русский! Спасибо. Господи!..». 188 7 страница

Б. Ахмадулина ◄

Содружество муз

I ► Б. Ахмадулина оставила глубокий след в искусстве. Она снялась в ряде фильмов, среди которых «Живёт такой парень» (1961),

I «Спорт, спорт, спорт» (1970).

В возрасте 22 лет Ахмадулина написала одно из своих известнейших стихотворений «По улице моей который год...». М. Тари- вердиев положил эти стихи на музыку. В фильме Э. Рязапова «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» романс прозвучал в исполнении Аллы Пугачёвой.

В фильме Н. Михалкова «Жестокий романс» звучит романс на I слова Б. Ахмадулиной «А напоследок я скажу». ◄

§ Размышляем над прочитанным

1. Голос поэтессы, по мнению современников, словно камертон, настраивал слушателей на размышления о жизни, поднимал к высоким истинам. На сайте https://pixesmusic.eom/s/136294263-Bella_Ahmadulina_-_Noch_ upadanya_yablok/ прослушайте стихотворение в исполнении автора. Совпадает ли описание современников с вашим впечатлением?

2. В стихотворении речь не идёт напрямую о Яблочном Спасе. Какие детали позволяют отнести эти строки к праздничному событию в жизни русского народа?

Ц 3. В поэзии Б. Ахмадулиной исследователи отмечают некую архаичность, старомодность («Влечёт меня старинный слог»), сочетающуюся с обыденностью. Подтвердите эти наблюдения примерами из стихотворения «Ночь упа- данья яблок».

4. Объясните значения слов «полушалки» и «приживалки», при необхо- ’ дикости воспользуйтесь словарём. Какую образную нагрузку в стихотворении несут эти слова?

5*. Обратите внимание на сложный и своеобразный поэтический язь»; Б. Ахмадулиной. Приведите примеры использования авторских словоо6ра»£ ваний, эпитетов, метафор, сравнений, олицетворений в прочитанном стихе-1 творении.

Евгений Иванович Носов

Литературные имена России

► Евгений Иванович Носов (1925—2002) принадлежит к военному поколению. По словам писателя, он «из детства вынырнул прямо взрослым парнем. Минуя юность».

Как не повзрослеть, если в шестнадцать нацистская оккупация, в восемнадцать — фронт, в двадцать первое ранение, встреча Победы в госпитале и пособие по инвалидности. Тема памяти стала одной из главных в творчестве писателя. Она нашла отражение в рассказах «Костёр на ветру», «Яблочный Спас», «Синее перо Ватолина», «Памятная медаль», «Холмы, холмы...» и др., в которых война безжалостно прошлась по судьбам героев.

По словам В. Астафьева, Носов «пишет трепетно, с уважением! памяти погибших», «говорит о вечном нравственном значении паза ти •.

Другой неизменной темой в творчестве Е. И. Носова была жизи простого деревенского человека, его нравственные истоки, отношение к земле, природе и ко всему современному бытию: «...вообще- то тема войны у меня не главная... Главной темой была и остаёя деревня, её насущные проблемы. Но война жива в истории деревт Ведь общество не привело себя в порядок после войны. Я вглядыи юсь в человека деревни, который прошёл войну, знает её сурова правду». 4

Из первых уст

► И песнь друга, как цветок чабреца, некорыстна с виду, но чип и высок её тон...

В. Астофм

Израненный на полях сражений, он заживил телесные раны i сумел совершить ещё и духовный подвиг во имя свободы Родины Писательский талант Евгения Ивановича вскормлен истинно парад
ной средой. Овеян он, этот талант, высокой поэзией русского языка и державной любовью к России, любовью к её природе, овеян и жалостью ко всем близким и дальним.

В. Белов ◄

Историко-культурный комментарий

► За рассказ «Яблочный Спас» Е. И. Носов получил международную премию «Москва-Пенне». Премия «Москва-Пенне» учреждена в 1996 году при участии Министерства культуры РФ. Союза писателей России. Литинститута им. Горького, Муниципалитета г. Пенне, Оргкомитета итальянской национальной премии по прозе «Город Пенне». <

Из первых уст

► Сначала, ребята, следует научиться смотреть вокруг себя, выработать умение видеть в малом, повседневном большем?, необыкновенное. Без этого никакие, даже самые экзотические путешествия не принесут вам полной и глубокой радости познания, а будет лишь утолено простое бесплодное сорочье любопытство. Какое-нибудь неприметное озерцо тут же, за городом, полно жизни, но какова эта жизнь — для большинства горожан такая же загадка, как тайна планеты Марс. Вот они, дальние неведомые страны, — вокруг тебя! Поля, луга, рощицы, овражки... Вооружайся терпением, вниманием к родной природе и выходи читать увлекательную книгу её жизни.

Е. И. Носов ◄

Памятник Е. И. Носову в г. Курске

Подумайте, почему Е. Носов назвал рассказ «Яблочный Спас». Какое отношение имеет содержание рассказа к традиционному празднику? I \ ~)

Яблочный Спас

Работаем со словом

Благовест колокольный звон в один колокол перед началом церковной службы, а также перед началом важнейшей части литургии.

Звонница часть церковного здания или постройка вблизи него, предназначенная для колоколов: колокольня. Кисёйно от слова кисейный, сделанный из кисеи — лёгкой, прозрачной ткани. Здесь: легко, прозрачно.

Паперть крыльцо, площадка перед

входом в церковь.

Перезвон колокольный звон в один

колокол за другим поочерёдно, начиная с самого большого.

Пребывать в послухе (быть послушником) — прислужник в монастыре или у духовного лица, готовящийся к пострижению в монахи.

Трезвон — церковный звон во все колокола (первоначально — трёхкратный звон с небольшим перерывом).

Яруга — (нар.разг.) овраг, буерак.

гий, хлыстоватый малый с ванным хвостиком волос на ке, должно, пребывавший в хе, со строгим, озабоченным дергал за верёвку, но поскольку колокол был один, без своих разнога лосых собратьев, то из него ничел нельзя было выколотить, кроме нообразного частозвона, тем не ш нее привлёкшего немало народ^ Тут же из муравы высился сварно! обшитый жестью куполок с ко» ным ажурным перекрестием, кото: рому после очистки от ржавчины 1 покраски порошковой бронзой ни лежало стать православным кре-, стом. Однако проходившие мим старушки готовно крестились на зл незавершенную конструкцию, не дм жидаясь, пока её доведут до ухх покрасят и возведут на церковную кровлю. Сам же храмец обезглавленный, изрядно обветшалый, с порослью берёзок по карнизу, хранивший прежде бумажные кули с химикатами, побед очный мел и негашёную известь, ныне пребывал в лесах, весь в цементных помазках и пластырях и, как всякий больной, безучастно и равнодушно глядел сквозь поржавевшие решётки на узких незастеклённых оконцах, так что приходской священник отправлял свою службу прямо на паперти, возле кем-то принесённого стула, застланного чёрным цветастым

Работаем со словом

Авбська сетчатая сумка для продуктов, мелких предметов и т. п.; сетка. Анисовка, свечбвка, кра|р<атка, штрй- фель, бельфлёр — осенние сорта яблок. Камилавка — высокий цилиндрический, с расширением кверху, головной убор православных священников, даваемый как знак отличия.

Фелонь (церк.) риза священнйка в виде длинной и широкой накидки без рукавов.

Иерей православный священник.

платком. К спинке стула была прислонена икона с образом Спаса, строго взиравшего из фольгового оклада. Перед иконой на подносе горело десятка полтора разновеликих свечек, трепетавших на открытом воздухе долгими заострившимися язычками огней и слёзно ронявших к обножью капли горячего полупрозрачного воска. <...>

Между тем люди всё подваливали, протискивались к священнику, разверстали перед ним авоськи и узелки с яблоками, и молодой раскрасневшийся иерей в праздничной парчовой фелони и свежей камилавке макал вересковый веничек в детское голубое ведёрко <...> и вдохновенно, с видимым удовольствием, хлёстко окроплял плоды, а заодно и самих соискателей благодати, подставляя затем запястье для поцелуя.

На роившемся пустыре тоже пахло яблоками, но не лёгкими дуновениями, как в открытом поле, а густо, настоянно, будто из большого закрома, в который ссыпали плоды со всех деревень. Яблоки округло, золотисто выпирали и выглядывали почти из каждой шитой и плетёной ёмкости в руках, и каждая поклажа сочилась своим собственным ароматом анисовки, свечовки, крапчатки, всяких новых штрифелей и бельфлёров, которые все вместе и создавали этот пряный праздничный настой.

По небывалому многообразию яблок, радовавших ребятишек, шкодливо пулявших друг в друга окусками, по тому, как встрёпанный мужичонка в новой, глыбисто измятой рубахе сипло выкрикивал, не договаривая слов, какие-то куплеты, пытаясь обнять и облобызать всякого встречного, <...> а также по тому, как приходской священник <...> исполнял своё необременительное действо, оставлявшее впечатление, будто от взмаха его мокрого веника и рождалось это румяное и ароматное изобилие, грех было не догадаться, что в Малых Ухналях, как и во всей святой Руси, начался Яблочный Спас.

Неподалёку, под старыми церковными липами, расположился яблочный базарчик. Десятка два женщин восседало рядком перед наполненными вёдрами. Торговля была рассчитана в основном на приезжих, поскольку этого добра местному жителю не надобно и задаром.

Щедрая осень. Худ. В. В. Янаки. 2006

Я тоже прошёлся вдоль рядка, приглядываясь к весёлому, бодр тему товару, при одном виде которого молодеет и радуется душа.

Яблоки и в самом деле были на загляденье: свежи, румянь подёрнуты первозданной матовостью осевшего туманна и вообще > яли отменным здоровьем хорошо вызревших плодов. Да и сам женщины, по-праздничному добродушные, гораздые погомонш! оживлённо встречали заглянувшего к ним человека и наиереба расхваливали свою продажу бодрыми возгласами: «Кому ранней и тоновки? Ранней антоновки кому?» или: «Вот анисовка! Только 41 с ветки! Нигде такой нет, кроме наших Ухналей!»

Неспешно проходя сквозь эти весёлые зазыванья, в конце коню я минул весь рядок и оказался перед самым крайним ведёрком, а мыкавшим торговлю. Перед ним на стопке красных кирпичей мси ча сидела маленькая щупленькая бабулька. На ней был серый njx резиненный плащик, укрывавший её заострённую, как бы двусюк ную спину от капели, время от времени падавшей из затуманенны вершин старых деревьев. Насунутый серый козий платок застил ( лицо, оставляя видимыми лишь кончик острого носа и жёстки! будто из пемзы, серый подбородок, поросший сизыми завитках грубых волос. Всей этой серостью, угловатостью и отрешённой н движностью она напоминала мне болотную птицу выпь, терпели поджидавшую свою случайную поживу.

— Баба Пуля! — окликнула её соседка. — Слышь, баба Пул К тебе кавалер! <...>

Продаёшь? — спросил я с не покидавшей меня весёлостью.

В ответ она извлекла из-под полы мелко дрожащую от старчеси го тика ладошку и зачем-то переставила на ведёрке самое верх» яблоко красным боком ко мне.

Кроме этого главного яблока, крупного и румяного, видно, » поднявшего роль рекламы, остальные были так себе: выглядели ы

ловато, даже чуть приморщённо, на иных бурели пятнышки червоточин. Было очевидно, что яблоки вовсе не с ветки и подобраны с земли, где пролежали невесть сколько времени.

Никто не неволил меня покупать именно эти яблоки, рядом продавалось много свежих и крепких плодов. Но, глядя на её держащуюся за край ведёрка дрожащую руку, обтянутую сухой, ломкой кожей, со вздутыми сизыми прожилками и узловатыми косточками пальцев, похожими на мелкие нитяные катушки, я решил, что сперва куплю у неё, и твердо спросил:

— Почём?

Старушка было открыла сморщенный, измятый рот, готовясь ответить, но слово моё было слишком коротко, так что она, кажется, не успела понять вопроса.

— Вы ей погромче, — подсказала соседка. — Колокол звякает, не слышно ей.

Я напряг голос и спросил попросторней:

— Хочу, мать, купить твои яблоки. Почём продаёшь?

— Продам, продам...— закивала она, оттопыривая платок над ухом.

— И почём же? Что, говорю, просишь за ведёрко?

— A-а, что просить-то... Сколь дашь, милай.

— Надо ведь знать, что давать.

Разумеется, цена для меня не имела значения, и я спрашивал о ней только затем, чтобы дать старушке, кроме денег, ещё и некое удовлетворение от её убогой торговельки.

— На свечку дашь, дак и на том — спаси тя Господь, — положила она цену.

Что так мало?

— Будя... Душа малостью живёт, у неё своя пища.

— Свечку я тебе и за так куплю, — сказал я с весёлой щедростью. А, поди, душа не только свечек, но и хлеба просит?

— Ну, ежели мать свою помнишь, добавь и на хлебушко. — Она заглянула мне в глаза, и её измятое временем лицо стеклилось слабой улыбкой. — Уж и не знаю, каких они сортов, а яблоки хорошие, не кислые. Возьми попробуй. <...>

Яблоки я всё-таки взял, отнёс в багажник и, во|ютясь с пустым ведром, спросил обрадованную Лукьяновну, не продаст ли она ещё сколько-то.

— Ой, мила-ай! Да хоть все забери! — готовно согласилась старушка, однако п|>едупредила, что хотя живёт она и не так далеко, но туда, за ручей, проезду теперь нет, так что, если я согласен, то к ней идти надобно пешки.

Я согласился, взял в машине порожний рюкзак, и мы пошли. <...>

— Вон, вишь, дом на краю починка?

— Куда глядеть — направо или налево? — не понял я.

— Налево который.

— А который налево — он без крыши...

— Ну да, ну да... — закивала Лукьяновна. — Он самый.

— И окна пустые, без рам... Нежилой, что ли?

Схоронила матушку, одна осталась... Вот те, приезжает дочь Си» Она тади в Хрустальном Гусе жила, работала главным булгактерс Отворяет дверь и ещё с чемоданом в руке сразу в слёзы: «Ма» пропадаю, выручай!» — «Что такое?» — «Сильно я растратила большой за мной недочёт. Вот приехала, спасай чем можешь. А то — десять лет мне дадут». — «Да чем же я тебя спасу, говорю ей, шутки, что ли?» — «Ой, да какие шутки, какие шутки? Я дс уже всё продала, что можно, и всё равно не хватает». «Да я что продам ничего нетути». Л она мне: «Давай, мама, продад часть дома. 'Гы себе кухоньку с печкой оставь, тебе главное, ч печка, а на остальное покупателей поищем...» Жалко мне дочку с ло: а ну и вправду посадят, да и продала я две чистых комнг проезжим цыганам. Как раз зима надвигалась, они хорошие ден!

дали.

Всё

днями ехало, вые, как таракашки. Кто чугунки волокёг, кто подушки. Тут же окна сделали себе отдельную дверь, а в другое окно вывели тр> от буржуйки. Всю неделю праздновали новоселье, одни приезжал другие уезжали... За стенкой дни и ночи бил барабан, бубны звя| ли, стёкла в окне дребезжали. Однова просыпаюсь чтой-то д мом пахнет? Я бы и ничего, да прежняя моя кошка вот как забе ла — то под кровать, го на печку, места не находит. Выбежала на улицу, гляжу, цыгане тоже повыскакивали, галдят, руками 1 шут. а из их окон красные петухи выпрыгивают... Хорошо, доб{ люди в пожарку сообщили. У нас, в Ухналях, прежде своя нож пая машина была. Машина-то была, а моста уже не было. П< кругалём объезжали, уже и крыша занялась. Так что от всего дс одна моя каморка и осталась. Успели отбить её от огня.

— А что же цыгане?

И-и, милам! Запрягли лошадей — и с концами!

И что, разве дом уже нельзя поправить?

Да где же я возьму столько капиталу?! — Лукьяновна в се, цах опять насунула на голову платок и, кряхтя, упёршись руками коленки, тяжело поднялась со своей сижи.— Это ж сколь надо денег-то? Крышу покрыть, стены от горелого образить, да полы потолками, а ещё рамы на окна... Теперь гвозди небось сто руб. штука, а у меня пенсия с гулькин носок, да и ту не всяк месяц

ют...

Да-а... Ну а власть? Разве её не коробит пожарище? Дол: бы помочь...

— Какая власть, мила-ай! — Лукьяновна воздела кверху пустое ведро. Теперь в Ухналях нетути никакой власти. На том месте замок повешен. Уж и поржавел, поди...

Она побрела на узволок едва приметной тропкой, валко раскачиваясь при каждом перестуке шлёпанцев. Я пошёл следом, все ещё прикидывая всякие ходы что-либо сделать.

Ну хорошо, а дочь? — сказал я громко и убеждённо. Разве она не обещала помочь? Было бы справедливо... Ведь ты же ей помогла?

— Ничего я не помогла. Всё было впустую. И дом извела зазря, и деньги цыганские суда не упредили, задышливо отозвалась Лукьяновна. А теперь и самой Серафимы нету... <...>

Дом пострадал больше всего с фасада, будто обгорело его лицо. На выселковую улицу, на луг и речку, на все Ухнали из обугленного ребрастого сруба пусто глядели проёмы окон, сквозь которые виделась поросль молодых клёнов и безоблачная синева. <...>

Замок наконец открылся, и я вслед за Лукьяновной машинально вошёл в жильё, на большей части которого располагалась обширная печь прежних времён» занавешенная посконью. Оставшегося места хватало лишь на топчан, сундук и двустворчатый стол у оконца. Единственную табуретку приткнуть уже не было куда, и она неприкаянно обитала на середине келейки. Поверху же, на уровне глаз, разместились: над сундуком — подвесной посудничек, в углу, за лампадкой, тёмная иконка Смоленской Одигитрии, а над топчаном, в общей раме за стеклом — с десяток разновеликих фотографий. Всё здесь впору лишь для одного человека, другой был бы уже лишним. Таковым и почувствовал я себя, когда присел на предложенную табуретку, сразу заняв все кубы и квадратные метры.

Историко-культурный комментарий

► Икона Смоленской Одигитрии (греч. ♦ путеводительница») — чудотворная икона Пресвятой Богородицы. По преданию, икона Божией Матери была написана святым евангелистом Лукой во время её земной жизни. На Русь образ попал в 1046 году. Греческий император Константин IX Мономах (1042—1054), выдавая свою дочь Анну за князя Всеволода Ярославича, сына Ярослава Мудрого, благословил её в путь этой иконой. После смерти князя Всеволода икона перешла к его сыну Владимиру Мономаху, который перенёс её в начале XII века в Смоленскую соборную церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы. С того времени икона получила название Одигитрии Смоленская. ◄

Тем временем Лукьяновна сняла плащ, размотала платок, пом сила одёжку у двери на гвоздик и осталась в каком-то казённа вила сером халате, кои нашивали уборщицы, разнорабочие и про чие подсобники, отчего стала похожей уже не на выпь, а на какуя то ещё меньшую серенькую птаху, привыкшую к тесноте сна клетки, напёрстку воды и щепотке проса. <...>

Ещё раз оглядев каморку и набредя взглядом на рамку с фото графиями. я поинтересовался, есть ли она на этих снимках.

— Я-то теперь не вижу, кто где... Гляди сам... Мы там трое i карточке.

— Здесь втроём только какие-то военные...

— Ну, дак это и есть мы... Я с подружками.

— Ты разве и на фронте побывала? изумился я.

Выла, была я, милай, а то как же... Была-а.

Я приблизился лицом к давней пожелтевшей открытке: в сама деле, это были три девушки, которых я сперва принял за парм Все трое — коротко подстриженные, в сдвинутых на висок пила ках, просторные воротники гимнастёрок обнимали тонкие подрос!

новые шеи.

— И которая из них ты? — спросил я, не узнавая молод? Лукьяновну.

Л вот гляди: справа — Зина Крохина, слева — Хабиба... а была фамилию... а промеж ими я. востроносая...

— Л тебя-то как звать? Я слыхал, женщины тебя бабой Пул окликали. Это что имя такое?

— Да не-е...— отмахнулась Лукьяновна, будто отстранила ■ нужное. — Не Пуля я... Меня в девках Дусей звали... Евдоюм стало быть. Л Пуля — это по-уличному. Ежели пойду куда, а ж ня — Пуля да Пуля... Правильно уж и не зовут... Небось забыл что я по крещению-то Евдокия. Дак я и сама иногда забыт кто я. На Пулю здравкаюсь... Это ребятишки, охальники, такое пр звище прилепили, да и пошло...

— Что так?

Лукьяновна сидела на краю топчана, расслабленно опустив pyi на колени. Её правая кисть мелко подрагивала, и она бережно, к ушибленную, оглаживала её левой ладонью.

— Ить я на фронте снайперкой была...— сказала она, глядя i свои руки.

— Снайпером?! Да ну! изумился я такой неожиданности. И как же так получилось?

— Да вот гак и получилось... Я девкой и ружья-то близко не п дела, не то чтоб стрелять... Л тут собралась учиться. Спроворю торбочку, попрощалась с Ухналями, с отцом-матерью и укатила Тамбов. Там тади был техникум работников пищеблока. Пода учиться на повара. Проучилась я девять месяцев, вот тебе войи Ученье наше порушилось, годных учителей позабирали, практа отменили... Говорили, всех на окопы повезут. Л немец уж от .4 сквы близко. Тут приехал какой-то дядька. Собрали нас, а он спрашивает, кто из девушек хочет на радистку учиться? Сичас, г норит, очень радистки нужны. Многие стали записываться, ну и

с ними. Отобрал он двадцать человек, с каждой в отдельной комнате поговорил, про отца-мать расспрашивал, про членов Политбюро...

Выдали нам хлеба с консервами, повезли аж в Казань. Там поместили в каком-то пустом складе, оконца под потолком. День сидим, другой — никто ничего. Л потом приходит тот дядька и говорит, что

Работаем со словом

Великие Луки — город в Псковской области.

Подсббник (разг.) — подсобны»! рабочий. Политбюро сокращение: политиче

ское бюро Центрального комитета КПСС; в СССР — руководящий орган Коммунистической партии Советского Союза.

радисток уже набрали, больше не требуются, а нас направят учиться на снайперок... Ну, остригли нас коротко, сводили в баню, дали всё военное. Сперва винтовку разбирали, учили залезать на дерево, ползать по-пластунски, чтоб ни одна ветка не хрустнула. Потом стали но бумажным фашистам стрелять. Я сперва сильно мазала: больно винтовка тяжёлая. Л которые хорошо попадали, те свои мишени на намять берегли, чтоб потом домой переслать. Л на ту карточку мы снялись перед самой отправкой. Зина Крохина, я и Хабиба... Я которая посерёдке, востроносенькая. Ну, дак совсем сыроежки зелёные... Крохину вскорости на позиции убило, и месяца не пробыла. Л с Хабибой - вот не вспомню фамилию — вместе аж до Лук дошли. Л уже там она пропала без вести. Пошла на свою снайперскую скрадку и не вернулась. <...> Мне тоже досталось.

Лукьяновна крюковатыми пальцами отгребла с левой стороны клок пожелтелой седины и повернулась ко мне виском:

— Во, вишь?

Нод откинутой прядыо я с содроганием увидел багровые лохмотья уха.

Это меня ихний снайпер. Промахнулся малость. Далековато было...<...>

И в каких же местах тебя ранило? На каком фронте?

— А всё под Луками... А какой фронт, уж и не упомню. Многое из головы повыдуло. Где была, по каким местам на брюхе ползала... Тади, как ухо мне отшибло, всего-то и поошивалась я в санчасти недели две. Печки топила, старые бинты стирала, картошку чистила, пока ухо не засохло шкварками, да и опять — за винтовку. Взводный смеется: «Ты, Дуська, хоть в бинтах не высовывайся, намотай сверху обмотку, она зелёная, не так заметна. А то прошлый раз немец дуру дал, а теперь аккурат под бинты вмажет».

— Ну, а сама-то много нащёлкала?

— Немцев-то? А леший их знает...

— Ты что же, счёт не вела?

— A-а...— привычно отмахнулась Лукьяновна.

— Ну как же... Говорят, многие снайпера на прикладе зарубки делали. Кокнул немца чик ножичком, кокнул другого ещё раз чикнул.

— Пустое! — поморщилась Лукьяновна. — То всё газеты брехали. Откудова знать, попала пуля или промазала? Это тебе не в тире: не пойдёшь потом проверять...<...>

Муторно на душе, липко как-то. Ешь — кусок дерёт, от людей воротит... Наверно, бабу нельзя этому обучать. Её нутро не прими*
мает, чтой-то в ней обламывается. ...Иная, может, потом отойдёт, 11 у которой душа так и останется комком... <...>

— Что ж, Евдокия Лукьяновна, до логова удалось ли дойти? -I спросил я, снова принимаясь разглядывать её военную фотография]

— Чего говоришь?

— В Германии, говорю, удалось побывать?

— A-а, в Германии... Не, милам, этого не пришлось.

— Что так?

— Да была причина. Не сдюжала я... Дошла токмо до Литвы и то до Латвии, никак не запомню, которая из них. Помню разве гс-| родок, где стоял и...<...>

Поместили меня в лазарет, а там и открылось, что я третий сяц в положении...

Поймав мой недоуменный взгляд, Лукьяновна неожиданно пою] сила голос, запричётывала с укоризной:

— Чего глядишь так-то? Что было, то и говорю. Девке трудя сохраниться на войне. Всяк вокруг тебя трётся... <...> Отмахи» лась, отмахивалась, да и выбрала себе охранщика, чтоб хоть оста.» ные б не липли. А мово охранщика взяло да и убило тем же лети под Опочкой. И убило-то нехорошо — бомбой, прямым попадание! Токмо сапог от него нашла. Выковырнула оторванную ногу, схоро пила в утайке, а сапог отмыла и себе взяла на память...

— Да я ничего, — смутился я таким поворотом нашей бесе ды. — Это тебе, Евдокия Лукьяновна, показалось, будто я чего-то.

— Ну, доскажу уж...— Лукьяновна умиротворённо погладила » та. — Оклемалась я в лазарете, выписали мне литер, дали два ку ска мыла, пять пачек перловки, запихнула всё в вещмешок, тул же положила тот его сапог и покатила в свои Ухнали Симку доа» шивать, сама будто подстреленная... А. да ладно про то... Чего ух жизнь миновала... А сапог я и дос и берегу, там вон, в сундуке. До стану когда, поплачу, поразговариваю...

Натрусить рюкзак яблок большой сноровки не надобно, каких-то полчаса я уже попрощался с Лукьяновной.

Шёл вниз и оглядывался:

косогора виднелись одни толы редкие стежки... Сама же баба Пуля всё ещё стояла возле своей оо лённой избы, держа на руках чёрно-белого кота, ближайшего pot ственника, имя которого я не сподобился спросить.

А над речкой, над её притенёнными водами, опять мелькала я? ко-жёлтая бабочка наверняка другая, но мне казалось, будто oi всё ещё та, утренняя, потерявшая что-то в поречных ивняках...

Или она сама чья-то потерявшаяся душа...

Круг чтения ► Повести и рассказы Е. И. Носова:

Красное вино победы. Кукла.

Шумит луговая овсяница. Объездчик.

За долами, за лесами.

Варька.

И уплывают пароходы, и остаются Шопен, соната помер два. Усвятскне шлемоносцы. •<

Размышляем над прочитанным

1. Из каких смысловых частей состоит рассказ? Озаглавьте каждую из них, коротко передайте содержание. От чьего имени ведётся повествование в рассказе?

2. Почему героиня рассказа получила прозвище Пуля?

3. Как характеризуют героиню её слова: «что было, то было», «не сдюжила я...», «душа малостью живёт, у неё своя пища»? Определите и назовите главные черты характера Евдокии Лукьяновны.

4. Опираясь на текст рассказа, дайте портретную характеристику Евдокии Лукьяновны.

5. Охарактеризуйте речь бабы Пули, приведите примеры диалектной, военной и советской лексики.

6. Как меняется настроение рассказчика к концу повествования и почему? Как вы понимаете финал рассказа?

7*. Как вы думаете, можно ли сказать, что идея рассказа связана с главным смыслом праздника Преображения? Аргументируйте свой ответ с опорой на текст и вступительную статью к данному разделу учебника.

8. Может ли картина В. В. Янаки «Щедрая осень» служить иллюстрацией к рассказу Е. И. Носова «Яблочный Спас»?

9. Рассмотрите фотографию девушек-снайперов. Представьте себе, что баба Пуля — одна из этих девушек. Расскажите, какой героиня была в молодости.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒