ПОЖАР!. СИЛЬНЕЕ СТРАХА

ПОЖАР!

В этот день Вильгельм с Ани отправились домой обедать раньше обычного, так как сразу же после обеда им нужно было возвратиться в город для окончания одного важного дела. Из - за слабого тумана все светлые и яркие краски стали вдруг бледными и тусклыми, как астры в осенних садах. Деревья покрылись серой пылью, листья их были коричневыми и жесткими; казалось, будто они утратили всякую надежду как на свое будущее, так и вообще на дальнейшую жизнь всего мира. Дома казались скучными и одинокими, как разбросанные листья, хотя стояли друг возле друга, и между ними не было пространства, которое разделяло бы их.

Они шли молча. Вильгельм чувствовал себя усталым и немного больным. Его измучил кашель в прошедшую ночь, и безысходность осеннего дня действовала на него угнетающе. Но Ани была молода и красива, к тому же на этот вечер ее пригласили в гости. Она напевала про себя песенку, размахивая в такт своей сумочкой, и никто из встречающихся прохожих при взгляде на нее не стал бы думать о безысходности осеннего дня.

Так они и шли, погруженные каждый в свои мысли. Но почему это отец вдруг приостановился и стал напряженно прислушиваться, как охотник, почуявший дичь? Ани посмотрела вокруг и, выходя из мира своих юных и радужных грез, сказала:

— Каким красным кажется сегодня заходящее солнце.

Она смеется, она напевает, в ней играет молодая кровь! Отец посмотрел на нее.

— Разве солнце заходит в полдень? - спросил он и больше ничего не добавил.

Он молчит, пристально вглядываясь вдаль. Ани продолжает напевать свою песенку.

Да что же это такое? Им навстречу идут люди. Как - то робко, как кажется Вильгельму, они здороваются с ними и проходят мимо, ничего не говоря. Вильгельм вздыхает. Ани поднимает взор:

— Папа, пожар!

Вильгельм кивает головой и, ни слова не говоря, бежит, так что края его серого длинного сюртука развеваются, подобно флагу на осеннем ветру. Он спрашивает встречных людей:

— Где горит?

Те или пожимают плечами, или молчат, или коротко отвечают:

— Не знаю.

— Это, должно быть, недалеко от нас, - кричит Ани и бежит вслед за отцом.

Ближе к их деревне люди, идущие навстречу, говорят:

— Да, Вольтмайер, это несчастье.

Но Вильгельм не осмеливается спросить. Он огибает последний угол и видит то, что так боялся увидеть: его большой, великолепный дом объят пламенем! Ани громко вскрикивает. Вильгельм спрашивает соседей:

— Где жена, где дети?

Те пожимают плечами. Один из них говорит:

— Дети спасены, это точно; мы видели их. Они, наверное, у бабушки.

— А жена?

Он хочет ринуться в горящий дом, но сильное пламя не позволяет ему сделать это. Тогда он бежит к матери. Она, она должна спасти Ли - зетту! Никто не может войти в это ужасное пламя. Но мать может. Он не думает о том, что она сидит в своем кресле парализованная. Он видит ее днем и ночью сложенные для молитвы руки, руки, которые имеют власть над смертью. Его мысли путаются от страха.

Он распахивает большую входную дверь, затем дверь в комнату Амри. Она сидит здесь, матушка Амри! Какое утешение! Она сидит, как обычно, в своем кресле, только выглядит еще бледнее. Руки ее молитвенно сложены, эти руки, которые могут избавить от смерти, как думает он в своем диком страхе.

— Не обвиняй ее, Вильгельм, не обвиняй ее, - умоляет она.

— Что ты говоришь, мама? Кого ты имеешь в виду? - спрашивает он, закрыв лицо руками.

— Она виновата в этом пожаре.

— Кто, мама, кто?

— Лизетта. Она сидит там, в темной комнате, и никого не хочет видеть.

Когда Вильгельм открыл дверь, он увидел Лизетту. Она сидела за маленьким столиком с опущенной на руки головой, оцепеневшая от ужаса. Рядом стояла ее слабоумная сестра Аннемари и безостановочно гладила ее волосы. Она стояла здесь неотлучно, пытаясь утешить свою старшую сестру, которую так любила.

— Лизетта! - воскликнул Вильгельм, и такое ликование зазвучало в его голосе, что она подняла голову.

— Ты знаешь о том, что это я виновата?

— Ты жива, ты жива!

Он шагнул к жене, положил свою руку на ее руку и посмотрел ей в глаза, как будто все еще не верил собственным глазам. И тут она всем своим существом почувствовала, поняла, что речь идет о ней, что он не думает о всем том имуществе, которое уничтожено пламенем и превращено в золу. Он думает только о ней! И все, что раньше было для нее ценным и важным, вдруг показалось ей соломой, развеваемой ветром. И она, Лизетта, - жена этого человека! Она любит его, любит больше всего, что есть в этом мире прекрасного и желанного, любит сильнее и глубже, чем когда бы то ни было, любит больше, чем даже тогда, когда она, молоденькая, почти еще ребенок, соединила с ним свою жизнь.

В то время как красные отсветы на небе освещали маленькую комнатку мерцающим светом, Лизетта взяла руку мужа, желая рассказать ему все - все, в том числе и то, что она была плохой женой, самолюбивой и эгоистичной, и теперь горько раскаивается в этом; и как она благодарна ему за то, что он готов простить ее за все это. Но она ничего не сказала. Вильгельм сам должен понять. При ее прямоте и открытости ему нетрудно будет заметить в ней перемену. Она только от всего сердца сказала:

— Бог так милостив!

На что Вильгельм ответил:

— Да, Ему одному слава и честь во веки.

После этого Вильгельм подвел Лизетту и ее больную сестру к матери, которая через маленькое окошко печально смотрела на красное зарево пожара. Разве мало страданий выпало на ее долю за все эти долгие годы? Неужели нужно еще, чтобы Бог так строго начал говорить с Лизеттой и заставил ее наконец отказаться от своего упрямства и неуступчивости?

Вильгельм больше не мог терпеть, он должен идти туда, к месту пожара. Ани и младшая дочь Марта пошли вместе с ним.

Как же все это произошло? Из бидона на пол пролился керосин, и прачка попросила Лизетту посыпать это место золой. Погруженная, как обычно, в свои мысли, Лизетта не обратила внимания на то, что в золе еще оставались тлеющие угольки. Сразу же вспыхнуло высокое пламя. Вне себя от страха, Лизетта схватила детей и сломя голову помчалась к матери. Марта сообщила соседям, но большинство из них были в поле, а колодцы в это засушливое лето были пересохшими. Огнетушители тоже оказались неисправными. Прежде чем кто - либо смог вмешаться, пламя охватило весь дом. Никто даже и не пытался что - либо спасти.

Вильгельм сразу понял, что если бы он сам или хотя бы Ани были здесь, дело не зашло бы так далеко. Но Лизетте еще никогда не приходилось брать на себя ответственность, и она всячески избегала этого; обо всем всегда думал Вильгельм. Но как бы там ни было, хорошо, что она и дети спасены.

Когда Вильгельм с дочерями пришел на место пожара, огонь еще горел. Стены, которые столько лет укрывали и защищали их, теперь представляли собой жалкое зрелище. Балки угрожающе торчали вверх, как бы замахиваясь на своих хозяев. А на самом верху, где была комнатка Ани, у одиноко торчащей вверх балки стояла новая швейная машинка Ани, которую ей подарили на Рождество и которой она очень гордилась. Эта машинка была первой в их деревне, и все приходили, чтобы с удивлением и восхищением посмотреть, как она шила. Все деревянное на ней сгорело, остался только железный остов, который выглядел, как тощий зверь, который, хищно оскалясь, сверху вниз смотрел на поникших от свалившегося на них несчастья людей. Даже для храброго сердца Ани это было слишком.

Когда Вильгельм увидел, что ничего, совершенно ничего не было спасено, что у них больше ничего не осталось, кроме того, что было на них, у него начали дрожать колени. Вместе с дочерями он пошел в сад. Сраженные скорбью, они опустились на скамейку в беседке Лизетты. Вокруг еще стояло много людей, не самых лучших в их деревне. Мимо проходила компания грубых парней. Увидев в беседке Вильгельма, они с издевкой запели:

В любых скорбях, в любой беде Поможет верный Бог тебе.

Ани и Марта начали плакать, но Вильгельм приветливо ответил:

— Благодарим за это утешение. Вы правы, в любых скорбях, в любой беде нам поможет верный Господь.

Парни сразу же удалились.

СИЛЬНЕЕ СТРАХА

Когда они возвратились к Амри, Лизетта, хоть и с трудом, приготовила постели. Они заняли пристройку, в которой когда - то поселились после свадьбы. Первое время им предстояло пожить здесь, пока они не найдут в городе подходящее жилье.

Ани расположилась в комнате бабушки. Но уснуть она не могла. На небе все еще было видно зарево, отблески которого врывались в комнату через маленькое окошко и разрывали темноту маленькой каморки, подобно тому как вор врывается в мирную обстановку дома, все разрушая и топча ногами.

Как это могло случиться? Только вчера жизнь казалась ей прекрасной, словно чудесная, сказочная страна, к которой влечет и перед которой стоишь с ощущением счастья и молодого задора. Ей хотелось испытать свои юные силы, самой строить свою жизнь. Молодые люди улыбались, глядя на нее. Вечерами звучала музыка, при свете луны и сиянии звезд пелись песни. Казалось, этому не будет конца.

Так было еще вчера. Но сегодня, в эту ночь, Ани казалось, что жизнь подходит к ней издалека, а она не идет навстречу, как обычно, а тихо лежит в постели. А жизнь все ближе и ближе, и вот уже вокруг нее круг, который сужается все теснее. Его границы принимают очертания монолитных черных стен, которые нависают над ней и способны раздавить. И она, Ани, стоит в узкой, темной шахте, где нет ни света, ни воздуха. Такой стала теперь жизнь. Так для Ани выглядит страх жизни.

Она бы закричала, но ей не хочется будить бабушку, которая, конечно же, спит. И Ани пытается уснуть. Как всегда, когда ее охватывал какой - то непонятный страх, когда угнетали мысли о смерти и вечности, она начинает цепляться за то, что казалось ей прочным и надежным. Тогда она находилась у себя дома, в своей девичьей комнатке, и думала о следующем вечере, о молодых людях, о том, что она наденет утром. Она старалась думать о веселых сторонах своей жизни. Но всего этого больше не было. Что надеть завтра? Глупые мысли! У нее теперь нет выбора.

Ее комнатка, ее родное гнездышко у отца с матерью - все исчезло, и вокруг осталось безвоздушное пространство. Однако рядом была бабушка. Ани прислушалась. Как утешительно знать, что около тебя есть другой человек. Ани едва различала легкое дыхание бабушки; и вдруг будто новая черная стена встала перед ней: ей пришло в голову, что уже недолго с ней будет бабушка, которая, в сущности, была для нее лучшим другом и товарищем, чем друзья и подруги, чем отец, мать и другие родственники, чем любой другой человек в мире.

Ани вспомнила, что недавно читала в газете об одном крупном кораблекрушении. Кораблю угрожала гибель, но пассажиры не могли поверить в это, так как у них были комфортабельные каюты, веселое общество, музыка, танцы и флирт. Если все это оставалось в порядке, то как могло что - то случиться? А разве у нее было иначе? Ее снова охватил тот страх, который она обычно прогоняла, думая о надежных вещах вокруг. Теперь их не было. Она, видимо, застонала, так как вдруг услышала голос бабушки:

— Что с тобой, Ани, дитя мое, ты боишься?

— Да.

— Иди сюда.

Ани присела у ног старой женщины, которая спала полусидя в своей короткой, широкой кровати. Амри взяла руку внучки.

— Почему ты боишься?

— А у тебя, бабушка, нет страха перед жизнью, перед смертью, перед окружающим миром, перед Богом?

— Меня часто пугает сердце, что мне не хватит воздуха. Но это связано с моим старым, дряхлым телом. А вообще нет, Ани, у меня больше нет страха.

— Почему ты так говоришь, бабушка? Раньше у тебя был страх?

— В этом мире нас нередко сопровождает страх, Ани, так сказано в Писании. Да, раньше я очень боялась. Но страх исходит от греха, так что, можно сказать, он является грехом. Я... я хотела жить спокойно и боялась, как бы что - то не случилось. Я не хотела страдать, я хотела идти по жизни с высоко поднятой головой, я хотела что - то создавать... и вдруг замечала, что у меня ничего не получается, и тогда душу охватывал страх.

При слабом предутреннем свете Ани видела, как старая женщина улыбается. Это была прекрасная, понимающая улыбка.

— Я уже не представляю большой ценности, чтобы мне бояться за себя, Ани. Не такая уж я важная персона. Я покоюсь во Христе, в Божьей руке, в Его любви и знаю, что Он поступит со мной правильно и в жизни, и в смерти, и в вечной жизни, дитя мое. Порой меня посещает страх за детей и внуков. Но с того времени, как я познала, что страх - это грех, потому что, когда я боюсь, я не доверяю Богу, я отсылаю свой страх туда, где ему место, то есть к дьяволу. Христос победил мир, чтобы прогнать от нас страх. Неужели я, бедный, маленький земляной червь, буду вмешиваться в Его Божественные планы и указывать Ему: «Для моих детей будет лучше, если Ты сделаешь так - то и так - то»?

Ани задумалась.

— А я боюсь, - наконец заговорила она, - Я даже не знаю точно, чего именно. Что - то мучит и пугает меня: жизнь, смерть или даже Бог; я и сама не знаю. И тут ничего не помогает, даже

мысли о Христе, Который умер за нас на кресте.

Амри молчала. Потом через какое - то время сказала:

— Ани, ты подобна многим - многим называющим себя христианами. Когда приходит страх, ты хватаешься за игрушки, за имущество, за людей, за ничего не значащие безделушки. Когда ты чувствуешь себя в глубокой шахте, тогда ты вспоминаешь и о кресте, который вдруг должен тебя спасти. Но для тебя это мертвый образ, как и все остальные предметы. Ах, какие вы все - таки безрассудные дети! Вы идете в церковь и поете благочестивые гимны. Бог, Христос и все то, что связано с этим - Рождество, Пасха, Троица, - для вас только красивая праздничная игра, которая доставляет вам удовольствие. Тогда вы благочестивы. Это касается и тебя, Ани. Ты выросла в христианской семье, ты всегда была набожным ребенком, у тебя были самые добрые намерения. Прекрасные песни, церковные праздники, проповеди, причастие - все это было для тебя своего рода игрой, в которой ты находила какое - то удовлетворение. Или я не права?

Ани молчала. Понимала ли она вполне, чего хотела бабушка?

— Но при всем этом вы не имеете живого Христа. Ты обретаешь Его лишь в том случае, если Он пробивает щели в стенах твоего страха, которые, как ты говоришь, окружают тебя; и тогда ты снова можешь видеть свет и можешь выйти на свободу богоугодной жизни. Ани, Христос пробивал бреши в стенах твоих проблем? Пробил ли Он ее в шахте страха сегодняшней ночи?

Некоторое время Ани молчала. Затем откровенно признала:

— Нет, не пробил.

— Значит, ты не знаешь Его.

Это звучало сурово. Ани заплакала и беспомощно сказала:

— Значит, хорошо, что все сгорело: и моя одежда, и все остальное?

— Дело не в этом, Ани. Возможно, что и хорошо. Возможно, нет. Это зависит от тебя. Пока ты стоишь в самом начале. Ты еще увидишь, что наш жизненный страх может быть намного мрачнее, теснее, глубже, когда заметишь, что ты, собственно, сама вокруг себя построила эту шахту посредством своей вины. Ах, дитя мое, ты стоишь еще в самом начале, но при этом думаешь, что представляешь собой довольно совершенное Божье дитя, хорошую христианку!

— Теперь я знаю, бабушка, - сказала Ани, - что и сегодня еще далека от Бога и Христа. Останься с нами, бабушка, и помоги мне найти Его, найти путь к Нему.

— Найти? Почему ты еще не нашла Его, когда Он здесь, когда Он действует, держит тебя, окружает тебя? Разве Он прячется от тебя и ты хочешь играть с Ним в прятки? Когда ты перестанешь играть в прятки сама с собою, Ани, и поймешь, что ты собой представляешь и что имеешь, а также чем ты не являешься и чего не имеешь, и полностью отдашься Ему, - тогда ты познаешь Его в Его потрясающей силе и славе. Ты говоришь, что Он не пробил никакой бреши, чтобы в твою темную шахту проник свет? Нет, Он пробил для тебя брешь раз и навсегда. Но смотри, как это получается. Ты, важная и величественная, стоишь в шахте твоего страха прямо перед этой брешью, так что свет не может проникнуть внутрь и там по - прежнему темно. Тебе мешает твоя собственная тень. Отойди в сторону, Ани, и тогда ты увидишь, что все правильно и все в порядке. Стань в стороне. Тогда то, что для тебя было своего рода игрушкой, станет хлебом жизни.

Амри утомленно опустилась на подушки. Ее лицо в рассветных сумерках выглядело бледным. Ани испуганно встала и положила холодные, как лед, руки бабушки под одеяло. Как слабо бьется ее пульс!

— Ты сильно переутомилась, бабушка, и я в этом виновата.

Но Амри покачала головой. Она была благодарна Богу за то, что наконец - то смогла сказать внучке то, что уже давно лежало у нее на сердце. Однако прежде с Ани должен был поговорить Бог, иначе человек ничего не сможет сделать. Возможно, ей пришлось высказаться слишком прямо и сурово, и Ани, возможно, мало что поняла. Но теперь Амри знала, что все заботы об этом ребенке может возложить на Бога.

Ани легла в свою постель и сразу же уснула - сладко и спокойно, как дитя, которое выплакало все свое горе и успокоилось. У нее было такое чувство, что теперь бабушка ответственна за все дальнейшее, что теперь она будет заботиться о том, чтобы у внучки все было в порядке.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒