|
|||
ГОРЬКОЕ ПРОЩАНИЕГОРЬКОЕ ПРОЩАНИЕ А тем временем Дитрих спешит сквозь ночную тьму к деревне Катрин. Им владеет одна мысль: «Успеть бы!» Лошади мчатся так, что изо рта у них падают хлопья пены. Окна дома, в котором была свадьба, в этот поздний ночной час освещены. Значит, он у цели и сможет забрать Катрин с собой. Он бросил вожжи на спины лошадей и вошел в большое помещение, наполненное чадом от табачного дыма и дыхания многих людей, отчего слабое мерцание ламп казалось совсем тусклым. Музыканты играли, пары - и молодые, и старые - танцевали; остальные сидели по углам и разговаривали. Смех, крики и визг резко врывались в музыку, так что оглушенный этим диким весельем Дитрих остановился у двери. Никто его не заметил. Он стал искать глазами Катрин. В одном из темных углов он вдруг увидел ее: она сидела на коленях какого - то парня - его жена, которая скоро должна стать матерью его ребенка! Дитрих начал решительно протискиваться сквозь танцующие пары к жене, которая смеялась и шутила с парнем. — Катрин, идем со мной, мать умирает! Она громко вскрикнула, как будто увидела призрак, и стала цепляться за парня, который грубо пытался освободиться от нее. Дитрих схватил жену за руку и потащил через толпу гостей, которые уже начали обращать на них внимание. Он посадил ее в повозку, накинул на нее свое пальто, сел впереди на козлы, и они помчались сквозь ночь к его дому, где умирала его мать. От смертного одра матери, которое распространяло вокруг себя неземной мир, он попал на свадебный пир в самый разгар разнузданных страстей. Ему казалось, будто за этот последний час он побывал в двух враждебных друг другу мирах, которые никогда не сойдутся. В каждом из этих миров царствовал другой господин. Дитрих невозмутимо сидел на козлах, в то время как повозка мчалась вперед под звездным небом. Вдруг он встал на край повозки, так что Катрин испугалась. И это должно было означать, что он, Дитрих Хайдекамп, как настоящий мужчина, теперь самостоятельно и сознательно вступает в жизненный круг, в который влекли его Амри и Хермдидер, и особым образом Амри, и в жизненной силе которого он все больше убеждался. Катрин не плакала. Ее среди ночи оторвали от праздника. Почему? Только потому, что Дитрих не хочет дать ей повеселиться! Он шпионил за ней и хотел проверить, чем она занимается. Конечно, он не должен был видеть ее в таком состоянии. Это плохо, но кто мог такое предвидеть? В конце концов, она молода и красива, а он - старый брюзга. Мать еще долго не умрет. Она может лежать так неделями. Но они всегда делали из этой женщины что - то особенное. В ее доме с такими больными много бы не церемонились. Катрин замерзла, была сердита и чувствовала отвращение даже к собственному мужу. Ей хотелось ударить его, потому что он совершенно не заботился о ней. Когда повозка подъехала к дому, Вильгельм стоял в дверях. С серьезным выражением лица он протянул Дитриху руку и провел обоих к кровати Амри. Здесь лежала она, мать Дитриха, маленькая и увядшая, побежденная смертью. Но в то же время на лице ее разлилось выражение мира, который превыше всякого ума и который торжествует над земной жизнью, а также и над смертью. — Она очень хотела видеть тебя, Катрин; ее последним словом было твое имя, - сказал Вильгельм, так как заметил, что даже здесь, перед лицом смерти, Катрин, казалось, застыла в своем упорстве. Выражение ее лица было жестким и напоминало маску; улыбка, с которой она вошла в комнату, как будто застыла на ее разгоряченном от танцев лице. Осенний ночной холод не смог полностью потушить ее внутренний жар и волнение. В последующие дни приходило бесчисленное множество людей, которые хотели еще раз взглянуть на Амри. При этом многие вспоминали, сколько добра она сделала им, заботясь и о теле, и о душе. Хлопоты, связанные с похоронами, в какой - то мере приглушали боль, переполнявшую сердца детей и внуков. Но Ани невыразимо страдала ночами, от безутешного одиночества особенно для нее тяжелыми. Больная Аннемари, которая спала с нею в одной комнате, ночи напролет стонала и плакала о матери. Все утешительные слова, какие говорила ей Ани, оставались для нее пустым звуком. Ах, как жалок человек! Ани, которая вдруг обнаружила собственную ничтожность, мучительно чувствовала бессилие своих слов, и это придавливало ее к земле. Что могла она дать больной? У нее ничего не было. Аннемари была нужна только Амри, от которой к больной исходила сила и любовь. Ани уже не могла выносить наполненные страшным горем ночи. Какой глубокой была шахта, в которой она оказалась! Впервые в жизни она молилась так, что ее молитвы должны бы потрясти небеса. В ночь после погребения Аннемари никак не могла успокоиться. Ани никому не рассказывала об этих ночах. Ей было стыдно, что она, здоровая, молодая и сильная девушка, не могла сама справиться с больной. Наконец она стала повторять слова песен, которые знала, куплет за куплетом, пока Аннемари сверх ожидания вдруг начала успокаиваться. В эту ночь впервые после похорон Ани уснула крепким, спокойным сном.
|
|||
|