Как дошла ты до жизни такой?» 2 страница

Таким же сухим формалистом был и учитель истории Неболюбов. История, которую тогда проходили по учебнику Иловайского, трактовалась как история войн и королей. У Неболюбова было какое-то каменное лицо: никто никогда не слышал, чтобы он рассмеялся; никто никогда не видел улыбки на его лице. Недаром семинаристы его называли ходячей мумией. На уроках Неболюбов требовал, чтобы учащиеся отвечали точь-в-точь по учебнику, и на зубок знали хронологию.
В противоположность ему, с весьма большой симпатией семинаристы относились к преподавателю литературы Крониду Анесподистовичу Смирнову, уроки которого всегда были увлекательными и далеко выходили за рамки существующей тогда учебной программы. К.А.Смирнов научил нас любить литературу и познакомил с творчеством А.П.Чехова, А.М.Горького, которое в семинарии не только не изучалось, но и считалось крамольным. Смирнов развивал у учащихся умение критически подходить к оценке произведений литературы, избегать штампов в сочинениях по литературе. Жаль только, что К.А.Смирнов скоро уехал из Симбирска.
Если на его уроках семинаристы, что называется, дышали полной грудью, то, наоборот, другая, удручающая, мертвящая атмосфера царила на уроках логики, психологии и философии. Эти предметы преподавал Пограницкий-Сергеев, белокурый, худощавый человек с измождённым лицом и тихим, замогильным голосом. Он был ещё совсем молодым человеком, недавно кончившим курс духовной академии в Москве, точнее говоря, в Троице-Сергиевой Лавре, но казался морально опустошённым, унылым, похожим на живой труп. Взгляд его оловянных глаз оставлял тягостное впечатление. Пограницкий-Сергеев был крайне необщителен. Когда семинаристы пытались заводить с ним о чём-нибудь разговор, он отделывался короткими фразами, а иногда и односложными словами. Его абсолютно ничего не интересовало: ни красоты природы, ни произведения искусства, ни человеческие чувства, ни профессия учителя. В философии он больше всего ценил Фридриха Ницше, Шпенглера и им подобных. Неудивительно, что этот выхолощенный человек, и среди людей как бы живший на необитаемом острове, покончил жизнь самоубийством во время революции 1905 года.
В семинарии пользовался популярностью В.А.Рождественский, но он преподавал богословские курсы, и эта сухая, абстрактная, сугубо неинтересная наука стесняла его, оживить же её на уроках не было никакой возможности. Но вне уроков Рождественский был совсем другим человеком – общительным, жизнерадостным, весёлым, интересным собеседником и семинаристы его уважали. В последний год моего обучения в семинарии среди преподавательского персонала появилась талантливая молодёжь, только что окончившая курс духовной академии. Среди других выделялся Н.Ф.Лебедев, также общительный и жизнерадостный человек с широким кругозором. Он очень живо и увлекательно преподавал курс педагогики и дидактики и умело руководил педпрактикой: в последнем классе семинаристы давали уроки в образцовой начальной школе и приобретали при окончании курса права учителя начальной школы.
А.И.Соловьёва на посту инспектора семинарии сменил преподаватель латинского языка А.К.Яхонтов. Яхонтов был человеком выдержанным, тактичным, но сухим, держался он с чувством собственного достоинства, дипломатично и был далёк от учащихся. Он не позволял себе никаких грубостей в обращении с семинаристами, как это сплошь да рядом делал учитель греческого языка Я.А.Иванов. Особенно Яхонтов старался снискать популярность у учащихся во время революции 1905 года, когда семинаристы открыто говорили о недостатках преподавателей. Однако, при всём его старании, ему это не удалось: семинаристы видели в нём черствого, сухого карьериста и относились недоверчиво, но открытых выступлений против него не было в семинарии.

Математику и физику преподавал А.П.Брюханов, родной брат И.П.Брюханова – известного революционера, бывшего делегатом на V съезде партии. Как преподаватель Брюханов был очень слаб. Иногда во время объяснения какой-нибудь теоремы, он без стеснения заглядывал в книжку, лежавшую на кафедре. Он держался того мнения, что будущим священникам математика не нужна, и не заботился о том, чтобы его ученики знали математику хоть сколько-нибудь.

Хорошим преподавателем литературы был В.М.Гавриловский, обладавший ораторскими способностями и изысканной речью. Он всегда был элегантно одет и отличался безукоризненной вежливостью, но у него я учился не долго. Л.И.Крылов, преподававший литературу, уроки вёл интересно и давал учащимся прочные знания, но от учащихся сторонился и за рамки установленной программы не выходил. Крылов был педантичен. Крылов, Рождественский после революции преподавали в советских школах, но никак не могли привыкнуть к новой обстановке и держались скованно в школе, хотя и преподавали хорошо.
Что касается других учителей семинарии, то они не имели яркой творческой индивидуальности, поэтому о них я ничего и не пишу.
В Симбирском епархиальном женском училище мой отец как учитель пользовался весьма большой популярностью. Учащиеся считали его незаурядным преподавателем русского языка и литературы. С некоторыми его бывшими ученицами я встречался совсем недавно, после Великой Отечественной войны. Врач первой поликлиники Флоринская, преподавательница иностранных языков Ламовская, учительница начальной школы Арнольдова и некоторые другие при встрече со мной прекрасно отзывались о моём отце, как об учителе и организаторе художественной самодеятельности. В своё время он много сделал, чтобы приучить своих учениц к осмысленному, разумному чтению произведений художественной литературы и был непримиримым врагом той схоластики, которая тогда нередко господствовала на уроках литературы в средней школе.
Из других преподавателей епархиального женского училища мне запомнился В.А.Миртов, отец нынешнего Горьковского профессора, преподававший в училище арифметику и географию. У него была склонность к грубоватому юмору на уроках, но он с учащимися вообще держался тактично. Ученицы на него не обижались и немного побаивались его острого языка.
Некоторые семинарские учителя (Рождественский, Яхонтов, Крылов) по совместительству работали и в епархиальном училище.
Учебной частью училища заведовал протоиерей Любимов, имевший звание инспектора классов.
Административная и хозяйственная власть была сосредоточена в руках начальницы училища, которая, в сущности, говоря, была и главной воспитательницей. Под её началом находился целый штат классных дам (классных руководительниц), каждая из которых имела под своим началом определённый класс, в котором она и вела воспитательную работу. В епархиальном женском училище в обязательном порядке преподавались музыка, пение, рукоделие и домоводство. Учительницей рукоделия была родная сестра моего отца Е.А.Золотницкая.

Большинство учащихся составляли приезжие из сёл. Они жили в пансионе, находившемся сначала при училище, затем, когда число учащихся значительно увеличилось, для этой цели было арендовано специальное здание, расположенное на углу Московской (ныне Ленина) улице и Анненковского переулка (ныне улица Железной Дивизии). Свободное от занятий в училище время учащиеся проводили в этом здании под наблюдением воспитательниц.

Протоиерея Любимова на посту инспектора классов епархиального училища сменил священник Костюченко, также окончивший духовную академию. Поэтом посту он оставался вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции, когда епархиальное училище, так же как и все остальные дореволюционные учебные заведения, были закрыты, а вместо него, была организована единая трудовая школа II ступени № 1, которой впоследствии было присвоено имя К.Маркса. В этой школе контингент учащихся, разумеется, был уже совсем другой. Сейчас в здании бывшего епархиального училища находится спецбольница и госпиталь инвалидов Великой Отечественной войны.
Надо отметить, что время от времени духовные учебные заведения посещал епархиальный архиерей. Его посещения обычно были обставлены весьма торжественно. Иногда архиерей присутствовал также и на экзаменах.

В Симбирской духовной семинарии не было никакого зала, а в епархиальном училище довольно обширный зал. Вот поэтому именно там и устраивались концерты и танцевальные вечера. Мне приходилось иногда бывать на этих вечерах. Помню выступление пианиста, надо сказать, далеко не плохого, с большим мастерством исполнявшего пьесы классического репертуара. Фамилия его изгладилась из моей памяти. Другой концерт был посвящён русской и заграничной поэзии. Артист драматического театра К.Олигин читал стихи русских и зарубежных поэтов, а также монологи из трагедий, а комментарии давал мой отец.

В этом же зале устраивались и танцевальные вечера по праздникам, надо же было будущим священникам где-нибудь познакомиться со своими будущими жёнами, ведь православные служители культа, в отличие от католических, всегда были женатыми, а с точки зрения начальства, здесь было наиболее удобное место для знакомства, так как на вечерах всегда присутствовало начальство из семинарии и епархиального училища. На вечерах тогда в училище исполнялись вполне приличные классические и народные танцы, и не было такой мерзости, как твист, рок-н-ролл и другие, которые представляют не что иное, как пляску дикарей, и уместны в первобытном, а не в культурном обществе. Точно также и в музыке не было тех диких диссонансов, которые теперь нам преподносит джаз – этот суррогат музыки. Среди семинаристов были отменные танцоры.
Иногда я задаю себе вопрос, был ли мой отец религиозным, и прихожу к отрицательному выводу. Конечно, надо учитывать, что вся его жизнь прошла в то время, когда религия была альфой и омегой жизни не только нашего города, но и всей России, когда весь быт был пропитан религией, к тому же он учился в духовных учебных заведениях и преподавал в епархиальном училище. Само собой разумеется, поскольку он не был революционером, он, конечно, не был знаком с произведениями К.Маркса и Ф.Энгельса, он не был активным атеистом, но принимал религию, как неизбежную необходимость, в то время, когда государственный порядок Российской империи казался незыблемым и утверждённым на века.
Однако, он категорически отказывался от принятия духовного сана только по соображениям карьеры и материальной выгоды. На моей памяти таких случаев было два. Первый раз он отказался от духовного сана тотчас же после окончания духовной академии. Второй раз это было уже значительно позднее.
Кафедральный протоиерей С.С.Медведков, о котором речь шла выше, несколько раз приходил к нам домой специально за тем, чтобы уговорить моего отца принять духовный сан и занять должность ключаря собора.
Ключарь – это условный термин, само собою, разумеется, в его ведении не было никаких ключей, но так называли тогда помощника настоятеля (главы духовенства) кафедрального собора. Несмотря на то, что жалование по этой должности было чуть больше преподавательского, а работы и ответственности неизмеримо меньше, мой отец отверг это предложение, несмотря на то, что родные, считавшие это предложение весьма выгодным, настойчиво советовали принять его. Кафедральные священнослужители, не обслуживавшие верующих, не имели своего прихода, поэтому, как теперь говорят, их служба была не пыльной, но денежной. Ведь кафедральный собор владел немалым имуществом. Например, Попов остров, ныне затопленный, ранее принадлежал собору, который сдавал его в аренду за большие деньги. Были у собора и другие источники дохода: земли, мельницы и др. Но особенно много денежных средств кафедральный собор получал, когда весной ежегодно приносили в Симбирск икону Казанской божьей матери. В течение более месяца её переносили верующие из дома в дом. И в карманы священнослужителей в это время поступало очень много денег, львиная доля которых доставалась кафедральному собору. И вот, несмотря на огромную материальную выгоду, мой отец отказался от духовного сана, а отец Горьковского профессора В.А.Миртов, тоже преподаватель епархиального училища, соблазнился материальной выгодой, принял духовный сан и занял должность настоятеля собора женского монастыря в Симбирске, находившегося там, где теперь строится Дворец культуры профсоюзов.
Времена моего детства и юности насыщены массой хороших впечатлений, поэтому я всегда вспоминаю их с величайшим удовольствием. Это вовсе не значит, что в жизни нашей семьи всегда всё было хорошо; нет, конечно, в нашей семье бывали не только розовые, но и тёмные пятна, немало было и неприятностей, и неудач, и срывов, и горестных утрат и др. Но всё это имело исключительно индивидуальное значение и касалось только нашей семьи.
А поэтому я не буду распространяться об этом, так как я пишу не автобиографию, а воспоминания: ведь моей задачей было осветить только те стороны жизни нашей семьи, которые могут иметь значение для ознакомления с жизнью некоторой части населения нашего города в конце прошлого и в начале текущего столетия.
Я заканчиваю своё повествование латинской пословицей: «я сделал, что мог; пусть сделают лучше те, которые смогут это сделать».
***

ЧАСТЬ 2

Говоря о зрелищах, имевших место в старом Симбирске, я имею в виду только то, что особенно интересовало нашу семью и пользовалось исключительной любовью в нашей среде – театр и музыку. Но были и такие зрелища, которые менее ценились в нашей семье. Прежде всего, скажу несколько слов об одном зрелище церковного порядка.
В кафедральном соборе в великий четверг, который всегда бывал за три дня до Пасхи (Пасха всегда праздновалась в воскресенье), после обедни, приблизительно в полдень, совершалось омовение ног. Тема этого зрелища была заимствована из евангелия, именно из того эпизода, в котором речь идёт об омовении ног Иисусом Христом его двенадцати апостолам. Омовение ног проходило в середине собора на специально установленном помосте. Роль Иисуса Христа исполнял епархиальный архиерей, а роли двенадцати апостолов поручались двенадцати священникам г.Симбирска.
Детали этого своеобразного зрелища теперь уже изгладились из моей памяти. Помню только, что в ходе этого церковного спектакля действующие лица произносили какие-то реплики. Во время всей процедуры омовения протодиакон читал те фрагменты из евангелия, в которых как раз комментировалось инсценированное событие. Это церковное зрелище всегда обставлялось весьма торжественно и в этот день собирало в церковь много народу. Во время этого спектакля архиерейский хор исполнял приличествующие данному случаю песнопения. Всё это на присутствующих в церкви на данной церемонии производило очень сильное впечатление.
Из гражданских зрелищ нам нравились цирковые представления. В Симбирске в те годы не было постоянного зимнего здания цирка, как это имело место в крупных городах, а здание цирка специально возводилось на то время, пока цирк гастролировал в нашем городе, обычно летом или осенью. Здание было переносного типа, и по окончании гастролей оно разбиралось и куда-то увозилось. Это здание было расположено на Большой Саратовской (ныне Гончарова) улице, недалеко от так называемого кривого дома и было довольно вместительным. Цирковые программы были довольно разнообразны.

Очень часто в программу цирка включались пантомимы, небольшие, большей частью очень весёлые лирические сцены, имеющие определённое содержание. Иногда в цирке ставились также и феерии, очень эффектные и обстановочные, и они всегда очень нравились зрителям. Обычно же цирковая программа состояла из таких номеров программы, которые и в настоящее время имеются во всех цирках: воздушные акробаты, жонглёры, музыкальные эксцентрики, укротители диких зверей, наездники и т.д. Само собой разумеется, и тогда в цирке были клоуны. Большей частью в Симбирск, приезжали клоуны, остроумно ведущие свою программу. Достаточно сказать, что в Симбирске не один раз был на гастролях всемирно известный клоун Владимир Дуров-старший. Конечно, его выступления всегда производили потрясающее впечатление на зрителей и вызывали неслыханные овации.
Запомнились мне и чемпионаты борьбы, всегда происходившие в цирках. Среди знаменитых борцов в то время выступал в нашем цирке и всемирно известный Иван Поддубный, о котором написана интересная книга. Борьба всегда начиналась парадом борцов на арене цирка. А затем начиналась борьба, причём очереди борьбы заранее устанавливались по жребию. Изредка отдельные борцы выступали на арене под маской, очевидно, для того, чтобы заинтересовать зрителей. Маска снималась обычно только по окончании чемпионата, когда победители уже были выявлены. Под маской выступали не только борцы, но и любители этого вида спорта. Помню, как-то раз на арене боролся под маской какой-то великан, волжский грузчик. Далеко не всегда борьба протекала нормально и кончалась благополучно, хотя специальный арбитр и следил за этим. Иной раз борьба заканчивалась переломами рук и ног, и пострадавшего прямо с арены увозили в больницу.

Борцам-победителям присуждались призы, которые были довольно значительными. Какие средства затрачивались на призы, – это никому из зрителей не было известно. Из газет мы только знаем, что в некоторых случаях на призы давали деньги симбирские меценаты из числа любителей борьбы. Мы, зрители, смотря борьбу, тогда думали, что борьба ведётся всегда честно и что побеждает по праву только тот, кто сильнее соперника и лучше его овладел искусством борьбы. И только позднее мы узнали, что борьба не всегда велась честно. Цирковой антрепренёр иногда входил в сделку с борцами и победа, и поражение были заранее условлены, а вовсе не обозначали преимуществ победителя.

В цирке выступали также и дети. И однажды, на моих глазах, в цирке произошла такая же катастрофа, какая была описана писателем Д.В.Григоровичем в рассказе «Гуттаперчивый мальчик». Мальчик сорвался с трапеции и без сознания упал на арену цирка.
Во время ярмарок на площади, где теперь находятся «Контактор» и приборостроительный завод, специально наскоро сколачивались балаганы, в которых выступали артисты особого рода, балаганные. Они, разумеется, ни в коей мере не походили на артистов театра, эстрады и цирка. Их представления были примитивные, рассчитанные на невзыскательных зрителей, большей частью на крестьян, всегда в большом количестве приезжавших на ярмарку.
Перед началом представления артисты зазывали зрителей в балаган. О репертуаре балаганных артистов и их мастерстве я ничего определённого сказать не могу, так как я не был усердным посетителем этого зрелища.
Самой большой ярмаркой в Симбирске была так называемая сборная. Она устраивалась перед великим постом, в конце зимы или в самом начале весны. На той площади, где теперь стоят заводы, тогда были построены специальные постоянные здания для ярмарок. Самый разгар ярмарки приходился на первые две недели поста, когда в Симбирск привозили товары торговые фирмы из других городов, в том числе из Москвы. По истечении двух недель начинался спад, но она продолжала функционировать ещё недели две, а иной раз и немного более.
На ярмарке было очень много товаров на все вкусы и на всех потребителей, начиная с дёгтя, колёс и прочего, что надо было крестьянам, и кончая изысканной парфюмерией, которая нужна была интеллигенции. В детстве нас, прежде всего, интересовали игрушки и сладости. Игрушек привозилось на ярмарку много самых разнообразных и интересных. Из сластей мне особенно запомнились вяземские пряники. Они продавались в виде небольших четырёхугольников и выглядели весьма заманчиво. Но наиболее их притягательная сила заключалась во вкусе: они прямо-таки таяли во рту и были необычайно ароматны. Теперь таких вкусных пряников нет даже в Москве: по-видимому, вяземские кондитеры не открыли секрет своего производства. Необыкновенно вкусным было также продававшееся на ярмарке привозное миндальное печенье, также весьма ароматное.
Кроме сборной, была ещё кратковременная (с неделю) казанская ярмарка. В это время крестьяне приезжали в город за сельскохозяйственными орудиями (серпы, косы и т.п.), а также и за другими товарами, необходимыми в крестьянском быту. Интеллигенция мало посещала эту ярмарку. Товарооборот этой ярмарки был гораздо меньше сборной.
Была ещё однодневная ярмарка на Ивана Постного (в конце августа). Здесь продавались, главным образом, фрукты: яблоки, груши, сливы, ранетки и др. Идёшь, бывало по площади, и на протяжении нескольких сот метров повсюду стоят возы с фруктами. Относительно других ярмарок я ничего не помню.
В Симбирске было ещё одно место, где некоторая (небольшая) часть жителей, преимущественно мужчин, развлекалась по-своему: дамы в этом месте не бывали, считая посещение подобных мест неприличным и даже безнравственным. Я имею в виду кафе-шантан, который после революции 1905 г., в годы реакции, был открыт симбирским купцом Королёвым на Дворцовой (ныне Карла Маркса) улице как раз в том доме, где сейчас находится ресторан и гостиница «Россия». И до революции кафе-шантан в этом доме носил такое же название. Французское слово «шантан» указывает на то, что в этом предприятии угощали посетителей не только кушаньями, но и пением.

Но что это было за пение? В большом зале кафе-шантана была устроена эстрада, на которой выступали куплетисты, фокусники и, главным образом, певицы. Кафе-шантан не имел ничего общего с нынешними ресторанами, в которых также имеется эстрада и выступают певцы, но всё это делается вполне прилично, а не так, как раньше. В кафе-шантане певички ценились не по голосовым данным, не по вокальному мастерству: как правило, все они были безголосые и петь совершенно не умели, но на это никто не обращал внимания. Певички ценились исключительно по внешним данным, по эффектной, соблазнительной наружности, которая и привлекала посетителей, по умению привлекать гостей своими развязными манерами.
Песенки, которые они распевали, были циничны и скабрезны и сопровождались движениями тела, во многих случаях воспроизводящих половой акт. Брали эти «артистки» также эксцентричными костюмами: они на эстраде обнажались до максимума. Но их «работа» не ограничивалась только выступлениями в общем зале, они развлекали гостей в отдельных кабинетах, которые имелись при кафе-шантане и были открыты только для избранных. Отдельные кабинеты занимались обычно небольшой компанией богатых или знатных лиц, преимущественно занимающих высокое положение в обществе и тщательно оберегающих свой авторитет.
Что творилось в этих кабинетах, которые были открыты для посетителей круглые сутки, в то время как рестораны после полуночи обычно закрывались, этого никто не знал. И даже человеку, обладавшему самой пылкой фантазией, трудно себе представить всю ту мерзость жизни, которая была в отдельных кабинетах кафе-шантана «Россия». Как видно, певички, эти погибшие, но милые создания, по сути дела, были продажными женщинами, вступившими на этот путь, конечно, не по своей воле, а под давлением тяжёлых обстоятельств жизни.
Я очень редко, разве 2-3 раза (не более) бывал в общем зале этого кафе-шантана, будучи преподавателем гимназии, и всегда он вызывал у меня чувство омерзения, но бывал я там исключительно в компании знакомых, которым нельзя было отказать в просьбе; кроме того, меня интересовал этот тип людей. Эти посещения, бесспорно, имели для меня большое познавательное значение. Глядя на убогих певичек, я невольно вспоминал стихи Н.А.Некрасова:

Беспокойная ласковость взгляда,
И поддельная краска ланит,
И убогая роскошь наряда –
Всё не в пользу её говорит.
Но не лучше ли прежде, чем бросим
Мы в неё приговор роковой,
Позовём-ка её мы да спросим:

«Как дошла ты до жизни такой?»

Стихи эти я цитирую по памяти, возможно, здесь есть неточности.
Интересно, что симбирское духовенство долго противилось открытию кафе-шантана в Симбирске, и губернатор раньше поддерживал духовенство (очевидно кафе-шантан его не интересовал), а поэтому открыть кафе-шантан не удавалось. Но вот в Симбирске после революции 1905 года приехал новый губернатор, тайный советник Ключарёв. Он был любителем всевозможных «развлечений», и по его настоянию в Симбирске был открыт кафе-шантан «Россия». Ключарёв там бывал довольно часто. Обычно его сопровождал чиновник для особых поручений Николай Петрович Пастухов, сын симбирского купца, на долю которого главным образом и падали расходы по кутежам. О безобразиях Ключарёва, в которых участвовали также и некоторые симбирские толстосумы, ходили легенды. А в домашней обстановке, говорят, Ключарёв был отличным семьянином. Я не могу себе представить, как можно совместить два этих противоположных полюса – кутежи и образцовую семейную жизнь, однако это, по-видимому, было именно так.
Возможно, собутыльники извлекали из этих кутежей и материальную выгоду через содействие Ключарёва, когда подвёртывалась какая-нибудь выгодная поставка или когда надо было кому-нибудь получить чин, медаль или орден через губернатора. Самым удобным местом для решения таких дел и был отдельный кабинет кафе-шантана, где всё делалось «шито-крыто», так что комар носа не подточит, как говорили тогда.
Кино появилось в Симбирске, как постоянное зрелище, после революции 1905 года. До этого момента кино, как небывалую доселе новинку, показывали в городском театре, и был только один сеанс. И это было может быть, один или два раза, не более. А затем уж для кино стали арендовать специальные помещения. Кинотеатр на улице Гончарова помещался в том здании, которое в настоящее время занимает медицинское училище (под названием сначала «Зеркало жизни», а затем «Модерн»), которое содержал купец Зеленков, а там, где теперь находится мастерская индивидуального пошива одежды, был кинотеатр «Пате», который содержал купец Пузанков. В этом кинотеатре впервые были введены в промежутках между сеансами концерты, которые тогда назывались аттракционами.
Кинотеатр «Пионер» ранее носил другое название – «Экспресс» и сразу же, в самый момент его возникновения, занимал то самое помещение на улице Карла Маркса, в котором он находится в наши дни.
Кинотеатр «Художественный» возник немного позднее, и занял помещение в новом доме, тогда только что выстроенном купцом Зеленковым. Это был тогда самый лучший кинотеатр. Он был хорошо отделан. Над дверями были устроены барельефы в фойе. Ранее они были золочёные. Это было очень эффектно. В последнее время, когда, по-видимому, всё здание белили, их тоже почему-то замазали мелом, и от этого они утратили свою эффектность.
Рядом с городским драматическим театром, там, где теперь помещается театр кукол, находился ранее театр, носивший название «Калейдоскоп».

В том здании, где в наши дни помещается школа высшей лётной подготовки, ранее находилась богадельня, т.е. дом для престарелых. Но одна часть этого здания была отведена под кинотеатр. Как он тогда назывался, теперь я это вспомнить не могу. Отлично помню, что помещение, отведённое под кинотеатр, было довольно велико и совершенно изолировано от богадельни. Оно имело отдельный вход.
Интересно отметить, что программы кинотеатров строились тогда не так, как теперь: в те годы не было ещё кинофильмов, которые состояли бы из нескольких частей, тем более многосерийных, какие часто выпускаются теперь на экраны. В те годы каждый киносеанс обыкновенно состоял из нескольких короткометражных фильмов: кинохроники, видовой картины, драмы, комедии.
Среди драматических киноактрис особенной популярностью пользовалась Аста Нильсен. Позднее появились и русские киноактёры. Среди них известностью пользовались Мозжухин, Лысенко и другие. Среди киноартистов комического жанра особенной популярностью пользовались Макс Линдер, Монти Бенкс, Глупышкин и другие. В целях наживы владельцы иногда выпускали на экраны фильмы (зарубежные), рассчитанные на разжигание низменных инстинктов. Это так называемый «парижский жанр». Это были вполне безнравственные картины, создаваемые зарубежными кинодельцами в целях наживы. Цены на эти киносеансы были значительно выше, чем на обычные, и посещали их обыкновенно только мужчины. Женщины на таких киносеансах были весьма и весьма редко, да и то старались пройти туда незаметно, обычно закрывая лица густой вуалью, чтобы их никто не узнал.
Как известно, кино тогда было немое, поэтому каждый сеанс сопровождался музыкой, специально подбираемой для каждого кинофильма пианистом, игравшим во время киносеансов. Позднее в некоторых кинотеатрах фильмы сопровождало музыкальное трио (рояль, скрипка, виолончель). Из числа музыкантов, сопровождавших киносеансы музыкой, были наиболее известны С.Ф.Лонгер, Лыбин, А.Ф.Симогулова (ровесница В.И.Ленина по возрасту).

В немом кино были замечательные фильмы, выпущенные в те годы. Среди них особым успехом пользовались «Станционный смотритель», в котором снимался артист МХАТ Москвин, «Отец Сергий» (по Л.Толстому), в котором снимались известные артисты Мозжухин, Лысенко и др. Кино снискало себе широкую популярность только перед первой мировой войной.
Я, как выросший в трудовой семье, весьма далеко стоял от симбирской аристократии и плутократии. Среди помещиков и чиновничьей верхушки города Симбирска у меня не было ни одного знакомого, так что я мог наблюдать этих людей со стороны. И у меня сохранились следующие впечатления.
Хорошо помню женщину, уже в годах, оригинально одетую: в поддёвке, в сапогах и с кнутом в руках – в таком виде я её тогда довольно часто видел на улицах Симбирска. Эту женщину называли княжной Чегодаевой, у которой где-то за Волгой было поместье. По своему облику, манерам она меньше всего походила на представительницу аристократии. Говорят, она была замужем за каким-то кулаком деревенским. Я, разумеется, не могу утверждать, что это было именно так, но в тоже время не считаю это невероятным. В те годы помещики быстро разорялись. Вполне возможно, что и поместье Чегодаевой перешло к какому-нибудь деревенскому богатею, которому выгодно и лестно было породниться с представительницей аристократии, и он женился на этой княгине. Но всё это только мои предположения: только «опрощение» Чегодаевой наводит на такие мысли.
Полнейшую противоположность Чегодаевой и по наружности, и по костюму, и по манерам представляли собой председатель Губернской земской управы Беляков и симбирский городской голова Афанасьев: это были люди вполне культурные, с изысканными манерами и вежливым обращением с людьми.
Оригинальную фигуру в дореволюционном Симбирске представлял собой помещик Карпов, которому принадлежал дом по Московской (ныне Ленина) улице, немного ниже улицы Железной Дивизии. Он немного прихрамывал. И я лично думаю, что советский писатель А.Н.Толстой, бывавший в Заволжье, где у Карпова было поместье, взял его в качестве прототипа для своего романа «Хромой барин». В их характере можно увидеть кое-что общее.
Карпов ходил обычно в европейском костюме, но иногда преимущественно летом, он появлялся на улице в русской рубашке, в поддёвке и в лаковых сапогах. У Карпова была широкая русская натура. По всей видимости, он был вполне обеспеченным человеком, и в материальных средствах не нуждался. Относительно его кутежей в Симбирске ходили самые разнообразные слухи. Насколько они соответствовали действительности, этого я сказать не могу точно. Но вот мне отлично запомнился один эпизод, финал которого я имел возможность видеть собственными глазами, а все остальные предшествующие моменты я тогда же, что называется, по горячему следу установил с помощью тех лиц, которые лично видели это событие с самого начала до конца.
Дело происходило следующим образом. Во Владимирском саду (ныне парк культуры и отдыха имени Я.М.Свердлова) тогда был летний театр, где давались спектакли оперетты, и ресторан, расположенный напротив театра. Однажды летом, в воскресенье, по окончании дневного спектакля в театре, приблизительно часов в 16 Карпов в компании артистов и своих друзей кутил в ресторане. Судя по всему, тогда этой компанией немало было выпито вина. Должно быть, у Карпова, как говорится, зашёл ум за разум, и он перестал понимать, что творится вокруг. Карпов позвонил по телефону в похоронное бюро и потребовал, чтобы немедленно был прислан гроб с катафалком к Владимирскому саду. В те времена похоронное бюро, как и подавляющее большинство предприятий, было частновладельческое. Хозяину важно было заработать, и он знал хорошо, что Карпов – вполне платёжеспособный человек, поэтому он, не задумываясь, прислал катафалк с гробом и обслуживающим персоналом к Владимирскому саду; хоть, может быть, он и чувствовал в душе, что тут что-то не так, но ему до этого не было дела.
Когда катафалк подъехал к саду, Карпов с небольшой компанией пьяных собутыльников (большинство их всё же сохранило остаток благоразумия, и воздержалось от участия в этой неприличной истории) вышел из сада, сам лёг в гроб с бутылкой шампанского в руках и приказал себя вести по улице Гончарова. Его приказание было сейчас же исполнено. Собутыльники Карпова сели на извозчика и последовали за ним. Когда эта необыкновенная процессия выехала на улицу Гончарова, она продолжала горланить, но полиция хорошо знала Карпова, поэтому ни один полицейский не осмелился призвать его к порядку, хорошо зная его связи в высших сферах и опасаясь за свою судьбу. После того, как весь этот эскорт доехал до первой стоянки извозчиков, Карпов распорядился, чтобы все извозчики немедленно присоединились к его процессии. То же самое повторилось и на следующих остановках извозчиков. И вот несколько извозчиков безо всяких седоков выстроились в один ряд за катафалком, где в гробу продолжал лежать Карпов, распивавший шампанское и продолжавший орать во всю глотку неприличные песни.
Прохожие недоумённо смотрели на это дикое зрелище, а старушки при виде катафалка набожно крестились, думая в простоте души, что и впрямь везут покойника на кладбище. Наконец, Карпов приказал всей процессии повернуть на Спасскую (ныне Советскую) улицу и приехал к Троицкой гостинице, находившейся в одном доме с драматическим театром. Тогда гроб с лежащим всё ещё в нём Карповым сняли с катафалка, внесли в дом, и поставили на бильярд, Карпов вышел из гроба, и кутёж продолжался.
Но по тем временам то, что проделал Карпов, считалось кощунством. Поэтому полиция сейчас же доложила о случившемся полицмейстеру города Симбирска Василию Асафовичу Пифиеву, который немедленно явился в гостиницу, где нашёл Карпова в состоянии невменяемости, так что никаких объяснений с ним вести уже нельзя было. Конечно, это дело для Карпова прошло без неприятных последствий. Лично я видел эту процессию только издали, принял её за обычные похороны, и только потом узнал все подробности.
Казалось бы, что могло быть общего у такого человека с артисткой оперы. Однако такое общее оказалось: Карпов был женат на оперной артистке француженке Габриель Дарне, которая гастролировала в Симбирске. Я и сейчас помню выступление этой артистки в Симбирском театре в партии Татьяны в опере П.И.Чайковского «Евгений Онегин». У Габриель Дарне было хорошее лирико-колоратурное сопрано. Её исключительное мастерство сохранилось в моей памяти: это была неплохая певица и артистка.
Несколько слов о полицмейстере города Симбирска Василии Асафовиче Пифиеве. Лично мне ни разу не пришлось с ним разговаривать. Бросалось в глаза его незаурядная фигура. Это был богатырь вроде Ильи Муромца на картине «Три богатыря». Во время массового скопления людей, например, на ярмарках, на встрече иконы, он всегда появлялся на улицах, ехал в экипаже, но не сидел, а стоял, держась рукой за кушак кучера и смотря по сторонам орлиным взглядом. Женат он был на родственнице начальницы Мариинской женской гимназии, которая до выхода замуж занимала там должность классной дамы (классной руководительницы).
В.А.Пифиев, по-видимому, был неплохим организатором порядка в городе. Но, судя по рассказам некоторых жителей города Симбирска, которым приходилось с ним сталкиваться, он не упускал того, что само плыло ему в руки, то есть был взяточником. В кафе-шантане «Россия» он участвовал в кутежах, организованных симбирским губернатором Ключарёвым в отдельных кабинетах. Городские власти, должно быть, ценили высоко Пифиева, как хорошего охранителя поря<

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒