Глава 22. Часть 1.

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 26Следующая ⇒

Глава 22. Часть 1.

Есть в мире люди, самой большой глупостью которых является боязнь.

Парень входил в двери своего общежития, когда навстречу вышла девушка.

— Ой, привет! — почти столкнулась она с ним. — Ты уже вернулся?

— Да я, как бы, ещё и не уезжал.

Боязнь совершить поступок, поговорить, признать и признаться.

— Правда? — немного смутилась она. — Как странно.

— Почему же? Праздник только в четверг. Я звонил вам кстати…

— А, да. Просто ты, вроде… — долгая пауза. — Прости, у Маккбрайда было открытие в ресторане… нужно было позвать тебя с нами, наверное. Хотя, это…

— Нет-нет… я понимаю.

— Я скажу Бо, что ты в универе. Не знаю, почему он не перезвонил, если честно.

Они часто ошибочно убеждены, что лучше быть в одиночестве, чем с теми, кому ты «не нужен».

— Не надо, — отмахивается Эван, — Всё нормально. — и надевает непринуждённую улыбку. — Мне пора, передавай привет.

Наберитесь смелости, если хотите что-то изменить.

Девушка кивает и, отходя, оглядывается ему в след… чувствует стыд и вину.

А есть такие люди, у которых всё слишком.

Куртка нараспашку, на макушке шапка, а потёртые джинсы неряшливо заправлены в массивные ботинки.

Они это не специально, просто они такие.

Она быстро пересекает газон, входит в здание, в котором ещё недавно жила, и взбегает по лестнице на второй этаж, где всё ещё живут подруги.

Если они любят, то слишком. Если ненавидят, то тоже слишком.

— Эй, профсоюз! — преграждает ей путь белобрысый Эдди. — Мия!

— Ну чего тебе?

— Ты же якшаешься с этими, как их… кураторами? Я болен!

— Чем, интересно?

Они всё слишком близко принимают все к сердцу, слишком сильно верят людям…

— У меня проблема с алкоголем.

— Чушь! — смеётся она.

— Не чушь, а реальный перебор с вечеринками! Но, главное — я это признал и ищу помощи. Мне необходимо освобождение от экзамена и больничный в профцентре. Но, учти, группа поддержки необязательна.

Они слишком сильно надеются на них, и слишком сильно в них разочаровываются.

— Издеваешься? Это для людей с реальной проблемой, а ты не алкоголик, ты распиздяй!

Она отталкивает наглеца, который возмущённо что-то ещё возникает за спиной и идёт дальше.

И ещё есть такие, кто меняется.

— Крис! — прибавляет она шаг, увидев приоткрывающуюся дверь, — О, Бляха! — но, выпучив глаза, остановилась, потому что из комнаты появляется вовсе не Крис, а полуголый, обмотанный полотенцем, вчерашний манерный красавчик.

— Приве-ет, — расплывается тот в слабоумной улыбке, — Мия, да? А я не одет, какое неудобство.

— Ты рано, — выглядывает и подружка, — Ой! — и подпрыгивает на месте, когда Рик игриво щиплет её за попу.

Они меняются не потому, что их любят, а потому что любят они.

— Шалун, — смеётся Кристина, словно пьяная дурочка и, проводив его взглядом до туалета, смотрит на недоумевающую подругу. — Прости-прости, он слишком…

— Обкуренный?

— Счастливый!

— То есть его штырит от радости?

— Бип-буп! — в ответ, легонько тычет Крис той в кончик носа, и тянет за собой в комнату.

Есть и такие, которые мечтают…

— Нура, — целует Оливия девушку в щёку при встрече, — Я думала, ты будешь ближе к обеду. — и показывает на суетившихся людей в галерее. — Привезли картины Тодда! Не поверишь, он — второй Дюбюффе[82]! Идём скорее, поможешь нам…

Убегает вперёд, а Нура задерживается на пару минут, смотрит на проплывающие мимо замысловатые рисунки — нетрадиционный взгляд, контрастные краски.

Эти мечтатели — не погружённые в фантазии «сумасшедшие», забывшие о настоящем. Они просто добрые оптимисты (люди — надежда), просто живут и неосознанно делают то, что заставляет других чувствовать себя «лучше». Они те, кто заставляет вас улыбаться.

Подобное искусство называют «низким», а Нура, глядя в изображённые на холстах неестественные искажённые лица, стоит сейчас и пытается найти в этом безумии здравомыслие. Улыбается и идёт следом за носильщиками, ведя рукой по мраморной статуе.

Просто они душевные. Не думают о времени, не слушают чужие мнения… и они не думают о том, что может быть потом… «Потом» может и не быть.

А Оливия в соседнем зале.

Ещё есть те, которые, ради дорогих и близких людей, переступают через свои принципы.

Она оглядывается, смотрит на девушку и виновато опускает глаза.

Идут им на уступки, выполняют просьбы… почти предают себя.

Но через мгновенье поднимает голову и вновь улыбается.

Они не виноваты, в том, что просто любят. И они не виноваты, в том, что те не ценят этого.

— Итан тоже сбежал с учёбы?

— Да, поехал на фирму.

Люди вообще часто воспринимают всё, как должное… хотя и не все.

Над головой громадное стеклянное пятнадцатиэтажное офисное здание, над входом которого стальными буквами — «МacKbraid Petroleum industries».

Этим «не всем» мешает совесть, которую, в отличие от других, они слышат.

— Доброе утро. — кивает секьюрити на входе.

«Отличный костюм». — замечает про себя парень и кивает в ответ, идя дальше, к раздвижным дверям, чтобы попасть в просторный, откровенно устрашающий холл.

Они не то чтобы справедливые добряки, они тоже могут кричать и злиться, и, если они ошибаются — они тоже страдают, не идут на контакт, тяжелее переживают неудачи. Но каждый раз, «сгорая дотла», они «возрождаются из пепла», становясь ещё более совершенными и сильными.

Напротив входа стойка, за которой привлекательная ухоженная блондинка. Вокруг снуют сотрудники: «топ-менеджер», «логист», «технический директор», и простые смертные — «посетитель». Все, как один, выглядят безупречно — деловые, подтянутые. Они выглядят, как Он. (Здесь всё, как Он). А надписи на их имиджевых бейджах — как клеймо. Бейдж посетителя простецкий — бумажный.

«Дискриминация?»

Таким, как они чужды стереотипы современного общества, вы не сможете силой навязать им своё мнение — только доказать примером и правдой.

Даже уборщики здесь обязаны выглядеть «правильно».

Итан усмехается и, мимо ряда турникетов, сразу направляется к персональным лифтам, один из которых, с убийственной скоростью доставляет его на самый последний, пятнадцатый этаж.

Такие, как они, иногда готовы закрыть глаза даже на самые ужасные проступки и только всё ради того, чтобы не терять человека.

Здесь холл светлее, меньше. У дверей лифта ещё одна — вторая блондинка (любезно улыбается). Напротив коридор, с боку зал для переговоров. Стеклянные стены, длинный стол с множеством кожаных стульев, а за ними окно во всю стену, из которого открывается панорама Чикаго до самого залива.

Личный этаж, в конце которого личный кабинет и, вдобавок ко второй блондинке, личная — третья.

— Господин Итан, — вскакивает из-за своего стола последняя блондинка, на автомате хватая телефонную трубку.

— Привет. Он у себя? — интересуется Итан и, не дождавшись ответа, идёт к двери.

— Да, но! — пытается возразить она, но увидев, что тот не нуждается в представлении, взволнованная, опускается на место.

«Интересно, они у Него все тут такие — дрессированные?»

Да, у Него все «такие»…

— Сын!

— Папочка.

Потому что Он — человек, который предпочитает словам — дело.

Отец за столом.

Он не просто не верит всем вокруг, он не верит самому себе.

Большой угловой кабинет, с такими же, как и в зале переговоров, огромными окнами (дух захватывает). На диване расселся «глава» какого-то там «отдела» — толстый латинос в маленьких очках.

— Значит, я не один такой трудоголик! — рад видеть сына Ричард. — Вот у кого надо бы поучиться, Хью. Он тут, хотя и не обязан!

Зато, Он с лёгкостью верит в то, что миром правит потребительское отношение. Что мир настолько сгнил, что даже влюбиться в кого-то — это риск. Такие, как Он, ищут «своих» людей: для общения, для партнёрства, для семьи. Такие, как Он, «потеряв» кого-то, из гордости, лучше запихнут в это пустое место другого. Такие, почти никогда не признают свои ошибки.

— Да ладно, брось! — кажется, больше отца, рад видеть парня, его гость. Он смешно смеётся-хрюкает, от чего его плечи (да и почти всё его пухлое тело) подпрыгивают, позвякивая золотой цепью под широченной рубахой.

— Как раз хотел тебе набрать. — откидывается Ричард в своём белом высоком кресле, а потом быстро тянется к аппарату на краю стола и нажимает на одну из кнопок. — Лана, найди мне Татьяну, срочно!

— Да, сэр! — раздаётся послушное третей блондинки, а латинос уже прощается.

— Рич, спишемся, — пятится к дверям он. — Знаю, ты любил тот магаз, но, считай, теперь у тебя их два.

— Пытаешься улизнуть, Хьюго?

— Нет! Просто не хочу мешать. — щурится тот. — К тебе же сынок приехал!

— Ох, это твоё круглое невинное лицо. — поражается хитрецу Ричард. — Вали-вали, но мы продолжим этот разговор, ясно? А теперь, иди на хрен!

— Понял! — показывает свои жёлтые ладошки тот и задницей толкает дверь.

— Мудаки, решили меня доконать. — поясняет сыну мужчина, когда они остаются наедине. — Понабрал тупиц. Обвалили пол здания при перепланировке, представляешь? Ладно, хоть никто не пострадал.

Он чуть усмехается, сам не зная, от радости ли это, или в истеричном шоке, а потом спрашивает:

— Ты что-то хотел?

— Да, — подходит Итан к одному из стоящих напротив его стола кресел. — Хотел кое-что попросить.

— Что же? — интересуется отец, но вскидывает брови. — Да, кстати, пока помню! Слушай, уточни у этого, как его… Фридриха, количество рабочих мест. У них опечатка в договоре… О, Таня! — восклицает, встречая, вошедшую без стука элегантную, строго одетую женщину (чуть за тридцать) с толстенной папкой в руках. — Запиши-ка!

«Не блондинка». — не может не заметить Итан и непринуждённо слушает наставления отца, пока вдруг не узнаёт из их разговора, о том, что сегодня, оказывается, ему предстоит лететь в Берлин[83].

— Сегодня? Но, я не могу!

— Перестань, ты обещал! — не желает слышать возражений Ричард, но опомнившись, берёт себя в руки и убивает в голосе властную ноту. — Так, послушай. Это Татьяна, — представляет он женщину сквозь зубы. — Твой ассистент.

— Мистер Итан. — кивает тут же та и начинает копаться в своих записях, очевидно собираясь сообщить что-то важное, но парень нервно разводит руками:

— Зачем мне ассистент?

— Как зачем? Ты здесь неделю, а она всё знает.

— Позвольте, — осторожно вмешивается Татьяна. — Самолёт подготовят к шести. Прибудем в полночь. Мне подтвердить бронь в «Mercure Wittenbergplatz»[84]?

Произносит она на немецком, как на родном, а Итан в ещё большем ужасе.

— Что?! — ничего не понимает он.

— Отель. — спокойно поясняет она. — Или предпочтёте выбрать другой?

— Блять. — хмурится парень, догадываясь, что, как хитрожопый Хьюго, побегом отделаться не удастся.

— Ясно, — смеётся Ричард и просит женщину ненадолго выйти.

— Понимаю, у тебя свои дела, — говорит он сыну. — Но это важно! Ты — мой представитель. Мы должны их успокоить, они ссат прохерить сделку. Просто оговорите сроки… уверь их, что проект запустим во второй половине декабря. Это всё, что нам нужно. После двадцатого, точно всё решится.

— Хорошо, хорошо. — трёт Итан глаза. — А почему именно после двадцатого?

— Дату суда назначили. — сказал тот неожиданно, как ни в чём не бывало, словно не переживает за собственную свободу. А потом, так же, спокойно заказал им кофе и заговорил о проекте.

— И когда ты узнал? — спросил Итан, всё же, позже.

— Вчера. — сразу понял, о чём речь, Ричард. — Я бы сказал тебе. Обязательно. — уверил печально и немного помолчав, поинтересовался. — Ну, так что ты хотел?

Поинтересовался, но, скорее спросил, для того чтобы сменить тему.

Итан ухмыльнулся (понял).

— Ну, — пожал он плечами и взял со стола небольшую белую чашку. — Раз речь пошла о полётах (а летать я жуть как не люблю и мне, в буквальном смысле, придётся принять собственную никчёмность) — ты мне очень сильно должен!

Среда, 22 ноября.

Нура, честно отсидев все пары, поскорее торопилась встретиться с Итаном. Он вернулся вчера, но сегодня снова не был на занятиях. Проводив её утром, сначала поехал в ресторан, а сейчас был на фирме, куда (почему-то) и попросил её подъехать.

Девушка плохо знала этот чрезмерно занятой и деловой район города, предпочитая объезжать его стороной, но она отлично знала, где искать штаб-квартиру Ричарда.

Она паркует свой старенький мустанг поодаль, боясь помешать более презентабельным местным «авто-выскочкам» и выходит на улицу.

«Ого!» — оценивает вид снизу вверх. Внушительное потрясающее здание — чья-то утилитарная стеклянно-металлическая фантазия.

— Уже на месте! — отвечает на звонок своего телефона.

— Вижу. Иди к входу.

«К чёрному?» — хочется пошутить ей, но она знает, что ему это не понравится и, убрав телефон обратно в карман куртки, просто направляется куда велено. Но, у целых трёх дверей, теряется, не сразу сообразив, в какую лучше зайти. Мнётся и, глупо улыбаясь, смотрит на охранника по ту сторону толстенного стекла, который, видимо уже начиная что-то подозревать, напрягается и вот-вот направит на неё, висящее на боку оружие.

Наконец, девушка решается (всё-таки она здесь по приглашению) и входит следом за каким-то мужчиной, тут же встречая Итана в холле. Напряжённый охранник, с облегчением опускает свои широкие плечи и отворачивается, а парень улыбается и берёт её за руку.

— Зачем я здесь? — интересуется Нура, но замолкает, заметив подошедшую к ним шикарную высокую блондинку. У неё мини-премини юбка, короткая обтягивающая жилетка и такая роскошная большая грудь, что она просто, кажется, сейчас разорвёт все крохотные пуговки на белоснежной шёлковой блузке и выскочит прямо наружу.

— Всё готово. — вежливо улыбается копия Хайди Клум[85] и протягивает Итану большую кожаную чёрную сумку.

— Спасибо. — берёт он её и смотрит на Нуру, которая немного смущена.

«Надеюсь, это не твоя секретарша».

— Я приготовил сюрприз. — ведёт он бровью. Кажется, совершенно не заметив длиннющих потрясающих ног, которые, развернувшись на шпильках, направились куда-то к турникетам.

— Идём? — показывает он вместо этого на лифты и Нура кивает.

Хайди позади, как и многие остальные — высокие, красивые, как и вся сама фирма. «Итан идеально вписывается», в отличие от неё.

Нура осматривается, а парень прикладывает электронный пропуск к панели и двери бесшумно разъезжаются в стороны.

— Особый лифт? — улыбается внутри девушка. — Супер-пупер сверхсекретный.

— Обычный, — отвечает он, — Но не для всех. — не улыбается.

— И куда он нас доставит? — выпытывает она. — Хочешь показать мне свой кабинет?

Она стоит у стены, немного волнуется. Здесь не так просторно, как в лифте в доме Рика..

— Если хочешь, почему нет? — Итан сдержан. Видно, что доволен, но серьёзный и какой-то грустный.

— Ладно, — соглашается она, пытаясь разглядеть в его внимательном взгляде причину внезапной печали. — Поиграем в угадайку?

Она шутит, а он не успевает ответить, лифт останавливается. И когда его двери открываются, девушка замирает от увиденного. Ветер подхватывает волосы, а первое, что бросается в глаза — это бескрайнее небо. Они на крыше.

Нет слов, здесь так захватывающе красиво. Высотки и пики небоскрёбов, уносящихся намного выше, чем они находятся. Звуки улиц где-то далеко внизу и, конечно же, сам вид на бесконечный Чикаго.

Нура в таком восторге, что ни сразу замечает вертолёт на площадке чуть в стороне. За стеклом виден пилот, а дверь открыта.

Девушка оборачивается к Итану, который поджимает губы в улыбке и ставит сумку у своих ног.

— Эй, — зовёт он её ласково, беря за руки. — Я знаю, ты скучаешь по дому…

Она ещё не понимает. Вместо того чтобы слушать, перестаёт восторгаться и начинает переживать о том, что возможно ему страшно, ведь он так сильно боится высоты.

— Сюрприз. — наконец, улыбается он. — Вернёшься, когда захочешь. Просто сообщи и тебя заберут.

— Что? — хмурит она брови.

— Я хочу, чтобы ты полетела в Остин на праздник. — заправляет он ей локон за ухо. — Кристина помогла, собрала кое-какие твои вещи.

Он опускает взгляд на сумку, а потом вновь смотрит на неё.

— Не молчи. Ты должна была обрадоваться…

— А ты? — не даёт договорить ему девушка. — Ты не летишь?

— Эмм, нет. — моргает парень. — Моя психика не выдержит столько перелётов, ты же знаешь. Я буду скучать по тебе здесь, а ты побудь с семьёй там. Развейся, поболтай с Сарой. Да и…

Он замялся, а потом усмехнулся и покачал головой:

— Не верю в то, что хочу сказать, но… Я хочу быть дома в этот День Благодаренья.

— Итан, — шепчет девушка и обнимает его. — Я люблю тебя.

Он такой милый, она так счастлива, что он, наконец, обрёл своё душевное спокойствие.

Он тоже рад и, кажется, ничего больше не нужно, это — вершина и остаётся только стремиться к лучшему.

— Спасибо, — шепчет она и, отпрянув, заглядывает в его голубые глаза. — Но, Итан, я хочу быть с тобой. Помнишь, мы обещали проводить все эти дни вместе? Я столько раз была в этот праздник с семьёй, а ты нет. Сделаем в этот раз наоборот? Уверена, что мои всё поймут, они ведь меня и не ждут, а слетать в Остин, как я понимаю, я могу в любое время.

— Да, конечно. — только и кивает он, не найдя более, что сказать… так много он чувствует в этот самый момент. Его мудрая терпеливая девочка. Он так благодарен ей за её любовь.

***

Четвёртый четверг ноября — праздник еды, семьи и благодарностей.

Может кто-то и сомневается, но это всё, в самом деле, про них — в доме семьи Маккбрайд царит мир.

С самого утра двадцать третьего числа в нём кипит жизнь: поездка за продуктами, суета на кухне, возгласы счастливой Люси, которую брат с Нурой возили на городской красочный парад в честь Дня Благодаренья.

Ричард, сидевший в своём кабинете, конечно, хмурил брови из-за того, что его отвлекали, но расплывался в улыбке, когда, то весёлая жена обнимала без причины, то обожаемая доченька, взобравшись на колени, восторженно рассказывала об увиденных на празднике громадных надувных куклах. А когда аппетитная индейка уже в духовке, а Итан с отцом разговаривают в гостиной, Нура, играя с девочкой в прятки, оказывается в дальнем крыле третьего этажа, где случайно забредает в находящуюся поодаль комнату.

Большая, с современной мебелью. Девушка догадалась, что она Его. Почти сразу поняла, как только вошла и увидела широкое окно с дверью, ведущей на балкон-террасу. Открывающийся вид был прекрасен. Просторный свежий полумрак перетекающий в искрящееся море городских огней вдали.

— Вот ты где. — нашёл её Итан немного позже.

— Вот где я. — обернувшись, улыбнулась она.

Он шагнул внутрь, но остановился. Огляделся немного, а потом посмотрел на Нуру, стоящую у самого окна и вздохнул:

— Долго же меня здесь не было.

— Извини, я не специально. Мы играли и… — девушка не договорила, просто протянула ему руку и позвала. — Иди ко мне.

Он подошёл и обнял её.

— Теперь я понимаю, почему ты полюбил тот утёс. — сказала она, глядя вдаль, на ночной Чикаго.

Итан, молча, кивнул и коснулся теплыми губами её шеи.

Ему нравится здесь, но с этим местом связано слишком много грустных воспоминаний.

— Я не говорила тебе, у меня тоже есть такое. Даже, наверное, их несколько. Это там, в Остине. И я тоже хочу показать их тебе.

— Хорошо. — прошептал он, а она обернулась:

— Мы поедем вместе, на Рождество. Ты согласен?

Он просто смотрит ей в глаза и чуть улыбается. Конечно же, он согласен, разве проживёт без неё хоть день?

— Но, — смеётся девушка. — Мы поедем на машине. Я уже примерно распланировала маршрут и жду не дождусь этого путешествия с тобой. Надеюсь, тебе понравится. В любом случае вдвоём веселее и, уверена, ты не ночевал в придорожных мотелях, так что…

— Не важно, — говорит Итан. — Считай, я доброволец.

— Классно.

— Но у меня тоже есть условие. Поедем на ровере. Без обид, но мустанг выглядит не слишком надёжно.

— Ох, серьёзно? Помнится мне, как раз таки твой джип ломался прямо посреди улицы.

— Случайность. Сейчас он в норме.

— Ладно. Твоя взяла. Но…

— «Но»?

— Я за рулём!

Он только рассмеялся. «Как угодно».

Нура обняла его, а отпрянув, закусила губу.

— Что? — тронул он её личико. — О чём думаешь?

— Эта комната, — осмотрелась она. — Она такая одинокая и пустая. Не верится, что она твоя.

— Была. — поправил он.

— Да, была. И всё же. Здесь будто жил вовсе не подросток. Я ожидала увидеть плакаты с музыкантами и какой-нибудь ворованный дорожный указатель. А ещё пару тройку десятков кубков с соревнований, кучу книг и стерео с огромными колонками. Неужели у тебя ничего из этого не было? Ведь, в таком случае, моя комната непременно тебя разочарует.

— Не разочарует.

— Ну, или рассмешит, это уж точно! — воскликнула она взволнованно, а он поцеловал её и кивнул:

— Были. Были и плакаты и комиксы. На стенах ещё остались следы от кнопок, можешь в этом убедиться. Знаков я не воровал, но была крутая неоновая вывеска. Я её продал. Книги в основном были учебными, ну а кубки… парочка валяется в универе, я не участвовал в соревнованиях в школе, только когда поступил в университет и то, лишь первые года полтора. Теперь я не кажусь тебе слишком странным?

— Всё равно кажешься. — хихикнула девушка.

— Ладно. — задумался Итан. — Может быть здесь так странно, потому что я жил не такой уж обычной беззаботной подростковой жизнью.

Если не продолжать, можно было бы решить, что он имеет в виду статус семьи, роскошь с деньгами и власть, сдержанность и вынужденные рамки. Но он продолжит, он сделает это. Он хочет рассказать ей о себе всё, от начала до конца.

Он улыбается, но печаль в глазах выдаёт боль.

— Мама болела, деду с отцом было не до меня. Учёба давалась легко, так что с этим проблем никогда не было. Частная школа, герб на груди — это всё, что им было от меня нужно. Гордое звание Лиги плюща[86] — поверхностное убеждение состоятельности, лживая стабильность. На самом деле я делал, что хотел… был, где хотел. Бедная Мамми, она, правда, очень старалась, а я вёл себя, как засранец. Друзей много, деньги водились. Хитрил, крутился, развлекался. А когда возвращался сюда, всё время проводил с матерью. Мои интересы оставались далеко за пределами этих стен. Так было до её смерти. Она умерла и всё сразу пошло наперекосяк. Дом перестал быть «домом». Был даже период, когда меня держали здесь насильно, не хочу это вспоминать.

— Не нужно. — просит девушка тихо.

— Не буду. — отвечает он тут же.

— В том, что было, была и моя вина. Точнее, почти только лишь моя. Я знал, я всё понимал, хотел этого… Я сходил с ума, но мне нравилось. И сейчас мне безумно стыдно за это. А потом родилась Люси. И это событие, оно меня словно успокоило. Оно встряхнуло меня, привело в чувства. Внезапно я остался один, и вдруг понял, что теперь это не так. Почувствовал ответственность, захотел быть «в себе». Мне нужно было быть с ней, стать примером. Она моя сестра, но я проникся ею не поэтому. Этот ребёнок разбудил во мне улыбающееся щекочущее чувство. Оно меня вылечило, но на это понадобилось время, так что я ещё успел наворотить кучу дел, прежде чем всё более ли менее уладилось.

Стол накрыт и все вместе, и даже Грета, садятся ужинать. Они едят, разговаривают, смеются, вспоминая что-то и каждый, думая о чём-то своём, сводит все мысли к одному — какой же выдался хороший, настоящий, уютный праздничный вечер.

Позже, заботливая Грета уводит девочку в кровать. Оливия с девушкой пьют шампанское, а мужчины скотч. Итан не хочет больше, но отец настаивает и предлагает им с Нурой остаться на ночь. Тот переглядывается с любимой и обещает подумать.

— Врач — благородное дело. — одобряет выбор профессии Нуры Ричард. — Останешься в Чикаго, когда отучишься?

— Теперь даже и не знаю. — смущена девушка. — Конечно, хотела вернуться в Техас, но сейчас…

Она смотрит на Итана и улыбается, а он возражает уверенно:

— Конечно, она останется. Даже и думать не о чем. Здесь больше возможностей, откроем клинику, заберём сюда родителей.

— О нет, последнее будет трудновато сделать. — смеётся Нура. — Да и какая ещё клиника? Перестань, пожалуйста.

— Ну почему же, ты смышлёная.

— Да, знаю — «зубрила». - напоминает она и они хихикают над тем, что известно только им двоим.

— Университет тебе родители посоветовали? — продолжает интересоваться Ричард.

— Нет, я сама решила.

— Правда? Как интересно.

— Почему?

— Просто. — пожимает он плечами. — Столько мест есть ближе к дому, а ты выбираешь именно Чикаго. С чего бы?

Это звучит как-то не очень дружелюбно и Нура молчит. А Ричард, вдруг, спрашивает:

— Они хорошо с тобой обращаются?

Он смотрит на неё пристально, чуть с прищуром… не враждебно. Сейчас он очень похож на сына, тот же взгляд — ожидающий, нетерпеливый, настойчивый. И все затихают за столом, а Итан чересчур громко кладёт на свою тарелку вилку.

— Я, — немного теряется девушка. — Вы о моих родителях?

— Да. — кивает мужчина. — Наверное, трудно жить в приёмной семье?

— Папа, — усмехается Итан. — Что за вопрос? Конечно же, всё хорошо. Откуда ты вообще об этом знаешь?

— Что? О чём?

— О том, что её удочерили.

Ричард переводит взгляд на жену, которая торопливо разводит руками:

— Нура, милая, ты мне сама рассказывала, помнишь? Прости, я поделилась с мужем.

— Нет-нет, всё нормально. — качает головой та. — Да, они мне не кровные, но любят, как родную. Мне повезло. Мне дали всё, что нужно, даже больше: дом, образование, родительскую заботу. Мы самая обычная семья. Всё бывало, конечно, но ничего криминального не произошло.

Она рассказывает всё это Ричарду, а Итана не оставляет ощущение подозрительности. «Неужели Он дошёл до того, чтобы наводить о ней справки?»

— И давно ты знаешь? — продолжает свой расспрос мужчина.

— Что знаю?

— То, что ты приёмная.

Он так серьёзен, а девушка вновь теряется:

— С самого начала. Тётя Энни и Ник, они никогда не скрывали этого. Я просто… Я…

— Что? Помнишь Её?

Они смотрят друг другу в глаза и молчат некоторое время. Ричард первым улыбается и поясняет свой странный вопрос:

— Я о твоей матери, конечно же. Подумалось, что, наверное, ты помнишь её, ведь все дети помнят своих матерей. Поэтому так и не смогла назвать «мамой» другую…

— Не помню. — неожиданно, перебив его, отвечает она. — Я не помню её.

— Нет? — щурится мужчина.

— Нет.

— Но, как же так? У тебя же…

Он замолкает, в глазах растерянное неверие.

— Что? — спрашивает у него за Нуру Итан. — Что у неё?

Отец поворачивается к нему, но, так и не ответив, берёт со стола бутылку, наливает и залпом выпивает почти полный стакан скотча.

— Ох, это так грустно. — кладёт Оливия свою руку поверх руки сына. — Тяжело терять близких. Я говорила тебе, дорогая, как я тебе сопереживаю.

— Всё хорошо. — обретает голос вновь смущённая девушка.

— Вы, прекратите оба. — вдруг, еле сдержанно, требует Итан, — Пожалуйста. — цедит сквозь зубы, а Нура бросает на него встревоженный взгляд. Он знает, что она не скорбит, но родители своими разговорами и вопросами внушают ей эту горечь.

— Не преувеличивай. — защищается Ричард. — Мы всего лишь общаемся.

— Я понимаю. Но разве ты не видишь, что эта тема неуместна?

— Я же не специально. Просто увлёкся… и тоже сочувствую.

— Ты — хладнокровный прагматик. Думаешь, я в это поверю?

— Уж поверь, я — это я, конечно, но у меня всё же есть сердце.

— Итан, — зовёт парня Нура. Он смотрит на неё и без слов понимает, что она просит его не ругаться, — Мы останемся? — вместо этого спрашивает она, вымученно улыбаясь, а в светлых глазах пляшут искорки.

Он коротко кивает и успокаивается, откинувшись на спинку стула, а отец выпивает ещё и меняет тему. Оливия с радостью поддерживает разговор, лишь бы снять напряжённую обстановку. Он скучный(о работе, о предстоящем суде, о чём-то ещё, не очень-то понятном Нуре), и девушка рада, когда, наконец, вечер закончен, и они поднимаются из-за стола, чтобы отправится спать.

— Прошу меня простить, если обидел. — неожиданно касается её плеча Ричард, в его спокойном голосе ни тени иронии. — Я не хотел, просто пытался узнать о тебе чуть больше.

Он улыбается, пьян. Нура кивает и больше не видит неприязни — он вроде добр к ней. Возможно, был искренен сегодня, возможно, что-то утаил — он такой человек.

Итан останавливается чуть поодаль, ждёт её, смотрит на руку отца, которая еле заметно дрожит.

— Мне знакомо это страшное чувство потери. Я, как и мой сын, тоже остался без матери слишком рано. Это рок семьи. Но тебе досталось больше всех, прости.

— Нет же, что вы…

— Да. Эта проклятая авария лишила тебя обоих родителей. Мне очень, очень жаль. И я…

— Отец, — подходит Итан. — Достаточно, прошу тебя. Идём, я помогу прилечь.

— Да, — смеётся Ричард, — Я в хлам.

Он шатается, кажется, опьянев ещё сильнее.

— Мне пора умолкнуть, — обнимает он сына за шею. — Но знаешь что? Ты самый лучший собутыльник, который у меня был.

— А по мне, так мы с тобой — алкоголики одиночки.

— Ну, я высокофункциональный алкоголик! Напиваюсь в одиночестве, чтобы начать рыдать.

— О, вот он — наш вдохновляющий лидер. Так вот каков твой секрет, терапия — самобичевания?

— Мы погрязли в ненависти к себе. Если хочешь искупления, не стыдись этого.

Итан помогает Оливии проводить его в их комнату. Сейчас отец так невинен и слаб… сейчас он лучший, чем когда либо. Треплет сына за волосы, лезет обниматься, хвалит. Парень задерживается на некоторое время, смотрит на него на засыпающего, вроде бы счастлив… но сердце пропускает удар и он мрачнеет, не сводя взгляда с безмятежного лица отца, и ощущает накатывающийся ледяной волной осадок недавнего разговора и расспросов.

— Всё в порядке? — Нура всё там же, у балкона, стоит в свете ночи из окна. Ореол волос, тонкая полуобнаженная фигура, длинные, самые обалденные в мире ноги.

Она не видит, но у него на лице написано, что «нет, не в порядке». Но он не хочет об этом говорить, не станет. Быстро подходит к ней и берёт на руки. Относит на постель, скидывает с себя футболку, нависает над ней, молча, расстегивает ремень. Голова одурманена, хищный чувственный взгляд. Жмурится, мотнув головой, отгоняя прочь жалящие мысли, сглатывает подступивший к горлу ком и опускается к ней.

Он забывается, она помогает, заставляет… с ней так всегда. Это, как невидимая, наисильнейшая связь. Она держит за эти нити, даже сама не понимая, какую имеет над ним власть. И он поддаётся, он чувствует её, чувствует всю, везде… Волнуется от её стона, прижимает сильнее… хочет кричать от переполнявших эмоций, кровь грохочет в висках. Сжимает её бёдра, кусает, ласкает… Странно, что он всё ещё дышит, слишком сильно привязался к ней, слишком сильно стал зависим. И позже, когда она уставшая и расслабленная, лежит, засыпая, на его груди, он признаётся самому себе, что она — его самая настоящая фобия.

— Нура, — зовёт он еле слышно, очень надеясь, что она не ответит.

— Ум… — отзывается девушка, не открывая глаз.

— Прости, что я снова об этом, но… Ты знаешь, как они погибли? Что случилось? Это, в самом деле, была авария?

— Авария? — сонно вздыхает она. — Нет, я не знаю.

***

24 ноября. Пятница, 15:20.

«Библиотека Гарольда Вашингтона»[87]. Итан стоит перед входом, смотрит на отражающиеся в вытянутых огромных окнах, плывущие рваные облака. Каменные статуи свисают с крыши, они похожи на насмехающихся гаргулий… глазеют прямо на него, скалятся, приоткрыв свои острые клювы.

— Добрый день, чем могу помочь? — приветствует один из библиотекарей внутри, когда Итан подходит к информационной стойке. Парень объясняет ситуацию, называет имена и всё, что известно.

— В сети ничего не нашли?

— Нет, абсолютно ничего. Эти люди, они… у них было своё дело. Мне кажется, возможно, о трагедии писали. Какой-нибудь некролог, может быть. Хотелось бы найти хоть что-то.

Спустя некоторое время, запасшись стаканом крепкого кофе, он сидит в одном из залов перед монитором специального аппарата, перелистывая плёнку с отсканированными страницами старых выпусков газет.

«Chicago Tribune», 2003 год.

Нура поделилась с ним однажды, как Ник рассказывал ей о том, что, когда её привезли на ферму, она долго не могла привыкнуть к новому дому… не ела, не спала нормально, не брала в руки новые игрушки и не смотрела в сторону резвящихся на игровых площадках детей. Тётя Энни с Ником очень переживали за её здоровье. И вот, в одно серое унылое утро, Ник просто одевает её потеплее, берёт удочки и ведёт к местному небольшому озеру. Она была в таком восторге, когда они отплыли от берега в лодке, с таким нетерпением держала удочку, вскрикивала на любой всплеск воды, радовалась пойманной рыбёшке. И так было до самого первого снега, каждый день, он водил её на то озеро. Она помнила это и с тех пор, не отставала от него ни на шаг.

«Первый снег» может означать позднюю осень — предполагает Итан и перелистывает на октябрь, сначала внимательно вглядываясь в каждую из страниц, потом лишь в главную и последнюю, где печатаются самые мелкие, кажущиеся непримечательными статьи.

— Дженсен… Дженсен.

— Я ждала его в машине у дома, и когда дверь открылась, я такая: О, Бог мой, что это за жиртрес?! — воскликнула Кристина, сидевшая напротив Нуры за столом в закусочной. — Торчки же обычно тощие! Это не он, не он… У меня была паника, но я обещала тёте сходить с ним в кино, поэтому не могла сбежать.

Она посмотрела на подругу, явно ожидая сочувствия, но та только, молча, моргнула.

— И знаешь что? — в конце концов, спросила Кристина.

— Нет, но думаю, ты мне сейчас скажешь.

— Мне пришлось нацепить очки и бейсболку! Папину, блин, помятую, из бардачка! Это было так стыдно. Посреди Кливленда в чёртовой кепке с этим пухлым бывшим анфитаминщиком рядом.

— Он — твой брат, Крис.

— Ужасный жирный брат! А они с мамой ещё шутили, что мы похожи… Хуже только растолстеть!

— Ну, ладно, успокойся, это в прошлом. — улыбнулась Нура и взяла со стола свой телефон. — Он приедет, хочешь ли ты этого или нет, и поступит учиться. Ты не можешь этому помешать, но ты не обязана с ним общаться.

Она набрала и отправила сообщение Итану, который должен был позвонить, но молчал.

— Да, правильно. — горестно согласилась соседка. — Но, боюсь, меня совесть сожрёт. А это лучше чем меня сожрёт он, так что я, пожалуй, помучаюсь.

— Перестань, — бросив в сумку телефон, засобиралась девушка. — Он ещё даже не здесь.

— О, ты уже уходишь? — захныкала Кристина. — Не оставляй меня!

— Итан должен скоро приехать. — с сожалением сказала Нура, застёгивая куртку. — Хочу пойти к нему сейчас.

— Ладно, давай, бросай меня и ты тоже. — фыркнула Крис. — Как же скучно… Скоро я не выдержу, сорвусь, кину вас всех и учёбу, и улечу в Нью-Йорк.

Выпалив всё это, она, раздув ноздри, замолкла, а Нура улыбнулась:

— Так сильно соскучилась по нему?

— Да. — раскисла та, опустив руки. — Очень, очень сильно.

— Он вернётся.

— Знаю. Всё не так ужасно, но в моей голове всё более запутано.

Они обменялись улыбками.

— Ты видела, кстати, вас опять напечатали? — спросила Кристина. — Ларёк за углом, какой-то журнал — первая полоса.

— Да, — поджала губы Нура. — Видеть себя покупающей кофе — ни капли не странно. Эти их маниакальные наклонности меня уже начинают пугать.

Прошло больше часа. От хрЕнова чёрным по белому текста статей, уже мельтешило в глазах. Кислый при

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒