В СЕМЕЙНОМ КРУГУ

В СЕМЕЙНОМ КРУГУ

В один из воскресных августовских дней Амри сидела в своем кресле в саду. После обеда к ней пришли Дитрих и Вильгельм и заявили, что это просто грех и позор, что в такой благодатный день мать сидит в своей комнатке. Они подняли Амри вместе с креслом своими сильными руками и вынесли в сад. При этом они очень сожалели, что не подумали раньше о такой, как они выразились, прогулке. Дитрих ударил себя ладонью по лбу и с сожалением заметил, сколько Амри потеряла из - за его несообразительности, ведь лето уже кончалось. Он недостаточно думал о матери в это первое лето своей семейной жизни, так как дни летели, до краев наполненные сеянием, уборкой, солнцем и первой юной любовью.

Но мать заметила, что она уже не может так хорошо переносить свежий воздух и что ей было бы нелегко каждый день сидеть в саду, когда вокруг нее все заняты делом.

Сейчас все пошли прогуляться по окрестным полям, и Амри, заботливо укутанная Анной

в одеяло, сидела одна, нежась под теплыми лучами солнца.

Она сложила руки, но не так, как это делают люди, которые, будучи сыты и довольны собой и всем миром, наслаждаются покоем в воскресное послеобеденное время; ее пальцы были сплетены между собой, а худые руки направлены вперед, образуя дугу над коленями. Но постепенно ее руки опустились вниз и лицо озарилось безграничным миром. Так было каждый день, когда она заключала в кольцо своих сложенных для молитвы рук всю жизнь и заботы своих детей, хозяйство и дом, родину, церковь, народ, поля и луга, горы и долины, небо и землю, кладя все это в глубокий, чистый и вечный источник Божественной любви.

Но пусть никто не думает, что это легко. Для такой молитвы нужно полностью посвященное Богу и Ему одному преданное сердце. Каждый день Амри приходилось бороться за освобождение от себя самой, от своего беспокойства и своих мыслей, которые проносились в ней, как ласточки перед грозой. Она должна была прежде всего молиться о том, чтобы самой предоставить Богу место в своей жизни, чтобы Он пришел к ней со всем Своим богатством и полнотой.

Свои привыкшие к деятельности беспокойные руки, которые все еще были такими самоуверенными, ей всякий раз приходилось возвращать из их собственного и самостоятельного существования в состояние мира и единства с собою, и только после этого она могла молиться о других.

Лишь после этого ее молитва могла включать в себя все то, что было ей дорого; никого не было в доме или вблизи него, кто не почувствовал бы силу ее молитвы, возможно, только за исключением Катрин. Весь этот воскресный день ее не было видно. Где она могла находиться? Амри спросила об этом Дитриха, когда он с гостями вернулся домой. Он сразу же прошел в дом, а затем вернулся и сообщил, что она весь день занималась уборкой на кухне, а теперь чистит картошку на следующий день, так как очень рано хочет выйти с ним в поле.

— Сегодня, в воскресенье, Дитрих? И ты позволяешь ей это? Иди и скажи ей, пусть она придет к нам. Ведь и Вильгельм с Лизеттой здесь, - сказала Амри.

Прошло порядочно времени, пока они оба вышли из дома. По виду Катрин было ясно видно, что она в плохом настроении; ее лицо казалось равнодушным, отсутствующим. Они должны наконец предоставить ей полную свободу действий и не вмешиваться постоянно во все ее планы и дела!

— Дорогая, - приветливо заговорила Амри и протянула руку невестке, - ты весь воскресный день работала. Отдохни немного!

Но в ее словах Катрин увидела не предупредительность и заботу, а лишь упрек в том, что в воскресный день она работала, и она несколько резко сказала:

— Далеко не у всех принято так, как у вас, в воскресенье даже и пальцем не пошевелить. Мы

дома всегда работаем.

— Но у нас это не принято, - спокойно ответила Амри, - и я полагаю, что после тяжелой работы ты тоже нуждаешься в отдыхе.

— Но кто же тогда будет все делать, мама? - возразила Катрин, которая думала, что для матери важен лишь благочестивый обычай, а не ее благо, - В доме достаточно женщин, - с горечью продолжала она, - но всё лежит на мне; ведь не может же Аннемари взять на себя часть работы! А делать ее надо.

Бледное, увядшее лицо Амри начало краснеть, чего с ней давно не было. В этот момент Дитрих, стоявший рядом с ней, положил руку ей на плечо.

— Мама всю свою жизнь трудилась для нас и никогда не уставала. Теперь никто не должен напоминать ей о работе, - строго сказал он, и взгляд его сделался твердым и решительным.

— Разве я говорю о матери? - возразила Катрин, - Я имею в виду Аннемари.

С этими словами она встала, чтобы уйти. Но Амри сказала:

— Не лучше ли Катрин завтра не пойти на поле, а остаться дома и сделать домашнюю работу? Я думаю, ей не надо так изматывать себя, особенно теперь; это для нее вредно, - приветливо добавила она, - Старшая работница может сделать ее работу в поле.

Катрин засмеялась. Неужели мать думает, что там, на поле, обойдутся без нее и что работница может вязать снопы, как она? Там просто не

смогут обойтись без нее. Должен же Дитрих сказать матери об этом! Но он молчал. Он больше не вмешивался в женскую болтовню, как он про себя назвал этот разговор.

Анна с Лизеттой сидели перед входной дверью и ничего не слышали. Вильгельм, который сидел на скамейке в садовой беседке, встал и медленными шагами, как обычно он делал перед важным делом, подошел к Амри.

— Нет, - решительно возразил он, - так не пойдет. Катрин работает на поле за двоих, и ей нужно быть там. Работница тоже не будет там лишней. Завтра здесь сможет помочь Лизетта, так как нам нужно будет остаться в городе и у нее будет свободное время. А сегодня ты, Катрин, можешь побыть с нами. И, - приветливо добавил он, - у меня есть к тебе просьба. Покажи Ани, как у вас дома пекут пирог, который ты испекла недавно. Он мне очень понравился.

— Рассказать тебе об этом сейчас, - рассмеялась Катрин, - или для тебя, благочестивого человека, это тоже будет осквернением воскресного дня?

И они стали непринужденно беседовать друг с другом. Дитрих тоже включился в разговор. Он начал шутить с Катрин, так что она повеселела и стала такой, какой ее редко видели. Ведь Вильгельм, этот изящный и умный человек, перед которым она всегда немного робела, потому что он, по ее мнению, был слишком благочестив, слишком серьезен и слишком аристократичен, уделял сегодня внимание только ей, в то время

как Анна с Лизеттой вынуждены были довольствоваться цветами, а Амри любовалась восходящей луной. И Дитрих, ее муж, сидел около нее с другой стороны, шутил и разговаривал только с ней. Да, с таким воскресным днем в этой благочестивой семье, к которой она все еще не могла причислить себя, можно смириться.

Амри сидела тихо, с удовлетворением прислушиваясь к разговору, и хотя начинала мерзнуть, так что ее члены дрожали, ничего не говорила. Она боялась нарушить это чудесное единодушие и попросить Дитриха отнести ее в дом. И она начала тихонько петь, делая это не столько ради благочестивой вечерней песни, сколько для того, чтобы скрыть то обстоятельство, что ее зубы стучат от холода. Наконец к ней подошли Анна с Лизеттой и отнесли ее в дом, в то время как другие остались на дворе, любуясь ярким сиянием луны.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒