Глава VII 3 страница

После побудки смены решил выглянуть на палубу. Часы мы не переводили, но достаточно далеко продвинулись на восток, горизонт по правому борту уже светился зеленовато-оранжевым заревом, узким мер-цающим клином разливаясь по водной глади. С юго-запада тянул легкий и, как мне почудилось, тёплый ветер. Море казалось лениво спокойным, не заметно и зыби, у бортов временами вспыхивали ярко-голубые шари-ки планктона. По едва заметной полярной звезде определил, что идём строго на север, значит, пролив Лаперуза и мыс Анива мы уже прошли.

В конце дневной вахты в котельную спустился Михаил Петрович, наш помполит. Это был стройный молодой, но уже начинающий седеть мужчина, комсоставская форма приятно сочеталась с его крепкой фигу-рой и благородным, слегка загорелым лицом. После непродолжительной беседы на разные темы он рассказал о том, что в продовольственном трюме штормом сорвало лючину, и попавшая внутрь вода попортила много продуктов. Завпрод самостоятельно с переборкой продовольствия и наведением порядка не справится, нужна помощь. Часть наших ребят с предыдущей вахты уже поучаствовала в этом мероприятии, и он попро-сил нас после полдника тоже оказать посильную помощь...

Продовольственный трюм представлял собой почти квадратное многоэтажное помещение с грузовым (рабочим) проёмом в центре, на широких и вместительных площадках размещались многочисленные лари, полки, клети, ящики, бочки. Это условно, должны были размещать-ся. Глазам нашим предстал полный хаос. Большинство бочек и ящиков было разбито и вместе с разными мешками, бидонами, большими и ма-ленькими консервными банками, мятыми и рваными коробками, паке-тами, брикетами, битыми и уцелевшими бутылками и прочей разной тарой было разбросано, либо скинуто на нижние палубы. Ходить было скользко и кощунственно. Под ногами слоями и бугорками по всем палу-бам и настилам валялись перемешанные капуста, крупы, колбасы, ово-щи, фрукты, остатки битых бочек и ящиков, лохмотья коробок, осколки стекла, целые и почти в лепёшку мятые консервные и прочие банки, обильно смазанные разными маргаринами, жирами, сливочным маслом, сдобренные изюмом, сухофруктами, конфетами и прочей снедью.

На первой подвахте мы, восемь курсантов под командованием повара Валентины Ивановны на самой нижней палубе занимались выем-кой, предварительной очисткой и сортировкой уцелевших овощей, фрук-тов, колбас, консервных банок и других видов продовольствия. Обрабо-танные ветошью картофелины, морковь, свёклу, очищенную от испор-ченных листов свежую капусту, яблоки, луковицы, банки, бутылки и вообще всё уцелевшее и пригодное раскладывали по коробкам и метал-лическим сеткам. Порченые продукты вместе с другим мусором выбра-сывали в объёмистый грейфер. На верхних этажах порядок наводили другие члены экипажа.

Работа продвигалась медленно. Было сыро и прохладно, ветошь быстро промасливалась и тоже выбрасывалась в грейфер. Из него по мере наполнения неликвид расфасовывался по картонным коробкам и мешкам, которые потом, чтобы не засорять море, доставлялись в котель-ные и сжигались. Предварительно очищенные и перебранные продукты, как мне позже рассказывали, поступали на камбуз и в прачечную, где проходили окончательную обработку. К концу подвахты мы сильно продрогли. Некоторых, в том числе и Валентину Ивановну тоже трясла мелкая дрожь. При общении слова нехотя проскальзывали сквозь зако-ченелые губы. На выходе из трюма пришлось разуться. Чтобы не пачкать жилую палубу, промасленные и облепленные квашеной капустой, саха-ром, сухофруктами, крупами и прочей мелочью резиновые сапоги несли в руках. Их на период работы в трюме боцман предусмотрительно выдал заранее, в кожаных ботинках работать было бы неудобно; сыро и вязко, они не успевали бы просыхать.

Примерно через сутки ледокол бросил якорь в широком заливе северной оконечности мыса Анива, на траверзе поселка Охотское. На всякий случай на несколько дней спрятались за о.Сахалин, необходимо было по мере возможности привести судно в порядок, починить разби-тую радиостанцию, закончить переборку продовольствия и подремонти-ровать один котёл в нашей кочегарке.

Ещё на первых вахтах Федя Павлов обратил наше внимание на плохую работу котла. По его предположению, от некачественного угля и недобросовестного ремонта в заводе огневые трубки, камера и экономай-зер забиты толстым слоем смолистого нагара. Ко всему, радиостанцию повредило настолько сильно, что понадобились приличное время и вы-сокий профессионализм Саши на её восстановление. Связь отсутствовала уже несколько дней, нас наверняка потеряли.

В те годы все радиоприборы собирались на многофункциональ-ных радиолампах, больших и неудобных в обслуживании конденсаторах, резисторах, сопротивлениях и пр. масштабных деталях. Они были гро-моздки, капризны, состояли из множества плат и тяжёлых секций, нуж-дались в тщательной подборке по характеристикам. Поскольку радио-рубка обычно располагается в верхней части главной надстройки, то и амплитуда качения там размашистее. Многие секции были вырваны из своих гнёзд и сброшены на палубу, разбило много ламп, деформировало и оборвало электрические цепи, контакты, связи.

Из экономических соображений и ввиду благоприятной погоды на время стоянки часть котлов, в том числе котлы Феди и Василия вывели из рабочего режима, остальные работали на хознужды. Федин котёл раз-решили попытаться почистить своими силами.

На очередной вечерней подвахте мы закончили переборку про-дуктов нижнего отсека, убрали мусор и перешли на вторую площадку этажом выше. Палубу, переборки и прочее на нижней площадке зачища-ли, обмывали и приводили в рабочее состояние матросы. На втором этаже тоже царил хаос, но картошки, свёклы и моркови было значитель-но меньше, попадались лишь отдельные намывы, образованные разгу-лявшейся стихией. Зато чаще стали попадаться большие дынеобразные конгломераты из сплава сливочного масла или иных жиров с вездесущей квашеной капустой, обильно присыпанные толстым слоем смеси гречки, риса, гороха, других круп и макаронно-вермишелевой продукции. (Ква-шеной капусты по разнарядке либо по случаю набрали очень много и тяжёлые бочки, разбившиеся в первую очередь, разметали её по всем сусекам.) Из такого комка нередко выглядывал хвост копчёной колбасы, селёдки, край консервной банки, солёный огурец. Временами попадались «дыни», облепленные разными конфетами, папиросами и табачной круп-кой, красными глазами обломанной моркови, лавровым листом, пакети-ками разного перца и др. специй. Такие куски завпрод велел нам разре-зать на достаточно мелкие куски, внутри многих мы находили порою мятые, но целые банки тушёнки, рыбных и других мясных и овощных консервов, сгущёнки, много попадалось разных конфет, ломанных и целых плиток шоколада, колбасы, лука, солёных огурцов и помидоров. Иногда катыши внутри оказывались чистыми и тогда, аккуратно соскоб-лив налипшую снедь, остатки укладывали в большие дюралевые баки: сливочное масло отдельно, маргарин отдельно, комбижир отдельно. Кстати, комбижир, маргогуселин и ещё некоторые жиры ввиду твердой консистенции в этом хаосе сохранились лучше других.

На втором ярусе тоже было сыро и прохладно, но уже не как внизу, да и одеваться мы стали значительно теплее. Однако резиновые сапоги при выходе из трюма всё равно приходилось снимать и по тёплой, наг-ретой работающими котлами палубе босиком шлёпать в баню.

В конце третьих суток основные и неприятные работы с продукта-ми были закончены, зачистка помещений, расфасовка, раскладка и под-счёт остатков производила боцманская группа. Работали по 12-14 часов в сутки (аврал!), но мы, хоть и с перерывами, уже высыпались. Машины не работали и винты больше не грохотали; в кубрике царила тишина, было тепло, спали уже в койках. Море было обнадёживающе спокойным, ярко и относительно тепло светило солнце, на палубе день и ночь произво-дились ремонтно-восстановительные работы.

К этому времени Федин котёл подостыл, под руководством треть-его механика и нашего ст. кочегара мы принялись за его ремонт. Начали на нашей вахте. Поскольку это был «наш» котёл, первыми в его нутро полезли Толик и я. Надев ватные брюки, телогрейку, валенки и шапку с опущенными ушами, натянув на лицо байковую серую маску с проре-зями для глаз, в толстых рукавицах мы едва протиснулись в среднюю (нижнюю) топку, а через неё в общую огневую камеру. Через верхнюю топку нам подали банники, штанги и переноски на 12 v.

Огневая камера конструктивно была вполне приемлемой для по-добных работ. Около метра в глубину, метра 2,5-3 в высоту и больше трёх метров в ширину она позволяла относительно размашисто работать в два банника одновременно. Банники представляли собой толстостен-ные трубки сантиметров 80 длиной, на три четверти густо пронизанные жесткой сталистой проволокой, хвост оставался свободным для удобства соединения со штангой. Штанги были копией «ерша» с разницей в на-сечке резьбы, на одном конце она внутри, а на другом снаружи. Штанг было много, много и разных по жёсткости «ершей». Начинают обычно с жёсткого, по мере удаления накипи на внутренних стенках огневых тру-бок переходят на мягкие, чтобы не царапать их рабочую поверхность. Вся эта конструкция напоминает обычный ружейный шомпол.

Воду из котла не сливали, температура в камере оставалась ещё довольно высокой, обе переноски ярко освещали трубную доску. Федя был прав, нагар ровным толстым слоем отложился на стенках огневой камеры и почти на треть перекрывал внутреннюю поверхность трубок, значительно уменьшая огнепроводность . А что творится на наружных стенках?! Ведь за многие месяцы и годы, как ни подготавливай и не смягчай воду, накипь непременно толстой шубой осядет на поверхности. Конечно, при добросовестном ремонте в доке или на заводе можно через верхний люк на котле попасть в водяную полость, но отскрести и по-чистить удастся только два верхних ряда трубок, а как остальные?!

Мысли мыслями, а работать надо. За первые 20 минут грубым бан-ником мне удалось прочистить чуть больше половины одной трубки. Нагар шелушился и рассыпался неплохо, лучше, чем ожидалось. Это, вероятно, зависело от времени воздействия и температуры огня, смолы попросту перегорели. Но и мы в своей одежде стали перегреваться, горя-чим и теперь уже пыльным воздухом дышалось тяжело, глаза застилало потом. В сухой ватной одежде высокая температура переносится легче (в мокрой мы бы сварились заживо!), но она ограничивает движения и от пота тяжелеет и не скользит по прилипшему к телу белью. Да-а, если бы слить воду и выждать пару суток, или вскрыть все люки, топки, и воз-духом продуть котёл, было бы прекрасно и комфортно работать, но де-лать это категорически нельзя. Ждать регламентного охлаждения не позволяет ситуация, а от сквозняков и резкого перепада температур в котле и трубках могли образоваться трещины. Особенно опасны темпе-ратурные перепады для вальцовки, которая удерживает трубки в труб-ных досках. К тому же чистку начали с верхних трубок. Чтобы до них дотянуться, одной ногой упираешься в под топки, другой в анкера каме-ры. Стоишь в раскоряку вполоборота, руки где-то вверху, голова запро-кинута, большого размаха и усилия не приложишь, сам еле держишься. Вот и «Волосаны» стал интересоваться нашим самочувствием. Вскоре последовала команда вылазить… В кочегарке был рай!

Всю вахту работали в три пары. Следующие 20-минутки давались легче; привыкаешь, меньше суеты и больше сноровки. За вахту удалось прочистить весь верхний ряд. Промежуточными банниками воспользо-ваться не пришлось, для доочистки хватило самого густого и мягкого. Дальше должно быть лучше: чем ниже, тем проворнее и легче работать.

Прошло несколько дней стоянки на рейде. Небо оставалось безоб-лачным, воздух необыкновенно прозрачным, на юге хорошо просмат-ривались пологие очертания далёкого низкого берега. Ночью ярко и холодно мерцали звёзды, по утрам над видимой частью суши громозди-лись белоснежные кучевые облака, но к полудню облака таяли и небо полностью очищалось. Высоко над Японией медленно проплывало тёп-лое ласковое солнышко. Ветра практически не было, тихое и вблизи голубое море смиренно и томно вздыхало у бортов. Вблизи изредка появлялись одинокие чайки, покрутившись несколько минут, возвра-щались к берегу на мелководье. Там промысел удачливей.

После очередной ночной вахты, душного и пыльного котла поче-му-то расхотелось спать. То ли взбодрила баня, то ли приятные мысли о том, что больше не будет сырых и жирных подвахт, пока не предвидится возвращение, захотелось выйти на чистый утренний воздух. На палубе было хорошо, свежо. Далеко на востоке набирал силу малиновый рас-свет. Переплетаясь с огнями меркнущих судовых фонарей, он мягко окутывал ледокол интимной тайной, в душе колыхнулось нечто грустное и нежное, смутное подсознательное желание чего-то необыкновенного, близкого, ощутимого, томной и тёплой волной наполнило все клетки бренного тела, просочилось в грудь. Из неё судорожно вырвался глубо-кий вздох. Насыщенный морской воздух приятно наполнил лёгкие, осве-жающая прохлада достигла самых отдалённых уголков груди, дышалось глубоко и ненасытно.

В чреве ледокола глухо рокотал дизель. Иногда сквозь приоткры-тые люки машинного отделения было слышно, как на плиты звонко падало что-то металлическое. Вероятно, мотористы перебирали насосы. Прошло много времени, спать по-прежнему не хотелось. По местному было около шести или семи часов утра. Мы, четверо второклассников, облокотившись на сохранившийся планширь правого борта ледокола, молча смотрели на яркий, ещё не слепящий золотой диск, медленно выплывающий из малиновой купели. Я обнял Николая за плечи:

- Смотри, какая прелесть! Какие глубокие краски! На ваших палит-рах таких, наверное, не бывает? А?.. Вот ты всё деревню малюешь, ску-чаешь, да? И свою Натаху в различных ипостасях. Да-а, коса у неё, что надо, загляденье… А ты попробуй вот это передать... И настроение.

- Да-а-а, - глубоко вздохнул Николай, - такую сказку грех упус-тить, только… А понять?.. Насчёт красок ты малость прав, кончились мои… Вот с первой получки и куплю. Если её хватит, и если будут. Настоящие, хорошие краски очень дорогие. Разорение.

- Не-а, - растягивая слова и потирая ладонью щеку, вмешался Лашенков Толя, - мура это. Пустой воздух, подсолнух на воде. Я видел у тебя подсолнухи и лучше, живее… Надо чтобы берег был, или пароход, а лучше парусник… рядом. И ваше солнце надувает его паруса. Сюжет должен быть, чтобы красиво было, как у всех.

- Пантюха - ты и есть пантюха. Сюжет ему… Не смыслишь ты, батенька, в красоте. Умолкни лучше. Иль дальтоник? Глянь, как цвета играют, меняются. Слепота!.. Мы не о сюжете говорим, о красках!

- Да ну вас, - вскинул Толик голову, - ценители. Скучно с вами. Готовьтесь в котёл, вот дело для настоящих мужиков. Я спать пошёл. - Махнув рукой и чему-то улыбнувшись, скрылся в тамбуре.

О котле Толик вспомнил потому, что работать в нём действи-тельно было тяжело. Да и опасно, не всякое сердце выдержит, отчего и работали по двое. На дневной вахте мы почти закончили чистку трубок. В камере было душно, но уже не так жарко, меняться стали реже, рабо-тали в два звена, только пот продолжал заливать глаза и тело, через час-полтора кожа начинала гореть и чесаться. У двоих появились язвочки.

Нижние ряды банить было проворнее, меньше стало и пыли. Ребя-та заканчивали чистку экономайзера. Следующей вахте оставался пос-ледний ряд трубок, да металлическими щётками поскоблить трубную доску и стенки огневой камеры. Физически это выполнить было не труд-но, только очень пыльно, температура опустилась до 85⁰С.

Рацию Саша Голубев ещё не восстановил. Вечером Коля Ткачев хотел дать радиограмму Наташе и поздравить своих родителей с юби-леем совместной жизни (25 лет), не получилось. Подсчёт оставшихся продуктов показал, что при обычном режиме и рационе питания их едва хватит на месяц, в достатке только растительное масло (оно хранилось в 200-литровых бочках) и мука. Прокормить 168 молодых, здоровых и крепких людей было не просто, две трети экипажа, включая 13 женщин, были не старше 35 лет, в самом соку (и аппетите). Кстати, на ледоколе было два штатных преподавателя. Мужчина вёл всю математику, физику и астрономию для старших классов, а женщина, жена капитана, англий-ский язык и ещё что-то. Раньше на судах ДВМП с многочисленными экипажами (пассажирский флот, ледоколы, плавбазы и др.) наличие преподавателей широко практиковалось, в рейсы ходило по нескольку педагогов, и сдавать экзамены в срок и экстерном разрешалось в школах любого советского города. В нашем рейсе тоже были ученики. Опережая события, скажу, что несколько ребят из курсантов и экипажа (Мужилко, Витя Шачнев, Панин) летом 1959 года в Певеке сдали экзамены за 10-й класс и получили аттестаты зрелости. Такова была программа партии и правительства - обязательное всеобщее десятилетнее образование.

Глава VI

День за днём неумолимо нанизывались на цепочку времени, март подходил к концу. Погода по-прежнему держалась тихая и в основном солнечная. Океан, натворив дел и погубив десятки, если не сотни ни в чём не повинных душ, теперь умиротворенно, нежно и едва слышно лас-кал чёрные борта ледокола, словно извиняясь за содеянное в недавнем прошлом. Жизнь протекала в обычном режиме: работа, отдых, еда, опять работа, по вечерам в столовой крутили фильмы. Красный уголок был открыт круглые сутки и за весь рейс ни разу не закрывался. В нём за длинным столом часто играли в домино, шашки, шахматы, были и свои чемпионы. Было в нём много книг, которыми экипаж пользовался без всяких записей, отметок; взял-прочитал-поставил, взял другую. Один и с ребятами я много дней и ночей провёл в этом уютном и удобном Крас-ном уголке. У нас он действительно был красный: вдоль стен по пери-метру красовались мягкие диваны-рундуки, обшитые красно-бордовым кожзаменителем (или кожей?!), стальные переборки прячутся за бор-довыми листами ламината или фанеры, на красно-бордовых полках за толстым стеклом покоятся книги, журналы. Даже стол и палуба были покрыты красно-коричневым линолеумом.

В Красном уголке часто можно было видеть нашего помполита Михаила Петровича Поликарпова, и даже не побеседовать, а именно поболтать с ним о чём угодно. Он был хорошо и глубоко эрудирован в культурных, исторических и военных областях, был сведущ в иных те-мах, с ним было интересно. Я не помню чтобы в беседах он произносил назидательные, пафосные или политико-патриотические речи, за исклю-чением тематических лекций и политинформаций, которыми он чрез-мерно нам не докучал. Их он проводил два, максимум - три раза в не-делю перед демонстрацией фильма, привлекал и членов экипажа, не взирая на возраст и статус, многократно привлекался и я. Материалы брали из газет и журналов, которые получали при заходах в порты или в море с борта на борт, из радиосообщений. Иногда делали интересные познавательные выборки и в виде кратких лекций транслировали прямо из радиорубки, обычно в начале обеда. Хочешь - слушай, не хочешь - выключай свой динамик. В столовую он собирал народ только по празд-никам, в кино и для лепки пельменей.

В эти рейдовые отстойные дни свершилось самое желанное и приятное событие, нас расселили по каютам. Каюты рядового состава в основном были четырёхместные, койки двухъярусные, по обе стороны от дверей, скрывались за плотными бархатными шторами бордового цвета, вдоль борта располагался небольшой угловой диван и столик. Раскидали нас по одному - два курсанта. Мне досталось жить в каюте левого борта, расположенной сразу за столовой и Красным уголком, почти в центре судна, вот только с кочегарами другой смены, и опять на втором этаже. Зато теперь у меня был свой рундук для одежды и прочих вещей, кото-рые состояли из полученных на прощание формы, нижнего белья, ши-нели и туалетных принадлежностей. Папиросы я в тот же день раздал друзьям; пошёл третий месяц, как после болезни я не без удовольствия был вынужден отказаться от этой пагубной привычки.

Николай Ткачёв и автор в судовой фотолаборатории. Июнь 1959 года. Снимал любитель этого процесса Витя Шачнев. Фот-ат «Москва» со вспышкой.

В один из последних дней отстоя на рейде во время обеда в дина-миках столовой что-то защёлкало, заскрежетало, через минуту засвисте-ло и пронзительно завыло на высокой ноте. Руки непроизвольно потя-нулись к ушам, лица сидевших напротив ребят сморщились как от кис-лого лимона. Вой резко оборвался, наступила ватная тишина. Кто-то продолжал есть, мы, пацаны, растерялись и тупо поглядывали то друг на друга, то на тарелки. Что-то сказал боцман, но из-за вновь возникшего визга никто из нас ничего не понял. И вдруг из динамиков мы услышали:

- Раз, раз, раз. Повторяю - раз, два, три, четыре. Друзья, слышно меня? Если слышно, значит порядок. Приятного всем аппетита.

В динамиках несколько раз щёлкнуло и столовая стала наполнять-ся мягкими звуками незнакомой мелодии. Это была хоть и симфони-ческая, но такая долгожданная музыка. Значит Саша рацию починил, и теперь можно вволю слушать новости и давать домой радиограммы.

В кочегарку спускались с удовольствием и в прекрасном настро-ении. Да и как ему не быть таковым, если теперь у нас на судне есть своё законное место, мы стали полноправными членами экипажа. Отныне больше не придётся перебиваться и терпеть эту разрушающую мозги и уши какофонию и вихляющую тряску. Да, мы члены экипажа!

Из двух работающих кочегарок мусор обычно выбирали минут за восемь. Нашу кочегарку к магистрали ещё не подключили, работы было мало, температуру в котлах поднимали медленно, давление пара приняли чуть меньше 4 кг/см2. Мы с Толиком полезли в бункер сориентироваться и, если необходимо, подштывать угля. Выработано было немного, уголь-ные пласты верхнего яруса вплотную наплывали на невысокие комингсы шахтного проёма, ведь наши котлы несколько суток не работали. В бун-кера вода к счастью не попала, уголь оставался прежней консистенции, лопата с глухим звоном легко вонзалась в чёрную массу и скользила по металлической палубе, справились за 15 минут. Надумали прогуляться к ребятам в другие бункера, у них съедено угля больше. За полчаса мы дружно накидали высокие горки во втором и четвёртом бункерах. Что-то передали по трансляции, несколько раз под нами звонил телефон. Друж-но перекурив, разбежались по котельным.

В нашей кочегарке атмосфера неуловимо изменилась. Вроде всё так же, но что-то не так: шире раскрыты дверцы поддувал, Вася и Федя стали чаще подбрасывать уголёк и чаще рыхлить длинными зубастыми граблями, я глянул на манометр, было ровно 4 кг. Федя перехватил мой взгляд и поведал, что был «Волосаны», велел поднимать температуру и давление, по смене необходимо сдать около 8 кг, но не больше. Ночью снимаемся. Куда пойдем ни Федя, ни «Волосаны» пока не знают. Федя поставил меня к котлу на стажировку. Опять защемило в груди, неужели всё-таки домой? Так рано!

До ужина определённости в части нашего общего будущего не было, лишь предположения. Ясно было одно, рация заработала и мы получили необходимые указания. По судну прокатился слух, что из-за множества найденных спасательных кругов, жилетов, шлюпок и прочих предметов с нашего ледокола и по причине многосуточного радиомол-чания во Владивостоке пришли к выводу о нашей гибели. Тем более, что за эти трое суток шторма погибло 38 судов, большинство из них неболь-шие японские рыболовные шхуны и кавасаки, около десятка советских сейнеров и мотоботов, поэтому поверить в нашу гибель было вполне реально. Но мы живы и в Пароходстве об этом теперь знают!

Наша ночная вахта была уже ходовой, давление пара приближа-лось к норме, определились цели и задачи, Федя опять поставил меня к котлу. Определённо не могу утверждать насколько лучше стал работать котёл, однако к середине вахты вышли на «марку». У кромки льдов в северной части зал. Анива нас ждали два парохода для проводки в Кор-саков. Пароходство собиралось отправить л/к «Лазарев», но тут «выныр-нули» мы и необходимость в нём отпала. Туда же, в Корсаков снаря-жался транспорт с грузом для острова и продуктами для нас.

К кромке подошли во второй половине следующего дня на нашей вахте, давление в магистрали было уже в норме. Около 15 часов по бор-там зашелестело, вскоре послышались стуки и скрежет, значит, вошли в лёд. Мне очень хотелось в этот момент оказаться на палубе и увидеть вхождение во льды, зрительно ощутить мощь симбиоза ума и металла, но пришлось немного потерпеть.

Сменившись и наскоро проглотив полдник, помчался наверх. Там вдоль бортов уже стояло много наших ребят, членов экипажа, две девуш-ки, одна из которых Нина Битюцкая, так болезненно сочувствовавшая холостяцкой жизни Саши Голубева, и Раиса Федоровна. Я вклинился в небольшой свободный промежуток рядом с Фёдоровной, которая с пер-вых дней стала называть меня сынком (как к сыну ко мне весь рейс и от-носилась). Скрежет громоздящихся обломков не умолкал ни на минуту. Отдельные раскаты лопающегося льда напоминали далекий грохот ору-дий или грозовых разрядов, но не было ни молний, ни зарниц, ни вспо-лохов рвущихся снарядов, по ясному голубому небу к западному гори-зонту медленно уползало прохладное солнце.

Взломанные серые осколки и большие пласты льда наползали друг на друга и на девственно чистое после снегопада ледяное поле, трещины быстрыми ломаными молниями разлетались вперёд и в стороны, взгляд едва поспевал за их стремительным бегом, некоторые льдины вывора-чивало и топорщило, тогда проглядывалась их более чем полуметровая толщина. Но это здесь, на окраине, а что будет ближе к порту?

Вдоволь наглядевшись на лёд и послушно идущие в кильватере по пробитому каналу суда, прилично промёрзнув, спустился в каюту. Пока мы жили одной большой и по-настоящему дружной семьёй в кубрике, было весело, немного шумно, хоть и не уютно, но интересно. Теперь, переселившись в каюту, я как бы оторвался от стаи, окунулся в пустоту и одиночество, сожители - кто на вахте, кто у друзей в другой каюте, кто в Красном уголке. Группа наша рассыпалась, растаяла, каждый вырастал и выкристаллизовывался в отдельную индивидуальную и независимую личность самостоятельно. Кстати, не пойти ли и мне в Красный уголок?!

…В Корсакове мы проработали около десяти дней, активно зани-мались проводкой судов. Разгоралась весна, лёд в монолит больше не смерзался, казалось бы, проходи по пробитому накануне каналу, но южные и юго-восточные, пусть и слабые ветры прижимали льды к бере-гу, спрессовывали в плотные массивы, забивали осколками и крошкой, которые вскоре успевало прихватить морозцем. Ждали северных ветров, только они смогут вынести лёд в тёплые воды пролива Лаперуза.

Корсаков - порт немаленький, удобный в стратегическом (эконо-мическом и гидрологическом) отношении, но сильно зависим от частых сильных ветров, возникающих на стыке холодных материковых и про-гретых океанических (тёплое течение Куросио!) воздушных масс. Через него и Холмск поступает большая часть жизненно необходимых острову грузов. Одни суда приходили, другие уходили, ледокол работал в пере-менном режиме: то сутки или двое на проводке, то в отстое и ожидании.

Все в корсаковских клетчатых рубашках. Володя Смаль, Ваня Сребняк, Витя, Эдик Ажгирей, Витя Шачнев (комсорг), Скорик, Толя Лашенков, автор. Сни-мал Толик Долгов. Остальные члены группы либо на вахте, либо спят.

За эти дни познакомился с городом, побывал на его окраинах, в кинотеатре, несколько раз поел трехрублёвые шашлыки у армянина на развилке главных дорог. Левая уходила в Южно-Сахалинск, правая вела в южный отрог м. Анива до пос. Новиково. В магазине п. Озёрский, что на правой дороге, купил себе симпатичные лёгкие и мягкие тапочки из китовой кожи. Надоело целыми днями разгуливать в грубых и тяжёлых рабочих ботинках, цокать подковами по гулкой палубе ледокола. Они мне очень нравились; были прочными, удобными и тёплыми, я проходил в них всю полярку и привёз домой. Для бани мы все настрогали себе колодок, - дощечки с лямками, их моряки делали на всех судах . Но это для бани, а в столовую, на палубу, или ещё куда в них не пойдешь. А дома тапочки пришлось выкинуть, хоть и абсолютно целые. Дело в том, что на твёрдой, но мокрой или влажной поверхности в них невозможно было устоять, тем более ходить, непомерно скользили. В них я несколько раз падал дома, на мокром асфальте, во время купаний на берегу. Однаж-ды при купании на пляже ТОФа упал на влажных досках и так сильно ударился затылком, что надолго потерял сознание.

Кстати о покупках. В Корсакове нам выдали нашу первую, хоть и небольшую, зарплату. На северной окраине города, на взгорке Южно-Сахалинской дороги, в небольшом магазинчике мы наткнулись на х/б рубашки в клетку, недорогие, но в те времена входившие в моду. Они были разных цветов, клеток и размеров, каждый выбрал себе по вкусу. В столовой мы впервые появились в гражданской одежде. Многих заинтри-говало наше приобретение и уже через три дня почти весь экипаж щего-лял в клетчатых обновках, даже капитан с гидрологом Рогозиным. Свое-временная и удачная реклама - великий движитель торговли!

Порт жил своей напряжённой жизнью. День и ночь натужно гуде-ли высокие и худые портальные краны, «Гансов» и иных мощных кранов в те дни в Корсакове я не видел. Громко стукались о палубу, причал и друг о друга 2,5 и 4-х тонные контейнеры, брёвна, бочки, пакеты досок и брусьев, другие грузы. Даже сквозь закрытые иллюминаторы слышался несмолкаемый, напряжённый ритм порта. На причалах грузы не задер-живались, порою их сразу перегружали в вагоны или кузова автомо-билей, или наоборот. В вагонах и платформах недостатка не замечалось, этот конвейер работал без сбоев, а автотранспорта на острове явно не хватало, особенно большегрузного.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒