ПРИМЕЧАНИЯ 19 страница

Сун Ган со Стихоплетом всю первую половину дня бродили по улицам, да так, что у Сун Гана аж повязка промокла от пота. К тому времени почти все конкурсантки добрались до Лючжэни: улицы были запружены девицами всех мастей. Несмотря на жару и усталость, двое дилеров были сами не свои от возбуждения — Сун Ган радовался тому, что такой плевой работой он сумеет заработать сто юаней за день, а Стихоплет — тому, что отродясь не видал столько девиц. Чжао прошептал Сун Гану, что чувствует себя как в женской бане, жаль только, что все в юбках да майках. Стихоплет с Сун Ганом раздавали девицам рекламки Чжоу Ю, те с улыбкой складывали их в сумочки, а потом гордо заявляли:

— Нам это не нужно.

В полдень, возвратившись домой, Стихоплет бросил украдкой взгляд на закусочную напротив и, заметив, что Чжоу Ю уплетает там вовсю новомодные пельмени, сунул все оставшиеся в руках рекламки Сун Гану и пробурчал, что у него еще вечером есть дела, а Сун Ган может заняться раздачей. Линь Хун была еще на фабрике, и Сун Ган принялся за обед в одиночестве. Потом он сменил повязку, нахлобучил на голову соломенную шляпу, повесил на шею полотенце, наполнил бутылку водой и с рекламками в руках вновь вышел из дому. В закусочной Чжоу Ю по-прежнему упражнялся с пельменями, и Сун Ган улыбнулся. Тут Чжоу поднял голову и заметил выходящего Сун Гана, но, не увидев с ним Стихоплета, подумал: «А эта шельма что еще вытворяет?» Чжоу кивнул Сун Гану, и тот, кивнув в ответ, зашагал на восток.

Стихоплет, сбежав домой, уписал сперва обед, а потом, пользуясь тем, что две его девицы были в городе, улегся на диван и заснул. Так он проспал до сумерек, пока не вернулись квартирантки, которые, увидев Стихоплета в одних трусах на диване, подняли такой вопль, что он мгновенно проснулся, вскочил и был таков. Добежав до первого этажа, он увидел, что Чжоу Ю все еще торчит в закусочной, размахивая руками и отдавая распоряжения, а вокруг него образовалась целая толпа из сидящих за столиками и пришедших просто послушать его россказни зевак.

Стихоплет бесшумно прокрался к раскрытой двери Сунгановой квартиры и увидел, что Линь Хун только принялась готовить ужин, а ее муж сидит на диване и смотрит телик.

— Все роздал? — спросил Стихоплет.

Сун Ган кивнул, а Чжао обернулся и посмотрел в сторону закусочной. Убедившись, что Чжоу Ю его не замечает, он вышел из дома и тренировочной трусцой пробежал сто семьдесят метров. Убегавшись так, что его прошиб пот, Стихоплет выковырял из глаз засохшие со сна слезы и, словно умаявшись за целый день от раздачи рекламок, устало вполз в закусочную. Заметив его, разглагольствующий Чжоу Ю помахал ему рукой и сказал народу:

— О, генпом Чжао!

Народ не понял, что это значит, а Чжоу пояснил, что это помощник генерального директора. Стихоплет испытал прилив страшной гордости: он-то думал, что стал всего-навсего дилером. Его усталая физиономия мгновенно засветилась довольным румянцем. Расталкивая толпу, он подошел к Чжоу Ю сзади и, согнувшись, сообщил, что все рекламные листовки розданы, да так и остался стоять позади, как заправский помощник. Чжоу Ю поднял голову и спросил:

— Ты всю вторую половину дня дрых, что ли?

— Э, нет! — замотал головой Чжао. — Я всю Лючжэнь обошел, все листовки роздал.

— А изо рта несет, как будто только что проснулся, — заметил Чжоу.

Народ заржал, а Чжао покраснел и повторил, что он все это время раздавал рекламки вместе с Сун Ганом. Чжоу Ю с улыбкой произнес:

— Сун Гана-то я видел, а вот тебя нет.

Стихоплет хотел оправдаться, но Чжоу замахал на него руками, чтоб он молчал, а сам продолжил разливаться соловьем. Сестренка Су, сидя напротив, глаз не могла от него отвести. Заметив, что Стихоплет обливается потом, Чжоу сказал ему пару слов утешения и продолжил вещать, как был в Африке:

— У африканских крестьян самая высокая производительность во всем мире…

— Это почему? — спросил народ.

— Потому что с голым задом пашут. И поле обрабатывают, и землю удобряют.

Народ пришел в полный восторг и заключил, что это действительно шикарный метод, позволяющий заниматься двумя делами одновременно и силы экономить. Да и зад не надо подтирать: ветерком обдует.

Потом Чжоу Ю, указывая на разгуливающих перед закусочной конкурсанток, обратился к зевакам:

— У вас от этих девиц уже в глазах рябит, а ведь их всего тыщи три, а?

Он рассказал, как однажды оказался на острове в Тихом океане. Квакнув пару раз, Чжоу изобразил его название и сообщил, что переводится оно как «Остров женщин». Ступив на остров, он понял, что оказался в царстве амазонок: там было больше сорока пяти тысяч восьмисот женщин, красивых, словно небожительницы, но ни одного мужчины. Какой-то странник, правда, забирался на остров, но это было за одиннадцать лет до Чжоу. Выпучив глаза, Чжоу Ю сообщил толпе:

— Вы подумайте, они одиннадцать лет без мужика сидели, как меня увидели, так…

Дойдя до этого момента, он выжидательно отхлебнул чаю и велел официантке подбавить еще кипятка. Мужики едва не загорелись от нетерпения, понося медлительную девицу последними словами. Когда Чжоу сделал очередной глоток, все как один, выпучив глаза, спросили:

— Как тебя увидели, так что?

Чжоу Ю сделал вдох в свое удовольствие и наконец произнес:

— Выстроились в очередь, чтоб меня изнасиловать. Разумеется, право первой ночи отошло королеве…

Потом Чжоу Ю сказал, что королева была совсем не старуха. У них там в женском царстве на этот пост могла претендовать только самая красивая женщина. Описав цветущую наружность этой восемнадцатилетней девушки, он добавил:

— Иностранцы бы сказали, что вылитая Венера. Мы бы сказали, что натуральная Си Ши.

Мужики непременно хотели знать, оприходовал ли он королеву.

— Ну и твоя первая ночь досталась ей? — спросили они.

— Да нет, — покачал головой Чжоу.

— Это почему? — удивилась толпа.

— Хотя она и была красавица, но любви у нас с ней не получилось.

Мужики замотали головами и спросили:

— Ну а потом?

— Потом? — сухо переспросил Чжоу. — Потом я сбежал.

— Как сбежал?

— Да очень просто. Переоделся женщиной и сбежал.

Толпа издала огорченный стон.

— Какого черта ты сбежал? — спросил кто-то. — Да если б я там был, то хоть целься мне в лоб из пистолета, хоть в жопу из пушки, да хоть ракетами «томагавк» бомбардируй, я бы, мать твою, и то не уехал!

— Точно! — поддакнули остальные.

— Ну уж нет, — отрезал Чжоу Ю. — Мой первый раз должен достаться только любимой женщине.

Сказав это, он бросил взгляд на сидящую напротив Сестренку Су. Та была само смущение. Дослушав рассказ о женском царстве до конца, какая-то баба в толпе спросила:

— Так в скольких странах ты побывал?

Чжоу сделал вид, что сильно задумался, и ответил:

— Слишком много, на электронном калькуляторе и то не сосчитаешь.

Тут настал звездный час Стихоплета Чжао, и он произнес:

— Наш господин Чжоу говорит на тридцати языках. Конечно, включая китайский.

Толпа испустила восторженный возглас, а Чжоу Ю стыдливо отмахнулся:

— Ну, уж это ты хватил. Из этих тридцати я на десяти могу толковать по бизнесу, еще на десяти — только обо всяких житейских мелочах, а на остальных — поздороваться максимум.

— Все равно круто! — выдохнула толпа.

А Стихоплет снова подпустил свое:

— Наш господин Чжоу везде останавливается только в президентских апартаментах пятизвездочных гостиниц.

Тут Чжоу подумал, что многие видели, как он вчера ютился вместе со Стихоплетом на его циновке, и быстро направил нить разговора в нужную сторону, сказав, что он, как настоящий мужчина, способен приноровиться к обстоятельствам: и в президентских апартаментах жить может, и на улице под открытым небом. Потом он рассказал, как однажды провел три дня и три ночи в арабской пустыне под палящим солнцем, которое едва не превратило его в мумию. А еще он ночевал однажды неделю в латиноамериканских джунглях: едва заснул, как вокруг стали бродить туда-сюда дикие звери. Было и так, что целая тигрица спала с ним бок о бок. Он приклонил голову на упавшее дерево, а утром его разбудили щекотавшие лицо усы — тут только Чжоу понял, что всю ночь проспал с тигрицей, словно с собственной женушкой.

А Стихоплет Чжао все никак не мог уняться:

— У нашего господина Чжоу даже номер мобильника не китайский. Какой-то британский, что ли.

— Британских виргинских островов, — поправил его Чжоу.

Тут кто-то удивленно спросил:

— Так ты тамошний гражданин?

Чжоу замотал отрицательно головой:

— У меня там компания зарегистрирована. Чтоб на американской фондовой бирже NASDAQ разместиться.

— Да у тебя американская акционерная компания? — прокричал кто-то.

Чжоу Ю скромно ответил:

— Ну, многие китайские компании в Штатах размещаются.

В толпе был народ, поигрывавший на бирже. Чжоу Ю тут же спросили, какой у его компании биржевой код, и он назвал четыре латинских буквы — ABCD. Потом стал агитировать народ, когда выпадет возможность поехать в Америку, непременно купить акции ABCD, потому что компания каждый год увеличивает свой капитал в два раза — и так уже три года! Народ с восхищенными охами стал спрашивать его номер телефона и, словно драгоценность, вкладывать в карманы записанные цифры 00088123. Чжоу Ю предупредил всех, что не стоит звонить по этому международному номеру без дела.

— Только успеете сказать «алло», как месячную зарплату с вас и спишут.

Так Проходимец Чжоу окончательно покорил лючжэньских зевак. Толпа окружила его и внимала с почтением аж до часу ночи. Генпом Чжао вышел из обдуваемой кондиционером закусочной вслед за своим начальником, раскатал на раскаленной земле циновку и завалился спать. А Сестренка Су, дожившая до тридцати с лишком, но никогда прежде не знавшая, что такое влюбленность, осталась полностью во власти обмана. Заметив, что Чжоу со Стихоплетом улеглись, она нерешительно вышла на улицу с зажженным фумигатором. Предыдущей ночью комарье знатно покусало Чжоу Ю, и на физиономии у него расцвело штук десять «прыщиков», как у Чжао. Девушка опустила дымящую спираль рядом с Чжоу и робко сказала:

— Это из закусочной. Как поставили кондиционер, так мы пользоваться перестали. Возьмите.

Чжоу Ю тут же вскочил на ноги и выразил по всей форме искреннюю благодарность. Сестренка Су смерила его нежным взглядом и обратилась к Стихоплету:

— Вы бы пошли, что ли, спать в закусочную. Там кондиционер — и не жарко, и комаров нет.

Не успел Стихоплет согласиться, как Чжоу уже вежливо отказался.

— Да ничего страшного. Здесь получше, чем в арабской пустыне и в латиноамериканских джунглях, — сказал он.

Глава 36

Проблаженствовав три дня на дармовых харчах в закусочной Сестренки Су, за день до официального начала конкурса Чжоу Ю наконец вступил в бой собственной персоной. Дождавшись, когда Линь Хун уйдет на работу, а Сун Ган будет дома, он потратил целых два часа на инструктаж подчиненных, как им следует продавать товар. Тот факт, что Стихоплет не был женат, несказанно расстроил Чжоу. Он спросил, нет ли у него любовницы, но Чжао сперва замотал в ответ головой, а потом принялся кивать со словами:

— Настоящей нет, зато вымышленных — целая туча.

Тут уж настал черед Чжоу Ю мотать головой.

— Вымышленных? Ну мы ж не вымышленную девственность продаем, а самую что ни на есть настоящую. Тут живая женщина нужна, иначе и говорить нечего.

Потом он с удовольствием обратился к Сун Гану и сказал, что его жена — писаная красавица, говорят, была раньше первой девкой во всей Лючжэни, настоящая звезда. Тут на Чжоу нахлынуло вдохновение, и он принялся убеждать собеседника, что нужно непременно воспользоваться ее известностью. Он потребовал, чтобы Сун Ган отправился на улицу покорять всех личным примером и рассказал бы, как Линь Хун воспользовалась их товаром и сколько пользы и приятства это им принесло. Сун Ган впервые слышал, чтобы кто-то говорил о его жене подобные вещи. Заливаясь краской, он произнес:

— Но она же ничем таким не пользовалась.

— Если ты скажешь, что пользовалась, то так и будет, — парировал Стихоплет. — Твое слово верное.

Чжоу Ю одобрительно кивнул Стихоплету.

— Генпом Чжао дело говорит, — добавил он.

Но Сун Ган покачал головой и выдавил:

— Я не могу этого сказать.

— Да господин Чжоу платит тебе каждый день по сотне юаней, а ты и пары слов сказать не можешь… — взвился Стихоплет.

— Другое что сказать могу. А такое нет, — упорно качал головой Сун Ган.

Стихоплет хотел еще что-то сказать, но Чжоу Ю махнул рукой, чтоб он молчал. Подумав немного, он произнес:

— Вот что, ты ничего не говори. Пусть генпом Чжао говорит, а ты просто рядом постоишь. Даже кивать не придется. Только головой не мотай.

Услышав, что не нужно будет ничего говорить и даже кивать не придется, Сун Ган успокоился. Чжоу приказал своим подопечным, как рабам, взять каждому по коробке и последовать за собой, а сам с пустыми руками зашагал впереди. На коробке Сун Гана сверху покоилась табуретка.

Когда они втроем дошли до середины улицы, где должен был проходить конкурс, Чжоу забрался на табуретку и велел Стихоплету с Сун Ганом открыть коробки, достать оттуда по одной штукенции каждого вида и начать торговлю. Девицы и прочий народ окружили их троицу, словно комарье, зудевшее ночью над Стихоплетом и Чжоу Ю. Сперва Чжоу принялся за импортную «Пречистую деву». Он высоко вскинул руку со своим товаром и громко завопил:

— Эго импортный имплант марки «Пречистая дева», розничная цена — триста юаней за штуку. Сейчас в клинике операция по восстановлению девственности стоит три тыщи юаней! За эти деньги девушкой можно побыть всего один раз, а с нашим имплантом — целых десять!

Потом, словно исполняя пантомиму, Чжоу принялся объяснять, как нужно пользоваться его товаром:

— Первое. Вымойте руки и вытрите их насухо (он изобразил, что моет и вытирает руки). Извлеките пленку из защитной фольги и скатайте в небольшой комок. Второе. Поместите вышеозначенный комок в самый дальний угол влагалища (рука Чжоу потянулась к ширинке), при этом действовать нужно быстро, чтобы пленка не прилипла к рукам (рука Чжоу дернулась от ширинки, словно ошпаренная). Третье. Через три тире пять минут можно приступать к половому сношению (тут Чжоу ничего изображать не стал). Четвертое. После сношения можно направиться в ванную, чтобы подмыться (его рука снова скользнула вниз и изобразила там поглаживание). Пятое. Во время сношения следует менять положение тела соответствующим образом (Чжоу наклонился вбок), чтобы затруднить проникновение; также при разрыве пленки можно изобразить болевые ощущения (он наморщил брови и напустил на себя страдальческий вид). Если вы будете постанывать и выказывать смущение (стонать Чжоу не стал, но смущение изобразил), эффект будет еще сильнее.

Под оглушительный гогот толпы Чжоу перешел к товару отечественного производства:

— Это имплант нашей марки «Мэн Цзяннюй». Розничная цена — сто юаней. При сравнении с операционными расценками увидим, что с помощью этого импланта девственность можно вернуть себе целых тридцать раз…

— А ты покажи нам, что уж там, — выкрикнул кто-то из толпы.

Чжоу Ю с улыбкой спросил:

— Кто-нибудь из милых дам согласиться попробовать?

Народ зашелся нечеловеческим хохотом.

— Да ты возьми в одну руку, а другой попробуй проткнуть, — предложил давешний активист.

Все одобрили эту идею, а Чжоу, по-прежнему улыбаясь, заметил:

— Для этого требуется сто юаней. Вас тут больше сотни человек. Если все скинутся по юаню, то я с удовольствием вам продемонстрирую.

Народ полез за деньгами. Стихоплет с Сун Ганом, обливаясь потом, протискивались в толпе и собирали пожертвования. Когда они набрали ровно сотню одноюаневых купюр, Чжоу Ю начал свой эксперимент. Он открыл коробочку с имплантом, разорвал защитную упаковку и взял пленку в левую руку. Указательным пальцем правой руки он попытался пробить ее, но с первого раза ничего не вышло. Чжоу кольнул свою фиговину еще раз, но она не поддалась. Толпа расхохоталась, и какой-то мужик произнес:

— Это что, старая дева, что ли?

— Это ж товар марки «Мэн Цзяннюй», — гордо ответил Чжоу. — Да она своим плачем повалила Великую Китайскую стену. У нее и целка — кремень.

Под смешки зевак Чжоу пырнул снова — на сей раз пленка разорвалась и по руке у него потекла кровь. Помахав ладонью, он с довольным видом констатировал:

— Видали? Видали? Вот она кровушка!

Когда смех стал постепенно стихать, Чжоу снова закричал, как по заведенному. Поскольку Стихоплет был холост, он обратился к Сун Гану:

— Сун Ган, какой маркой пользовалась вчера твоя жена?

— Конечно же импортной, «Пречистой девой», — вставил свое слово Стихоплет. — Разве Сунганова половина станет пользоваться отечественной? — гордо заключил Чжао.

Чжоу Ю снова громогласно обратился к Сун Гану:

— И как она вчера вела себя, когда дошло до дела?

Ему опять отозвался Стихоплет:

— Кричала, как резаная!

Чжоу удовлетворенно кивнул и продолжил допрос:

— А ты что чувствовал?

— Аж холодный пот прошиб с испугу, — отозвался Стихоплет.

На сей раз Чжоу остался недоволен ответом. Морща брови, он произнес:

— Должно быть, в жар бросило от удовольствия.

Чжао тут же исправился и пропел:

— Сперва-то холодный пот пошел, а потом стало в жар кидать!

— Ай, славно! — прогремел Чжоу. — За три секунды от Северного полюса до африканской жары.

Он остался очень доволен быстрой реакцией Стихоплета и одобрительно кивнул, а потом опять уверенно поглядел на Сун Гана.

— Ну, скажи нам напоследок, в чем главное достоинство искусственной девственности? — спросил Чжоу.

Тут Сун Ган покраснел так, что стало видно даже под маской. Краска залила лоб и шею. Он и представить не мог, что, если не будет говорить и не будет кивать, все равно окажется в такой идиотской ситуации. Ему хотелось забиться в какую-нибудь щель. Последние слова за него снова произнес Стихоплет. Тыча в Сун Гана пальцем, он прокричал:

— Сун Ган от роду ни с кем не спал окромя своей половины. Когда она воспользовалась нашей продукцией…

Чжао выставил два пальца и заключил:

— Он умудрился лишить ее девственности целых два раза!

— Отлично сказано! — сверкнул глазами Чжоу Ю и прогремел: — Вот в чем главное достоинство искусственной девственности. Она не только позволяет женщине вернуть себе уверенность и самоуважение! Но и упрочивает верность жене! Налетай! Наша продукция пригодится не только милым дамам, но и их кавалерам! В сравнении с операционными расценками — сущая выгода, «Пречистая дева» позволит вам десять раз сорвать нежный цветок невинности, а «Мэн Цзяннюй» — целых тридцать!

Приезжие девушки, заливаясь смехом, наблюдали представление бок о бок с лючжэньцами. В конце концов все они оказались сбиты с толку. Один мужик, тыча пальцем в Сун Гана, спросил у Стихоплета:

— Да ведь Сун Гана спрашивают, ты-то что лезешь?

— А ты бы согласился рассказать всем о своих с женой делах? — ответил Чжао. — Ведь нет. Вот и Сун Гану неохота. Он меня уполномочил говорить за него.

Сам Сун Ган к тому моменту был охвачен горьким раскаянием. Он стоял понурив голову, молчал и страдал, словно тупой нож кромсал его тело. Акция Стихоплета и Чжоу оказалась невероятно успешной. На месте никто не отважился купить их товар, зато ночью люди, тихонько будившие спящих на улице предпринимателей, потекли нескончаемым потоком. За несколько ночей количество побудок перекрыло с лихвой число комариных укусов. Покупали по большей части приехавшие на конкурс девицы. Конечно, и наши лючжэньские крали не отставали, и мужики тоже — все они подпали под влияние сказанных Чжоу Ю слов и думали, что если не смогут отыметь какую другую бабу, так хоть от собственной жены добьются еще пару раз девичества. Чжоу стал смотреть на Стихоплета совсем другими глазами.

— Ты редкостный талант. Нам и впредь нужно сотрудничать. И премия тебе полагается больше условленной зарплаты, — говорил он.

Услышав это, Стихоплет неимоверно обрадовался.

— А сколько премия-то? — спросил он.

— Узнаешь еще, — ответил Чжоу.

Слухи о представлении бравой троицы в тот же день дошли до Линь Хун. Ее аж в дрожь кинуло от злости. Вернувшись домой, она хотела сперва устроить сцену, но, заметив, как потерянно сидит на диване Сун Ган, смягчилась. Линь Хун подумала, что он затеял все это, чтобы заработать чуть-чуть, только и всего. Покачав головой, она вышла из квартиры и увидела сияющего Стихоплета — весь ее гнев мгновенно перешел на Чжао. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, она зло процедила:

— Мудак!

Глава 37

Будоражившему общественность Первому всекитайскому конкурсу красоты среди девственниц наконец-то был дан старт. Принимая во внимание, что конкурс должен был проходить под палящим солнцем, губительным для нежной девичьей кожи, оргкомитет решил провести отборочный тур после обеда, до наступления темноты. Это был самый грандиозный вечер в истории нашей Лючжэни. Три тысячи высоких и низеньких, худых и толстых, страшных и ослепительных девиц в бикини выстроились в ряд длиной в два километра. Даже самой длинной улицы в поселке не хватило, чтоб вместить их всех. Хвост этой очереди протянулся через мост на другую улицу.

Еще до захода солнца Лючжэнь опустела. Все магазины закрылись, предприятия прекратили работу, а учреждения отправили сотрудников по домам. Народ сбился в кучу по обе стороны самой длинной улицы. Зеваки, совсем как мартышки, облепили платаны. Мужики устроили настоящие танцы с шестом вокруг телеграфных столбов: то и дело кто-нибудь забирался на столб и соскальзывал с него вниз. В домах распахнулись забитые головами окна. Все крыши были усеяны наблюдателями. Даже врачи и медсестры из больницы пришли посмотреть на это безобразие. Они твердили, что если сейчас не увидят, что происходит, то следующего случая нужно ждать тыщу лет. Больные тоже выползли на свет: кто ковылял на костылях, кто тащил сломаную руку, кто тянул за собой капельницу, а кого и вовсе несли на носилках после операции сердобольные родственники. Одни лежали в тачке, другие восседали на заднем сиденье велосипеда.

Народ из соседних уездов тоже прикатил на великах полюбоваться на заезжих красавиц. Времени на дорогу туда-обратно ушло, наверно, часов десять — двенадцать. В нашей Лючжэни жило-то всего тридцать тыщ человек, но в тот день набралась бы вся сотня. Конкурсную улицу перекрыли, и девушки выстроились в ряд на одной стороне, а другую сторону расчистили от народа милиция и автоинспекция. Милиционерам в тот день повезло больше всего — им было видно лучше всех прочих, но самыми счастливыми оказались журналисты — только им было разрешено перемещаться по перегороженной улице. Завидев симпатичную физиономию, они тут же подскакивали с микрофонами, не в силах оторвать глаз от высокой девичьей груди. Потом их взгляд соскальзывал куда-то в район пупка, словно они хотели просверлить девушку насквозь.

За спинами у конкурсанток столпилась целая уйма мужиков. Все их задницы были под шумок облапаны, ни одна не осталась без внимания. Кое-кто в толпе пришел поглазеть на девушек в одних шортах. Эти зеваки шумели и кричали, чтоб сзади их перестали теснить, а сами прикладывались голым торсом к пышным формам в бикини. Некоторые девицы принимались плакать, другие — ругаться, а третьи — вопить. Но мужики тут же напускали на себя невинный вид, оборачивались и орали в задние ряды, чтоб там перестали толкаться и пинаться.

Бритый Ли неизменно твердил, что конкурс решили провести на улице, чтобы народ смог бесплатно понаблюдать за всем этим делом. Однако отправившись в уборную, он вышел оттуда с новой бизнес-идеей и велел Пиарщику Лю отрядить людей для продажи входных билетов. Лю принялся сбывать билеты, как заводной, и одним махом продал больше пяти тысяч штук. Он арендовал все грузовики, какие сумел найти в нашем уезде и в соседнем, но пять тысяч счастливцев с билетами никак в них не влезали. В итоге пришлось взять в аренду у крестьян в округе и все тракторы. Люди с билетами наблюдали за конкурсантками из грузовиков и с тракторов, словно парад принимали, и если девушки растянулись на два километра, то они — на целых четыре.

Впереди катились двадцать кабриолетов, в которых восседали Бритый Ли, Тао Цин, товарищи руководители и товарищи судьи из оргкомитета, а также товарищи гости, выложившие на конкурс свои денежки. В последней машине ехали Мороженщик Ван и Зубодер Юй. Зубодер вообще-то собирался как раз переместиться из Европы в Африку, но, когда старик Ван рассказал ему по телефону про конкурс, он тут же изменил планы и вернулся, решив, что в такой ответственный момент непременно стоит показаться на людях. Он стоял в кабриолете в идеально скроенном костюме и ботинках. Рубашка с галстуком были подобраны в тон костюма. Зубодер смотрелся до крайности импозантно, словно бы и не носил никогда другой одежды, а уже в колыбели лежал в таком виде. Мороженщик, возвышавшийся рядом, тоже напялил костюм, но рукава были ему длинны, так что даже ногтей не видно, а ворот рубашки широк — все ключицы наружу. Поверх рубашки алел дешевенький галстук, как у охранника. Увидев, как нарядился его товарищ, Зубодер ужасно огорчился и сказал:

— Ты в шмотках ничего не смыслишь.

За двадцатью кабриолетами потянулись бесконечные грузовики. Сперва шли машины с местами высшей категории. В их кузовах торчали сиденья и столы с напитками и фруктами. За ними ехали грузовики первого класса — там были только стулья, а столов уже не было. В машинах второго класса люди просто стояли в два ряда, а в третьем классе — в четыре. Классом ниже народ вообще чуть не сидел друг у друга на головах. За грузовиками выступали бессчетные тракторы, докуда хватало глаз. Билеты на них были самыми дешевыми, и народ свисал с них гроздьями, как летучие мыши.

А Пиарщик Лю вовсе даже не ехал в одном из лимузинов. Он, как судья на Олимпиаде, торчал у самого начала улицы со стартовым пистолетом. Председатель оргкомитета, которого Пиарщик разыскал по приказанию Бритого Ли, стал толкать в микрофон нудную речь про то, что с начала реформ по всей стране наблюдается улучшение обстановки. Он начал с роста общекитайского ВВП и дошел до ВВП всей провинции, а потом от ВВП города спустился до ВВП Лючжэни. Тут, добравшись наконец до дела, он снова стал толковать обо всей стране и, пробежав по всем провинциям, опять вернулся в наш поселок и заговорил наконец о конкурсе, который вот-вот должен был начаться. Он объявил, что проведение конкурса красоты среди девственниц показывает, что жизнь народонаселения становится день ото дня все лучше, а международное положение нашей страны крепнет на глазах. Потом он добавил, что конкурс способствует продвижению традиционной китайской культуры, а также теснейшим образом стыкует ее с глобализационными тенденциями. Через полчаса, брызгая слюной, товарищ руководитель наконец-то прокричал:

— Первый всекитайский конкурс красоты среди девственниц объявляю открытым!

Пиарщик Лю громыхнул пистолетом, и машины со зрителями, гудя, торжественно тронулись вдоль улицы, как на марафоне. Они катились внушительно и медленно, как ползущий по земле человек, прямо к заходящему солнцу. Три тыщи конкурсанток, непрерывно подвергавшихся сексуальному харассменту, были уже к тому моменту вне себя от гнева и обиды, но едва прозвучал выстрел, как они собрались с духом, выпятили бюст, изогнулись в талии, раскрыли томные глаза и заулыбались, каждая на свой манер.

Они увидели, что вслед за кабриолетами начальства и жюри катятся бессчетные грузовики и тракторы со зрителями. Мужики, стоявшие за ними, продолжали лапать где ни попадя. Девушкам ужасно хотелось сбежать оттуда, помыться как следует и начисто стереть следы этих касаний. Но ведь каков был Бритый Ли? Он всегда умел предугадать то, чего не видели другие. Он давно понял, что девки думают только про судей, а вовсе не про зрителей и что, как только проедут их кабриолеты, они тут же развернутся и уйдут, а тогда народ на зрительских местах ничего не увидит окромя заходящего солнца. Ежели выйдет так, то люди, купившие билеты, тут же станут деструктивным элементом в обществе, соберутся, станут бузить и пойдут громить в итоге здание оргкомитета. Чтобы взять ситуацию под контроль и успешнее продавать билеты, Ли запретил жюри судить в отборочном туре, а полностью возложил ответственность за выбор на зрителей, купивших билеты.

А теперь представьте себе, что тем летним вечером в поселке собралось сто тысяч зрителей, и все они обливались потом, так что перебродившая вонь от этого ползла кислятиной по лючжэньским улицам, все они выдыхали углекислый газ, а пять тысяч ртов еще добавляли к нему отрыжку, из двухсот тысяч подмышек шесть тысяч пахли так, что можно было удавиться, а из ста тысяч задниц тыщ семь воняли. Некоторые перднули даже не один раз. Кроме людей, пердели, само собой, и их носители. Чем медленнее ехали машины, тем больше тянулось за ними выхлопов. Эти выхлопы были еще ничего — серая дымка от них кружилась по улице, как пар в душе, но вот выхлопы тракторов казались совершенно невыносимыми. Черные клубы отделялись от них, как от горящего дома.

Сажа оседала на конкурсантках, а они выпячивали сиськи, отклячивали задницы, лыбились во весь рот и поводили томными глазами целых три часа, чтобы их выбрали сидевшие в машинах и на тракторах местные лохи. Эти пять тыщ простаков считали себя настоящими судьями, у каждого были заготовлены ручка и бумага. Они галдели, как сороки. Особенно старались люди на тракторах. Хотя они гроздьями свисали со своих агрегатов, вели они себя как самые ответственные судьи в мире: пучили глаза, отпихивали заслонявшие вид чужие головы (и тут же оказывались отпихнуты кем-нибудь еще), стараясь разглядеть конкурсанток как можно лучше. Высоко воздев бумагу с ручкой, они записывали номера симпатичных девушек и обсуждали их между собой так серьезно, словно покупали акции. Еще активнее были те, кто стоял в задних рядах. Едва они замечали приятное личико или фигуру, как трактор проезжал мимо, так что они даже не успевали разглядеть номер нужной девушки, висевший у нее на груди. Тогда эти зрители принимались взволнованно спрашивать у впередистоящих, что за номер был у такой-то девушки, будто бы, пропустив одну, они вызвали бы тем самым обвал рынка.

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒