалую доселе новинку, показывали в городском театре, и был только один сеанс. И это было может быть, один или два раза, не более. А затем уж для кино стали арендовать специальные помещения. Кинотеатр на улице Гончарова помещался в том здании, которое в настоящее время занимает медицинское училище (под названием сначала «Зеркало жизни», а затем «Модерн»), которое содержал купец Зеленков, а там, где теперь находится мастерская индивидуального пошива одежды, был кинотеатр «Пате», который содержал купец Пузанков. В этом кинотеатре впервые были введены в промежутках между сеансами концерты, которые тогда назывались аттракционами.
Кинотеатр «Пионер» ранее носил другое название – «Экспресс» и сразу же, в самый момент его возникновения, занимал то самое помещение на улице Карла Маркса, в котором он находится в наши дни.
Кинотеатр «Художественный» возник немного позднее, и занял помещение в новом доме, тогда только что выстроенном купцом Зеленковым. Это был тогда самый лучший кинотеатр. Он был хорошо отделан. Над дверями были устроены барельефы в фойе. Ранее они были золочёные. Это было очень эффектно. В последнее время, когда, по-видимому, всё здание белили, их тоже почему-то замазали мелом, и от этого они утратили свою эффектность.
Рядом с городским драматическим театром, там, где теперь помещается театр кукол, находился ранее театр, носивший название «Калейдоскоп».

В том здании, где в наши дни помещается школа высшей лётной подготовки, ранее находилась богадельня, т.е. дом для престарелых. Но одна часть этого здания была отведена под кинотеатр. Как он тогда назывался, теперь я это вспомнить не могу. Отлично помню, что помещение, отведённое под кинотеатр, было довольно велико и совершенно изолировано от богадельни. Оно имело отдельный вход.
Интересно отметить, что программы кинотеатров строились тогда не так, как теперь: в те годы не было ещё кинофильмов, которые состояли бы из нескольких частей, тем более многосерийных, какие часто выпускаются теперь на экраны. В те годы каждый киносеанс обыкновенно состоял из нескольких короткометражных фильмов: кинохроники, видовой картины, драмы, комедии.
Среди драматических киноактрис особенной популярностью пользовалась Аста Нильсен. Позднее появились и русские киноактёры. Среди них известностью пользовались Мозжухин, Лысенко и другие. Среди киноартистов комического жанра особенной популярностью пользовались Макс Линдер, Монти Бенкс, Глупышкин и другие. В целях наживы владельцы иногда выпускали на экраны фильмы (зарубежные), рассчитанные на разжигание низменных инстинктов. Это так называемый «парижский жанр». Это были вполне безнравственные картины, создаваемые зарубежными кинодельцами в целях наживы. Цены на эти киносеансы были значительно выше, чем на обычные, и посещали их обыкновенно только мужчины. Женщины на таких киносеансах были весьма и весьма редко, да и то старались пройти туда незаметно, обычно закрывая лица густой вуалью, чтобы их никто не узнал.
Как известно, кино тогда было немое, поэтому каждый сеанс сопровождался музыкой, специально подбираемой для каждого кинофильма пианистом, игравшим во время киносеансов. Позднее в некоторых кинотеатрах фильмы сопровождало музыкальное трио (рояль, скрипка, виолончель). Из числа музыкантов, сопровождавших киносеансы музыкой, были наиболее известны С.Ф.Лонгер, Лыбин, А.Ф.Симогулова (ровесница В.И.Ленина по возрасту).

В немом кино были замечательные фильмы, выпущенные в те годы. Среди них особым успехом пользовались «Станционный смотритель», в котором снимался артист МХАТ Москвин, «Отец Сергий» (по Л.Толстому), в котором снимались известные артисты Мозжухин, Лысенко и др. Кино снискало себе широкую популярность только перед первой мировой войной.
Я, как выросший в трудовой семье, весьма далеко стоял от симбирской аристократии и плутократии. Среди помещиков и чиновничьей верхушки города Симбирска у меня не было ни одного знакомого, так что я мог наблюдать этих людей со стороны. И у меня сохранились следующие впечатления.
Хорошо помню женщину, уже в годах, оригинально одетую: в поддёвке, в сапогах и с кнутом в руках – в таком виде я её тогда довольно часто видел на улицах Симбирска. Эту женщину называли княжной Чегодаевой, у которой где-то за Волгой было поместье. По своему облику, манерам она меньше всего походила на представительницу аристократии. Говорят, она была замужем за каким-то кулаком деревенским. Я, разумеется, не могу утверждать, что это было именно так, но в тоже время не считаю это невероятным. В те годы помещики быстро разорялись. Вполне возможно, что и поместье Чегодаевой перешло к какому-нибудь деревенскому богатею, которому выгодно и лестно было породниться с представительницей аристократии, и он женился на этой княгине. Но всё это только мои предположения: только «опрощение» Чегодаевой наводит на такие мысли.
Полнейшую противоположность Чегодаевой и по наружности, и по костюму, и по манерам представляли собой председатель Губернской земской управы Беляков и симбирский городской голова Афанасьев: это были люди вполне культурные, с изысканными манерами и вежливым обращением с людьми.
Оригинальную фигуру в дореволюционном Симбирске представлял собой помещик Карпов, которому принадлежал дом по Московской (ныне Ленина) улице, немного ниже улицы Железной Дивизии. Он немного прихрамывал. И я лично думаю, что советский писатель А.Н.Толстой, бывавший в Заволжье, где у Карпова было поместье, взял его в качестве прототипа для своего романа «Хромой барин». В их характере можно увидеть кое-что общее.
Карпов ходил обычно в европейском костюме, но иногда преимущественно летом, он появлялся на улице в русской рубашке, в поддёвке и в лаковых сапогах. У Карпова была широкая русская натура. По всей видимости, он был вполне обеспеченным человеком, и в материальных средствах не нуждался. Относительно его кутежей в Симбирске ходили самые разнообразные слухи. Насколько они соответствовали действительности, этого я сказать не могу точно. Но вот мне отлично запомнился один эпизод, финал которого я имел возможность видеть собственными глазами, а все остальные предшествующие моменты я тогда же, что называется, по горячему следу установил с помощью тех лиц, которые лично видели это событие с самого начала до конца.
Дело происходило следующим образом. Во Владимирском саду (ныне парк культуры и отдыха имени Я.М.Свердлова) тогда был летний театр, где давались спектакли оперетты, и ресторан, расположенный напротив театра. Однажды летом, в воскресенье, по окончании дневного спектакля в театре, приблизительно часов в 16 Карпов в компании артистов и своих друзей кутил в ресторане. Судя по всему, тогда этой компанией немало было выпито вина. Должно быть, у Карпова, как говорится, зашёл ум за разум, и он перестал понимать, что творится вокруг. Карпов позвонил по телефону в похоронное бюро и потребовал, чтобы немедленно был прислан гроб с катафалком к Владимирскому саду. В те времена похоронное бюро, как и подавляющее большинство предприятий, было частновладельческое. Хозяину важно было заработать, и он знал хорошо, что Карпов – вполне платёжеспособный человек, поэтому он, не задумываясь, прислал катафалк с гробом и обслуживающим персоналом к Владимирскому саду; хоть, может быть, он и чувствовал в душе, что тут что-то не так, но ему до этого не было дела.
Когда катафалк подъехал к саду, Карпов с небольшой компанией пьяных собутыльников (большинство их всё же сохранило остаток благоразумия, и воздержалось от участия в этой неприличной истории) вышел из сада, сам лёг в гроб с бутылкой шампанского в руках и приказал себя вести по улице Гончарова. Его приказание было сейчас же исполнено. Собутыльники Карпова сели на извозчика и последовали за ним. Когда эта необыкновенная процессия выехала на улицу Гончарова, она продолжала горланить, но полиция хорошо знала Карпова, поэтому ни один полицейский не осмелился призвать его к порядку, хорошо зная его связи в высших сферах и опасаясь за свою судьбу. После того, как весь этот эскорт доехал до первой стоянки извозчиков, Карпов распорядился, чтобы все извозчики немедленно присоединились к его процессии. То же самое повторилось и на следующих остановках извозчиков. И вот несколько извозчиков безо всяких седоков выстроились в один ряд за катафалком, где в гробу продолжал лежать Карпов, распивавший шампанское и продолжавший орать во всю глотку неприличные песни.
Прохожие недоумённо смотрели на это дикое зрелище, а старушки при виде катафалка набожно крестились, думая в простоте души, что и впрямь везут покойника на кладбище. Наконец, Карпов приказал всей процессии повернуть на Спасскую (ныне Советскую) улицу и приехал к Троицкой гостинице, находившейся в одном доме с драматическим театром. Тогда гроб с лежащим всё ещё в нём Карповым сняли с катафалка, внесли в дом, и поставили на бильярд, Карпов вышел из гроба, и кутёж продолжался.
Но по тем временам то, что проделал Карпов, считалось кощунством. Поэтому полиция сейчас же доложила о случившемся полицмейстеру города Симбирска Василию Асафовичу Пифиеву, который немедленно явился в гостиницу, где нашёл Карпова в состоянии невменяемости, так что никаких объяснений с ним вести уже нельзя было. Конечно, это дело для Карпова прошло без неприятных последствий. Лично я видел эту процессию только издали, принял её за обычные похороны, и только потом узнал все подробности.
Казалось бы, что могло быть общего у такого человека с артисткой оперы. Однако такое общее оказалось: Карпов был женат на оперной артистке француженке Габриель Дарне, которая гастролировала в Симбирске. Я и сейчас помню выступление этой артистки в Симбирском театре в партии Татьяны в опере П.И.Чайковского «Евгений Онегин». У Габриель Дарне было хорошее лирико-колоратурное сопрано. Её исключительное мастерство сохранилось в моей памяти: это была неплохая певица и артистка.
Несколько слов о полицмейстере города Симбирска Василии Асафовиче Пифиеве. Лично мне ни разу не пришлось с ним разговаривать. Бросалось в глаза его незаурядная фигура. Это был богатырь вроде Ильи Муромца на картине «Три богатыря». Во время массового скопления людей, например, на ярмарках, на встрече иконы, он всегда появлялся на улицах, ехал в экипаже, но не сидел, а стоял, держась рукой за кушак кучера и смотря по сторонам орлиным взглядом. Женат он был на родственнице начальницы Мариинской женской гимназии, которая до выхода замуж занимала там должность классной дамы (классной руководительницы).
В.А.Пифиев, по-видимому, был неплохим организатором порядка в городе. Но, судя по рассказам некоторых жителей города Симбирска, которым приходилось с ним сталкиваться, он не упускал того, что само плыло ему в руки, то есть был взяточником. В кафе-шантане «Россия» он участвовал в кутежах, организованных симбирским губернатором Ключарёвым в отдельных кабинетах. Городские власти, должно быть, ценили высоко Пифиева, как хорошего охранителя порядка. Во всяком случае, в местной прессе о нём очень хорошие отзывы, но, насколько они соответствовали действительности, теперь трудно сказать.
В конце прошлого столетия на Покровской (ныне Л.Толстого) улице, в том месте, где теперь высятся пятиэтажные корпуса жилых домов завода им. Володарского, стоял двухэтажный дом (деревянный). В этом доме жил Вишневский, бывший директор гимназии, действительный статский советник и кавалер многих орденов. Это был типичный осколок старого барства. Он один с обслуживающим его персоналом занимал целый дом. Должно быть, он был парализован. По крайней мере, я в течение нескольких лет видел его только сидячим в коляске, которую он передвигал сам, вращая рукой колёса её. Вишневский был весьма тучен. Когда на него посмотришь издали, покажется, что в коляске возвышается целая гора. Вишневский обладал настоящим генеральским басом, и зычно прикрикивал на своих приближённых. По всей вероятности, он был очень капризен, что, впрочем, вполне понятно, если принять во внимание его тяжёлое физическое состояние.
Единственным его развлечением были, по-видимому, церковные богослужения. У него была собственная церковь при доме. Каждый день, утром и вечером, там служились обедня и вечерня. Для этого он специально приглашал священника и диакона из числа заштатных, то есть уже вышедших на пенсию, и таких же старых, как и сам хозяин дома. Церковь в доме Вишневского всегда была открыта для всех, и каждый желающий мог туда прийти во время богослужения, и я неоднократно бывал там.
Перед началом церковной службы из внутренних покоев выезжал сам хозяин. Генеральские замашки, по всей видимости, у него сохранились вплоть до смерти. И во время богослужения он иной раз вслух довольно откровенно делал критические замечания в адрес священника или диакона, если чем-нибудь был недоволен их действиями, хотя в те времена это не полагалось делать по отношению к священнослужителям. Не церемонился он, разумеется, и с посетителями, приходившими в церковь. Точно не могу сказать, но мне помнится, что Вишневский умер в последний год XIX столетия. Нам, выросшим в среде трудовой интеллигенции, порядки в доме Вишневского казались странными и нелепыми.
Третий этаж со стороны двора Вишневский предоставлял нескольким старикам и старухам, жившим там за его счёт. Благотворительность тогда была в моде, и Вишневский у себя устроил небольшую богадельню для престарелых, рассчитывая, очевидно, что на том свете это бог ему зачтёт, как доброе дело. Старики и старухи, жившие в доме Вишневского, обязаны были ежедневно являться в домовую церковь к обедне и вечерне: за этим хозяин строго следил. Хотя Вишневский и занимался благотворительностью (нельзя отставать от других), но, по всей видимости, был в то же время скуп и кормил своих подопечных впроголодь. Как это можно было понять из их реплик, когда бывало, летом они собирались на улице и сидели около дома на скамеечке. Это типично: и богу богач старался угодить и свой капитал по возможности сохранить.
***

ЧАСТЬ 3
Когда я закончил первую часть своего повествования, я не имел в виду продолжать его. Однако машина воспоминаний раз пущенная в ход, продолжает ещё действовать: энергия ещё не иссякла. А поэтому продолжим разговор о развлечениях, которые существовали в старом Симбирске.
Несколько слов о старых маёвках. Прежде всего, я должен оговориться, что в данном случае речь идёт не о революционных рабочих, а о массовых походах за город, вроде теперешних пешеходных походов туристов. Такие гуляния происходили не обязательно в день первого мая, а в первое майское воскресенье они организовывались обязательно. Большинство населения нашего города отправлялись на праздник в Винновскую рощу, и лишь незначительное меньшинство, жившее в северной части города, отправлялось в Колки, в тот лес, где теперь расположены ипподром и северный парк. В маёвках принимали участие также и дети, за исключением самых маленьких, неспособных ходить на далёкие расстояния. Подготовка к таким маёвкам сопровождалась весёлыми, шумными сборами. Отправлялись в путь обычно большими компаниями, поэтому за разговорами и шутками дорога не казалась утомительно долгой и проходила незаметно.
Винновские крестьяне всегда приносили на те полянки, где располагались туристы (они уже были известны заранее), пищевые продукты: хлеб, масло, яйца, молоко, творог и т.п.; сладости, вино и пр. путешественники брали из дому. Приносили с собой крестьяне также и самовары, так что чай пить можно было на свежем воздухе симбирянам, известным водохлёбам.
Маёвка, как правило, проходила оживлённо: игры сменялись хоровыми песнями, плясками, декламацией стихов, юмористическими рассказами и т.д. Само собой разумеется, никаких специальных затейников, массовиков в ту пору не было. Каждый проявлял свою инициативу, как мог, и чувствовал себя непринуждённо, как у себя дома. И вот эта-то простота, естественность взаимоотношений и делали особенно привлекательными эти маёвки. Хотя участники маёвки и приносили с собой спиртные напитки, никаких хулиганских выходок во время маёвок не наблюдалось, не то что на Волге, на Бесстыжем острове, где летом ни один день в воскресенье не проходил без скандалов и драк, пьяных дебошей и т.п. По окончании маёвки вечером возвращались усталые, но жизнерадостные.
В те годы Волга мало привлекала к себе купающихся (о пляжах тогда и помину не было) и отдыхающих на лоне природы в выходной день, может быть, потому, что не было тогда ни автобусов, ни трамваев. А Волга была далеко от центра города. В праздничные дни отдыхающие собирались на Свияге. Там были выстроены купальни и лодочные станции, да и сам песчаный берег был удобен для купающихся, как пляж. На лодках катание происходило примерно на расстоянии 12 километров от города, вплоть до водяной мельницы (Сахаровской).
Моторных лодок тогда ещё не знали, поэтому лодки шли на вёслах, и эта гребля была хорошим физическим упражнением. Плата, взимаемая за прокат лодок, была умеренной и общедоступной, поэтому вплоть до революции 1917 года Свияга была излюбленным местом прогулок в летние месяцы. В этих прогулках принимали участие и стар и млад. Иногда на Свияге возникали импровизированные концерты. Музыканты приносили с собой инструменты, и исполняли популярные произведения, а также аккомпанировали певцам-любителям. На удобных полянках делались привалы, и тут уже веселье било ключом. Все теперешние пожилые люди, жившие в то время в Симбирске, всегда вспоминают Свиягу с большим удовлетворением.
На Волгу ездили обычно на пароходы. Они стояли в Симбирске подолгу, пассажирские пароходы грузились не менее 4-5 часов. В это время в хорошую погоду весьма приятно посидеть на палубе парохода (теплоходы появились только перед первой мировой войной), полюбоваться волжскими пейзажами, покушать чёрной икры, ухи из стерлядей, жареной осетрины и прочих исконно волжских кушаний. Это был хороший отдых.
Пароходов тогда ходило по Волге много, так что пассажирам не надо было заглядывать в расписание: через каждые 1-1,5 часа обязательно приставал к пристани какой-нибудь пароход, а иногда и несколько пароходов сразу останавливались у пристаней. Старейшим пароходным обществом на Волге было волжское. Оно называлось: «Пароходное общество по Волге, учреждённое в 1843 году».
Некоторые пароходные общества имели две линии: скорую и пассажирскую. Бывая на Волге, мы невольно дивились богатырской силе волжских богатырей – грузчиков. Вот именно тут мы научились понимать ту поэзию труда, о которой так ярко написал А.М.Горький. Почти на протяжении всего XIX столетия Симбирск был связан с другими населёнными пунктами России только водным путём.

Открытие железнодорожной линии на Инзу, насколько мне помнится, произошло только в 1898 году. До этого времени зимой ездили на лошадях, как во времена Пушкина. С установлением железнодорожного сообщения стали ходить беспересадочные поезда Симбирск – Санкт-Петербург. В Москве на поездах этой линии никакой пересадки не было: весь железнодорожный состав с Казанского на Николаевский (Петербургский) вокзал переводился по линии Московской окружной железной дороги. Тогда на железной дороге время было петербургское, и в Симбирске время было впереди на 1 час 15 мин. по сравнению с петербургским.
Запомнились мне празднества, которые происходили в Симбирске в середине мая 1896 года, во время коронации Николая II в Москве. Центральные улицы нашего города были тогда иллюминированы плошками. В окнах домов были выставлены портреты Николая II и его жены Александры Фёдоровны. Ночью эти портреты освещались свечами изнутри, так что они были далеко видны. Конечно, в день коронации в Симбирске был военный парад, а вечером в Дворянском собрании состоялся торжественный приём и бал, организованный губернским предводителем дворянства, для избранных людей. Для «простого» народа раздавались на базарной площади какие-то дешёвые подарки, вроде тех, что в Москве раздавались (дешёвенькие конфеты, пряники и т. п.), но по счастью, в Симбирске в те дни не повторились те ужасы, которые произошли в Москве тогда на Ходынке. В средних учебных заведениях были организованы в те дни торжественные вечера, на которых выступали учащиеся с пением, декламацией «патриотических» стихов и пр. И, разумеется, повсюду состоялись балы. Местные власти, вполне понятно, изо всех сил старались, чтобы коронационным торжествам придать общенародный характер, добиться того, что они называли слиянием всех сословий в едином верноподданническом порыве, всё же попытки их не дали желанных результатов. Весь праздник носил сугубо официальный, казённый характер и отнюдь не свидетельствовал о преданности верноподданных царскому престолу.
Нельзя не сказать несколько слов об известных врачах, живших в старом Симбирске. В то время получилось как-то так, что очень многие врачи жили на Лисиной (ныне К. Либкнехта) улице и в Беляевском переулке (ныне переулок Красных партизан).
Наибольшей популярностью в прошлом столетии пользовался врач Карл Михайлович Боровский. Мне сообщили, что его отец был выслан в центральные области России после подавления польского восстания 1863 года. Сам К.М.Боровский в то время был ещё ребёнком. В Симбирск он приехал уже после окончания курса медицинского факультета и сразу приобрёл здесь популярность как детский врач, хотя, впрочем, он лечил и взрослых. Невысокий, плотный, с роскошной шевелюрой он с первого взгляда казался очень сердитым, в особенности, когда искоса поглядывал на пациента подозрительно из-под очков. Но всякий, кому удавалось с ним встретиться, скоро убеждался в том, что это был удивительно душевный, простой человек, и маленькие пациенты были от него в восторге. Боровский, как и большинство врачей, работал в Александровской (ныне областной) больнице.
Весьма известным терапевтом в нашем городе был Михаил Иванович Крузе. Это был военный врач, но, благодаря своему опыту, он имел много пациентов среди жителей города Симбирска. Крузе был всегда корректен и в обращении с нижними чинами (в то время так называли солдат) в госпитале. Мне об этом рассказывали некоторые представители интеллигенции, отбывавшие срок военной службы в качестве вольноопределяющихся и встречавшихся с доктором Крузе в госпитале.
Популярным был также в конце прошлого и вначале нынешнего столетия в Симбирске гинеколог А.А.Грязнов, человек весьма интересной наружности, поэтому имевший большой успех у дам. Он был женат на какой-то помещице – не то Виноградовой, не то Виноградской (фамилию её я теперь вспомнить не могу), и был человеком вполне обеспеченным, но свою профессию не забрасывал. А.А.Грязнов, как и другие врачи, лечил пациентов и от внутренних болезней: меня, например, он лечил в юности от воспаления лёгких. В какой больнице он работал, мне неизвестно. Впоследствии А.А.Грязнов защитил диссертацию на степень доктора медицины и уехал из Симбирска. Он был приглашён на преподавательскую работу медицинским факультетам Томского университета.
И.М.Сахаров, симбирский уроженец, был известным хирургом, и работал в городской больнице, находившейся на Сызранской (ныне 12 Сентября) улице. Врач он был опытный, но с пациентами не очень церемонился: меньше всего он обращал внимание на то, какую боль он причиняет больным при операции. В своих обращениях с больными он был грубоват, но добродушен. Семья Сахаровых очень культурная по тем временам. Все они были большими любителями музыки и пения. Жена И.М.Сахарова, Лидия Николаевна, была замечательной певицей. Очень жаль, что она не использовала свои вокальные способности на оперной сцене или концертной эстраде. Чем это было вызвано, сказать не могу. А вот её сын Матвей Иванович был концертмейстером ГАБТ.
Несколько позднее, уже в текущем столетии, в Симбирске славился, как далеко не заурядный врач-хирург, Дмитрий Михайлович Емельянов, доктор медицинских наук, он был сыном приказчика, работавшего в мануфактурном магазине видного симбирского купца П.А.Пастухова (в «столбах» был его магазин). Приказчиками в те времена называли продавцов. Однако отец врача Емельянова был не рядовым приказчиком: он был доверенным лицом своего хозяина. Так назывались тогда приказчики, которые пользовались особым доверием хозяина торговой фирмы. Им было предоставлено право заключать торговые сделки, закупать оптом товары на фабриках, заводах, оптовых базах и т.п. от имени хозяев фирмы, и им всегда доверялись большие деньги, так как хозяин был уверен в их честности. В отдельных случаях доверенных лиц командировали даже за границу по делам фирмы. Не знаю, ездил ли отец Д.М.Емельянова за границу, но на Нижегородскую ярмарку, где заключались весьма солидные торговые сделки не только с русскими, но даже с иностранными фирмами, он по поручению хозяина ездил много раз один, без хозяина.
Перед первой мировой войной отец Д.М.Емельянова совместно с тремя другими приказчиками П.А.Пастухова организовал собственную фирму под названием «Мануфактурное товарищество». Магазин этой фирмы был на улице Гончарова, в том самом здании, где теперь помещается магазин женской одежды. Один из компаньонов, Бодростин, после революции служил продавцом в магазине одежды и в конце пятидесятых годов вышел на пенсию.
Д.М.Емельянов окончил курс медицинского факультета Казанского университета, там же впоследствии он защитил и докторскую диссертацию. В нашем городе он работал в областной больнице, где заведовал хирургическим отделением. Слава о нём, как выдающимся хирурге, выходила далеко за пределы нашей области.

Д.М.Емельянов был не только выдающимся хирургом, но и замечательным певцом (бас). Он сам неоднократно говорил мне лично, что по окончании гимназии он колебался, не зная какую ему выбрать профессию: пойти ли на учёбу на медицинский факультет или же поступить в консерваторию. Желание стать врачом пересилило, и Д.М.Емельянов остался только певцом-любителем. Но и в этом случае он доставлял слушателям неизъяснимое удовольствие своим чудесным, бархатным голосом, великолепной дикцией и мастерством исполнения, не уступавшим артистам-профессионалам. Во время его концертов, происходивших или в театре, или в читальном зале Дворца книги, зал всегда был переполнен публикой. Иногда бывало и так, что в середине концерта Д.М.Емельянова увозили в больницу, где надо было произвести непредвиденную сложную операцию, и концерт прерывался тогда, но это впрочем, было очень редко.
Я лично знал Д.М.Емельянова очень хорошо, неоднократно бывал у него на квартире, и он бывал у меня: его сын и две дочери учились у меня в школе. Сын тоже стал врачом, и в настоящее время работает в Ленинграде. Старшая дочь была инженером-гидротехником, одно время работала где-то около Астрахани, а младшая дочь, тоже врач, как и отец, работала в Казани.
Бывая в квартире Д.М.Емельянова, я по некоторым признакам мог догадываться, что в его взаимоотношениях с женой не всё благополучно. Говорили, что она очень была ревнива, а Д.М.Емельянов, представительный мужчина, имел успех у дам. Впрочем, чужая душа – потёмки. Думаю, что чрезмерное возлияние Бахусу было причиной его преждевременной смерти от кровоизлияния в мозг – незадолго до Великой Отечественной войны. А жаль: это был сердечный, обаятельный человек не только по моим наблюдениям, но и по отзывам многих больных, лечившихся у него. Что Д.М.Емельянов был большим поклонником Бахуса, об этом свидетельствует такой факт. В самом начале двадцатых годов текущего столетия в Симбирске было учреждение под названием «Косогор», которое производило укрепление от оползней спуска к Волге. На «Косогоре» был свой медпункт, где Д.М.Емельянов был консультантом. Бухгалтер «Косогора» Е.А.Александрович, ведавший тогда материальной частью, говорил мне, что Д.М.Емельянов иной раз выписывал винный спирт 70-градусный и пил его. Не разбавляя водой: он находил, что разбавление водой лишь портит спирт. Я считаю этот рассказ вполне правдоподобным. Вот так и погиб преждевременно бесспорно талантливый человек.
Д.М. Емельянова приглашали не один раз на преподавательскую работу в мединститут, но он категорически отказывался, заявляя, что он врач-практик и педагогическая работа ему не по душе.
Весьма популярным в Симбирске врачом-окулистом был Григорий Иванович Суров, также доктор медицинских наук. Он жил на переулке Красных Партизан, по соседству с Д.М.Емельяновым. По своему мастерству Г.И.Суров не уступал знаменитому одесскому окулисту Филатову, отец которого, кстати сказать, был врачом Симбирской областной больницы, сам одесский Филатов учился в той гимназии, которую кончил В.И.Ленин, только несколько позднее его. Г.И.Суров был большим оригиналом, простодушным, порой грубоватым в обращении с пациентами, но сердечным человеком. С Г.И.Суровым я встречался реже, поэтому более подробно ничего о нём сообщить не могу. Вот эти два врача настолько тогда были известны, что когда из Симбирска в Москву или Петербург приезжали пациенты к профессорам, те выражали удивление их приезду: незачем было больным ехать так далеко, когда в городе есть такие знатоки, как Д.М.Емельянов и Г.И.Суров.
Конечно, в старом Симбирске было немало хороших врачей, кроме вышеуказанных – окулист Стеклов, терапевт Антаев, венеролог Яковлев и др., но их я не знаю хорошо.
До сих пор я писал преимущественно об интеллигенции. Но несколько слов надо сказать и о симбирских купцах, которые были мне более или менее известными: они также представляют некоторый интерес.
В конце прошлого столетия в жизни купечества, несомненно, наступил перелом. В этот период в городах исчезли купеческие типы вроде Кабанихи и Дикого, за весьма редким исключением. Культура начинает просачиваться в этот мир, и уже не было тогда купчих, которые считали паровоз огненным змеем, и слепо верили глупым рассказам странниц и приживалок. Купцы стали тянуться за дворянством и определяли своих детей в гимназии или коммерческие училища, а затем и в вузы.
Я в Симбирске был хорошо знаком с семьями бакалейщика Зеленкова, мануфактуриста Шанина, оптовика Серебрякова, и все их дети получили образование. Старший сын Зеленкова окончил военную гимназию (так сто лет тому назад назывались кадетские корпуса), но дальше учиться не пошёл: он стал заниматься коммерческими делами, и после смерти отца продолжал его торговлю. А двое других окончили юридический факультет Казанского университета, и один из них работал в Симбирском окружном суде, был старшим нотариусом, другой работал экономистом в отделении Госбанка в Ростове-на-Дону. Сын Шанина тоже окончил юридический факультет, и был адвокатом. Сын Серебрякова тоже окончил курс в университете, но по какой специальности, теперь уже не помню.

Когда дети в этих купеческих семьях были маленькими, отцы семейства в своих домах поддерживали старый, домостроевский порядок и пытались сохранить в семье религиозный уклад жизни, заставляли своих детей аккуратно по праздникам ходить в церковь. Однако это мероприятие не дало положительного результата: дети так и не сделались религиозными, и относились к религии формально, как к неприятной необходимости.
Мне сообщили, например, такой факт. Старший сын Зеленкова был уже женатым, и имел маленьких детей, но отец его не отделял от себя, заставлял жить в одной квартире с собой, и вся семья обязательно обедала вместе. Зеленков не только требовал от детей, чтобы они ходили в церковь, но и проверял их. Обычно он посещал церковь Вознесения и стоял там обедню до конца каждый праздник. Дети ловко приспосабливались к нему. Они заранее приходили в церковь, вставали на указанном месте. Когда отец проходил мимо них (он всегда стоял впереди, на почётном месте, которое предоставлялось только именитым купцам), они вставали так, чтобы он их заметил, а затем уходили гулять или к знакомым в гости, где и находились во время церковной службы. А когда в конце обедни начинали звонить колокола, все были на своих местах, так чтобы отец убедился в том, что они действительно были в церкви всё время обедни.
Купцы считали, что раз дворяне ходят в театр, им тоже отставать нельзя. И они иногда всем семейством брали ложу, и появлялись на спектакле в театре, хотя мало чего понимали. Большей частью старики-купцы сами в театр не ходили, а ложу предоставляли своим детям. Некоторые купцы, например, Красниковы – хлебники, держали себя очень гордо, и смотрели свысока даже на купцов чуть меньшего масштаба.
Встречались среди купцов и чудаки, которые вообще вели замкнутый образ жизни. Вот, например, купец В.Ф.Петров вдвоём с женой занимал двухэтажный дом, великолепно меблированный, а жил только в нижнем этаже в нескольких комнатах (теперь это улица Шевченко). У него была выездная лошадь, великолепный экипаж, но выезжал он из дома может быть 2-5 раз в год, а всё время сидел дома, запершись как в крепости. Дом был полон прислуги: кухарка, горничная, кучер, дворник и т. п. – все они обслуживали только двух супругов. И только раз в год, в день его именин, у него были именитые гости со всего города. А Петрова считали миллионером.
В Симбирске были тогда и миллионеры. Состояние водочного заводчика Сачкова, по словам работника одного из Симбирских банков, оценивалось в 11-12 миллионов рублей. Сачкову принадлежали дома на ул.Ленина (там сейчас помещается институт усовершенствования учителей), на ул. Л.Толстого (там гостиница для членов правительства), дом на углу ул.Ленина и Комсомольского переулка и др. Богатым был и фабрикант Шатров, в доме которого находится исполком горсовета, и некоторые другие купцы и фабриканты.
Из кратких сведений, сообщённых мною, можно видеть, что в восьмидесятых годах прошлого столетия в купеческих семьях старый уклад жизни трещал по всем швам: купцы переходили незаметно для себя от старого, ветхозаветного, домостроевского уклада жизни к новому буржуазному. Интересно отметить, что некоторые купцы, как Зеленков, приобрели у разорившихся помещиков их имения, однако у них не было навыков ведения сельского хозяйства, имения им не давали большой прибыли, и они их продавали. Вот так сменялись исторические вехи в жизни старого купечества в городе Симбирске в конце девятнадцатого века.
В жизни старого Симбирска было немало интересного, однако не всё удаётся воспроизвести в памяти. О некоторых лицах и событиях ничего не сохранилось в памяти, а о других сохранились бессвязные отрывки, которые невозможно соединить в стройное повествование. Ставя в своём рассказе последнюю точку, надеюсь, что мой краткий рассказ принесёт хоть минимальную пользу любителям Симбирской старины.

***

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О СИМБИРСКОМ ДУХОВЕНСТВЕ И ЦЕРКВАХ

Из числа епископов, стоявших во главе Симбирской епархии, особенно яркой индивидуальностью отличались двое: Никандр и Гурий, взаимно противоположные и по наружности, и по хара

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 89