Глава VII 4 страница

Но вот на рассвете одного из апрельских дней задул лёгкий северо-западный ветерок, усилившийся к обеду до 12-15 м/сек. Пробитый ледо-колом канал стал медленно расширяться и очищаться от шуги и льдис-тых осколков. На кромке льдов ветровой волной и пологой зыбью лёд стало ломать и большими полями выносить на просторы залива. Из него редкие и уже фирновые льдины попадали в струи пролива Лаперуза, где растворялись в более тёплой океанической воде неумолкающего течения Куросио, уже не представляя угрозы судоходству.

Значительно расширив канал, который к тому же стал короче из-за приблизившейся кромки, по распоряжению ДВМП мы направились в Ванино, где усложнилась ледовая обстановка. Мощные ледяные поля заблокировали побережье и прочно запрессовали все бухточки и заливы в регионе Ванино-Совгавань. Одно транспортное судно накрепко застря-ло в ледяных тисках и бездействует четвёртые сутки.

Во льды Татарского пролива уткнулись на рассвете вторых суток перехода. Мы уже уснули после ночной вахты, когда вдоль бортов послышался скрежет лопающегося и встающего на дыбы льда. Време-нами скрежет достигал своего апогея, и тогда создавалось впечатление что мы, словно экспресс, на огромной скорости без остановок мчимся сквозь ледяные просторы и вот-вот достигнем как минимум Северного Полюса. Наконец скрежет стихал, на несколько секунд воцарялась тиши-на, но вот вода шумно забурлила, ледокол затрясла мелкая дрожь. На мгновение опять всё стихло. Через секунду послышался слабый шорох, который тут же стал нарастать и вскоре перешёл в непрерывное шурша-ние и постукивающий скрип. После нескольких минут монотонной рабо-ты вновь наступала секундная тишина, затем бурление воды и нараста-ющее шуршание под иллюминатором, небольшой резкий толчок, раска-тистый выстрел и, вначале громкий, затем затихающий скрежет. Всё многократно повторялось: при разгоне ледокол то наваливался на ледя-ной массив, подминая под себя гулко лопающийся лёд, то форштевнем вздымался и нависал над сопротивляющимся торосом, но в конце концов его продавливал, выворачивая метровые глыбы льда, то, уткнувшись в ледяное поле, застывал на месте, несмотря на кипящую за кормой воду от бешено работающих винтов. Сдавал назад и снова разгонялся.

Не могу утверждать, но думается, что продвигались вперёд мы со скоростью не более 2- 2,5 миль в час (морская миля равна 1852 м). К застрявшему пароходу подошли в темноте, при свете наших мощных прожекторов с осторожностью обкалывали его до утра. Это был рудовоз польской постройки примерно на 10 тыс. тонн, гружёный стройматери-алами, углём и чем-то ещё. Поговаривали, что продуктами, в том числе и для нас, ведь в Корсакове мы ни от кого ничего так и не получили.

Слева по борту и далеко впереди обозначилась узкая полоска земли. Вдоволь наглядевшись на выворачиваемые льдины, стремительно разбегающиеся стрелы-молнии лопающегося ледяного поля, настырное ёрзание ледокола, спустился в каюту, пора готовиться к обеду и вахте. В каюте был только Володя Стулов. Он лежал на своей нижней койке подо мной и читал книгу. Это была обзорная книга про выдающихся совет-ских спортсменов, чемпионов мира и олимпийских игр. Особенно много места в ней было посвящено советским гимнастам и футболистам, назы-валась она «Золотой дождь». Володя увлекался спортом; прекрасно иг-рал в шахматы и даже числился чемпионом ледокола, но больше всего ему нравилась спортивная гимнастика, в которой он имел какой-то при-личный разряд и которой «заразил» меня. С удовольствием скажу, что на нашем ледоколе у надстройки по правому борту были перекладина, кольца и конь с ручками. По возможности Володя с удовольствием ока-зывал мне тренерские услуги. К концу полярного плавания я кое-чему у него научился, а сам вид спорта мне понравился.

Ходовые вахты машинистов и кочегаров в условиях тяжёлых льдов были более напряжёнными и требовали повышенного внимания. При частом реверсировании с переднего хода на задний и наоборот, поршне-вые группы машин работали в переменном режиме с частыми кратко-временными остановками, что вызывало резкие скачки давления. Такие режимы, естественно, были предусмотрены конструкцией котлов и меха-низмов, но осторожность и внимание были абсолютно не лишни.

После вахты опять захотелось на палубу. Вдоль левого борта на восстановленный планширь облокотилось несколько человек в телогрей-ках и человек пять в чёрных шинелях. Это были наши родненькие кур-сантики. Они прекрасно смотрелись на фоне белых льдов, особенно в своих нахимовских остроугольных мичманках. В таком же наряде вышел и я. «Нет, - протестно заворочалось в мозгах, - так дальше не пойдёт. Надо с ближайшей получки купить какую-нибудь тёплую куртку, в край-нем случае хотя бы телогрейку поприличней. Она стоит-то всего 18-20 рублей. И свитер бы найти. Дефицит, но вдруг повезёт, говорят, севера хорошо снабжают! А где он начинается, этот север?». С этими мыслями я нахально вклинился между Шачневым и Лашенковым. Подошли ещё трое курсантов с нашей вахты.

- Мужики! Не пора ли нам менять форму одежды? Шмонька кон-чилась, детство тоже… Хотя бы на время, телогреечку симпатичную…

- Да, я тоже об этом думал… да поздно. Корсаков сзади, пролетели, - откликнулся Витя. Он едва заметно шепелявил и, подбирая слова с меньшим количеством шипящих, говорил с небольшими паузами, врас-тяжку. - Похоже, придётся в Ванино позычить… Там этих телогреек для зэков навезли… тьма. Пруд пруди!

- А по мне так и в шинели клёво. И не поддувает. В кацавейках пусть зэки ходят… К тому же лето на носу. Надоело, ну и ныряйте, если так хочется, - шевельнулся Толик.

- Интересно, почему нас бушлатами обделили? Бушлаты - это же смак! Цимус! Радистам новенькие выдавали!

- Ты комсорг, тебе и знать. Вот и доводи до местного населения, просвещай, - положив лапищу на плечо Шачнева,засмеялся Юра Рец.

- Да ну вас. Разогнались, раскатали губы. Как же, доложили. Кто к форме прикипел, дерзайте. Красиво, конечно, но не в деревне, и не вечно в ней мытариться. Дело ваше. А я согласен, надо что-то приличное покупать, не телогрейки конечно. Не ходить же всю жизнь в шинели. И в этих «гадах» (тяжёлые рабочие ботинки). Я умываю руки.

- Руки лучше мыть перед едой, - наставительно съехидничал Толя Цимус. - Вообще Эдвард прав, пришла пора менять форму на цивильную одёжку. Мореходки больше не предвидится.

- Ребя! А кто из вас хотел бы остаться на ледоколе?- неожиданно обернулся к нам Юра, - Меня, как старшину, уже пытали помполит с кэпом. И третий мех чуть не каждый день зычит.

- Так, с кондачка не решается, - возмутился Витя Шачнев. - Мно-гие ещё и не думали об этом. Не рано ли? Давайте соберемся в кубрике, или в Красном уголке, пригласим кого… там и побалакаем... А сколь надо всего? Может жребием?

- Да хоть все! Вон, кое-кто корочки машиниста попутно получил, по случаю уйдёт в машину, кто в кочерёгах останется. Чем плохо?! Места всем хватит!

- Старпом гутарил - не все останутся. Ладно, - твёрдо, даже жёстко подытожил Витя. - Значит так, решаем меж собой, зовём в кубрик треть-его… и кого там надо - старпома, помполита... и разговариваем.

- А помполит причём? И на когда назначать?

- Ты у нас старшой, - вмешался Ткачёв, обращаясь к Юрию, - вот и думай. Ты пока ещё старшина, хоть мы и не в Шмоньке…

Далеко за бортом медленно проплывали слабохолмистые берега. Все склоны сплошь утыканы чёрными точками и невысокими вертикаль-ными чёрточками, не было видно ни кустов, ни деревьев, ни каких либо строений. Голая белая краплёная пустыня!

- Что это? Пни, да? - кивнул в сторону берега Лашенков.

- Работа зэков, не врубаешься? Или мозги замёрзли? - это опять Цимус.

- Даже жутко видеть. Побоище какое-то! Что, и в Ванино та же голь? Точно, придётся покупать телогрейку, - резюмировал я. - В самый раз, чтоб соответствовать!

- Я помню тот Ванинский порт. И вид парохода угрюмый, - зафаль-шивил Цимус и замолчал, устремив удивлённый и опечаленный взгляд на наплывающие безжизненные берега.

Смотреть на эту унылую картину действительно было неприятно. Неосознанные сердцем печаль и тоска холодком заполонили душу, словно и я зэк, и что-то большое, может быть главное надолго, если не навсегда мною здесь безвозвратно утеряно. Вероятно, такие же ощуще-ния были и у ребят, мы надолго притихли. А между тем берег медленно приближался, лёд стал гладким, сероватым, торосы остались позади, с разгона удавалось пройти намного больше, чем полчаса назад, да и льди-ны были чуть тоньше и рыхлее. Вскоре в подавленном настроении ра-зошлись по каютам. С востока надвигались прохладные серые сумерки.

В коридоре окутало теплом и уже привычным запахом камбуза и чавкающей машины. В каюте мне тоже показалось скучно и неуютно, в сознании сработала мысль - это мой дом, и теперь, возможно, надолго. Володя, словно и не было прошедших 3 часов, продолжал лежать с кни-гой в руках, сладкий сон едва заметной улыбкой блуждал по его гладко выбритому лицу. На несколько секунд застряв в уголках по-девичьи пухловатых губ, сон неожиданно по щекам перебежал на лоб, разгладил морщины, до того собранные в удивлённо-тревожные бороздки веки чуть дрогнули, но не открылись. Мягкая улыбка опять спрыгнула на губы, они затрепетали, едва приметно шевельнулись, потянулись в сто-роны, и вновь на мгновение замерли в покое, грудь дважды высоко вско-лыхнулась, по щекам пробежал едва приметный розовый румянец.

Осторожно, стараясь не потревожить его счастливый и наверняка домашний сон, я извлёк из его вздрогнувших пальцев книгу, выключил ночник, непременный надголовный атрибут каждой каюты и ложа, тихо задёрнул шторы и забрался на свою койку. Прав был капитан, - во льдах не качает, только скрежещет или шуршит. Спать не хотелось, и до ужина я с удовольствием читал Володину книгу. Она оказалась весьма интерес-ной. В ней живо и увлекательно описывались победы и поражения на-ших гимнастов, футболистов, других спортсменов в мирное время и под дулами немецких автоматов. Она настолько меня увлекла, что ужин я проглотил мгновенно, не остался на традиционный вечерний фильм и с нетерпением вновь погрузился в счастливые и трагические страницы. Книга была не толстой и закончилась как раз перед ночной вахтой.

Вахта перешагнула рубеж «средней тяжести». Качество угля нес-колько снизилось, шлака и золы стало намного больше чем в первые дни работы, в бункере на верхней площадке (а всего их три) уголь оставался в отдалённых углах, перекидывать приходилось по два раза. Вдвоём это было бы споро и терпимо, но уже третью вахту я работал один. Толика Долгова, Юру Реца, Ваню Сребняка и ещё нескольких наших ребят с других вахт в Корсакове поставили к котлу, а прежних кочегаров, кого по болезни, кого в отпуск, с оказией отправили во Владивосток. Такое раньше практиковалось. Перекидывать уголь пришлось почти всё остав-шееся после уборки мусора время, едва успел к побудке смены. Пром-чавшись по каютам, вернулся в котельную, навёл порядок, сполоснул палубу и только теперь мог на несколько минут присесть на наковальню.

Моясь в душе, неожиданно заметил что руки, плечи и живот стали твёрже, жёстче, кожа под мочалкой почти не мельтешила, а после бани в теле, и особенно в руках появлялась необходимость что-нибудь сжать или согнуть в подкову. Во время ночного завтрака своим странным ощущением нерешительно поделился с ребятами. Думал засмеют, но, оказывается, и они приметили в себе подобные странности. Федя Павлов и Витя Яковлев (кочегар из первой котельной) с тёплой улыбкой объяс-нили суть эффекта и поделились, что в своё время и они испытали эти же ощущения и заверили, что если бы нам довелось поработать на ледоколе кочегарами с год, то лучшей физической подготовки и закалки нам нигде не приобрести. В итоге их пожелания оказались для нас вещими.

Глава VII

На подходе к Ванино мёртвые заснеженные берега выглядели ещё более удручающе. Чёрные пни вырисовывались стереотипными памятниками-близнецами огромного кладбища. Непроизвольно ожида-лось что и порт, и сам городок будут выглядеть аналогично: вдоль улиц должны стоять тёмные приземистые бараки, неприметные мелкие мага-зины-лавочки. Ни куста, ни дерева. Редкие людишки, большей частью мужского пола должны ходить непременно в тёмно-серых телогрейках, быть хмурыми и, как весь пейзаж, мрачными.

Однако выйдя перед обедом на верхнюю палубу, я с приятным удивлением увидел современные благоустроенные причалы с большими складами и навесами, мощные портальные мостовые краны, огромные штабеля калиброванного леса и пиломатериалов, пирамиды контейнеров, бочек, ящиков, металлоконструкций. Над портом витал обычный рабо-чий гул и перезвон, откуда-то едва слышно лилась музыка. У причалов в обработке стояло несколько судов разного водоизмещения, на них в основном грузили древесину и контейнеры. За причалами на взгорье виднелись удаляющиеся вдоль широкой улицы высокие светлые вполне современные дома, некоторые с колоннами, барельефами и прочими архитектурными изысками, характерными для госучреждений, дворцов, театров или раритетных учебных заведений. На многих домах можно было увидеть небольшие, но массивные бетонные балкончики, во дво-рах, скверах и в обрамлении уличных карманов густо зеленели высокие и пышные ели, пихты, сосны и др. хвойные породы, по всей вероятности не тронутые застройщиками.

Такой же способ застройки спустя тридцать лет я видел в подмос-ковном научном городке Дубне. Там огромные 30-35-метровые сосны тесно окружали современные хрущёвские многоэтажки, густой смолис-тый воздух навечно застрял среди домов и могучих разлапистых стволов, земля повсеместно была укрыта жёлтым хвойным покрывалом…

Долго работать в Ванино нам не пришлось. Выйти в город удалось всего два раза, и он на меня произвёл приятное впечатление. Слышали, что совсем рядом, за холмами находится город Совгавань, и между ними есть регулярное автобусное сообщение. Мы с Витей Яковлевым даже собирались посетить его кинотеатр и кафешки, но не сложилось выб-раться, работа. Из центра поступила депеша о том, что в Охотском море вблизи острова Завьялов получил пробоину и застрял во льдах либерти «Родина». Дождавшись полной загрузки двух судов, вывели их на чис-тую воду и, обогнув с юга о. Сахалин, взяли курс на Магадан.

«Брянск». Фото из интернета.

Либерти это суда, построенные на американских верфях во время войны 1941-45-х годов для доставки стратегических грузов в СССР по Ленд-лизу (Land lease - контракт). Строились они по упрощённой про-дольной схеме, без герметичных перегородок, полностью сварные и были предназначены для разовой перевозки. Просчитывались как метал-лолом и после рейса должны были уйти на переплавку. Но наше госу-дарство уцелевшие после войны суда этого типа использовало многие десятки лет, что обостряло напряжённость между СССР и США. Как транспортные средства либерти были ненадёжные, но вместительные, экономичные и простые в обслуживании. Некоторые на больших океан-ских волнах разламывались надвое (либерти «Киров» и др.), некоторые, перевозившие горох, пшеницу и пр. крупы, от попадания в трюм воды при разбухании зерна разрывало, в основном по сварочным швам. Не знаю сколько их было в стране и в нашем пароходстве, но последний из них, «Брянск», был продан в Китай на металлолом в начале перестройки, в середине 1990-х годов. Подобное происходило в беспрецедентный период, когда всю страну вместе с содержимым и людьми неудержимо, вперегонки и за бесценок продавали за границу и в частные руки рожда-ющихся олигархов все наши горячо «любимые» идейные и партийные боссы и боссики. «Брянск» до последнего дня служил тренажёром, был пришвартован к построенному нашими мальчишескими руками причалу Владивостокской мореходной школы. Был на виду большей части города и всех проезжавших по единственной главной дороге. Было множество обращений в органы власти всех уровней, включая губернатора Наздра-тенко Евгения Ивановича и в Москву о присвоении этому типу судов определённого символического статуса, почёта. И за конкретные выдаю-щиеся заслуги сохранить либерти «Брянск» на вечном приколе в качест-ве музейной реликвии. Но извечный голод бездонных чиновничьих кар-манов оказался непреодолим…

Спустя несколько суток мы пробились к сиротливо застывшей в белом безмолвии «Родине». Наши водолазы в ледяном крошеве помогли поставить временную полутораметровую заплатку на её левую скулу и мы, взяв пострадавшего на бакштов (впритык нос-корма), медленно по-ползли в бухту Нагаево. Работы значительно прибавилось, во всех трю-мах оставшийся уголь был низкого качества, топки забивались вязким шлаком, часто приходилось подрывать «крабы» ломиком, в пылающую топку зачастил и «понедельник», удерживать температуру удавалось с трудом. В бункерах уголь оставался на самых нижних палубах, переки-дывать приходилось по два, а то и три раза. Бункерные клинкеты во всех кочегарках были полностью подняты и внутрь мы заходили через эти проёмы, что по ТБ категорически запрещено, но на это никто не обращал внимания, «Волосаны» тоже.

Перебрасывая уголь с места на место, я приметил его высокую влажность у левого борта и вначале принял за повышенное содержание конденсата, но поддавшись сомнению и пошарив по борту рукой, под самым подволоком нижнего отсека обнаружил несколько свободно бол-тающихся заклёпок, из-под них сочилась забортная вода. Сообщив об этом Кузьмичу, продолжил работу. Минут через двадцать в бункере во главе с капитаном появилась представительная комиссия из пяти чело-век, кстати, тоже через клинкетный проём.

Третий механик и старшие кочегары просили нас выбрать к клин-кетным проёмам весь прежний уголь во всех бункерах. В Магадан сле-дом за «Родиной» должен подойти «Минск» и ещё один либерти с углём для нас и города. Аркагалинского угля для области либо не хватало, либо не устраивало его качество. Эти спрессованные вязкие остатки «доисто-рического» угля давались тяжело: ковырять приходилось ломиком и практически без отдыха, руки деревенели, лопата к концу вахты в руках вертелась как живая, у многих ребят закровавили мозоли, ныла поясница и мышцы за плечами. Работая в бункере, я почему-то часто вспоминал друга Женьку, мысленно с ним разговаривал, советовался. Часто мне казалось, что он где-то здесь, рядом, притаился и за мной наблюдает. И тогда мне хотелось сделать больше и лучше, что-то ему доказать. Я был абсолютно уверен, что он поступал бы так же. Это придавало силы и облегчало работу. Такие мысли бывают у влюблённых, когда любимой хочется доказать что именно ты её герой, только ты достоин её внима-ния и уважения, и тобою она может гордиться. Но у меня ещё не было любимой девушки, были школьные и дворовые девчонки-друзья, и был друг Женька Песков. Когда мне бывало особенно тяжело или очень боль-но, всегда вспоминались его слова: - «Ты представь, что кому-то ещё ху-же, ему оторвало ногу»… Возвысив сей афоризм в ранг девиза, я прожил всю жизнь, и он часто мне помогал.

Так, в бодрящих и отвлекающих мыслях я наворачивал огромные кучи угля, пока не раздавался стук в переборку, говорящий о времени поднимать смену. После таких вахт, наскоро проглотив еду, я падал на кровать и почти мгновенно проваливался в никуда. Такие моменты слу-чались в первые месяцы работы, пока в июне меня не поставили к котлу. Вторым классом в нашей кочегарке стал балагур Толя Цимус.

Нагаевский порт 1959года. Подниматься на сопку выше не было сил и смысла.

До бухты Нагаево сквозь плохо поддающиеся и от досады скреже-щущие льды, сквозь яростно воющий в вантах встречный ветер осто-рожно, но крепко удерживая на бакштове «Родину», пробивались нес-колько суток. В бухту вошли в сумерках. У высокого причала, до кото-рого оставалось метров триста крепко смёрзшегося ледяного крошева, лагом стояли два транспорта. У правого торца виднелось свободное мес-то. Воткнуть туда немаленький пароход не повредив рядом стоящих судов и причальной стенки было большим искусством, но команду ледо-кола составляли моряки опытные, многие сотни раз они проделывали подобные операции. Уже к утру наш «инвалид» достойно вписался в суровый ландшафт печально воспетого порта.

В конце бухты, в полутора километрах от порта на невысоком обрывистом берегу виднелись разнокалиберные тёмные квадратики частных домов и бараков. Из большинства еле видных труб серой ватной струйкой стелился дым. Этот небольшой посёлок являлся юго-восточной окраиной Магадана и носил интригующее название «Весёлый». Дальше и правее его, в самом углу бухты на широкой террасе виднелась высокая и толстая чёрная труба, вокруг неё графической россыпью дымились мелкие трубы разновеликих строений. Это был судоремонтный завод, а весь комплекс, состоящий из собственно завода, жилых домов, магазина, д/сада и пр. сопутствующих строений назывался Марчекан. В него из Магадана несколько раз в сутки ходил автобус ПАЗик. Под обрывом, во всю ширину бухты, от портовой дороги в город до Марчекана виднелись многочисленные белые округлые ледяные нашлёпки на прибрежных камнях и валунах, имитирующих сотни солдат в белых касках, замерших на снегу в ожидании атаки. Сам город из порта виден не был. Над полого вздымающимися заснеженными сопками и городскими окраинами под слепящим солнцем нависла морозная, манящая, и вместе с тем строгая тишина, словно никогда не было обжигающего холода и ревущего ветра.

Марчекан 50-х. годов, восточная половина посёлка. Деловой и административный центр справа.

На кормовой палубе правого борта появились пока ещё невысокие кучи шла-ка. В портах и небольших заливах не разрешалось выбрасывать мусор за борт. Золу и шлак из котельных маленькими лебёдками, встро-енными в два раструба естественной вентиляции кожаными мешками вирали на палубу, и только потом, выйдя на морские просторы за отгулы в свободное от вахты время всё накопившееся сбрасывали за борт. Мне и Вите Яковлеву нравился такой вариант. При длительных стоянках он да-вал возможность использовать эти отгулы для спокойного, без оглядки на время посещения города, побывать в интересных местах, сходить в кино, отведать блинов, пирожных, других кулинарных прелестей, кото-рыми увлекался Витя и приобщал меня. В Магадане нам даже несколько раз удалось побывать на катке…

Первые дни выйти в город не получалось. На нашей вахте сразу после обеда пошли на кромку за «Минском» и «Арктикой». Проводка заняла несколько суток. Едва завели их в порт, потребовалось выводить сухогруз. Перешвартовки и очередная проводка проглотили ещё немало дней. Только вернулись, началась бункеровка, хоть и механическая, кон-вейерами, но тоже затяжная. Раскидывать уголь по углам и до подволока приходилось вручную и нам всем, невзирая на классность и время. Рабо-тали почти по 16 часов, сильно уставали и промерзали. Бункеровались почему-то не с «Минска», а с «Арктики», уголь был мёрзлый, с комками и примесью ледяной и снежной крошки. Круглые сутки были открыты все трюмы, люки и лазы, над портом опять запуржил ледяной ветер. Ото-гревались после работ в бане или каюте, по проходам тоже гуляли сквоз-няки. Более трёх суток трудились поистине в арктических условиях.

Витя Яковлев на фоне Певекского порта. Слева дымят трубы Чаунской ТЭС. Дальше, за пологими сопками аэропорт Апапельгино.

«Минск» доставил нам почту. Я тоже получил первое письмо, от мамы, в котором она подробно описала события, как после жестокого шторма в районе пролива Лаперуза Владивосток практически похоронил нас. Она хоть и не верила слухам, но, как и все матери и жёны, тоже больно переживала, в день по нескольку раз названивала в Пароходство диспетчерам, в Крайком партии и прочие инстанции, пока наконец по телефону ей не ответили, что мы живы и с нами всё в порядке. Несмотря на большую задержку, моё письмо из Корсакова (тоже первое) её обра-довало и окончательно успокоило. К великому сожалению я не сох-ранил то мамино письмо, ту боль и горе, которое пережило не одно материнское сердце. Сегодня оно послужило бы ярким образцом глу-боких волнений и переживаний семьями и родственниками, докумен-тальным подтверждением нелёгкого и опасного труда моряков.

…Только в конце апреля удалось выбраться в город. Ветры и морозы немного угомонились, солнце до рези в глазах выбелило снега, благодаря незначительному потеплению кромка льда приблизилась, фарватер, пробитый ледоколом в последних проводках, сильно уже не промерзал, п/х «Серго» сам благополучно выбрался на чистую воду.

Метель. «Серго» решил самостоятельно выйти на недалёкую кромку. Мы были наготове и с тревогой ждали от него радиодепешу. Всё обошлось.

Кроме календарных, накопилось с десяток мусорных и других отгулов и мы, курсанты, отстояв ночные вахты, на весь день выезжали в город. Автобус ходил с раннего утра до полуночи, Нагаевский порт, как и все порты мира, работал круглые сутки. Чистой стоянки получилось больше недели, четыре котла работали в полнагрузки, в остальных лишь поддерживали огонь. В обеды и полдники половина столов пустовала. В наших шинелишках мы не мёрзли, кое-кто отважился сменить шапки на мичманки, юность решила пофорсить. Немного о городе предварительно узнали у бывалых моряков, остальное увидели сами.

По совету знатоков вышли на второй остановке, именно отсюда начинался молодой, современный, многоэтажный и привлекательный Магадан. Высадив нас, автобус прокатился ещё три сотни метров по этой же широкой, декоративно ухоженной улице, и после короткой остановки у перекрёстка свернул влево. Автомобильное движение в городе почти отсутствовало; изредка по асфальту прошуршат автобусы Зил 158, ПАЗы 652 или курносые КАВЗы, проскочит молочно-кофейная «Победа», серый «Москвичок» первых серий, и величайшей редкостью, практичес-ки событием являлись серо-голубые «Волги». Грузовые, почтовые и прочие служебные автомобили свои грузы развозили рано утром или ночью, но и их было немного, и только обслуживающие порт тяжёлые грузовики натужно работали круглые сутки. Гуляя по городу, можно было долгое время не увидеть ни одной машины. Казалось бы, переходи улицу в любом месте, но культура города и его жителей была настолько высока, что не позволяла не только нарушать ПДД, но и шуметь (кри-чать, свистеть, гудеть, громко включать музыку и мн. др.) после 22-х часов. Даже на городском катке в это время музыка выключалась. И к употреблению алкоголя магаданцы подходили деликатно, даже строго. Перебравшего непременно старались доставить по месту проживания или «обитания». Сам народ был дружелюбен, вежлив и отзывчив, особо отметил бы такие прекрасные качества, как честность и доверчивость, но с ними вплотную мне довелось познакомиться несколько позже.

Да и как не обладать магаданцам столь высоким и выразительным интеллектом, и не только им, но и многим жителям больших и малень-ких посёлков в глубине области и на побережье, если основной контин-гент населения составляли умнейшие и выдающиеся люди страны. Глав-ным образом это была высокообразованная интеллигенция из Ленин-града, Москвы и др. значимых городов центральной и западной России, репрессированная по злостным и завистливым наветам в Сталинское время. С некоторыми из таких людей и их детьми мне часто доводилось общаться до 1966 года, и даже позже. Среди них были профессора и ака-демики с мировым именем, прославленные генералы, писатели и поэты, работники культуры, здравоохранения. А с певцом Вадимом Козиным мы больше года жили в одном бараке, часто общались и гоняли чаи. Наш двухэтажный барак находился неподалёку от Магаданского драмтеатра им «Горького», на одноимённой улице. Козин ютился в скромной кле-тушке на втором этаже, мы с женой в такой же, только на первом.

О Магадане, многих посёлках и поселениях области и Заполярья тех далёких лет, о современниках, с которыми мне посчастливилось встречаться, жить, работать или дружить, можно рассказывать долго. В этой повести, и если повезёт со временем, в следующих творениях я

Драмтеатр им. Горького в 50-х годах.

буду многократно возвращаться к теме Севера и их обитателей, к суро-вой, искренней, богатой событиями и впечатлениями жизни на необъят-ной и по сей день до конца не исследованной территории. Я искренне и глубоко полюбил эти малоизученные, необжитые и богатые края, нео-бозримые тундровые просторы, укрытые леденящим покрывалом зимой и сверкающие тысячами озёр и стариц на изумрудном ковре летом. Полюбил хрустальные и богатые рыбой реки, звонкие ручьи и протоки, нетронутые беспощадным топором рощи и леса, изобилующие зверем, птицей и яго-дой берега и мари. А ещё относительно молодая сто-лица Колым-ского края яр-кой носталь-гической па-мятью до кон-ца моих дней будет зани-мать почётное место в моём сердце. Это город не только моего студенчества и юности, город Первой Любви…

Вернёмся в апрель 1959 года, автобусная остановка на краю горо-да. За несколько минут пребывания в переполненном салоне автобуса тело умудрилось разнежиться в тепле шинели. На улице резко обдало холодом, утренний жёсткий морозец облизал лицо, пополз по шее за воротник, под мичманку, стал пощипывать за уши и нос. Я поёжился, все дружно подняли воротники. Вправо и влево от перекрёстка разбегались обильно посыпанные клинцом и высевкой широкие улицы, напоминаю-щие обычные проспекты. Справа, на большой площадке развернулось строительство многоэтажного комплекса Магаданского Пединститута, за стройкой начинались улочки и переулки пос. Весёлый. Отдалённый Марчекан прятался за невысоким пологим холмом, и только густой столб дыма судоремзавода выдавал его присутствие. Влево, полого вниз в сторону раздваивающегося распадка и небольшой незамерзающей в черте города речки Магаданки по обе стороны дороги светлели несколь-ко рядов опрятных пятиэтажек. За рекой больше половины восточного склона относительно высокой, полого заглаженной природой сопки за-нимали дома и бараки однотипные п. Весёлому. Эта немаленькая часть города называлась Макаронкой. Там, в окружении вольготно разбежав-шихся по склону жилищ возвышалась макаронная фабрика. Прямо перед нами начинался современный пятиэтажный город: чистый, выкрашен-ный в два генеральных приятных цвета - белый и светлый беж. На кры-шах многих зданий виднелись разные башенки со шпилями и без них, красовались барельефы, художественные металлические и бетонные парапеты. Насколько видел глаз, все подъезды и витрины имели объём-ные козырьки, доверительно опирающиеся на высокие бетонные колон-нады, старательно отлитые в древнегреческом стиле.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒