Как дошла ты до жизни такой?» 7 страница

К сожалению, его постигла злая судьба. Возлияния Бахусу окончательно расстроили его нервную систему. По всей видимости, и в семье у него не всё шло гладко. Это всё и вызвало катастрофу: С.И.Державин застрелился из охотничьего ружья.
Н.Ф.Логунов в прошлом также был преподавателем Симбирской мужской гимназии, где он преподавал русский язык и литературу. В 20-30-е годы он работал в школах и на весьма многочисленных курсах в нашем городе. Работоспособность Логунова была прямо-таки поразительна. Он начинал свой день с 8 часов утра и заканчивал, с небольшими перерывами, в 10-11 часов ночи, и незаметно было, чтобы он уставал. Логунов также был поклонником Бахуса, но был более умерен, чем Державин. В чемоданчике, где у него были учебные пособия, он всегда носил небольшую бутылочку водки и закуску. Уже к вечеру во время занятий на курсах, где я также работал, зайдёт он, бывало, в укромное место, выпьет бутылочку, закусит и идёт заниматься, как ни в чём не бывало. И никогда не было заметно, что он только что выпил водку: вкус вина он уничтожал сухим чаем, который жевал. Логунов, бесспорно, был незаурядным педагогом, мастерски владел методикой преподавания. Он составил учебную книгу по русскому языку, которая выдержала несколько изданий в довоенное время. В 1937 году Логунов исчез в неизвестном направлении, надо полагать не по своей воле.
Интересную фигуру на педагогическом горизонте представлял собой Фёдор Арсеньевич Беспалов. Он окончил мужскую гимназию в Нижнем Новгороде и в вузе не учился. В Симбирске Беспалов работал в дворянском и крестьянском поземельном банке до революции. В войне 1914–1918 гг. он был ранен на фронте. Волна Октябрьской революции выбросила его на руководящую работу в Симбирске. Ему было поручено заведовать культурой: театр, кино, симфонический оркестр, эвакуировавшийся тогда из Ленинграда в Симбирск, всё это было в его ведении. Затем он обучался на каких-то педагогических курсах, и был назначен директором сначала семилетней, а затем средней школой рабочей молодёжи №1.
Конечно, методически Ф.А.Беспалов был подкован слабо, но как администратор и хозяйственник, несомненно, стоял на должной высоте. Он был неплохим оратором, и на всевозможных собраниях умел показать школу с лучшей стороны. Очевидно, в вышестоящих организациях Ф.А. Беспалов пользовался авторитетом. Когда в 1943 году открылась Ульяновская областная заочная средняя школа, то директором этой школы в трудный период её организации был назначен Ф.А.Беспалов, по совместительству. Он руководил школой рабочей молодёжи №1 в очень трудные годы Великой Отечественной войны и, можно сказать, сохранил школу рабочей молодёжи, которую тогда собирались закрыть из-за недостатка помещений в городе.

Ф.А.Беспалов был большим любителем садоводства и цветоводства. В саду при доме по улице Минаева, 85, где он жил, Беспалов занимался разведением новых сортов фруктовых деревьев, преимущественно яблонь, по методу Мичурина. А около дома он устроил клумбы, засаженные самыми разнообразными цветами. Мне помнится, Беспалов состоял членом общества садоводов, где играл видную роль, наряду с известным симбирским цветоводом Рогозиным. Среди его знакомых выделялся сын командира легендарного крейсера «Варяг» Руднева, который довольно долго жил в Ульяновске, а затем уехал в Тулу, где поставлен памятник его отцу, однако связи с Ульяновском не терял вплоть до смерти Ф.А.Беспалова в 1963 году.
В двадцатых годах директором рабфака был Александр Александрович Красильников. Он учился вместе со мной в Петербурге. В 1910 году в связи со смертью Л.Н.Толстого в Петербурге была противоправительственная демонстрация, в которой принял участие и Красильников. В результате ему было запрещено проживание в столицах, и он окончил курс в Казани, а затем был преподавателем Симбирской 1-й мужской гимназии, где раньше учился В.И.Ленин.
Красильников сначала примыкал к меньшевикам, а после Октября вступил в ВКП(б). Как преподаватель, он стоял на высоком уровне, а как директор пользовался большим авторитетом у рабфаковцев. Красильников принимал деятельное участие в организации литературных вечеров, диспутов и судов: тогда была мода устраивать по всей форме (с обвинителем, защитником и т.д.) литературные суды над литературными героями, например, над Онегиным, Рудиным и др. Из Ульяновска Красильников переехал в Оренбург и там исчез в неизвестном направлении, очевидно, не по своей воле. Красильников, как и некоторые преподаватели, весьма критически относился к существовавшему тогда методическому прожектёрству, но сделать ничего не мог: против рожна, как говориться, не попрёшь.
Одновременно с Красильниковым, на рабфаке работала Е.Н.Ласточкина (литератор), в прошлом также преподавательница Симбирской первой мужской гимназии. Она начала организовывать на рабфаке литературный творческий кружок, объединила рабфаковцев поэтов. Но она была человеком с очень большим самолюбием, действовала прямолинейно, не нашла общего языка с рабфаковцами, поэтому ей пришлось уйти с рабфака, хотя она несомненно, была знающим своё дело и вполне опытным преподавателем и вела занятия интересно.

***

ШКОЛЫ И УЧИТЕЛЯ ДВАДЦАТЫХ – ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ ХХ ВЕКА

В 1922 году я работал по совместительству в школе №3 г.Ульяновска, где преподавал русский язык и литературу в 7 и 8 классах. Директором школы №3 в то время был замечательный педагог и учитель физики Серафим Иванович Державин, работавший и в рабфаке.
В школе был сильный педагогический коллектив. Достаточно назвать таких мастеров педагогического труда, как Е.Н.Поспелова (литература), А.П.Маковский (математика), В.М.Гриневич (иностранный язык), И.П.Гурьев (черчение и рисование), Мерцалов (география) и другие, чтобы убедиться в этом. Но было время методических исканий. В большом ходу был, так называемый бригадный метод, когда зачёты преподавателю сдавал бригадир, а зачёты получала вся бригада. Мы, старые учителя, отнюдь не сочувствовали такому методу и, всеми доступными нам способами, старались парализовать вредное его влияние на учащихся, хотя это нам не всегда удавалось.
Наиболее рьяным сторонником новых методов в те годы был зав. ГубОНО Пётр Иванович Краденов. Он аккуратно читал педагогические журналы, и требовал от всех учителей неуклонного внедрения в педагогическую практику новых методов преподавания. И горе тому, кто хоть на йоту пытался уклониться от рекомендуемых Наркомпросом методов. Но об охране педагогического труда П.И.Краденов совсем не заботился. Не заботился и профсоюз работников просвещения. В те далёкие годы учителям русского языка не оплачивалось исправление письменных работ (сочинений). Также не получали и учителя математики оплаты за исправление письменных работ учащихся. Это трудоёмкая работа, которой не знали учителя других предметов (географии, истории и др.), конечно, должна была оплачиваться, как это делалось ещё в дореволюционных средних школах.
И вот однажды, по требованию учителей, было проведено ГубОНО и профсоюзом собрание на эту тему. Доклад о письменных работах и необходимости оплаты было получено сделать П.И.Краденову. Он, зная, что начальство не желает оплачивать учителям проверку письменных работ, делал доклад так, что постоянно уходил в сторону от ответа на поставленный учителями вопрос, и этот саботаж проводил искусно. Свой доклад П.И.Краденов начал с вопроса о том, почему письменные работы в школе проводить необходимо, и какую пользу они приносят учащимся. Он рассмотрел этот вопрос в историческом аспекте, начиная с Яна Амоса Каменского, Ушинского и других корифеев педагогики, уснащая доклад цитатами. Доклад затянулся настолько, что в первый вечер не было принято никакого решения за поздним временем.
На второй вечер П.И.Краденов стал говорить о том, как в отдельных школах проводятся письменные работы, какие достижения и недостатки в этой области имеются у отдельных учителей Ульяновска.
– Да Вы скажите точно, следует ли учителям оплачивать этот труд!

– Да, оно, конечно, это дело нелёгкое, а всё-таки не все учителя с этим делом справляются, как следует.
Несколько раз учителя пытались потребовать от докладчика, чтобы он точно высказал своё мнение по интересующему их вопросу, но он каждый раз уходил от ответа в дебри общепедагогических проблем. И резолюция, принятая на этих собраниях, была неконкретной: принципиально признавалась трудность этой работы, вопрос же об оплате остался висеть в воздухе. Вот каким «дипломатом» был П.И.Краденов.
В 1925-1928 годах мне пришлось работать в школе II ступени № 1 имени К.Маркса. Эта школа считалась самой передовой, самой боевой в Ульяновске. В момент моего поступления на работу в школу директором там был незаурядный педагог Семён Михайлович Михайлов. Отличительными чертами его характера были честность, прямота и педагогический такт. Вот поэтому он пользовался любовью со стороны учителей и учащихся. Меня удивила его самокритичность. Помню, на педагогическом совете после очередного обследования школы бригадой ГорОНО С.М.Михайлов начал своё выступление с сообщения о недостатках школы и очень сдержанно говорил об её достижениях. Видно было, что человек этот не любил хвастаться. Эта скромность С.М.Михайлова меня тогда очень поражала: обычно директора школ много говорят о достижениях своей школы, и очень мало сообщают об её недостатках, которые они стараются всячески преуменьшить и затушевать. В последний год моей работы в школе им. К.Маркса Михайлов был переведён на другую работу, и его заменил директор, не обладавший педагогическим талантом в такой степени, как Михайлов.
Среди педагогического коллектива этой школы выделялись супруги Арнштейн. Евгений Августович Арнштейн, в прошлом преподаватель математики мужской гимназии, в которой некогда учился В.И.Ленин, одно время исполнял обязанности завуча школы им. К.Маркса II ступени. Он был незаурядным преподавателем математики, и, благодаря своему ровному, спокойному характеру, умел тактично подойти к учителям и учащимся школы, и пользовался их неизменной симпатией. Евгений Августович, несомненно, пользовался популярностью. Я был крайне удивлён, когда узнал, что в период культа личности, он был репрессирован и вскоре погиб в заключении.
Его супруга Вера Ильинична Арнштейн, несомненно, была знающей своё дело, опытной учительницей, но и только: ничего оригинального, нового она в свою работу не внесла. С учителями школы им. К.Маркса Вера Ильинична держалась суховато, и у неё не было с коллегами такого сердечного отношения, как у её мужа. Но с учащимися она умела найти общий язык, что подтверждает в своих письмах и Н.П.Эйлер.
В этом отношении полнейшей противоположностью В.И.Арнштейн была преподавательница биологии школы им. К.Маркса Е.К.Грязнова. Она не только была выдающаяся учительницей биологии, но и хорошей воспитательницей учащихся и активным членом учительского коллектива, где она пользовалась авторитетом. В противоположность В.И.Арнштейн, Е.К.Грязнова принимала живейшее участие во всех мероприятиях, проводимых школой, и умела вовлечь и учащихся школы в общественно полезную работу, связанную с тем предметом, который она преподавала, а также и с той общественной работой, которую вела школа в целом в городе Ульяновске. Именно Е.К.Грязнова по линии профсоюза была одновременно со мной в 1930 году направлена в деревню в период коллективизации. У меня лично осталось от Е.К.Грязновой самое лучшее впечатление, как об умелом педагоге и чутком товарище, да и учащихся она умела заразить своей энергией, бившей неиссякаемым ключом.
Бесспорно, выдающимся преподавателем биологии был и В.А.Туруновский, одновременно работавший и на рабфаке. Сведения, сообщённые им учащимся в области естествознания, порой далеко выходили за пределы общеустановленной школьной программы.
Любовь к изобразительному искусству сумел привить своим ученикам художник Н.Ф.Кушманский, преподававший в школе им. К.Маркса рисование и черчение. Неплохой преподавательницей русского языка была Н.И.Никифорова. В старших классах литературу преподавал Разинский, работавший одновременно и в педагогическом училище. Его уроки были интересны и по содержанию и по методике. Мне приходилось бывать на его уроках. У меня сложилось впечатление, что Разинский порой переоценивал возможности своих учеников и читал им иногда лекции вполне уместные на факультете русского языка и литературы педагогического или учительского института, но педагог он был замечательный. Во всяком случае, и учителя и учащиеся жалели о том, что Разинскому, по состоянию здоровья пришлось уехать из Ульяновска: он перевёлся на работу в педагогическое училище г.Ессентуки.
Остальные преподаватели школы им. К.Маркса были хорошими работниками – и только: они ничем не отличались от учителей других школ Ульяновска. Поэтому говорить о них я не буду.

Совершенно непохожими на учащихся других школ II ступени Ульяновска были марксята. Эта школа по контингенту учащихся резко отличалась значительной пролетарской прослойкой. В первые годы революции, когда в Петрограде и Москве был голод, немало детей было вывезено в детские дома Поволжья, среди них были также и дети питерских и московских рабочих. Когда они достигли школьного возраста, они и были зачислены в школу им. К.Маркса, при которой имелся интернат. Почти все марксята были комсомольцами, и вместе со студентами рабфака они были опорой Ульяновского комсомола. В те годы, когда я преподавал в школе им. К.Маркса, гражданская война уже кончилась. Но в период гражданской войны, как мне рассказывали сами марксята, учащимся старших классов иной раз приходилось оставлять учебники, браться за винтовки, и в составе ЧОН бороться против врагов революции. Мне лично не приходилось бывать в интернате при школе им. К.Маркса: у меня не было там классного руководства. Однако и другие учителя, и сами марксята рассказывали мне, что в интернате порой происходит столпотворение вавилонское. Это был какой-то особый мир, своими правилами напоминавший запорожскую вольницу. При всём том на уроках марксята работали хорошо, и неплохо в массе готовили уроки. Из этой школы выходили дельные люди, которые впоследствии показывали себя добросовестными работниками. Во время войны школа им. К.Маркса прекратила своё существование.
Недолгое время мне пришлось работать в старших классах школы II ступени №2 им. В.И.Ленина, помещавшейся тоже в том здании, которое теперь занимает начальная школа №9 по улице Гончарова. Во главе школы тогда стоял опытный педагог, Виктор Васильевич Никольский, преподававший естествознание в старших классах. В школе им. Ленина был славный педколлектив, в который входило немало опытных педагогов, как, например, учительница физики Проворова, учитель химии Строганов, учитель русского языка Коротков и другие. Однако там были и слабые учителя. К их числу относился завуч школы К.Песчаскин, преподававший историю. После смерти Никольского директором школы назначили М.В.Кожевникову, неплохо преподававшую в школе биологию.
М.В.Кожевникова была энергичным директором, и она сумела улучшить педагогический процесс и успеваемость учащихся, несколько ослабевшую в связи с болезнью Никольского.
Моя предшественница Ласточкина организовала в этой школе литературную творческую группу, которая и при мне работала неплохо: произведения учащихся печатались иногда в местной газете, и о них отзывались в печати неплохо. Вскоре после моего ухода из школы литгруппа развалилась, так как назначенная на моё место учительница К.В.Маненкова литературным творчеством не интересовалась.
Интересно отметить, что в годы моей работы в школе им. К.Маркса заведующим ГорОНО был П.П.Григорьев. Он окончил курс только учительской семинарии и имел право преподавать лишь в начальной школе. Конечно, для зав. ГорОНО, который должен был руководить также и средними школами, такое образование было явно недостаточным, оно и вызывало ляпсусы в работе т.Григорьева.
Считаю необходимым остановиться на моей работе в двух своеобразных школах, коренным образом отличавшихся от обычных школ того времени.
Из школы им. К.Маркса я перешёл на работу в железнодорожную школу, расположенную недалеко от станции Ульяновск-1, в слободе Туть. Этой школой заведовал И.В.Веремей (белорус), человек весьма энергичный, бывший чекист. Как о преподавателе математики, я о нём ничего сказать не могу, но как администратор он был на высоте положения. Тов.Веремей не только установил в школе хорошую дисциплину, которая при его предшественнике сильно хромала, но и дисциплинировал молодёжь слободы Туть, где помещалась школа. Железнодорожная молодёжь была недисциплинированная и во время вечеров в школе (художественная самодеятельность была неплохая) иногда срывала вечера кошачьими концертами, стуком в окна и пр. Когда приехал тов.Веремей, он сразу положил конец этому. Однажды, когда молодёжь распоясалась, он вышел на улицу, скомандовал «руки вверх», предупредил, что будет стрелять. Неизвестно был ли у него револьвер, но окрик возымел своё действие и безобразие около школы прекратилось, после того, как несколько хулиганов были сданы в отделение милиции.

И.В.Веремей, как коммунист, был педантичен до крайности. В те годы борьба с пережитками прошлого велась рьяно, особенно в связи с религиозными праздниками и Веремей принимал все меры к борьбе с пережитками не только по отношению к партийным, но и к беспартийным учителям. На Пасху было принято печь куличи (вещь весьма вкусная). На куличах, обычно делали буквы ХВ (Христос Воскресе). И вот Веремей на Пасху пришёл к беспартийному учителю Харитонову, когда его жена только что поставила на стол кулич. Увидав ХВ, Веремей стал ругать учителя, но тот сказал, что эти буквы означают его инициалы – Харитонов Владимир. Веремею возражать было нечего, и он ушёл, конечно, не поверив учителю. Однако дело это без скандала не обошлось. Когда Веремей стал ругать Харитонова, за него вступилась его жена, работавшая на железной дороге в должности бухгалтера товарной конторы, беспартийная. Она резко сказала Веремею:

– Куличи пекла я, а не муж. Так почему же Вы на него нападаете?
– А потому и нападаю, что Вас он плохо воспитывает: жена учителя не может придерживаться религиозных предрассудков.
– Прошло то время, когда меня воспитывали: теперь у меня трое детей, и никто не говорит мне, что я их плохо воспитываю.
Одним словом, дальше в лес – больше дров: Веремей угрожал перенести это дело в Дорпрофсок. Жена Харитонова, в конце концов, ужалила Веремея так, как это могут сделать только женщины, и его уход был похож на капитуляцию. После этого Веремей не разговаривал с Харитоновым и избегал встречаться с его женой. Вскоре его перевели в Белоруссию директором школы на какой-то крупной железнодорожной станции, кажется, Барановичи.
Интересен был преподаватель математики А.Н.Николаев. Это был интриган и склочник высшей марки. Когда меня назначили в железнодорожную школу, я выступал с лекциями на литературные темы в железнодорожном клубе и в цехах и имел успех. Николаеву это не понравилось, так как раньше популярностью пользовался только он один, так как был своим человеком у администрации, у профсоюза и в партбюро. А тут извольте видеть, его славе стал угрожать новый человек. И он стал распускать про меня всевозможные сплетни, которые успеха не имели. Николаев скоро был переведён в Оренбург, и всяческая связь с ним прекратилась. Однако прежде чем он уехал, он немало навредил школе, учителям своими злобными нашёптываниями в партийных и профсоюзных организациях и клеветническими выступлениями в газете. Это был чрезвычайно желчный человек с подозрительным отношением к людям, готовый в каждом встречном видеть своего врага.
Полнейшей противоположностью Алексею Николаевичу была другая учительница математики железнодорожной школы, ныне здравствующая Мария Николаевна Зеленецкая. Она была человеком, подходившим ко всем людям с открытым сердцем, почему и пользовалась всеобщей симпатией. Как учительница она была ничуть не хуже, если только не лучше А.Н.Николаева, и это его бесило. Ей, с помощью учащихся и их родителей, удалось изготовить немало пособий для занятий по математике. Именно она первая в школе создала кабинет математики.
Большой популярностью в железнодорожной школе пользовалась учительница Александра Герасимовна Соколова, выросшая в семье железнодорожника и всю свою жизнь прожившая в слободе Туть, где её знали люди нескольких поколений. Она была членом горсовета и проводила большую общественную работу в железнодорожных организациях. Небольшого роста, со смуглым лицом и серыми глазами навыкате, эта женщина с первого взгляда не произвела на меня никакого впечатления, да и сама речь её, довольно тихая, казалась бесцветной. Но при ближайшем знакомстве я убедился в том, что её обаяние объяснялось её честностью, бескорыстной преданностью своему делу и умением располагать к себе, казалось бы, самых отъявленных негодяев.
Приезжавшие из Москвы инспектора отдела народного образования Московско-Казанской железной дороги всегда отмечали это, как положительное явление. Такие кабинеты в ту пору были в очень немногих школах. Всё это злило А.Н.Николаева, который привык продвигаться не с помощью труда, а с помощью подхалимства и показухи. Однако после похвальных отзывов начальства, он ничего плохого сделать не мог. Завучем железнодорожной школы был Иван Павлович Михайлов, хороший учитель математики и физики. Будучи по натуре человеком весьма добродушным, Иван Павлович шёл на поводу у Веремея.
Далеко не во всём был с ним согласен Михайлов, но отстаивать свои взгляды не умел, поэтому он перевёлся на работу в железнодорожную школу станции Челябинск, где пользовался заслуженным авторитетом. Я лично был в той школе Челябинска, где Михайлов работал, и во время разговора с учителями этой школы убедился в том, что его там действительно уважают. Иван Павлович был компанейским человеком. Вокруг него всегда были люди, и с каждым он умел поговорить. Только с Веремеем общего языка, по-видимому, найти ему не удавалось. В вечерние часы, когда в школе уроков не было, Михайлов преподавал математику в педагогическом техникуме. Остальные учителя железнодорожной школы ничем не выделялись.
Необходимо отметить, что железнодорожные школы в 20-30-е годы не подчинялись городскому отделу народного образования, а имели свои административные единицы. Учителя этих школ имели немалые привилегии. Им предоставлялись бесплатные билеты для поездок. В то время министерство путей сообщения ведало также и водным транспортом, а поэтому учителя получали комбинированные билеты для поездки на пароходе и по железной дороге. Кроме того им выдавались провизионки, билеты для поездки на небольшое расстояние за покупкой продуктов: в районах продукты стоили дешевле, чем в городе. Наконец, учителей снабжали топливом по льготным ценам с доставкой на дом, всё это привлекало учителей в железнодорожной школе.
В 1930-1933 годах я преподавал русский язык в профессионально-технической школе, которая подготавливала работников по борьбе с вредителями сельского хозяйства с помощью специальных машин и химикатов. Русский язык в этой школе изучался в объёме семилетки. Математику в школе УЧМИС преподавала Ольга Ивановна Торопова, впоследствии директор средней школы №6, недавно умершая. Историю и географию преподавал директор школы т.Богданов, человек весьма неуравновешенный, но сумевший поставить школу неплохо. Остальные предметы в этой школе преподавали специалисты. Вначале в школе заниматься было трудно, потому что помещения явно не хватало, да и, кроме того, общеобразовательным предметам здесь уделялось весьма мало внимания по сравнению с общеобразовательными школами. На второй год моей работы суматошного Богданова на посту директора сменил уравновешенный т.Михайлов. Однако условия нашей работы почти не изменились, и помещения не прибавилось, но общеобразовательным предметам уделялось больше внимания.
Школа эта входила в единый комбинат по борьбе с вредителями сельского хозяйства, вместе с техникумом и сельскохозяйственным институтом специального назначения. Институт и техникум размещались в здании духовной семинарии по улице Гончарова, где в настоящее время находится Облстатуправление. Центр (межобластной) организации по борьбе с вредителями сельского хозяйства (ОБВ) находился в тридцатые годы в городе Куйбышеве.
В 1933 году институт и техникум перевели в г.Саратов, а школу закрыли. Для учащихся второго года обучения были организованы краткосрочные курсы, по окончании которых они получали звание техника по борьбе с вредителями сельского хозяйства. Трудность работы в данной школе объяснялась не только недостатком помещения. По всей вероятности, профессия, которую учащиеся приобретали в результате обучения борьбе с вредителями сельского хозяйства, привлекала к себе весьма немного молодых людей даже из сельских местностей. Вот поэтому-то контингент лиц поступивших в школу УЧМИС ОБВ, был весьма слабо подготовлен за курс начальной школы по русскому языку. Как-то так получилось, что весьма значительный процент учащихся в школе составляли татары, приехавшие из районов тогдашней Куйбышевской области. Они недостаточно свободно владели русским языком, поэтому зачастую их не всегда легко было понять. Однако к моменту выпуска из школы (курс обучения был двухлетним) они неплохо владели русским языком. Я до сих пор не могу понять смысл и значение этой школы, которая давала своим питомцам какое-то своеобразное образование.
Совсем иная картина была в школе при пожарной охране. Я точно теперь не могу установить, кто же фактически руководил этой школой: фактически никакого руководства не было и в помине. Занятия в ней проводились так же, как и в СШРМ №1, в вечерние часы, поэтому, хотя эта школа и числилась филиалом СШРМ №1, директор её т.Беспалов никогда не бывал на занятиях в школе пожарников, так как в это время он был занят в СШРМ №1.
У меня сложилось впечатление, что эта школа для т.Беспалова была бельмом на глазу и он бил на то, чтобы её поскорее закрыли, как ненужную пристройку. Больше в этой школе распоряжался начальник пожарной охраны, но он в педагогике ничего не понимал и в учебные занятия не вмешивался. По отношению к школе его функции сводились к оплате труда преподавателей. В школе при пожарной охране преподавались почему-то только русский язык и математика. Твёрдого расписания здесь не было. Я с преподавателем математики С.П.Оловяновым устанавливал часы занятий, с согласия с учащимися и их начальством.
Эта школа была настолько своеобразной, что подобных её я больше нигде не встречал: не то здесь было очное, не то заочное обучение, а в общем – сплошная безалаберщина. И всё-таки, как оказалось впоследствии, мои труды не совсем пропали даром. Уже много лет спустя я встречал своих бывших учеников из пожарной охраны. Они всякий раз благодарили меня за те знания, которые я, по их словам, дал им.
С образованием в Ульяновской области в 1943 году заочной средней школы, работники пожарной охраны и милиции были охвачены заочным обучением. И это был единственный целесообразный способ обучения для этих категорий учащихся. Но в конце тридцатых годов заочной средней школы в Ульяновске ещё не было, а учить взрослых было необходимо. Вот поэтому-то в те годы и приходилось организовать такие карликовые школы, как при пожарной охране и милиции: практика показала, что учащихся этих категорий нецелесообразно было обучать в школах рабочей молодёжи ввиду особых условий их работы.
В конце тридцатых годов Ульяновская средняя школа рабочей молодёжи №1, по распоряжению ГорОНО, организовала филиалы при городской охране, которые стояли особняком от СШРМ №1 и не имели с ней ничего общего. Мне было поручено преподавать русский язык в пожарной охране. Здесь занятия вестись должны были по программе семилетней школы. Однако когда я проверил уровень знаний пожарников, то убедился в том, что ни одна группа (их всего было сформировано только две) не знает как следует курса даже пятого класса средней школы. И это не удивительно: у учащихся был большой перерыв в учёбе, и они успели уже забыть то, что когда-то, может быть, и знали.
И не только поэтому в пожарной охране заниматься мне было гораздо труднее, чем в школе УЧМИС ОБВ. Там были строго определённые занятия по твёрдому расписанию, которые проходили бесперебойно. Здесь же расписание постоянно менялось в связи с производственными условиями пожарников, и занятия нередко срывались по независящим от нас обстоятельствам. Задания, даваемые мной по курсу, очень часто не выполнялись, и всегда для этого находились объективные причины, так что мне иной раз довольно долго приходилось топтаться на одном месте, вместо того, чтобы идти по программе дальше. Ясное дело, что здесь не могло быть речи о выполнении плана, да этим никто и не интересовался.

Учебные занятия у пожарников порой срывались совершенно неожиданно. Иногда, бывало, я увлекусь, объясняя программный материал, как вдруг прозвучит сигнал тревоги. Учащиеся-пожарники стремглав кидаются вон из помещения. Не сразу мы привыкли к таким порядкам. Обычно в таких случаях уроки уже не возобновлялись. И это бывало не потому, что где-нибудь в это время возникал пожар, а потому, что какому-нибудь начальнику пришло в голову внезапно устроить пожарную тревогу для того, чтобы проверить готовность своих подчинённых работать во всевозможных условиях.
В школах УЧМИС ОБВ был постоянный контингент учащихся, тогда как в пожарной охране состав учащихся был непостоянным. Пожарное начальство мало заботилось о снабжении своих учащихся учебниками, тетрадями и письменными принадлежностями. Бывало и так, что я назначаю контрольную работу, диктант или изложение, прихожу в класс, а добрая половина учащихся не может выполнять работу за отсутствием тетрадей и др. На наши жалобы никто не обращал внимания в пожарной охране.
Всё-таки, должно быть в ГорОНО поступали сигналы ненормальности занятий в школе пожарников, и скоро эта школа была закрыта.

***

МОЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА В ВОЕННЫХ УЧИЛИЩАХ

В двадцатых годах в Симбирске существовало 12-е пехотное училище РККА, преобразованное впоследствии в танковое училище. Начальником пехотного училища был комдив Лютов, офицер генерального штаба царской армии, боевой командир. Это был в высшей степени культурный и широко образованный человек.
В военной школе было немало сильных преподавателей: Смирнов, Мерцалов, Зуев, Поспелов, Клейн и др. Военная школа не избежала влияния методического прожектёрства, которым увлекались в ту пору: там также на уроках требовали применения бригадного метода. Преподавателей в те годы привлекал в военную школу хороший продовольственный паёк и обмундирование. В пехотной школе мы считались штатными преподавателями, но не были военнослужащими. Поэтому никаких воинских званий нам не было присвоено.
В то время в военную школу принимались лица с семилетним образованием, встречались иногда лица даже не окончившие курса семилетней школы. Вполне понятно, что преподавателям трудно было работать с таким составом учащихся. Впрочем, на общеобразовательные предметы обращали тогда мало внимания. И всё-таки результаты были неплохие. Никаких педагогических совещаний в училище тогда не проводилось, никаких отчётов с преподавателей никто не спрашивал, требовали только применения на уроках новых методов, да и то лишь для видимости.
В 1936 году из Ленинграда в Ульяновск было переведено военно-техническое училище, которое в скором времени было преобразовано в училище связи им. С.Орджоникидзе. Я сразу поступил на работу в это училище в качестве преподавателя русского языка.
Контингент курсантов в это время заметно улучшился: курсанты с семилетним образованием представляли собой весьма редкое исключение: большинство курсантов кончило 8 и 9 классов, а некоторые кончили полный курс средней школы. Требования к общеобразовательной подготовке курсантов повысились, за неудовлетворительную учёбу их стали отправлять «на губу». В связи с этим, когда приходилось выводить оценки, ротные и взводные всегда атаковали преподавателей русского языка и математики, настоятельно прося повысить отметки двоечникам. Командирам приходилось отвечать и за общеобразовательную подготовку курсантов. Тут мы были между двумя огнями, так как начальники с нас требовали правдивых сведений. Педколлектив в училище связи был сильный. Там работали Шипков (физика), Гнеткова (химия), Ефимов (потом директор средней школы №2), Баймут-Цубина (русский язык) и др.
Во главе училища стоял комбриг Карюколов, с виду грубоватый, но сердечный человек. За год до войны его сменил полковник Комолов, человек высокой культуры, погибший на фронте. Внимание к общеобразовательным предметам усилилось. Был даже назначен заведующий общеобразовательным сектором, чего в 12-м пехотном училище не было. Мало того, мы с Баймут-Цубиной составили сборник диктантов для училищ РККА. Он был издан училищем связи собственными средствами для курсантов только этого училища. Инспектора, приезжавшие из Москвы, одобрили его, но война помешала его опубликованию. Внешний облик курсантов училища связи резко изменился в лучшую сторону по сравнению с курсантами 12-го училища.

***

ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРИОДЕ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ 1930 ГОДА

1930 год, последние числа февраля и первые числа марта. Коллективизация в полном разгаре. Я и учительница школы №1 имени К.Маркса т.Грязнова едем на санях в Ульяновский район. Меня назначили в село Лаишевку, а т.Грязнову – по соседству в Шумовку. В то время Ульяновск входил в состав Куйбышевской области, и в Ульяновске был окружком партии, он-то и формировал бригады по проведению сплошной коллективизации. Нашу бригаду возглавил т.Шульгин, работник окружкома ВКП(б).
В состав бригады входили рабочий патронного завода т.Михайлов, член партии; комсомолец Воробьёв – студент строительного техникум;, какая-то женщина от окружной профсоюзной организации, тоже член партии; и я, беспартийный учитель – от Союза работников просвещения. Приехав в Лаишевку, я явился в сельсовет, где уже бригада была в полном сборе. Мы занялись изучением состава населения и выявлением кулаков. Было немало споров, так как т.Шульгин, человек молодой, действовал прямолинейно и бил, что называется в лоб. Начались бесконечные собрания граждан с.Лаишевки, продолжавшиеся далеко за полночь. Граждане с.Лаишевка туго шли в колхоз, даже бедняки. Об этих собраниях распространяться нет смысла: они очень хорошо описаны Шолоховым в «Поднятой целине». В основном то же самое происходило и в Лаишевке. На меня была возложена канцелярская работа: составление списков, протоколов, актов и т.п. И это было очень трудное дело, потому что всё надо было приготовить весьма срочно, а времени было мало. Попробуйте оформить протокол собрания глубокой ночью, в комнате, в которой темно от табачного дыма, и маленькая керосиновая лампочка едва-едва светит сквозь него. А ведь надо записывать всё весьма и весьма точно, чтобы не было никаких недоразумений.
Выселение кулаков было весьма тяжёлым делом. Правда, эту работу проводил не я, а специально назначенные лица, члены партии. Однако же в течение недели, которую я провёл в этом селе, мне ежедневно приходилось вместе с комиссией ходить по домам кулаков, выселяемых из области, в поисках спрятанного хлеба и имущества. Я присутствовал при раскулачивании и составлял акты на изъятое имущество, выслушивая угрозы, жалобы, вопли, причитания раскулачиваемых. Открытых нападений на членов комиссии в момент раскулачивания не было: они были вооружены, но враждебных выпадов, проклятий, мы слышали ежедневно немало. Нервы у всех нас тогда были натянуты до крайности, а вечером опять нужно было вести агитацию за вступление в колхоз, пробивать ледяное равнодушие крестьян. Я был очень доволен тем, что канцелярская работа меня избавляла от выступлений на общих собраниях граждан, да я и не мог бы их убедить, так как сам мало разбирался в вопросах коллективизации.
Под конец я едва держался на ногах: такое напряжение мне было не по силам. Наконец, все дела по раскулачиванию были закончены, и наступил день выселения кулаков, их было немного – семей 4-5. Приехали из Ульяновска работники милиции и ГПУ и кулаков погрузил

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒