Как дошла ты до жизни такой?» 5 страница

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О СИМБИРСКОМ ТЕАТРЕ КОНЦА XIX И НАЧАЛА ХХ СТОЛЕТИЯ

Я всегда был любителем театра и музыки. Вполне естественно, что я весьма интересовался и Симбирским театром. Я беру тот период его существования, когда кино ещё только-только начинало развиваться и не имело того значения, какое оно имеет теперь, и театр тогда был самым главным зрелищем в России.
Город Симбирск в дореволюционном прошлом дворянско-купеческий, не имевший крупной промышленности, несмотря на застой и инертность его жителей, так ярко обрисованные И.А.Гончаровым, всё же любил искусство, театр, музыку. Я хорошо помню дореволюционный симбирский театр таким, каким он был 50-70 лет тому назад. В те времена здание, в котором размещались театр, ресторан и гостиница принадлежало купчихе Д.С.Булычёвой, которая его сдавала в аренду частным предпринимателям. Весной 1911 года внутри театра был пожар, однако он быстро был ликвидирован и большого ущерба театру не причинил, не вывел театр из строя надолго.
Прежде, чем рассказывать о работе симбирского театра, я считаю необходимым напомнить, что в России до революции государственных театров не было. Лишь в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, которая при царизме входила в состав Российской империи, имелись так называемые императорские театры, которые содержались за счёт средств министерства императорского двора. Во всех же других городах России театры существовали либо на средства меценатов (в Москве, например, С.И.Мамонтов на свои средства содержал оперный театр), либо на средства антрепренёров (частных предпринимателей), которые в подавляющем большинстве случаев, смотрели на театр, как на средство получения личных доходов и мало заботились о художественности постановок: на первом плане у них стояли кассовые интересы. Антрепренёр обычно за свой риск и страх набирал через Московское театральное бюро Рассохиной труппу актёров и начинал зимний сезон без определённой перспективы на успех.
В конце XIX и в начале ХХ века в Симбирске ещё не было городской электростанции. Тогда театр, как и все улицы города, освещался керосиновыми лампами как на сцене (рампа), так и в зрительном зале, только освещения далеко не всегда было достаточно, но с этим приходилось мириться. Во время антракта капельдинеры ходили по ложам и, наклонившись через барьер, увеличивали свет в лампах в начале антрактов и уменьшали его перед началом действия. Само собой разумеется, это было весьма неудобно и в какой-то мере снижало впечатление от спектакля, но, в конечном счёте, не вредило его успеху. В первые годы текущего столетия симбирский театр обзавёлся собственным электродвигателем и перешёл на электрическое освещение, в то время как улицы ещё освещались керосиновыми фонарями.
Художественные итоги зимних сезонов не всегда были одинаковыми. Как правило, художественный уровень спектаклей был более высок, а репертуар был более интересен и разнообразен в тех случаях, когда во главе антрепризы становились лица более или менее разбиравшиеся в драматическом искусстве и театральном деле, или сами выступавшие на сцене как актёры. Так обычно бывало, когда с помощью меценатов актёры брали в аренду симбирский театр. Тогда зимний сезон в театре проходил успешно не только в кассовом, но и в художественном отношении. Так именно было, когда во главе театра в качестве антрепренёров были Е.В.Неволина, К.Олигин, Л.Миролюбов, Гринёв и другие, которые сами были драматическими артистами и играли на сцене. Они на первый план при постановках ставили произведения драматургов-классиков, как русских, так и заграничных, и прилагали очень большие старания к тому, чтобы все спектакли в театре были на высоком художественном уровне.
Значительно хуже обстояло дело в театре в тех случаях, когда во главе антрепризы становились лица случайные, совсем не разбирающиеся в театральном деле и абсолютно незнакомые с миром драматических актёров, со спецификой их работы. Такое явление наблюдалось после революции 1905 года: в период упадка литературы и искусства, в течение того десятилетия, которое А.М.Горький назвал позорным в истории русской интеллигенции.
В эти годы антрепренёры-дельцы, ожидавшие от театра лишь личного обогащения, в первую очередь старались ставить в театре такие пьесы, которые способны были дать полные сборы. Это были довольно пошлые комедии, которые тогда назывались фарсами. Они были рассчитаны на невзыскательного зрителя, искавшего в театре не пищу для ума и сердца, а лишь нехитрых развлечений. Но, как ни старались театральные дельцы, а пьесы классического репертуара совсем вытеснить со сцены симбирского театра им не удалось: зрители настойчиво требовали их постановки, и не считаться с этим было невозможно.
Вот такими, например, случайными антрепренёрами перед первой мировой войной и в продолжение её были Данилов и Кошелёв. Это были симбирские купцы средней руки. Они арендовали у Булычёвой всё здание целиком и содержали гостиницу, ресторан, а заодно и театр, рассчитывая на то, что театр будет привлекать посетителей также и в ресторан, с которым он был соединён внутренним ходом, а ведущие актёры поселятся в гостинице. Так оно и было в действительности. Сами эти антрепренёры-купцы в театральном деле и в драматическом искусстве равным счётом ничего не понимали, и руководить артистами, конечно, не могли. Само собой разумеется, что предприниматели такого рода сами никогда не смогли бы скомплектовать труппу драматических артистов так, как следует, и вести театральное дело с полным успехом. Организацию театрального коллектива они обычно поручали какому-нибудь режиссёру через театральное бюро Рассохиной в Москве, куда обычно съезжались актёры со всей России по окончании зимнего сезона.
Приглашённый антрепренёрами режиссёр и руководил театром в качестве главного режиссёра, он, собственно говоря, и комплектовал труппу драматическими актёрами. Вследствие незнакомства антрепренёров с театральными делами, их выбор главного режиссёра далеко не всегда бывал удачным, однако это их не обескураживало. От режиссёра они требовали только одного: чтобы театр давал им доход. Режиссёру, конечно, нелегко было с ними работать: надо было угодить и хозяевам, и зрителям.
По настоянию антрепренёров и ставились пьесы, убогие по содержанию, но привлекавшие публику развлекательным сюжетом и интригующими названиями вроде «Радий или в чужой постели», «У вас есть что предъявить?» и т.п. Эти комедии, в большинстве случаев переводные с французского, считавшиеся тогда самыми модными, были, собственно говоря, безнравственными. Но их тогда поощряли в целях отвлечения молодёжи от революции. Эти пьесы, конечно, не оставили никакого следа в истории симбирского театра. Следует отметить, что зимний сезон в театре далеко не всегда завершался благополучно, иногда он заканчивался материальным крахом, что иной раз вынуждало антрепренёра заканчивать сезон преждевременно.
Случалось и так, что нечестный антрепренёр, забрав в кассе театра все наличные деньги, по тем или иным причинам тайком уезжал из города и тем ставил артистов театра в весьма критическое положение. Тогда они обычно организовали товарищества и кое-как доводили зимний сезон до конца.
Но иногда крах наступал только потому, что во главе театра стоял плохой организатор, человек бесхозяйственный. Так было, например, тогда когда антрепренёром был Гринёв, неплохой актёр и замечательный чтец, но не удачливый хозяин, не сумевший свести концы с концами в театральном бюджете.
Я до сих пор отлично помню, как Гринёв в костюме и гриме читал на сцене нашего театра «Записки сумасшедшего» Н.В.Гоголя. Лучшего исполнителя этого произведения я впоследствии не слышал никогда, даже на сценах столичных театров. В исполнении Гринёва были проникнуты глубоким драматизмом слова Поприщина, обращённые к родной матери. Здесь, что называется, Гринёв превзошёл самого себя. А заключительная фраза «Записок» «А знаете ли вы, что у алжирского бея под самым носом шишка?» – вызывала бурю восторгов со стороны зрителей: так оригинально и впечатляюще она была произнесена.
На почве неаккуратной выдачи зарплаты артистам иной раз возникали конфликты во время спектаклей, как в драме, так и в опере, большей частью в конце сезона. Один такой случай хорошо запомнился мне ещё в то время, когда я был подростком, это было в 1897 или в 1898 году.
В то время в нашем городе гастролировала опера. Весенний театральный сезон уже подходил к концу. В тот день шла опера М.И. Глинки «Жизнь за царя», которая теперь называется «Иван Сусанин». Спектакль давался в праздничный день, и театр был переполнен до отказа зрителями. Опера шла с очень большим успехом: спектакль был хорошо подготовлен, и исполнители, что называется, были в ударе в этот вечер. Не только главные, но даже и второстепенные партии исполняли артисты, обладавшие хорошими вокальными и сценическими данными. Казалось всё шло благополучно. Но вдруг антракт перед последним действием оперы неимоверно затянулся. Зрители беспокойно хлопали в ладоши, требуя окончания спектакля, но безрезультатно. Прошло полчаса, а спектакль всё ещё не возобновлялся. Зрители стали нервничать. Прошёл час, а положение дел не изменилось. Среди зрителей вспыхнуло недовольство, кое-кто уже стал требовать возвращения денег, уплаченных за билеты. В конце концов, в театре поднялся невообразимый шум, и только тогда музыканты заняли свои места в оркестре, и спектакль благополучно закончился. Оказалось, что антрепренёр почему-то задерживал выдачу зарплаты работникам театра и исполнителям. Опасаясь, как бы он не скрылся с их трудовыми деньгами, они категорически заявили антрепренёру, что если он немедленно не выдаст зарплату, кончать спектакль не будут. Антрепренёру не оставалось ничего другого, как удовлетворить это справедливое требование: иначе ему пришлось бы вернуть деньги зрителям. Никаких профсоюзов тогда ещё не существовало, и трудящимся приходилось самим отстаивать свои права всеми доступными им средствами, включая забастовки.
Интересно остановиться на репертуаре симбирского театра тех лет. Главные режиссёры, насаждавшие на нашей сцене малохудожественные пьесы, при всём желании не могли закрыть доступ в симбирский театр драматургии М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя, И.С.Тургенева, А.Н.Островского, Л.Н.Толстого, А.П.Чехова, А.М.Горького, а также произведениям зарубежных драматургов-классиков – Мольера, Шекспира, Шиллера, Дюма и других. Все произведения классического репертуара, поставленные на нашей сцене, надолго оставались в памяти зрителей благодаря хорошей игре артистов, сумевших полностью донести до зрителей идейное и художественное богатство исполняемых произведений.
Но особенно сильное, я бы сказал даже неизгладимое, впечатление в те годы оставалось навсегда у наших зрителей от пьес А.М.Горького «Мещане», «На дне», «Враги» и др. В первые годы текущего столетия они казались чем-то новым, непохожим на все остальные драматические произведения, поставленные на сцене симбирского театра. Они открывали зрителям какой-то новый мир, предвещали, казалось, в недалёком будущем наступление каких-то новых, волнующих событий, способных решительно всколыхнуть стоячее болото обывательщины. Хотя прямых призывов к ниспровержению самодержавия и революции в этих произведениях А.М.Горького и не было, зрители всё же ощущали её веяние во время спектакля и уходили с этих спектаклей в приподнятом настроении.
Вот почему местные власти старались препятствовать постановке пьес А.М.Горького на сцене симбирского театра и сокращали количество уже разрешённых спектаклей. Пьесы А.П.Чехова, в которых жестокой критике подвергалось буржуазно-помещичье общество, встречались зрителями восторженно, особенно «Вишнёвый сад».
В конце XIX и в начале ХХ века на сцене симбирского театра ставились пьесы многих дореволюционных драматургов, которые уже давно сошли со сцены (Сумбатов, Персианинов, Чириков и другие), но в те времена пользовались популярностью у некоторой части зрителей. В годы реакции на нашей сцене с успехом шли пьесы Леонида Андреева («Жизнь человека», «Савва» и др.).
В Симбирске до революции не было более или менее выдающихся драматургов. Отдельные произведения симбирских авторов были бездарными, и успехом не пользовались. Так, например, было с пьесой «Устои» (из крестьянской жизни) местного драматурга Никольского. В студенческие годы мне пришлось познакомиться с этой пьесой в рукописи, и она мне показалась нудной. Раз или два она была поставлена на нашей сцене, а затем канула в Лету, несмотря на то, что артисты добросовестно отнеслись к её постановке в нашем театре.
Другие пьесы симбирских драматургов мне неизвестны, но приходилось слышать, что помимо Никольского, в Симбирске были драматурги, очевидно, ничем достойным они себя не ознаменовали, и едва ли ставились на сцене.
В наши дни в Ульяновском областном драматическом театре в течение зимнего сезона одни и те же пьесы идут по нескольку десятков раз. В дореволюционное время одна и та же пьеса в течение зимнего сезона (приблизительно полгода) на сцене симбирского театра шла не более 5 раз. Исключения были весьма редки. Это объясняется не только тем, что в дореволюционном Симбирске жителей было гораздо меньше, чем в нынешнем Ульяновске: такое положение дела диктовалось материальными соображениями, ибо иначе театр не мог бы существовать за отсутствием денежных средств. Зрители требовали разнообразного репертуара. Ведь антрепренёр, как правило, никогда не получал никакой ссуды и вёл дело на самоокупаемости театра: меценаты раскошеливались на театр не очень часто. К тому же ему приходилось немало выкладывать за аренду театра.
В те времена каждый актёр, имеющий определённое амплуа, насчитывал в своём репертуаре более или менее значительное количество хорошо подготовленных ролей в тех пьесах, в которых он уже не один раз выступал на сцене в течение предыдущих сезонов. Однако новые пьесы всё же появлялись в немалом количестве. Новинки сплошь да рядом приходилось готовить к постановке спешным порядком. Антрепренёр торопил главного режиссёра, да и зрители требовали их скорейшей постановки. У артиста иной раз прямо-таки не хватало времени, чтобы вжиться в образ, поэтому иной раз ему приходилось играть под суфлёра. Бывало, конечно, и так, что актёр, не успевший освоить новую роль, в ходе спектакля вносил в пьесу отсебятину, но благодаря его ответственности и находчивости, она большей частью не вносила диссонанса в спектакль.
В те далёкие времена на симбирской сцене в разное время играло немало хороших артистов. Всех их я теперь вспомнить не могу. Вот поэтому-то я и остановлюсь на творчестве только тех симбирских драматических артистов, имена и деятельность которых не изгладились из моей памяти вплоть до настоящего времени, хотя с тех пор прошло уже 50-70 лет.
Наиболее сильное прелестное впечатление до сих пор у меня сохранилось от творчества таких бесспорно выдающихся провинциальных артистов, как Олигин, Кремнёв, Леонов и Пузинский, игравших на нашей сцене в поздние годы XIX и в первые годы ХХ века.
Я до настоящего времени отчётливо помню Олигина в роли Арбенина в драме М.Ю.Лермонтова «Маскарад», его внешний облик, интонации, жесты, выражение лица. Мятущуюся душу Арбенин-Олигин сумел раскрыть ярко и доходчиво. У Олигина не было сценических штампов. Он всегда умел находить необходимые нюансы в каждом отдельном случае, и это неизменно создавало ему большой успех на сцене. Не менее яркое впечатление у меня осталось от исполнения Олигиным роли Гамлета в одноимённой трагедии В.Шекспира. В его интерпретации Гамлет становился вполне понятным зрителям, а знаменитый монолог «Быть или не быть» неизменно вызывал массовые овации. На всех ролях Олигина я останавливаться не буду. Скажу только, что так же увлекательно он играл и в других ролях своего репертуара (Фердинанд в драме Ф.Шиллера «Коварство и любовь», Паратов в драме А.Н.Островского «Бесприданница», Гаев в пьесе А.П.Чехова «Вишнёвый сад» и др.).
Артист Кремнёв был также оригинален и разнообразен в своём творчестве. Он умел находить яркие краски в раскрытии внутреннего мира героев драмы. Особенно ярко он мне запомнился в роли Несчастливцева («Лес» А.Н.Островского), сумел показать благородство, непримиримую вражду ко лжи и лицемерию этого провинциального трагика. Запоминающийся образ Фамусова («Горе от ума» Грибоедова) в интерпретации Кремнёва показал, что и в роли московского барина этот артист сумел найти нужные краски для подчёркивания его взглядов. Роль неудачника Нехотина («Лишённый прав» И.Н.Потапенко) была также одной из лучших в репертуаре Кремнёва. К тому же он обладал удивительно красивым волнующим зрителя голосом.
Большим творческим диапазоном обладал Леонов. Его талант был разносторонним. Миролюбов, так же, как и Леонов, был хорошим комиком, но репертуар его был более узок. Он выступал преимущественно в русских классических комедиях, а Леонов был одинаково хорош и в русских и зарубежных пьесах, и в классических, и в современных произведениях малоизвестных авторов. Я до сих пор отлично помню этого артиста в роли Журдена («Мещанин во дворянстве» Мольера), замечательным исполнением которой он снискал у зрителей заслуженный успех. Ему весьма удалось показать пустое зазнайство Журдена, невежество человека, пытающегося усвоить внешний дворянский лоск. В образе Журдена Леонов ловко осмеял его глупость, показал заслуженно наказанное тщеславие и заставил зрителей от души смеяться над этим персонажем.
Леонов талантливо исполнял роль слуги Осипа в комедии Н.В.Гоголя «Ревизор». Его размышления о своём пустом и недалёком барине (Хлестакове) во втором акте комедии всегда сопровождались аплодисментами. Леонов играл роли во многих пьесах А.Н.Островского. До сих пор не могу забыть исполнение Леоновым роли Счастливцева («Лес» А.Н.Островского). Но потрясающее впечатление он произвёл на меня в роли Шмаги («Без вины виноватые» А.Н.Островского). Его реплика в последнем действии о том, что в жизни артиста есть мгновение, когда его ничто не может удержать и он мчится, как пущенная из лука стрела: это когда застучат ножами и вилками и скажут, что кушанье поставлено, – неизменно вызывала бурю овации. Для того чтобы понять причину успеха, надо было слышать самому, как эта реплика была произнесена Леоновым.
Оригинально Леонов исполнял и роль слуги Фирса в комедии А.П.Чехова «Вишнёвый сад». Не менее удавались Леонову и бытовые роли в комедиях авторов того времени «Скандал в благородном семействе», «Прежде скончались – потом повенчались» и др.
Артист Пузинский был бесподобен в исполнении ролей комических старух. Игра его была настолько проста и естественна, что человек совсем не знающий этого артиста, с трудом поверил бы, что женскую роль играет мужчина: ведь времена Шекспира, когда обычно все женские роли исполнялись мужчинами, уже давно прошли. Мне навсегда запомнилось исполнение Пузинским роли госпожи Простаковой в комедии Д.И.Фонвизина «Недоросль»: настолько правдив был он в этой роли.
Из числа артисток драмы, выступавших на сцене симбирского театра в конце прошлого и в начале нынешнего века, мне особенно ярко запомнились две: Астрова и Орловская, пользовавшиеся вполне справедливым успехом.
Достойной партнёршей К.Олигина в драме М.Ю.Лермонтова «Маскарад» была Астрова, с необыкновенной увлекательностью исполнявшая роль Нины. В последней сцене этой драмы (смерть Нины) её актёрское мастерство достигало высшего уровня и потрясало зрителей. Её интонации и жесты волновали зрителей, никакой фальши, никакой надуманности в её игре не было и следа, и именно это, покоряя зрителей, устанавливало прочный контакт артистки со зрительным залом. Если в роли Нины Астрова пленяла зрителей обаянием женственности, то в роли Офелии («Гамлет» Шекспира) она покоряла обаянием душевной чистоты юной девушки. Отчётливо мне запомнилось талантливое исполнение Астровой роли Софьи («Горе от ума» Грибоедова), Ларисы («Бесприданница» А.Н.Островского). Благодаря своему таланту Астрова умела донести до зрителей роли в весьма посредственных пьесах, каких в те годы бывало немало. Например, я хорошо помню Астрову в роли Пашеньки в одноимённой пьесе Перманиповой, хотя содержание этой пьесы уже давно изгладилось из моей памяти.
Не менее ярким был артистический талант и Орловской. Очень сильное впечатление на меня произвело исполнение ей роли Луизы («Коварство и любовь» Ф.Шиллера). Но в роли Катерины («Гроза» А.Н.Островского) она, что называется, достигла кульминационного пункта в раскрытии своего таланта. Её монологи, особенно монолог последнего действия – это шедевр драматического искусства. Она волновала зрителей настолько, что некоторые женщины плакали во время спектакля. Впоследствии мне приходилось видеть в этой роли столичных артисток, например, М.Г.Савину, и я нахожу, что Орловская очень немного им уступает в роли Катерины. Очень много своего таланта Орловская вложила в исполнение роли Марии Стюарт в трагедии Ф.Шиллера.
С необычайно сильным накалом Орловская исполнила проникнутую глубоким драматизмом роль молодой женщины в одной из зарубежных пьес. Но что это была за пьеса, я теперь вспомнить не могу. Мне помнится, что называлась она «Казнь на Гревской площади», но было ли это название драмы или только подзаголовок, теперь установить не могу. Многие роли сыграли в симбирском театре Астрова и Орловская, но припомнить их настолько, чтобы написать о них что-нибудь конкретное, у меня нет больше возможности.
В давние времена было принято после драмы или трагедии ставить водевиль – одноактную весёлую комедию с музыкой, пением, а иногда и с танцами. В конце прошлого и в первые годы текущего столетия стяжала свою заслуженную известность у симбирских зрителей исполнением водевильных ролей Бартеньева. Она весьма ярко и правдиво исполняла роли молодых девушек, то простодушных, то кокетливых, то наивных, то лукавых, то скромных, то озорных. Вдобавок она была музыкальна, обладала небольшим по диапазону, но весьма приятным серебряным сопрано и с большим успехом исполняла в водевилях русские или украинские народные песни, а также романсы М.И.Глинки, П.И.Чайковского, Ф.Шуберта и других композиторов. Бартеньева с успехом исполняла роли молодых девушек и в комедиях, например, роль Марии Антоновны в комедии Н.В.Гоголя «Ревизор», а также роль молодой героини и в комедии польской писательницы Запольской «Оболтусы и ветрогоны».
Иногда та или иная артистка запоминалась только в одной какой-нибудь роли. Так, например, артистка Кодинец мне запомнилась только в роли молодой девушки в комедии «Девушка с мышкой», хотя сама эта комедия давно уже изгладилась в моей памяти: по-видимому, она принадлежала к числу второстепенных произведений драматургии.
В те далёкие годы интересно проводились в симбирском театре встречи Нового года. В самый канун Нового года в театре обыкновенно ставилась какая-нибудь небольшая незамысловатая комедия, вроде «В горах Кавказа» Иртеньева, с таким расчётом, чтобы спектакль кончился не позднее 11 часов 30 минут ночи. После спектакля обычно зрители не расходились по домам: впереди ещё предстоял большой бал-маскарад. Ровно в полночь по всему городу раздавался колокольный звон: во всех церквах служили молебны о благополучии в наступающем новом году, мирном времени. Большинство зрителей уходило из театра в кафедральный собор, находившийся на площади, неподалёку от театра, чтобы посмотреть на торжественное зрелище архиерейского богослужения и послушать действительно великолепный архиерейский хор и на редкость красивый голос (бас) симбирского протодиакона Ильина, сын которого впоследствии стал известным артистом русской оперы. По окончании молебна все снова возвращались в театр, и начинался бал-маскарад, во время которого в театре царило непринуждённое веселье вплоть до самого утра.
Импровизированный концерт, в котором также принимали участие и некоторые артисты театра, наряду с любителями, сменялся играми, танцами, шутками. Интересно при этом отметить, что в те времена никаких штатных массовиков, культурников, затейников и т.п. не существовало и все новогодние развлечения в театре исключительно строились по инициативе самодеятельности широких масс зрителей. Среди них всегда находились остроумные организаторы игр, дирижёры танцев и т.п., хорошо известные дирекции по прошлым сезонам. Они-то и руководили в этот вечер всеми развлечениями в театре, разумеется, бесплатно, из любви к искусству. Никаких беспорядков и пьяных дебошей я не замечал в театре в новогодний вечер, хотя ресторан и был связан с театром внутренним ходом, в который зрители выходили, когда им вздумается. Администрация театра и полиция строго следили за порядком в театре, в зародыше пресекали нежелательные инциденты и не допускали в театр пьяных.
Пишущему эти строки приходилось бывать на таких вечерах в театре. И всегда они оставляли после себя жизнерадостное настроение. Маскарадные костюмы нередко бывали оригинальными и вызывали восхищение присутствующих. За лучшие костюмы и пляски устанавливали ценные призы. Бывали случаи, когда полиция удаляла из театра лиц, костюмы которых имели нежелательную политическую окраску и могли взволновать присутствующих на балу в нежелательном для властей направлении. Так, однажды был выдворен из театра человек, одетый в костюм опричника с метлой и собачьей головой, как это было при Иване Грозном. Этот костюм был признан предосудительным и непозволительным, поэтому его владельцу было предложено покинуть театр.
В симбирском театре, в описываемое мною время, имелся малый (человек 20–25) симфонический оркестр, которым дирижировал Ф.П.Яковлев, умерший недавно, уже в первые годы после Великой Отечественной войны. Перед началом каждого спектакля, а также в антрактах, оркестр исполнял весьма удачно подобранные именно к данному спектаклю музыкальные пьесы, которые вполне гармонировали с содержанием пьесы и тематически были увязаны с ним. Во время исполнения водевилей, а также и некоторых пьес, кроме того, оркестр аккомпанировал певцам, а иногда по ходу действия играли и танцы.
Композиторы-классики (Бетховен, Глинка, Чайковский, Мендельсон и др.) написали специальную музыку для некоторых драматических спектаклей: Бетховен – к трагедии «Эгмонт», Глинка – к трагедии Кукольника «Князь Холмский», Чайковский – к сказке А.Н.Островского «Снегурочка», Мендельсон – к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» и др. Все эти, а также и многие другие пьесы, специально написанные для драматических спектаклей, прочно вошли в репертуар оркестра симбирского театра. Ф.П.Яковлев, весьма опытный музыкант, обнаружил хороший вкус в подборке пьес для оркестра. Выступление оркестра под его управлением всегда было успешным.
Не могу пройти мимо одной талантливой традиции далёкого прошлого, бытовавшей до революции во всех театрах России, но в наши дни исчезнувшей безвозвратно. Я имею в виду бенефисы, являвшиеся своего рода артистическими именинами того или иного актёра. По существовавшим тогда в театральном мире правилам, каждый ведущий актёр при заключении контракта обязательно получал бенефис в продолжение зимнего сезона. Этот личный праздник актёра в большинстве случаев проходил торжественно. Для своего бенефиса актёр выбирал пьесу сам, обычно такую в которой он играл главную роль, наиболее выигрышную для него. Бывало и так, что бенефициант для праздничного спектакля выбирал не пьесу целиком, а отрывки (отдельные действия и сцены) из таких пьес, в которых он в разное время имел выдающийся успех.
Цены на бенефисные спектакли всегда назначались повышенные. При этом цены на билеты были там выше, чем больше была популярность бенефицианта в нашем городе, чем больше его любили зрители. На бенефисы названных мною выше артистов билеты брались нарасхват, так что в день спектакля у кассы висел аншлаг, что все билеты проданы. Излишек, сверх обычной цены театральных билетов, всегда поступал в полное распоряжение бенефицианта. Но большей частью ему мало оставалось денег от бенефисного спектакля: по существовавшей издавна традиции по окончании спектакля бенефициант устраивал для собратьев по искусству, товарищеский ужин за свой счёт. Правда, иногда, бенефисный ужин устраивали почитатели таланта актёра-именинника, но это было не так уж часто. Во время бенефисного спектакля любимые артисты из числа тех, которых я назвал выше, получали от зрителей ценные подарки. Бенефисы бывали не только индивидуальные, но и коллективные: устраивались бенефисы вспомогательного состава театра, оркестра и т.д. Во время бенефисных спектаклей в театре неизменно царило праздничное оживление. Вызывали бенефицианта без конца.
В Симбирске любили бенефисные спектакли; несмотря на повышенные цены, зрители охотно шли в театр. Однако надо оговориться, что бенефис был не только праздником, но и в какой-то мере проверкой того, насколько зрители ценят того или иного артиста. Если ведущий артист, впервые появившийся на сцене симбирского театра в зимнем сезоне, оказался весьма посредственным и не сумел снискать симпатии зрителей, то его бенефис проходил без обычного в таких случаях успеха, и ему самому приходилось распространять билеты на свой спектакль, чтобы не играть в полупустом зале. Именно так и случилось в последние годы прошлого века с актёром Моревым, который после неудачного бенефиса вскоре покинул наш город, не дождавшись конца зимнего сезона. Антрепренёр, видя полнейшую непопулярность Морева, не стал его задерживать в театре.
Закрытие зимнего сезона в симбирском драматическом театре всегда проходило торжественно. Во время последнего в данном сезоне спектакля зрители, по сути дела, выражали своё отношение к работе театра за данный период времени в целом, а также давали оценку мастерству артистов театра.
Конечно, коллективы артистов были различные – более сильные или менее сильные, и в связи с этим прощальные спектакли проходили неодинаково торжественно. Однако следует отметить, что в подавляющем большинстве случаев они выражали положительное отношение зрителей к артистам театра. Нередко труппе артистов в последний вечер преподносились торжественные адреса от общественных организаций, например, от общества любителей изящных искусств, от общества воспомоществования частному служебному труду и тр. Иногда, правда очень редко, приветственный адрес труппе преподносился и от Симбирской Городской Думы. Это бывало, когда Городским головой был какой-нибудь театрал, ценитель искусства, человек культурный. Так, например, иногда бывало в те годы, когда городским головой был Л.И.Афанасьев.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 Следующая ⇒