Глава VII 1 страница

Л Е Д О К О Л

Глава I

Хмурое утро 17 марта 1959 года было для нас, курсантов ВМШ, радостным и грустным. Грустным потому, что за год учёбы мы при-выкли к строгому воинскому распорядку, самодисциплине, к всепо-годной утренней зарядке, к нашей столовой, лекциям до обеда и прак-тическим навыкам во второй половине дня. Привыкли к нашей казарме и койкам в два яруса, где в просторном кубрике вдоль одной стены жили мы, кочегары (25 будущих котельных машинистов), а вдоль другой - группа матросов. Часто после ужина мы устраивали блицтурниры по боксу, борьбе, поднятию гирь и прочих тяжестей, по шашкам, шахматам и другим видам застольного спорта. Привыкли к нашему ротному Ивану Андреевичу, которого любили и над которым издевались: то ведро с водой привяжем над дверью, то пузатые гири или солидол на картоне под ноги, то глубоко спящего курсантика вынесем в коридор к дверям какого-либо кабинета, а то и на середину плаца. Привязались, и даже полюбили многих наших преподавателей: Александра Ивановича Ильи-чева, преподавателя по котлам, оборудованию и приборам. Он много рассказывал нам о морском быте, случаях и приколах. Малькова, нашего замполита и преподавателя политэкономии и истории Морского флота, преподавателя интереснейшего предмета - ТУКа (теория устройства корабля). Других педагогов, чьи имена к глубокому сожалению стёрли время и наслоение событий. С гордостью замечу, что незадолго до начала перестройки в 1990-х Мальков некоторое время работал Первым секретарём Магаданского обкома партии.

А радость наполняла наши души от сознания, что больше не будет строевых занятий на плацу в любую погоду, не будет караулов в тонкой холодной шинели на морозном ветру, нарядов за неизбежные шалости и провинности. Отныне не будет обязательных марш бросков два раза в неделю практически от ж/д ст. Первой Речки до слесарных мастерских на ул. Фокина. Что наконец-то мы обретаем свободу, и больше не надо ждать редких увольнительных для свиданий с родственниками и друзь-ями. А главное, с сегодняшнего дня мы вступаем в неведомую и столь манящую жизнь, накрепко связанную с морем, штормами, крепкими солёными ветрами, новыми краями, городами, странами и людьми.

Сдав кастелянше постельные принадлежности, учебники и прочие атрибуты, на соседнем «выпускном» складе получили вещмешки, парад-ные формы, гюйсы, белые чехлы на мичманки, тельняшки, мыло и по три блока папирос «Байкал». Едва успели уложиться и переодеться в парадную форму, прозвучала команда на построение. Окинув прощаль-ным взглядом ставшую родной казарму, застёгивая на ходу шинели, ремни, поправляя лямки вещмешков мы с третьего этажа в последний раз посыпались на бетонный плац. Наша рота строилась в центре каре, по краям выстраивались провожающие нас роты матросов, мотористов, машинистов и радистов.

Первым с нами попрощался начальник школы Карамушко Дмит-рий Федорович. По наивности я беспокоился, что он начнёт перечислять наши промахи, отдельные жестокие шутки, неотработанные наряды, но речь его была напутственно краткой, чёткой, слегка торжественной и никакой конкретики. Потом содержательно и чувственно в новую, те-перь уже трудовую жизнь нас напутствовал замполит, в заключение он пожелал нам всегда блюсти честь школы и, само собой, на всех широтах быть достойными сынами своей Родины.

Прозвучали вожделенные традиционные команды, широко распах-нулись ворота и наш строй во главе с Иваном Андреевичем зачавкал по редким лужам короткого переулка и весенней раскисшей дороге. Вскоре мы вышли на главную улицу, плавно поднимающуюся от павильона ж/д станции Первая Речка до Некрасовского перекрестка с трамвайным кольцом и большой цветочной клумбой в центре, ритмично зацокали подковами ботинок по булыжной мостовой, такой же серой и влажной, как сам день. Мимо проплывали родные, с детства памятные места.

Триста метров скользкой и звонкой брусчатки. Всего-то ничего. Но как много помнят эти камни! Их касались исторические шаги освоения Дальнего Востока, обагрила горячей кровью революция и Гражданская война. По ним мы, пацаны и девчонки многократно шествовали на праз-дничные демонстрации, выбирались на обустроенные дощатые пляжи ТОФа и «Динамо», просто погулять по привычно шумному, во многом исторически монументальному, всегда праздничному и любимому горо-ду. Вон, впереди слева по-прежнему красуется здание Первореченского райкома ВЛКСМ, где недавно, в ноябре 1957 года нас торжественно принимали в комсомол. Из всех вопросов, которые задавали представи-тельные, но ещё совсем молодые комиссары, запомнились только два: об орденах, удостоенных Ленинским комсомолом и о ценах на продукты:

- Родители есть?

- Да.

- Помогаешь?

- Да, конечно.

- Как именно? Что делаешь?

- Что скажут. Ношу воду из колонки, когда надо хожу в магазин за продуктами. Очередь занимаю за хлебом.

- Почём чёрный хлеб?

- Обычный чёрный - 14 копеек, с тмином - 15, полубелый - 18 копеек, круглый белый - 32, булочки …

- Думаю, достаточно. Ваше мнение, товарищи? - Крепкий молодой человек в костюме бежевого цвета, кремовой рубашке и светлом гал-стуке, с обрамлённым узкой красной ленточкой новым комсомольским значком с «золотым» барельефом Ленина на левой стороне груди обвёл всех взглядом.

- Единогласно. Поздравляю, - и он через стол протянул мне тёп-лую, мягкую без мозолей, почти девичью руку…

Вроде недавно это было, и давно! Сколько событий втиснулось в эти полтора года!.. Камни, камни, камни, цок - цок - цок. Вспомнилось, как часто, опаздывая из увольнения или ДКМ где мы, десять курсантов, принимали участие в художественной самодеятельности (пели в хоре), поздними вечерами спешно простукивали по брусчатке подковами тяжёлых казённых ботинок. Иногда, высекая из камней искры, на ходу спрыгивали с подножек спускающегося в депо трамвая. Однажды зимой,

Толик Лашенков.

накануне Нового года Толик Лашен-ков то ли не увидел, то ли просчи-тался; спрыгивая с подножки - всем телом врезался в металическую опо-ру. Столб глухо загудел, на верхуш-ке закачался каплевидный фонарь, Толик лицом вниз распластался у его подножия. Трамвай проскрипел тормозами и медленно повернул на-право. Мы испугались за Толю, но его лоб, к счастью, достойно выдер-жал контакт с железным столбом. До проходной оставалось сорок мет-ров, и шесть минут до отбоя…

Вспомнив этот случай, я огля-нулся на шедшего справа сзади То-лю, нашего Пантюху. Он, уперев сосредоточенный и вместе с тем отре-шённый взгляд в широкую спину Эдика Ажгирея, зябко втянув голову в жёсткий воротник шинели, о чём-то глубоко задумался. Не вываливаясь цоканьем своих подков из слитного звонкого хора, в молчаливом строю длиннополых чёрных шинелей покорно, как все, шагал в новую жизнь. Цок, цок, цок. Канули в прошлое маленький сквер и старинное двух-этажное здание райкома комсомола, справа исчез за поворотом большой крытый базар с ярким историческим прошлым и всегда многолюдными трамвайной и автобусной остановками. За остановками начался пологий спуск с по-прежнему серой и скользкой брусчаткой, выстилающей по-лотно дороги и высокий каменный откос над тротуаром с правой сто-роны. Перед перекрёстком с известными всему городу баней и пивным ларьком на остановке «Комсомольской», стоящая на правом склоне небольшая опрятная церквушка через широко распахнутые двери напут-ствовала нас приглушенным хоровым пением, шла заутреня. За останов-кой пошёл тягучий подъем вдоль городского ПКиО где мы, бывая иногда на танцах и отстаивая свой флотский имидж, дрались с местными ребя-тами, естественно из-за девчонок. Миновав ДВГУ и второй по значимос-ти перекресток, вышли на именитый исторический Океанский проспект. В его конце свинцовым расплавом светлели устье Золотого Рога и про-лив Босфор Восточный.

Прохожих ввиду будней, сезона и погоды было мало, к строевым маршировкам Владивосток давно привык, на нас не обращали внимания, возможно и не замечали. Глубоко утонув в своих мыслях, планах и полах шинелей, изредка тихо переговариваясь, мы прошагали весь проспект, торжественно пересекли главную улицу города Ленинскую, и мимо бре-зентового циркового балагана вышли к центральной проходной торго-вого порта в конце Корабельной набережной, напротив морвокзала.

Ваня Сребняк

Впереди, как полагается, шли самые рослые ребята: старшина нашей группы высокий, мощный, крепкий и красивый па-рубок-тяжеловес греко-азиатских кровей Юра Рец. Витя Борщ - зам. старшины и по-мощник, и Толик Долгов, оба долговязые и худые. Правофланговым в первом ряду шёл Сребняк Ваня. Замыкали колонну наш «шарик» Виктор Ярлыков, - невысокий, полный, но очень подвижный и заводнойпарень,Толик Лашенков, которого любя прозвали Пантюхой, и два Серёжи - Му-жилко и Панин. Иван Андреевич, тоже при всех регалиях, шел рядом по тротуару. Не было среди нас только рыжеватого и веснушчатого Толика Подкорытова. Ярлыков, не выдержав затянувшуюся паузу, поинтересовался у Андре-ича судьбой Толика. В ответ узнали, что дела у него идут нормально, на днях свадьба, но мать Толика по-прежнему в шоке.

…Семья Подкорытовых состояла из матери и двоих детей - сына и дочери. Отца по трагической причине не было, теснились в малогаба-ритной двушке и жили довольно бедно. Иногда, с определённой натяж-кой можно сказать, помогали мы. Курсанты нашей школы находились на полном гособеспечении и мы нередко копили булочки, сливочное масло, ещё что-нибудь и в увольнительные дни заставляли Толика уносить накопленное домой. Он всегда стеснялся.

На одной с ними площадке проживала одинокая и бездетная пожи-лая женщина лет пятидесяти, которая много лет дружила с матерью То-лика. Поскольку женщина тяжело болела, особенно в последнее время, то семья Подкорытовых ей активно помогала: сбегают за лекарством, приберут в квартире, постирают, кушать приготовят.

Предчувствуя неминуемый час, женщина решила свою квартиру как бы подарить, оставить этой семье. Вариант был один: невзирая на большую разницу в годах выйти замуж за Толика. Ну и что с того, что старше мужа! Ни в каком кодексе нет ограничивающей либо запреща-ющей статьи, главное – уговорить семью, особенно сына. Уговоры про-должались долго и по той причине, что у Толика была девушка, ещё со школы. Главную роль в решении вопроса сыграли родители девушки. Они убедили Толика, его мать и свою дочь в необходимости потерпеть, переступить через себя, зато в ближайшее время получить двухком-натную благоустроенную квартиру в центре города.

Автор. Первый месяц в ВМШ.

Исходом ситуации мы и инте-ресовались, тем более, что То-лик всем нравился своей скром-ностью, отзывчивостью, поря-дочностью и безотказностью, числился в группе отличников. О дальнейшей его судьбе ниче-го не знаю, кроме того, что спустя полгода после свадьбы он из ДВ Пароходства уволился по семейным обстоятельствам.

На проходной о нашем прибытии были предупрежде-ны, и через широко распахну-тые ворота мы впервые ступили на бетонную твердь торгового порта. Шагать вдоль шеренги пришвартованных лагом судов до девятого причала, где стоял наш ледокол «А.Микоян», более километра. Из труб больших и малень-ких пароходов и трудяг буксиров выплёскивался дымок, которому так и не удавалось перебить стойкие запахи моря, рыбы и камбуза. На многих судах велись погрузо-разгрузочные работы: жужжали суетливые погруз-чики, надрывно гудели лебедки и напоминающие жирафов портальные краны, слышались отдельные команды «вира», «майна», иногда преду-преждающе сигналили грузовики. У парадных трапов по одному или небольшими группками стояли люди и вахтенные матросы. Время было около двух часов дня, мы уже изрядно проголодались и на вопрос, будут ли нас сегодня кормить, Андреич успокоил: - На судне предупреждены о нашем прибытии, только необходимо потерпеть до ужина.

Ледокол А.Микоян на подходе к проливу Лаперуза. Фото из Интернета.

Ледокол стоял лагом вплотную к стенке причала, носом к выходу. По широкому трапу мы длинной цепочкой поднялись на едва возвышаю-щуюся над причалом деревянную палубу и сгрудились на корме в ожи-дании распоряжений, Андреич оперативно скрылся в дверях главной надстройки. Заканчивалась погрузка голубых кислородных баллонов и черных баллонов с углекислотой. На высокой кормовой площадке стоял зачехленный небольшой вертолет, под площадкой вдоль переборок выстроились накрепко принайтованные 200-литровые бочки с различной маркировкой, в правом дальнем углу под крылом мостика стояла водо-лазная помпа и еще какое-то оборудование.

Ждать пришлось недолго. Иван Андреевич в сопровождении высо-кого несколько худоватого загорелого мужчины, как оказалось стар-пома, появился минут через двадцать. Представив его нам по имени-отчеству, стал спешно прощаться. Пожимая каждому из нас руку, он как заведенный твердил одну и ту же фразу: - «Всего хорошего, ребята, семь футов под килем». Юра Рец попытался извиниться перед ним за все наши проделки и выкрутасы, но он лишь отмахнулся:

- Не надо. Все правильно, как всегда… как обычно. Теперь вы уже самостоятельные, ответственные, взрослые. Главное, живите дружно. Бывайте. - и, рубанув воздух ладонью, пошел к трапу.

Мы, не сговариваясь, расползлись вдоль леера и долго махали ему вслед, пока его согбенная то ли в задумчивости, то ли в печали фигура не скрылась за кормой большого серого иностранного сухогруза. Расста-ваться всегда печально… Над всей бухтой «Золотой Рог», до самой Луговой недвижно висел сизый смог, дальше, в конце Гнилой долины густо дымили три высокие красно-белые трубы ТЭЦ-2.

Глава II

Разместили нас в большом кормовом кубрике. Вдоль бортов и переборок в два этажа растянулись закрепленные кровати, на каждой лежали свернутый матрас, подушка и байковое одеяло. В кубрик, к длинному поперечно расположенному столу полого спускался довольно широкий трап, по обе его стороны в потолок косо вздымались две трубы. Сопровождавший нас старпом объяснил, что кубрик - бывший артил-лерийский погреб, а по этим трубам-элеваторам к пушкам на палубе подавались снаряды. Во время Великой Отечественной войны ледокол выполнял функции вспомогательного крейсера. На нём было установ-лено 17 орудий калибром от 45 до 130 мм и 4 зенитных пулемёта 12.7мм. Сейчас на круглых бетонных площадках вместо пушек стоят гидромо-ниторы, которые, со слов боцмана, выстреливают воду до 150 м.

Серёжа Мужилко. Будущий стармех и заслуженный работник ДВМП

Велев раздеваться и распо-лагаться, он некоторым из нас задал несколько уставных вопро-сов из области распорядка, под-чинения и отдыха. Убедившись, что устав мы знаем, вкратце рас-сказал о режимах работы, пита-ния и отдыха на данном ледоко-ле, сказал, что основная часть ор-ганизационных вопросов будет решена сегодня, остальное зав-тра. В 17.00 мы должны собрать-ся в кубрике, а отход по традиции состоится в 19.45. Только по ка-кой традиции: пароходской, ледо-кольной или общефлотской - мы до времени уточнять не стали.

В означенное время в куб-рик спустились 2-й штурман и помполит. Штурман начал выдавать нам удостоверения и расписания мест и действий по тревогам. Помполит вёл ознакомительные беседы на вольные темы, изредка интересовался местом жительства и общим се-мейным положением. Со мной произошла заминка. Дело в том, что мне ещё не исполнилось 18 лет, и быть кочегаром я не имел юридического права. Штурману пришлось звонить капитану. После их краткого диало-га я получил симпатичное пухлое коричневое удостоверение Минис-терства Морского флота СССР под номером 14976, в котором чётко сказано, что с 17 марта 1959 года я являюсь кочегаром 1-го класса л/к «А.Микоян» Дальневосточного Морского пароходства.

Коля Ткачёв. Художник и друг.

Судя по времени ужина, ледокол жил уже по ходовому расписанию. В семь вечера мы дружно повалили в столовую, которая располагалась по ле-вому борту жилой палубы в средней части ледокола, очень хотелось кушать. Боцман уса-дил меня и ещё 11 курсантов за длинный центральный стол, остальных разместил за пос-ледним, всего их было пять. Мне досталось место у борта под круглым иллюминатором, рядом с доской почета и фото-графиями передовиков, как выяснилось позже, одно из са-мых почётных, на котором я отсидел до последнего дня рядом с Колей Ткачёвым и Ви-тей Яковлевым. Ужин оказал-ся обильным, вкусным и сыт-ным, особенно понравились макароны по-флотски. В дальнейшем они оказались фирменным блюдом ледокола, а их творцом была шеф-повар Раиса Фёдоровна. Таких вкусных «макарон по-флотски» мне есть боль-ше нигде и никогда не случалось.

В кубрик спускаться не хотелось. Более того, мы единодушно договорились в нём не курить. Наступило волнительное время отхода. По внутренней и наружной трансляции все чаще раздавались необходи-мые команды. На палубе собралось много прощающихся, провожающих на причале было вдвое-втрое больше. По репликам стало очевидно, что это были родственники и друзья, многие из них тоже водоплавающие.

- Жаль, Женька на вахте. Задержалась я, чуть бы раньше! Нин, ты передай ему, что буду ждать, как договаривались.

- Ладно, передам, не переживай. А ты что, в отпуске? Слушай, Свет, ты позвони моим, скажи, что у меня всё нормально. Я не смогла дозвониться.

- Хорошо, позвоню. Нас в док поставили, это надолго. По слухам, месяца на три-четыре.

- Вот, а ты переживаешь. Мы через пару месяцев должны вер-нуться. Ещё увидишь своего Женьку!

Подобных обменов словами и чувствами было много; много было воздушных поцелуев, помахиваний ладошками, платочков у глаз и носа. Рядом мы неожиданно услышали странный диалог; негромко перегова-ривались рослый крепкий парень с рядом стоящей девушкой.

- Интересно, как Саша сегодня прикатит. Сколько их будет?

- Как, как. Как обычно, на тройке.

- А помнишь, в прошлом году на двух приехал?

- Ты не равняй. В прошлом году он после друга в родной детдом заезжал. Сколько подарков оставил! Ты что, Сашку не знаешь? А может в спешке не поймал третью.

- Да-а-а, Сашка-Сашка. Как можно без родителей, родственников. И такой… Красавец… Я бы так не смогла!

- Куда делась бы! Он сызмальства там. Ты чё, никак втюрилась? Да у него весь детдом родственники!

- Дурак, знаешь же… зачем зря так? Жалко парня, настоящий человек. Уже тридцать, а всё без семьи. Отчего не женится?! Да за него любая пойдет!

- Не меряй по себе, у него и спроси. Может он больной, мало ли что в детдоме бывает… Или есть кто, только мы не знаем. Вон смотри, катит. Как всегда, минута в минуту!

- Ты неисправим. Был бы кто, что, не знали бы?

Со стороны Эгершельда из-за поворота показались три голубые «Волги» в шашечку. Народ на мгновение замер, все взгляды обратились в сторону подъезжающих такси. Над судном повисла тишина, только перезвон портальных кранов да стук опущенного груза говорили о том, что жизнь в порту ни на секунду не замирает. Колонна остановилась в пяти метрах от борта ледокола, среднее такси строго против трапа. Из передней машины водитель вынес шляпу, макинтош и перевязанную узкой розовой лентой картонную коробку. Шофёр заднего такси вынул красивый светлосерый под клинопись чемодан средних размеров и боль-шой букет крупных красных роз. Из средней машины вышел симпатич-ный высокий молодой человек крепкого телосложения в изящном сером костюме, безукоризненно чистых туфлях и галстуке с отливающими перламутром пальмами. Казалось, он сейчас гордо вскинет подбородок и, ни на кого не глядя, высокомерно проследует на судно. Но вопреки нашим измышлениям, было много рукопожатий, дружеских объятий, в том числе и с женским полом, много тёплых слов и вопросов. Радость встречи была настолько искренней, что я позавидовал его авторитету.

По общей трансляции прошла команда - «провожающим покинуть борт судна». Народ засуетился, прощально замахали ладошки, громче послышались традиционные напутствия и пожелания. Молодой человек (это и был Саша) надел шляпу, макинтош, забрал вещи и поднялся на борт. С мостика в рупор тут же прозвучали очередные команды:

- На буксирах! Приготовиться! Убрать трап! Отдать носовые, - через минуту, - отдать кормовые!

Только теперь я обратил внимание на два мощных, едва слышно рокочущих буксира у левого борта ледокола.

Нас, курсантов, никто не провожал. Ни друзья, ни родственники. Всё случилось внезапно и быстро. Ещё вчера вечером мы, как обычно, в углу казармы соревновались в силе и ловкости; кого-то подбадривали, кого-то похлопывали, пожимали руку или шутливо отвешивали подза-тыльник, давали советы. В 23.00 по сигналу отбоя легли спать. Лишь ранним утром, перед впервые отменённой для нашей роты зарядкой мы узнали о своём срочном назначении. Ледокол, вероятно, был выбран потому, что лишь на нём мы могли проходить практику всей группой. И вполне понятно, что никто не имел возможности сообщить близким о событии. Нас, городских, были единицы, Толя Долгов из Надеждинска, а телефонов в те времена ни у кого не было. Да мы в проводах ввиду кипучей молодости и внезапно обретённой свободе и не нуждались…

- Саш, а буфетчица-то у нас новая! Это ей розы?

- Ты, Анжел, всё такая же шутница? Зачем спрашиваешь? Знаешь, для кают-компании. Возьми одну, самую красивую.

Басисто загудели буксиры, ледокол сначала медленно, словно нехотя, потом всё быстрее стал отходить от причала. Тёмная полоска воды всё шире отделяла нас от берега, людей, и навсегда уходящего детства. Над заливом и на всех судах стали загораться светильники, окна, прожектора . На часах было 19-55.

От причала мы были уже на приличном расстоянии, а наши дви-гатели продолжали молчать. Как мне рассказал стоящий рядом мужчина средних лет, оказывается каждый порт, даже каждый причал имеют свой техпаспорт эксплуатации, в котором кроме всего, есть ограничения на работу двигателей, чтобы не размывать дно причальных стенок (опор). Осадка нашего ледокола с его слов 9.85 м, критически большая. Ожи-далось, что двигатели запустим несколько позже, подальше от бетонной стены. Но уже вышли на середину бухты, а винты продолжают молчать, буксиры упорно продолжают тянуть нас к противоположному берегу. У вахтенного матроса, оставшегося возле лежащего вдоль борта трапа, узнали, что нас перетягивают на угольбазу добункероваться, и только утром мы выйдем в море. Угольбаза напротив и уже рядом.

Город густо светился уличными фонарями, прожекторами, окнами домов, витринами. Высоко в небе над сопкой «Орлиное гнездо» горели огни телевизионной вышки. Вся бухта обрамлялась цепочкой береговых и корабельных огней, на гладкой тёмной воде мелко дрожали и золоти-лись блики-светлячки, отдельной дробью в разных частях бухты мед-ленно проплывали золотые, зеленые и красные огоньки «тюлькиного» (мелкого) флота. Порою они почти касались воды. Над непроглядной чернью залива слышалось глухое урчание судовых и буксирных двигате-лей, скрежет и стук перемещаемого в трюмах, кузовах и на платформах груза, иногда слышались тревожные прерывистые звонки портальных кранов. Город и порт жили своей напряженной трудовой жизнью…

Проснулись мы от близкого резкого шипения и последовавшего за ним грохота, наш кубрик и наши койки вместе с нами сильно затрясло. Вначале грохот был прерывистым, нарастающим, через пару минут в него влился ещё один, потом ещё, и весь кубрик заполнился сплошным оглушающим грохотом, мы едва слышали соседа. Несколько минут помещение лихорадило так, что все наши внутренности были готовы диффундировать друг в друга. В эти минуты мы представляли желеоб-разную массу, всеми силами пытающуюся удержаться в хаотически беснующихся койках. И как в таких условиях в военное время снаряды не взрывались?! Однако вскоре тряска несколько сникла и перешла в равномерное шумное подрагивание. Грохот винтов продолжался.

Ещё не было семи часов, но пытаться продолжать спать было бес-смысленно, под всеобщее ворчание и недовольство стали одеваться. Спустя пять минут поднялись в тёплый коридор, пахнущий машинным маслом и ещё чем-то очень знакомым, чем-то домашним, и вереницей потянулись в просторный жизненно необходимый зал с умывальниками.

После завтрака возвращаться в грохочущий кубрик не хотелось, разбрелись по коридорам и проходам для предварительного знакомства с судном. Многие вышли на палубу подышать свежим воздухом (и таба-ком) и полюбоваться нежными красками восхода.

На палубе зычно командовал боцман, матросы «по-походному» крепили лебёдки, кран-балки, укладывали в бухты и зачехляли канаты. Натягивали чехлы на разные палубные механизмы, на оборудование водолазов, прессованное сено, проверяли крепление шлюпок, запасных якорей, лопастей винтов. За кормой ещё хорошо виднелся полосатый Басаргинский маяк, по левому борту на фоне светлеющего горизонта зубчато проглядывалась земля. Небо по-прежнему оставалось затянуто сплошным серым покрывалом, невысокая гладкая зыбь, тяжело вздыхая, монотонно шлепалась в левую скулу ледокола. Ветра не было.

Настроение было отвратительное. Наша практика предполагалась до возвращения ледокола во Владивосток, то есть на два месяца. Потом нас должны были отправить в распоряжение ОК для распределения на суда ДВМП. Два месяца слушать этот грохот и трястись в своих койках не было никакого желания. По трансляции передали, чтобы мы в 9.00 собрались в кормовом кубрике. Так началась наша взрослая жизнь.

Глава III

Разговаривать в этой грохочущей шкатулке было тяжело, порою приходилось даже не на повышенных тонах, а криками. Басовитые голоса двух старших кочегаров растворялись в грохоте винтов, их слова невозможно было разобрать, чётко воспринимался голос только одного старшего кочегара, в чью смену мне и довелось попасть. Бумаги со списками, штатные расписания по тревогам, ещё какие-то листки ёрзали по столу словно живые, некоторые подпрыгивая, целеустремлённо пол-зли к краю столешницы, чёрная с позолотой авторучка старпома дважды покидала стол, и оба раза удачно, ему на колени.

По распределению я и Толик Долгов попали в третью кочегарку смены Кузьмича. Всего на нашем ледоколе было четыре кочегарки: в первых трёх по два огромных котла, в четвёртой, граничащей с машин-ным отделением их было три. На каждый котёл полагалось по кочегару 1-го класса, на каждую кочегарку - по одному кочегару 2-го класса. Бла-годаря нашему присутствию, в этот короткий рейс штатных второ-классников не брали, а нас получилось по двое на бункер. В нашей котельной кочегарами 1-го класса были Федя Павлов, чей портрет я видел на доске передовиков, и Одинцов Вася. Вахта - с ноля до четырех и с двенадцати до шестнадцати, она ещё называется «вахта ревизора». С обеда мы первыми из курсантов приступали к практике.

Все распределения и остальные общие организационные вопросы решались в ускоренном режиме. В подробности и тонкости нас посвятят по ходу работы; надо успеть получить у боцмана робу и прочие принад-лежности. Мы хором стали жаловаться на неудобства проживания в этой «адской шкатулке», как чувственно назвал кубрик Юра Рец. Старпом выразил сочувствие и попросил нас немного потерпеть, в ближайшие дни они утрясут и вопрос расселения по каютам.

- А на будущее, товарищи курсанты, запомните: после этой прак-тики на ледоколе останутся не все. Работа ваша тяжёлая и ответственная: кто-то не выдержит тяжкого труда кочегара, переучится, кто-то не захо-чет остаться, кого-то назначат на другое судно, это понятно. За время общения и мы к вам присмотримся. Говорили вам или нет, платить за время практики будут согласно штатного расписания, как кочегарам 2-го класса, кем вы, в сущности, и будете. Дерзайте, друзья.

Настроение старпом не поднял даже сообщением об оплате прак-тики, что должно было явиться для нас приятным сюрпризом, и всё из-за кубрика. Само помещение нас не смущало, кубрик как кубрик. Правда, в нём не было ни одного иллюминатора, все стены и подволок стальные, покрытые толстым слоем краски под «слоновую кость». Такого же цвета судовой настенный телефон и два настенных с красным крестиком ящичка по обе стороны трапа. Палуба тоже стальная, светло-коричневого цвета, столешница покрыта коричневым линолеумом и обрамлена дубо-вой рейкой. Стол и банки (лавки) такие же, как в столовой. С подволока над торцами стола светили два единственных на всё огромное помеще-ние круглых плоских плафона закрытого типа. Всё ничего, терпимо для нашего срока, если бы не монотонный оглушающий шум.

Вход в кочегарки осуществлялся через плотно задраиваемые двери, расположенные в правом крыле кольцевого коридора. Все четыре кочегарки внизу соединялись сквозным проходом с выходом в машинное отделение, каждая промежуточная переборка имела мощную клинкет-ную дверь-заслонку. Такие же двери имелись в местах подачи угля из бункеров. В аварийной ситуации этими дверями наглухо отсекалось и изолировалось любое котельное помещение.

Едва мы открыли нашу дверь, в лицо ударил горячий сухой воздух, на мгновение перехватило дыхание и обожгло легкие. Все площадки и переходы были довольно узкими, слабо освещались редкими шахтовыми плафонами, а чтобы ноги не скользили, были выполнены из рифлёных арматурных прутьев. Где-то глубоко внизу слышалось металлическое клацанье, скрежет лопат по рифленым плитам, мощное гудение венти-ляторов. Горячее тепло ограждений и лееров ощущалось даже сквозь брезентовые рукавицы, само тело словно погружалось в интенсивно нагреваемый скафандр. По мере спуска в «преисподнюю» становилось светлее и прохладнее. Федя и Вася ребят уже сменили и готовили топки к чистке. Кузьмич у нас задерживаться не стал:

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒