А. Жвалевский, Е. Пастернак 7 страница

И вот стоим мы как-то наперемене, Женя мне рассказывает что-то про «Трех мушкетеров», а тут к нам мальчишкиподходят. Почти все. И Миша, самый высокий в классе, говорит:

— Архипов, мы решили, чтоне будем мы тебе больше бойкот объявлять. Пойдем с нами в конный бой играть.

Женька аж подпрыгнул отсчастья. Видно было, как он обрадовался. И рванул к мальчишкам.

Они оживленно загоготали,понятно, что им Женьки тоже не хватало. Он же душа компании, конечно, с нимвеселее. А мне сразу стало пусто и холодно. И слезы на глаза навернулись. Яотвернулась к окну, чтоб никто не видел, что я плачу, а слезы все текли итекли. Женька-то играет, а я никому не нужна. Мальчишки со мной играть небудут, а девочки… Что с них взять, они в этом времени какие-то недоразвитые.

Я очнулась, как толькоуслышала рядом с собой Женин голос:

— Или мы играем вместе сней, или бойкотируйте нас дальше. Но вдвоем.

— Тили-тили-тесто,жених и невеста! – громко заорал кто-то, и все заржали.

Я вздрогнула, а Женькадаже не улыбнулся, а просто взял меня за руку. И смех стих. И мальчишкисмотрели на нас во все глаза, а потом Миша сказал:

— Но не может же она вконный бой играть?

— В конный не может, —согласился Женя, — а в «Морской» запросто!

— А давайте поле 20 на20!— А давайте!

— Парами! На вылет! Апотом финал – 30 на 30!

Мы рванули в класс. Яуспела разглядеть Красноперкину, которая злобносжимала губы в окружении своих подружек.

После следующего урока кнам стали подтягиваться девочки. Сначала просто сидели рядом и смотрели, как мыиграем, а потом стали активно болеть и помогать. То ли я уже попривыкла, то лиони стали вести себя лучше, но я перестала раздражаться от одного ихприсутствия. С Леной «маленькой» и Олей «кудрявой» мы даже вполне веселопоболтали. Так странно, из пятнадцати девочек в классе пять Лен и три Оли!Плохо тут с фантазией у родителей.

И вот на очереднойперемене шли мы с девчонками по коридору, и проходили мимо кабинета директора,а там, в приемной дверь была открыта настежь. Я мимо проскочила, а потом резкозатормозила. Заметила что-то боковым зрением, что-то очень странное, наподсознании сработало. Я вернулась к двери, осмотрела комнату… Вот! Вот за чтоу меня глаз зацепился! В углу комнаты, там, где в моем времени стоялкомпьютерный стол с техникой, здесьнаходился странный агрегат.

— Девочки, что это? —спросила я шепотом.

— Печатная машинка, —ответила кудрявая Оля, — А что?

— А как она печатает?

— В смысле? — изумиласьОля.

И тут мне повезло, потомучто в комнату влетела молоденькая девушка-старшеклассница и ринулась к этойсамой машинке. Я не выдержала, подошла поближе, чтоб посмотреть, как она с нейбудет управляться.

При виде знакомойклавиатуры у меня просто сердце сжалось. Где-то в глубине души ожила надежда,что это просто сильно устаревший принтер, а комп,пусть тоже устаревший, но есть. И спрятан в соседней комнате. И сейчас я егонайду, включу и как-нибудь попаду домой.

Девушка вручную заправилабумагу. Ну, ладно, наверное, в старых принтерах тоже так делали, но когда онасела и стала набирать текст, а по бумаге в такт с ее нажатиями стали скакатьмаленькие молоточки, я на минуту просто потеряла дар речи. Когда первый шокпрошел, любопытство победило разочарование. Понятно, что компане будет, но как она работает? Девушка стучала по буковкам, но так мучительномедленно, что я устала на нее смотреть и не выдержала:

— Можно я?

— Ты? А ты умеешь?

Я неопределенно пожалаплечом.

— Ну, попробуй, — сказаладевочка, — Меня классная попросила напечатать. Это для кабинета.

Она освободила мне стул,я уселась, положила руки на клаву. От ностальгии чутьне заплакала. Посмотрела на раскладку — совпадает, только знаки препинаниянемного по другому расположены. Ткнула букву — ого! А нажимать-то нужно гораздосильнее.

— Ты умеешь? — еще разспросила девушка.

И я начала печатать.

Сначала сбивалипредупредительные «звяки» в конце строчки и то, что потом каретка (это называетсякаретка!) переезжала с конца строчки на начало. Но все-таки это была родная клавиатураи, пусть мне приходилось лупить по ней с непривычной силой, я все равнополучала огромное удовольствие. Собственно, очнулась я, допечатав лист.

— Ну ничего себе! — глазау старшеклассницы были огромные.

— Где ты так печататьнаучилась? — выглядывали у нее из-за плеча Оля с Леной.

— Да так… В одном месте…— я опять неопределенно пожала плечом.

Витя, 2018 год

В понедельник я собирался поговорить с Сушкой — не знаю очем, но поговорить надо было. Не получилось. Слава о нашем кружке так быстрораспространилась, что после занятий к нам с Ястребом подошло человек пятнадцатьжелающих. Из нашего класса, из параллельных, и даже пару девочек на год старше.

Я растерялся. Ястреб, судя по всему, тоже. А Сушканапряглась:

— Всех не примем! Вы в комнату не влезете!

Ястреб подхватил идею с явным облегчением:

— Конечно! Мы и так на головах друг у друга сидим! Все,прием окончен!..

Новички смотрели так жалобно, что я не выдержал. Тем более,что в голову пришла гениальная идея, и мне хотелось высказать ее при Сушке.

— Поместимся! — заявил я. — Только зачем в комнате?

— А где? — спросил Ястреб. — В холле? А если завтра ещежелающие появятся? Родителей твоих на улицу выгоним?

— Не-а, — хитро улыбнулся я. —Сами на улицу пойдем. Погода замечательная, чего дома сидеть?!

Я покосился на Сушку, но так и не понял, оценила ли она всюгениальность моей идеи.

В результате мы расположились на школьном стадионе. Народунабралось так много, что Ястреб и Сушка поделили кружковцев пополам. Димазанимался с мальчиками, Снежанна — девочками. Я сиделна параллельных брусьях и, как заявил Ястреб, «осуществлял общее руководство».В основном это руководство заключалось в болтании ногами и кивании головой, когдакто-нибудь спрашивал, можно ли сделать то-то и то-то. В самых сложных случаях япредлагал игру, в которую сейчас нужно поиграть.

Родители сначала удивились нашему новому месту сбора, нопотом пришли проведать и все поняли. Посидев минут пятнадцать без дела всторонке, папы добыли у физрука волейбольный мячик и резались в волейбол. Мамынемного потерпели, но через пять минут и присоединились к папам. Стучали помячу, орали, ругались друг на друга, извинялись, хохотали… и очень удивились,когда выяснили, что уже стемнело.

Нас быстренько развезли по домам, но я успел на прощаниепомахать Сушке рукой. Она сделала странное движение плечом, но махать в ответне стала. Зато покраснела так, что даже в темноте было заметно.

Моя мама как будто ничего не заметила, но зайдя поцеловатьна ночь, почему-то сказала:

— А эта девочка… Жанна…

— Снежанна, — поправил я.

— Да, точно… она ничего, симпатичная.

Оля, 1980 год

На следующий день я к Женькиной бабушке не пошла,постеснялась. Да и Женя меня не звал, он с мальчишками из школы шел, мненеудобно было лезть.

И только я собиралась раскукситься,что сталась совсем одна, как меня догнала Ира. Минуту шла рядом, пиная передсобой камушек, а потом все-таки сказала.

— Оль, мы ж с тобой никогда не ссорились раньше.

— А я с тобой и не ссорилась, — ответила я.

— Ну и я с тобой не ссорилась! — обрадовалась Ира.

— Ага… А бойкот не считается…

— Это же не я, это Красноперкинапридумала!

— Ира, ну что ты оправдываешься? Красноперкинапридумала, а все поддержали. И ты поддержала! Так что все виноваты одинаково.

Ира обиженно запыхтела рядом. Но не уходила, так и шла,угрюмо смотря в землю.

— Так и что, мы так и не помиримся теперь?

Мне прям жалко ее стало. А Ира затараторила:

— Оль, ну как ты не понимаешь, ну вот вылезла ты против Вассы, ну и что? Лучше от этого стало? А если б я тебяподдержала, то и мне бы было плохо. Еще б и оценки снизили, а меня папа убьетза это.

— И что, лучше всегда молчать?

— Ну почему молчать? Мы же не молчим. Вот если ты меня спросишь, я тебе скажу, чтоя против того, что Архипова исключили. Так что я не молчу, нет…

Я смотрела в Иркины честные глаза и изумлялась. Она не созла. Она действительно не понимает разницы. И я махнула рукой.

— Ладно, проехали…

— Куда поехали?

— Никуда, это выражение такое. Забыли, значит.

— А-а-а… Хорошо. Выходи в три.

И Ирка убежала.

Выходить я сначала никуда не собиралась, но через пару часовдома начала тихо пухнуть от скуки. Телек смотретьневозможно. Комика нет. Читать, оказывается, прикольно,но так долго я не привыкла. Короче, просто от нечего делать я оделась и вышлана улицу.

Ирка и еще пяток девчонок сидели на железяке типа турника водворе и при виде меня замахали руками.

— Иди к нам! Будешь в «Штандера-вандера»?

— Эээээ, — ответила я.

— Будет, — радостно согласилась за меня Ирка, — Я сейчасмячик принесу. У меня до обеда мама дома.

И Ирка поскакала к дому.

— Маааа-мааааа! — заорала она так,что мне стало страшно.

По моим ощущением, на такой ор из окон должны вылезти вселюди ближайших домов.

— Мааааам!

В окне шестого этажа появилась Ирина мама.

— Скииииинь наааммяяяяяяячик!

Нормально. Ни у кого ни тени удивления. Люди вокруг как шлитак и идут, в соседних домах никто не дернулся, мама спокойно сбросила мяч.Ловить его кинулись все, он весело скакал туда-сюда, этажа до третьего.

— Анекдот знаешь? — спросила меня Светка.

И тут же начала рассказывать, не дожидаясь ответа:

— Решили колобок, жираф и бегемот сбросится с крыши. Знаешь?

— Нет…

— Как нет?! — закричала Ирка.

И дальше они рассказывали, перебивая друг друга.

— Летит бегемот и считает этажи…

— 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1 …

Ирка уползает смеятся… ПродолжаетСвета:

— -1, -2, -3… Ха-ха-ха…

Ирка, сидя на земле:

— Летит жираф: 9, 8, 7, 7, 7, 7… ха-ха-хрю…ой…

Света:

— Летит колобок: 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1, 2, 3, 4… ой, немогу…

К этому моменту я уже тоже хохотала до слез из глаз. Дома я,по-моему, никогда так не смеялась.

Потом мы играли в «Собачку», потом в «Выбивалы»…Весело было очень, но через час я уже не чуяла ног от усталости. А завалиласьна скамейку, а неугомонные девчонки связали две скакалки и еще час прыгали какзаведенные и прыгали б и дальше, если б не вопль из знакомого окна:

— Светааааааааа! Муууууууультики начались!

Двор опустел практически мгновенно.

На следующий день я еле встала с кровати. Ноги гудели так,что каждый шаг я ойкала и проклинала всех на свете. Когда я хромая на обе ногивытащилась из подъезда, то встретила Ирку, которая радостно скакала нанарисованных на асфальте квадратиках.

— О! Олька! А ты чего вчера после мультиков не вышла?

Я застонала.

— Ты чего? — изумилась она, — Мы сегодня будем в«Казаков-разбойников» играть, вчера договорились.

— Опять бегать? — спросила я с ненавистью.

— А что? Ходить что ли?

К моему огромному счастью, после школы ко мне подошел Женька,взял мой портфель и сказал:

— Пойдем! Бабушка про тебя вчера весь день спрашивала. Онауже и все для теста приготовила.

Я и сама могла портфель отнести, но мне было удивительноприятно, что Женька идет по двору с моим портфелем. Пусть на нас все смотрели,пусть шептались вслед, я от этого становилась только счастливее.

Баба Люба встретила меня как родную. Мне немедленно выдалифартук, чтоб я не запачкалась, и мы замесили тесто.

Как это оказывается сложно! Но как интересно! Бабушкаобращалась с тестом, как с живым существом. Она его гладила, шептала стихи,что-то она рассказывала. Она пела ему песенки. И что удивительно, тесто еепонимало! Оно как будто слушалось, тянулось к бабушке. К моим рукам липло и отказывалосьотклеиваться. А в бабушкиных как будто само скатывалось в аккуратные шарики. Ипотом, в духовке, эти шарики на глазах вспухали и становились идеальнымибулочками. Нереальной вкусноты.

Я готова было проглотить их все, вместе с противнем.

— Баба Люба, а вы часто печете? – спросила я.

— Да нет, не очень. Раз в недельку, не чаще. А что?

— Целую неделю ждать следующих…

Потом бабушка глянула на мое разочарованное лицо изасмеялась.

— Приходи завтра. Ты ж рецепт, небось, не запомнила?

В классе со мной уже почти все разговаривали. Собственно,мне и не нужен был никто, кроме Жени. С ним я могла болтать часами, состальными пока было тяжеловато. А я все реже вспоминала о том, что пришла издругого мира. Про компьютерные игры даже не думала, часто для уроков не хваталоинтернета, но мне его полностью заменил Женя. Он с готовностью отвечал на любыемои вопросы. А заодно и показал как пользоваться всякими энциклопедиями.

Что интересно, в этом времени интернет гораздо меньше нужен,чем у нас. У них вообще тут время течет по другому, более размеренно, спокойно.Комики не звонят, люди идут, а не бегут. Машин почти нет. А те, что есть, ездятмеееедленно и плавно. И, что забавно, все вокругуверены, что живут в бешенном ритме.

Витя, 2018 год

Экзамены приближались, и меня вдруг начало колотить. Маманазывает это «мандраж», а папа «флаттер». Странно, сомной такое редко случается. Последний раз — когда в бабушкиной деревне вечеромвозвращался домой, а тут из-за угла местные… Их было трое, они были здоровые изагорелые. И убежать я не успевал, потому что столкнулся нос к носу. И тут уменя такой мандраж начался, что я даже ход не сбавил.Только кулаки сжал и попер прямо на них. Иду иколочусь, даже жарко стало. Они, видно, что-то почувствовали, потому что молчарасступились и пропустили меня без единого слова. Потом, когда мы с соседскимМишкой с ними возле озера схлестнулись, деревенские нас здорово отделали. А втот раз — ничего, даже дразниться не стали.

И вот теперь у меня мандражначался снова. Начался — и не хотел униматься. Самое обидное, что драться былоне с кем, а то, честное пионерское, подрался бы! Чтобы унять флаттер, пришлосьпобродить по городу. Он у нас маленький… по крайней мере, раньше был. Теперь,как я понял, на окраине, особенно за рекой, много чего понастроили, но туда яне пошел, отправился в центр.

Гулял… нет, с такой скоростью не гуляют… тем более — небродят… В общем, быстро ходил по центру между кирпичных домиков и церквушек. Унас вообще старый город. Немцы его взяли с ходу, а потом наши без бояосвободили, поэтому очень много домиков уцелело прошлого (то есть ужепозапрошлого) века. Кое-что заштукатурили и покрасили, но остались и такие, укоторых кирпичи наружу торчат, как ребра у очень худого человека. Кирпичидревние, но крепкие, не оранжевые, как теперь делают, а коричневые. И шершавые.По ним рукой ведешь — и понемногу успокаиваешься.

Долго я так бродил, поглаживая кирпичи, мандражпочти уже весь выходил. И вдруг увидел человека, которого ну никак не ожидалтут встретить. Или, по крайней мере, не в таком виде.

Передо мной стоял Женька Архипов. Постаревший, с седойщетиной, весь морщинами покрыт, словно его жевали, да выплюнули. И староезимнее пальто — серое, все в коричневых подтеках. Но все-таки я сразу егоузнал.

А он меня, кажется, нет.

— Женька? — спросил я не своим голосом. — Архипов? Ты?

Он поднял мутные глаза и уставился на меня. По-моему, онмало что соображал. Я уже решил, что обознался, как вдруг он ответил:

— Я.

Мне стало нехорошо. Наверное, потому, что от него неслочем-то кислым и противным.

— Ты как… тут оказался?

Женька посмотрел на кирпичную стену и удивленно пожалплечами.

— Это я, — объяснил я. — Витя Шевченко. Помнишь?

Он подумал и кивнул:

— Витя. Помню.

— А ты… Тебя все-таки исключили из пионеров?

Женька вдруг всхлипнул и вытер нос рукавом.

— Выперли! — сказал он сквозь слезы. — Из пионеров! Ипокатилась моя жизнь по наклонной! И Ленка меня тоже… выперла! Кому я такойнужен?

Мне захотелось провалиться сквозь тротуар. Женька Архипыч,надежда школы и умница, Женька, которого не смогла согнуть даже Васса, стоял иревел, как девчонка. Он даже раскачиваться немного стал.

— Прости, — сказал я. — Это из-за меня… Я тогда струсил…

Женька тихонько плакал, казалось, не слушая меня. Не зная,что делать, я пролепетал:

— Я могу что-то для тебя?.. Чем-нибудь помочь?

Он перестал плакать так же резко, как и начал.

— Мне бы денег, — невнятно сказал он. — На лечение.

— Конечно! — я очень обрадовался, что могу хоть как-тозагладить вину, и торопливо начал шарить по карманам. — А чем ты болеешь?

— Тунеядством он болеет! — неожиданно раздался за моейспиной резкий голос.

Женька он него сразу съежился, а я обернулся посмотреть, ктоэто такой наглый. Сейчас я был готов за своего друга с кем угодно сражаться…

…С кем угодно, кроме милиционера. Выглядел он непривычно:серая кепка, свободная куртка и штаны, дубинка и наручники на боку, погоныстранные — но это был явно милиционер. И он явно не одобрял моего общения сЖенькой. Даже, кажется, собирался его арестовать.

— Это Женька! — объяснил я. — Архипов! Он болен…

— Не Женька он, — возразил милиционер, — а Васька. И неАрхипов, а Карпович. Тунеядец и бомж!

А внимательно посмотрел на оборванца. Действительно, какойЖенька? Похож немного, а так… Чего это я вдруг?

— Не тунеядец, — неубедительно возмутился Васька, — авременно не работающий!

— В обезьянник захотел? — милиционер отцепил от поясадубинку.

Попрошайка начал боком отодвигаться. Наверное, он очень нелюбил обезьян. Отодвинувшись немного, он крикнул:

— Полицейский произвол! — и бросился наутек.

Его можно было бы его легко догнать, потому что бежал онмедленно, вихляясь из стороны в сторону. Но милиционер только вздохнул иповернулся ко мне:

— Тебя мама что, не учила от бомжей подальше держаться?

Я хотел ответить, что мама мне ни про каких бомжей вообщеничего не рассказывала, но удержался. На меня вдруг навалилась страшнаяусталость.

— Можно, я пойду? — спросил я.

— Иди, конечно, — пожал плечами милиционер. — Толькоподальше от всякой швали держись!

Домой я шел, не глядя по сторонам. «Это не Женька! — убеждаля сам себя. — Женька не мог так… У него все хорошо!»

Вернувшись, первым делом бросился к компуи начал искать в Инете что-нибудь о Евгении Архипове.Однофамильцев было хоть пруд пруди, но все какие-то не те. Мне стало страшно. Япочему-то был уверен, что Архипыч сейчас копается где-то в мусорном баке — ивсе из-за меня.

Я понял, что выход только один: надо вернуться! Надо найтиту девчонку, которая села на мое кресло! Надо заставить ее поменяться кресламиопять! И срочно, срочно спасать Женьку!

Оля, 1980 год

Сегодня я поняла, что влюбилась!

Шла-шла из школы и вдруг как мешком по голове… Женька рядомбыл, рассказывал что-то интересное, я слушала, слушала, а потом вдруг поняла: явлюбилась!

И так мне сразу стало хорошо и весело! Я начала хохотать каксумасшедшая и скакать вокруг Женьки на одной ножке. А он сначала обалдел,остановился и спрашивает:

— Что случилось?

А потом тоже начал со мной скакать и прыгать.

Кстати, удивительно, но здесь гораздо лучше прыгается!

Несмотря на пирожки бабушки Любы, я сильно похудела. Когда ноги пересталипостоянно болеть, выяснилось, что я даже бегать неплохо умею, а в высоту нафизкультуре прыгаю лучше многих мальчиков!

А сегодня мне казалось, что я наглоталась воздушных шариков.Мне казалось, что если как следует оттолкнуться от земли, то можно улететь досамого неба и там повиснуть, дрыгая ногами. Я немедленно поделилась этим сЖеней и в ответ получила рассказ о том, что сила земного притяжения зависиттолько от массы тела, которое земля притягивает. Ну не зануда ли? Неужелинепонятно, что сила земного притяжения зависит от настроения, от погоды, оттого, кто рядом!

— Женька, ну неужели ты не чувствуешь, что если мы вместе,то все по другому! Все вокруг по другому!

Женька смотрел на меня, ошалело лупаяглазами и улыбался. И глаза у него были голубые, как небо, а веснушки рыжие,как солнце. И теперь я точно знала, что счастье есть, что счастье — это просто.Счастье, это когда внутри что-то пузырится, счастье — это когда любишь весьмир, счастье — это когда рядом Женька…

А потом он выдавил из себя:

— Оль, ты очень красивая…

Покраснел как рак и убежал домой.

И я поверила, что я красивая!

Даже дома, разглядывая себя в зеркало, видя страшноекоричневое платье, страшные босоножки и детские носочки, я понимала, что якрасивая…

Так странно… Я столько знала о любви в своем времени. Тоесть мне казалось, что я знаю о любви все. В школе нам рассказали про сперматозоидыи яйцеклетки, и ни для кого не секрет как именно этот самый сперматозоид кяйцеклетке попадает. Мы видели по телеку тысячипоцелуев и миллион признаний в любви. Мы писали друг другу в чате: « Я хочубыть с тобой!» и «Я скучаю по тебе!», но оказывается, мы ничего не понимали. Ни-че-го! Потому что даже будь у меня сейчас комп, и будь Женька где-то в чате, я бы все равномучительно скучала. По глазам, по улыбке, по тому как он хмурится, когда что-товспоминает, по тому, как смеется…

Весь день я проходила по квартире, не зная куда себяприткнуть, и легла спать в 8 часов. Чтоб поскорее наступило завтра!

Витя, между времен

Я осторожно приоткрываю глаза и облегченно вздыхаю.

Комната, в которую я так хотел попасть, наконец, появилась.Полночи я за ней гонялся.

То какие-то стадионы снились, то бесконечные кирпичныестены, по которым нужно долго-долго карабкаться.

А комната все ускользала. Пока я тут один, но это ненадолго— кожей чувствую.

Устраиваюсь на своем кресле поудобнее и старательно таращусьна кресло напротив. Там должна появиться та девчонка, из-за которой менязабросило в чужое время. Здесь, в комнате, я окончательно понимаю то, о чемдавно догадывался: никакой это не эксперимент. Просто мы с этой девчонкойпоменялись временами. Теперь она должна зайти в эту комнату, и мы поменяемсяснова.

На секунду появляется спасительная идея. Можно просто сестьв свое кресло и оказаться в родном 1980 году!

Но я знаю, что так нельзя. Здесь, во сне, своя логика, и онаподсказывает, что ничего у меня не получится.

Жду.

Проходит час. Он проходит очень быстро, я не успеваю дажезаскучать. Девочка в кресле появляется как-то вдруг, незаметно. Она смотрит наменя недовольно.

Я решительно встаю с кресла и иду к ней.

— Давай меняться! — я морщу лоб, чтобы казаться оченьстрогим.

Странно. До кресла так близко, а я не могу к немуприблизиться. Это все девчонка! Она не хочет меняться временами!

— Не хочу! — она то ли отвечает на мои мысли, то лиугадывает их. — Я тут останусь. Тут хорошее время!

— Время всегда хорошее!

Мне кажется, что я повторяю чью-то фразу. Или там как-топо-другому было?

— У тебя тоже хорошее время, — говорю я, останавливаясь.

Какой смысл идти, если топчешься на месте?

— Компы, комики, — теперь я говорювкрадчиво.

Девочка секунду колеблется, и я за эту секунду резкоприближаюсь к ее (то есть моему) креслу.

— Нет, — говорит она. — Тут и без комповвесело!

Я решаю говорить правду. Рассказываю о Женьке, о том, чтомне нужно вернуться и все исправить. Она слушает, время от времени кивая. Иулыбается так тепло, что я вдруг вспоминаю Сушку.

— Не боись! — говорит девчонка. —Женька под присмотром! Я его в обиду не дам!

И она говорит о Женьке, о пионерском собрании, о ее помощи.

Я испытываю сразу и облегчение, и зависть. Она молодец.

Я ей верю. И я хочу назад, в 2018 год. Там меня ждет класс,за который я отвечаю. Мы должны сдать экзамены. А девчонка позаботится оЖеньке.

Я возвращаюсь в свое кресло и снова засыпаю прямо во сне.

Оля, 1980 год

Проснулась я сразу, одним рывком. Проснулась с ощущениемтревоги. Что-то такое случилось во сне… Медленно начали всплывать подробности:была белая комната, был мальчик… Витя, кажется. Он рассказал, что мы с нимпоменялись временами. Да, я уже давно догадывалась, что это не компьютернаяигра, уж больно все было по-настоящему, но про первую встречу в белой комнатеначисто забыла. Он сказал, что хочет поменяться обратно… Рассказал про Женьку…

И тут меня прошиб холодный пот. Женьку нужно спасать!

Я вскочила и начала собираться в школу как на пожар. ЯЖеньку никому в обиду не дам, никуда его из нашей школы не отчислят!

Я примчалась в школу первая, школа еще была закрыта. Тогда япошла к Женькиному подъезду и уселась его ждать на скамеечке. Женька какчувствовал, вышел буквально через пять минут.

— Привет! — он уселся рядом.

— Привет! — ответила я.

— У папы неприятности на работе, — сказал Женька, — Вассаписьмо написала в партком о том, что меня из пионеров исключили.

У меня непроизвольно сжались кулаки, но Жениному тону японяла, что случилось что-то страшное,хоть и не поняла почему.

— Если отца из партии выгонят… — у Жени на глазах блеснулислезы, — Я себе этого никогда не прощу!

Я минутку посидела, думая как же утешить бедного Женьку,потом взяла его за руку и началарассказывать:

— Знаешь, а будет время, когда всем будет наплевать, в какойты партии.

— Что значит «в какой»? Она одна!

— Будет не одна. Будет много. И все будут бегать и просить:«Вступите в нашу партию, вступите в нашу партию»

Женька рассмеялся.

— А комсомолов тоже будет много?

— А комсомола вообще не будет, будут всякие другиемолодежные организации, не помню их названия. Зато всем можно будет верить вбога. Причем в любого.

— Это как?

— Хочешь, будь православным, хочешь католиком, хочешьмусульманином, хочешь иудеем. Хочешь, отмечай все праздники сразу. И в школуможно будет приносить и куличи, и мацу. И Рождество все начнут отмечать.

— Какое еще рождество?

— Оба. И католическое и православное. А пасхи вообще три,еще еврейская есть.

— Олька, ты откуда все это знаешь? — Женя аж напрягся.

— От верблюда, — засмеялась я, — Мне сегодня сон приснился.Как будто я — девочка из будущего… И мне поручено спасти тебя.

— От кого?

— От всех!

— Не надо меня спасать, — обиделся Женька, — я сам спасусь!Ты лучше еще про будущее расскажи. Что там будет?

И тут меня понесло. Я начала рассказывать про компы и комики, про машины и микроволновкии даже про адронный коллайдер.Это ж надо, что вспомнила! Мы чуть вшколу не опоздали, ввалились в класс за секунду до начала урока, как раз вовремя объявления о том, что после пятого урока состоится политинформация натему «Религия — опиум для народа». Мы с Женькой синхронно прыснули. Лицопионервожатой, которая делала объявление, окаменело.

После пятого урока в кабинет пришла наша классная и Танечка.В этот раз обошлось без Вассы. Сначала нам долго инудно рассказывали про то, что темный и дремучий народ до революции погибал подгнетом царя и попов. Я слушала вполуха, потому что уже давно поняла, что систорией здесь все не совсем чисто. Нам все совсем по-другому объясняют. Потомнам рассказали про то, что пришла революция, всех освободила и свергланенавистный царский режим. И что теперь церковь никому не нужна, потому что всеи так счастливы. За границей она еще есть, но там и трудящихся продолжаютугнетать, а у нас все по-другому. Я сразу вспомнила, что у нас, в будущем, вовремя всех церковных праздников президент стоит и крестится в первых рядах. И,кстати, все, кто сейчас в классе, доживут до нашего времени и все увидят своимиглазами. Мне стало страшно весело, я даже хрюкнула от смеха, но Танечка неразделила моего веселья.

— Ольга, я не вижу ничего смешного!

А я видела! Ведь они все еще не знают, что довольно скороСоветского Союза не станет, и говорить можно будет все, что захочешь, и прореволюцию все забудут и, кто такой их любимый Ленин, дети знать не будут! Еслиб я сюда не попала, и я б не знала! Я, вдруг, почувствовала себя всемогущей.Никого не боюсь, даже Вассу!

Я встала и сказала:

— Я тоже не вижу ничего смешного. Вы же нам все эторассказывайте из-за Жени, правда? Мывзяли и исключили его из пионеров, а он лучше всех нас. Ну и что, что егобабушка верит в бога? Она замечательный человек, она никогда никого не обидела.Между прочим, никого в бога верить не заставляет. Вам-то что? Это личное делоих семьи.

В классе стало очень-очень тихо, а Танечка залилась пунцовойкраской.

— Что значит личное дело? — спросила она, — У пионеров неможет быть личных дел!

Тут я опешила.

— Как это не может? Что ж нам теперь, и в туалет строем ходить?

Класс заржал, а я уже не могла остановиться.

— Женя учится лучше всех в классе, Женя знает больше всех вклассе. Он может поступить в любой ВУЗ, и мы все будем гордиться, что училисьвместе с ним. С ним интересно, с ним все дружить хотят! Я считаю, что если ужкто достоин быть пионером, то он!

В классе начали шептаться, я продолжила:

— И я считаю, что мы его исключили несправедливо! И еслисовет отряда решит вернуть Жене пионерский галстук, то это будет правильно!

Танечка выглядела неважнецки, вся в алых пятнах, а в классеуже стоял настоящий гул.

— А ведь она права! — крикнул, вдруг, Сашка, — Мы егоисключили, мы его и вернем!

— А давайте проголосуем!

— Давайте!

Я не верила в свою удачу!

— Кто «за»? — спросила я дрогнувшим голосом.

Много рук.

— Кто против?

Человек шесть, выше всех руку тянет Красноперкина.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒