21.07.1965

На прошлом докладе я рассказывал о том, что в ходе наших исследований мышления, центр тяжести исследований постепенно cмещался на рефлексивный анализ средств, которыми мы пользовались, в первую очередь — на более подробный и детальный анализ самого понятия деятельности.

Но как только само понятие деятельности и объект, представленный в нем, стали предметами специального анализа и изучения, так тотчас же у нас выделился, по сути дела и фактически, новый предмет изучения, для которого должна была быть найдена своя эмпирическая область и для которого нужно было разработать соответствующие средства анализа.

При этом, вполне естественно, произошли изменения в понимании и интерпретации самого понятия деятельности. Деятельность выступила как та большая объектная область, которая еще только должна быть изучена и мы пришли к выводу, что изучение этой области, очень обширной и содержащей массу разнообразных связей и генетических механизмов, предполагает создание нескольких предметов изучения. При этом будет создано несколько разных структур, каждая из которых будет представлять одну какую-то сторону деятельности. В этой связи, если вы помните, я в шутку говорил о конкурсе, который мы должны объявить, на создание максимально большого числа структур, описывающих деятельность.

Эти структуры, на мой взгляд, могут и должны члениться на две большие группы: первая — группа структур, описывающих социальное целое глобально, и относимых, естественно, ко всему социальному целому — здесь можно употребить излюбленное Гегелем выражение «тотального описания» — и вторая группа — группа заведомо фрагментарных структур, описывающих изменение некоторых элементов и подсистем этого целого.

После этого я начал рассматривать простейшую структуру, с которой мы начинали свою работу. Первоначально это была даже не структура, а лишь сумма двух блоков, буквально механически относимых друг к другу — процессов и средств. Я говорил, что даже это, весьма примитивное расчленение, дало нам возможность продвинуться в решении целого ряда вопросов, которые в предшествующих философских и научных исследованиях вызывали целый ряд затруднений. Это направление исследования дало нам возможность поставить проблему воспроизводства структур деятельности и объяснить некоторые генетические механизмы ее развития.

Но все это интересует меня сейчас не столько со стороны содержания, сколько со стороны формы выражения нашего анализа и тех средств, которые были в связи с этим выработаны. Первый вопрос, который мне хотелось бы здесь поставить: в каком отношении друг к другу находятся подобные блок-схемные представления и наши традиционные структурные представления мышления или деятельности? Мне хотелось бы знать, какие отношения нужно установить между теми и другими и как их можно будет связывать при решении различных теоретических проблем: при этом я имею в виду как плосколинейную, так и иерархированую теорию.

Второй вопрос, возникающий здесь: что значит представить блок-схему как некоторую структуру? Можно ли рассматривать блоки в качестве элементов системы и какие связи между так рассматриваемыми блоками можно вводить? Это вместе с тем вопрос о том, что могут изображать подобные связи и как мы с ними должны работать? Эти два вопроса я и хочу сегодня обсудить.

По поводу первого вопроса при общем заходе можно сказать очень немного. Как бы мы ни брали исходный разборный ящик из двух блоков — просто как разборный ящик или вместе с наложенными на него зависимостями, или даже с какими-то связями — во всех случая мы не можем накладывать его на широкие области эмпирического материала и получать сколь-нибудь важные результаты. Содержание, которое зафиксировано в подобной двойной блок-схеме является все же слишком общим, а вместе с тем и слишком тощим. Поэтому, когда мы работаем с этими блок-схемами, прикладывая их к эмпирическому материалу, то мы, как правило, переходим к нашим структурным схемам.

Мы начинаем представлять процесс, обозначенный в первом блоке в виде некоторой последовательности объектных преобразований, или в виде последовательности замещений единиц объективного содержания знаками и их преобразованиями и т.д. и т.п. Но точно так же и средства, очевидно, должны представляться в некоторых структурных схемах и формулах; кроме того, наверное, мы должны зафиксировать те действия, в которые включены средства — прошлый раз я довольно подробно говорил об этом. Таким образом, в ходе теоретического анализа мы переходим от блок-схемных представлений к представлениям в структурных формулах, а затем уже эти последние относим к эмпирическому материалу.

Вот, наверное, и все, что здесь можно сказать, исходя из самой общей позиции. Поэтому на первых этапах рассуждения оказывается очень непонятным, какое отношение существует между блок-схемными и структурными представлениями. Хотя мы можем довольно подробно и детально зафиксировать способы употребления одних и других, то, что нас интересует — объективные содержательные различия, соответствующие этим двум видам схем — остается невыясненным.

Таким образом, мы начинаем анализ с употребления этих схем — с употребления их в отношении к эмпирическому материалу, в отношении друг к другу и т.п. — затем мы должны всему этому придать принципиально иную форму; всем этим различиям мы должны придать некоторую смысловую, содержательную интерпретацию. Мы должны сказать, что каждая из этих схем выражает строго определенное содержание и именно поэтому они употребляются таким образом и находятся друг с другом в таких отношениях.

Другими словами, мы должны приписать каждой из этих схем определенный смысл, а затем отнести этот смысл на нашу общую онтологическую картину, придав этим смыслам не только некоторое объективное существование, но и определенное отношение друг к другу.

Эта работа имеет прямое отношение к той проблеме, которая была поставлена в предшествующих докладах. Если вы помните, я очерчивал объектную область деятельности, часть из нее выделял как известное и описанное в схемах замещения, а другую часть, наоборот, объявлял неизвестной и утверждал, что она относится к тому, что мы называем кинетикой деятельности.

Таким образом, мы примерно представляем себе уже, с чем мы будем иметь дело в каждой области, но как соотнести их друг с другом — это остается неизвестным. Поэтому я должен перейти ко второму из названных мной пунктов и попробовать продвинуться в нем.

Первый вопрос, который здесь возникает: что значить наделить блоки нашего разборного ящика связями или зависимостями, что представляют собой сами эти связи.

Чтобы как-то попробовать ответить на этот вопрос, я обращусь прежде всего к тем способам работы, которые у нас уже сложились и которые мы как-то использовали. Они, как вы хорошо понимаете, складывались на интуитивном уровне, но теперь я хочу постараться понять, что собственно мы делали.

Анализ показывает, что мы выделяли, а затем фиксировали в значках стрелок, идущих от одного блока к другому, какие-то строго определенные эмпирические явления. Выделяя блок средств, мы говорили затем, что на основе средств строится определенный процесс или процедура. Говоря «строится», мы рисовали стрелку от средств к продуктам. Точно также мы говорили: процесс становится объектом рефлективного анализа и в ходе этого анализа из процесса выделяются некоторые новые средства; говоря слово «выделяются», мы опять рисовали стрелку, теперь уже идущую от процесса к средствам. Иногда мы говорили, процесс или процедура получаются из определенных средств. Точно также иногда мы говорили, что одни средства перерабатываются в другие и рисовали стрелку, идущую от одних процессов к другим.

Таким образом, всегда мы вели рассуждение по поводу каких-то кинетических процессов — строятся, выделяются, получаются, перерабатываются — или, еще чаще — и это будет более точная характеристика — по поводу каких-то наших действий.

Когда мы приступали к анализу массовой деятельности, то тогда же мы столкнулись с этой проблемой и довольно подробно ее обсуждали. Мы констатировали тогда, что в самой массовой деятельности как таковой не может быть никаких такого рода блоков и связей, какие мы рисуем в схемах. Мы отмечали там существование множества как бы сцепляющихся друг с другом деятельностей. И это правильно для любых видов деятельности. Предположим, что существует процедура решения какой-то задачи, зафиксированная в тексте. Этот текст — говорили мы — передается из одного места в другое или транслируется. Мы предполагали, что передача это всегда какая-то другая деятельность с этим текстом. Этот текст всегда оказывался включенным в деятельность по передаче, и именно деятельность осуществляла трансляцию. Точно так же мы говорили, что транслируемый текст усваивается человеком и выступает в качестве средства какой-то другой деятельности. Но как само условие, так и тем более употребление некоторых средств есть определенная деятельность.

Поэтому если мы элиминируем вещные оформления деятельности — вещи, знаки и все остальное, работающее в качестве элементов деятельности — и будем представлять единицы деятельности как таковые — а мы пробовали это делать, то тогда мы все это должны будем изобразить как примыкание одних единиц деятельности к другим. Если поднять материалы тех лет, то вы увидите, что мы довольно подробно обсуждали виды и способы сцепления деятельностей друг с другом. Но обычно мы не углубляемся в вопрос о том, как и за счет чего происходит сцепление разных видов деятельности, мы производим схематизацию смысла, введенного нами понятия, просто фиксируем сам факт сцепления и изображаем его с помощью специального значка связи.

Если предположить, что некоторая деятельность-I была воспроизведена в виде деятельности-IV с помощью деятельности-II и деятельности-III, то мы обычно изображали это, зарисовывая сначала деятельность-I, потом деятельность-IV, а потом, элиминируя деятельности II и III, рисовали просто стрелку связи, идущую от деятельности-I к деятельности-IV. Мы изображали деятельности II и III, но не как таковые, не как деятельности, мы придавали им совершенно особое и специфическое выражение. Мы трактовали их в качестве деятельностей, а рассматривали их как механизм, обеспечивающий тот или иной перенос деятельности из одного места в другое или, наоборот, как механизм преобразования деятельности из одного вида в другой и т.д.

Значит, за значками связи скрываются тоже какие-то деятельности, но, обозначая одни как элементы, а другие как связи, мы задаем различный подход к ним и различную их интерпретацию в зависимости от того, какой механизм мы хотим и должны объяснять. Если в качестве примера мы возьмем механизм в виде колесной зубчатой передачи, то при схематическом изображении его мы всегда сможем задать крайние колеса, а весь промежуточный механизм передачи вращения от первого колеса к последнему представить в виде стрелки связи, по которой движение как бы передается из одного места в другое. Последний случай совершенно аналогичен предыдущему, относящемуся к деятельности.

Таким образом, и мы уже не раз обсуждали это, связь как таковая не имеет непосредственного материального выражения, это есть особый способ схематизации некоторых групп рассматриваемых нами явлений.

По этой схеме мы можем рассмотреть смысл наших выражений: процедура строится на основе средств, средства выделяются из процедуры и т.п. За этим всегда стоит некоторая деятельность, создающая определенный продукт, а мы выделяем этот продукт, фиксируем его в изображении связи и говорим, что одно состояние связано с другим.

Когда мы таким образом, в виде связей, изображаем некоторые процессы или деятельности, то при этом совершенно естественно происходит расщепление средств. Тогда средства распадаются на то, что мы раньше называли материалом, и на то, что называлось собственно средствами. Материал это то, из чего строится процесс, как бы строительные кирпичики, средства — это то, с помощью чего строится процесс — планы, регулятивы, вообще орудия, средства в собственном смысле этого слова.

Но если предположить, что средства в широком смысле слова распадаются на две группы — материала и собственно средств, и мы теперь должны в наших схемах изображать вместо одного блока средств два блока, так тотчас же должно будет произойти и обычно происходит соответствующее изменение изображения связей. Мы вынуждены говорить, что процедуры строятся из материала, а средства при этом управляют этим строительством. У нас появляются особые интуитивно схватываемые связи и отношения: например, отношения управления или отношение «служить собственно средствами».

Ясно, что, в принципе, такому процессу членения и детализации нет ни конца, ни края. Благодаря этому все блок-схемные представления оказываются каким-то удивительно производящими и необоснованными. Я пока не знаю, нужно ли по поводу этого радоваться или, наоборот, огорчаться. Может быть в том, что схем этих много и они могут строиться весьма правильно заключен не недостаток, а, наоборот, великое их преимущество. Может быть за счет этого мы приобретаем новые весьма мощные и широкие возможности; надо только научиться ими пользоваться и управлять ими, знать, когда какие схемы можно строить и использовать, и что из этого в каждом случае можно получить. Во всяком случае, сейчас это стоит как вопрос и в общем виде я сформулировал бы его так: имеется море Лейбницевых монад, они как-то взаимодействуют друг с другом и скрепляются в более сложные комплексы, чтобы как-то описать этот объект, мы некоторые из монад должны считать элементами целого, а другие, наоборот, элиминировать и представлять как обеспечивающие или осуществляющие связи; тогда возникает вопрос, какие собственно расчленения мы можем задавать этому морю монад из деятельностей, какие связи в нем могут существовать — комплицирование, управление и т.п.

Здесь необходима какая-то единая точка зрения и какой-то единый подход, которые ввели бы все это многообразие в какие-то закономерные и сравнительно легко обозримые рамки. Эта позиция должна дать нам представление о том, что можно и что, наоборот, нельзя делать в этой области. Все это — вопрос, который, на мой взгляд, является для нас сейчас одним из самых главных.

Если вы вспомните то, что я говорил прошлый раз, то заметите, что мы здесь оказываемся как бы сдвинутыми в своем исследовании еще раз вверх и вправо, то есть в область средств. Сначала мы исследовали мышление и тогда в качестве средства выступало понятие деятельности, потом мы исследовали деятельность и тогда в качестве средств выступали понятия системы и структуры, а сейчас основным объектом исследования становятся сами системы и структуры. Но где средства анализа для этого? Найдем мы что-то в качестве таких средств или не найдем, мы во всяком случае уже вышли к этой проблеме и должны ее как-то обсуждать.

Поставив этот общий вопрос, я хочу резко сузить область своего рассмотрения и рассказать об одном очень эффективном и многозначительном результате, который был получен около года назад В.М.Розиным и связан с определенным пониманием этих структур, а именно с пониманием их как некоторых машин — это чисто условное название — и как некоторых организмов.

Но прежде чем перейти к этому вопросу, еще несколько слов о самих структурах в ответ на замечание В.М.Розина.

Когда мы смотрим на море монад, то мы пользуемся для представления его тем или иным понятием структуры. Суть этого подхода в том, что мы выделяем в очерченном нами объекте множество разнородных элементов и единиц, затем некоторые из них объявляем «подлинными элементами нашей системы» — тогда они обладают какими-то атрибутивными свойствами — другие же монады, наоборот, не фиксируются нами как таковые, но часто присутствуют в виде связей. Поскольку во всех случаях такого рода мы работаем в схемах двоякого знания, я могу утверждать, что я всегда вижу сам объект, то есть все множество составляющих его монад, но некоторые из них я фиксирую как элементы системы, а другие, наоборот, элиминирую, объявляя связями.

В чем основание для такого разграничения и разделения всех этих образований, я до сих пор не понимаю. Например, один человек — начальник и рассматривается нами как активный деятель, а другой — связной; между ними как людьми нет никакой разницы, но связного мы можем заменить средствами проводной связи как орган он не будет действовать в нашем представлении объекта. Но это легкий пример и его в общем-то можно объяснить. Что же касается деятельности, то у нас пока нет системно-структурных представлений ее, а поэтому в общем случае не так-то легко объяснить, почему мы те или иные монады деятельности в тех или иных случаях выделяем, одни в качестве элементов, а другие элиминируем и сводим к связям.

Когда мы нарисуем ту или иную структуру системы деятельности, то мы хорошо понимаем разницу между элементами и связями — но всегда благодаря этой структуре и сквозь призму ее. А меня сейчас интересует другое — по каким основаниям и какими средствами рисовать в каждом случае одну, а не другую структуру? Другими словами: где те позиции, которые задают нам способы структурного виденья моря человеческой деятельности, с которым мы имеем дело? И еще можно сказать, что у нас сейчас не хватает гипотез в отношении возможных структур массовой деятельности. И до тех пор, пока у нас их не будет, нам будет казаться, что каждая создаваемая нами схема весьма произвольна. Теперь я возвращаюсь вновь к идее машины.

Эта идея была изложена В.М.Розиным впервые при анализе методов нашей работы. Примерно также, как я это делаю сейчас, он рассматривал историю развития наших представлений о деятельности и в этой связи ввел сначала идею, потом представление и, наконец, даже понятие о машине. По сути дела и фактически, эта идея была развертыванием и модификацией другого нашего представления, которое вырастало из принятого у нас анализа значений и вообще знаковых структур. На одном из прошлых докладов я рассказывал вам об этом методе.

Предположим, что у нас имеется некоторая знаковая структура, и мы хотим ее исследовать. Как известно, в этих случаях мы прежде всего обращаемся к анализу употреблений знаков. Мы выясняем, где и как она должна «работать». Классический случай, на котором вводил свои основные представления Розин: разливы Нила, стирающие конфигурацию полей, которые каждый год вновь должны быть восстановлены.

Спрашивается, какие средства могут обеспечить такое восстановление? Обратившись к конкретной истории, в которой эта задача решалась, мы обнаруживаем среди знаковых средств, во-первых, алгоритмы измерения «сторон» полей, а во-вторых, определенные рисунки полей, которые дают возможность относить данные алгоритмы к полям того или иного вида — треугольным, прямоугольным, трапецеидальным и т.п.

Таким образом, у нас оказывается знаковая структура, содержащая два разнородных элемента и, как оказывается, только она обеспечивает решение задач. Рассматривая деятельность по восстановлению полей, мы выводим из ее структуры определенные требования к характеру и структуре знаковых средств. Потом оказывается, что эта же самая знаковая структура должна быть включена в какую-то новую деятельность, анализ последних позволяет вывести и определить вновь складывающиеся употребления к самой знаковой структуре.

На этой основе можно, например, предсказать, какими должны быть более развитые знаковые средства, и потом, когда мы проверяем это в истории, то обычно оказывается, что представление было правильным. Поскольку старые употребления знаковой структуры остаются и к ним все время добавляются новые, то знаковая структура растет и усложняется, почти не теряя своих структурных элементов. «Черты», заданные прежними употреблениями, каким-то образом соединяются с «чертами», заданными новым употреблением.

Такова та методика, которой мы пользовались при исследовании знаковых структур. Она с самого начала очень четко осознавалась нами и фиксировалась в понимании и соответствующих понятиях. С какого-то момент мы попробовали, кроме того, ее изобразить в некоем объективированном плане. Из этого изображения родилась очень занятная структурная схема. Фактически она лишь выражала в графической форме основную идею усложнения знаковых структур по мере появления новых видов и способов употребления, входящих в них знаков.

Я попробую изобразить ее в самом схематическом виде.

Обозначим кружком рассматриваемую нами знаковую структуру, взятую на каком-то этапе ее существования. Затем зададим некоторое новое употребление этой структуры; предположим, что она должна выступать в роли определенного средства при решении каких-то задач. Это новое употребление как бы переводит или преобразует знаковую структуру к другому, более сложному виду. Потом на это новое состояние знаковой структуры накладывается новое более сложное употребление и, соответственно, структура преобразуется к новому виду и т.д. и т.п. Может так получиться, что на какую-то знаковую структуру будут наложены параллельно два разных употребления и тогда она преобразуется к двум разным состояниям.

Если вы взгляните на этот рисунок, то увидите, что это лишь графическое изображение — причем «графическое» и в смысле графа, хотя здесь есть некоторые нюансы — того, что делал при исследовании знаковых структур исследователь. Но эта работа исследователя предстала теперь перед нами в виде некоторого объективного процесса или объективной структуры.

Поэтому теперь мы можем с ней оперировать и манипулировать. В частности, мы можем мысленно как бы вынуть знаковую структуру из той системы, в которой она сейчас задана. Тогда круги выступят в виде чистых ячеек или мест. Мы сможем задать вопрос: а что, собственно, изображено во всей этой структуре, что там осталось после того, как мы вынули сами знаковые структуры? В частности, мы сможем поставить вопрос, что представляют собой переходы от одной ячейки к другой.

Конечно, мы можем трактовать это изображение как изображение тех преобразований, которые происходят со знаковыми структурами; мы сможем говорить, что знаковые структуры в этом процессе преобразуются. Такое истолкование оправдано, но лишь в диахронном плане. Но ведь, кроме того, перед вами оказалась уже развернувшаяся структура и вы можете поместить ее в музей или в арсенал знаковых средств деятельности. Там вы будете иметь структуру, которая получилась после того, как она прошла все нарисованные нами места или ячейки. Мы вынули саму структуру, но оставили в некотором статическом изображении путь, пройденный ею. И теперь мы сам этот путь со всеми его ячейками и приходящими к ним связями или функциями можем рассматривать как некоторую статически и постоянно действующую структуру.

Именно здесь появляется или вводится понятие о машине, через которую как бы проходила или протаскивалась обрабатываемая деталь — исследуемая нами знаковая структура.

Вначале она была ни чем иным, как некоторой заготовкой, а пройдя через все изображенные нами ячейки машины, она приобрела нужный нам вид, тот самый, который сейчас задан в конечном состоянии, в музее или в арсенале.

Таким образом, нарисованная нами структура выступает как некоторая машина, которая преобразует другие структуры, структуры, проходящего через нее материала. Пусть вас не смущает то обстоятельство, что я все время говорил выше, что это изображение есть изображение пути, пройденного рассматриваемой нами знаковой структурой. Машина есть ни что иное, как жестко организованный путь некоего объекта в строго определенных условиях или, иначе, как последовательность условий, организованная в некоторый путь.

Важно, что машина как таковая, обладает определенной структурой. Мы можем говорить об этой структуре как о чем-то статическом и постоянно функционирующем.

Теперь нетрудно сопоставить введенное мною выше изображение с обычно применяемыми нами изображениями блок-схем. Нетрудно показать, что они, по сути дела, ничем, ни графикой, ни смыслом употребления, ни объектным содержанием не отличаются друг от друга. Во всяком случае, пока и на том уровне приближения, на котором я сейчас работаю и рассуждаю.

Здесь мы, естественно, приходим к очень интересной проблеме: что такое машина и что мы можем называть машиной? Здесь масса разных аспектов. В каком-то плане то, что я сейчас нарисовал, сродни машине Тьюринга, но все же это — нечто иное.

Нарисовав всю эту структуру и вынув из нее обрабатываемый или переобрабатываемый материал в данном случае — сами знаковые структуры, вы можете и даже обязаны поставить вопрос, что же она изображает и при каких условиях то, что в ней изображено, может рассматриваться как особое объективное образование.

Если вы начали пользоваться подобной структурой, если она получилась у вас в особом изображении, то в конце концов вы обязаны поставить вопрос, что она обозначает и изображает? Но ответ на этот вопрос вы будете давать с учетом ее функций, то есть в данном случае отношения к исходно выделенным знаковым структурам. Ведь начинали мы анализ именно с них и в подсобной роли по отношению к ним появилась сама эта структура. Поэтому при ответе на вопрос, что она изображает, мы должны будем исходить именно из этой подсобной роли и функции ее.

Конечно, если ограничить все дело какой-либо единичной знаковой структурой, то можно будет сказать, что эта схема, ее генетический путь, путь ее генезиса и развития. В таком случае, конечно, интерпретировать эту структуру как машину будет нельзя. Но дело в том, что мы никогда не рассматриваем ее как путь единичной структуры.

Изучая употребления знаковых структур, мы с самого начала руководствуемся установкой на выделение общего. Мы рассматриваем и фиксируем лишь те употребления знаков, которые распространяются на разные знаки, то есть являются общими. Точно так же мы фиксируем в своих знаниях о последовательностях употребления только те последовательности, которые точно также являются общими. Поэтому мы уже не можем трактовать изображенную нам структуру как путь какого-либо одного знакового образования, а должны трактовать ее как путь многих или даже всех знаковых образований.

Вместе с тем, мы должны трактовать эту структуру как нечто постоянно действующее и функционирующее, а все выделенные нами виды употребления — как постоянные действия или каналы действия, влияющие на все без исключения знаковые образования или на достаточно широкие классы их.

Вы понимаете, я надеюсь, что сейчас все рассуждение ведется в предположении, что есть всего одна машина, развертывающая знаковые структуры. На деле их, наверное, несколько, но предположение, что их несколько, как вы понимаете, не изменить существа моих рассуждений.

После этих методических разъяснений можно попытаться ответить на вопрос, что изображает подобная структура. По смыслу предшествующих рассуждений и способов введения ее это — многообразие тех способов употребления и связь выбранных видов упрощения употребления, в которых работают знаковые структуры.

Следующим же шагом рассуждения я могу несколько расширить эту интерпретацию. Ведь употребления есть всегда некоторое сокращенное обозначение для фиксации разных видов деятельности. Значит, по сути дела, нарисованная нами структура изображает многообразие и связь различных видов человеческой деятельности, в которых работают или в которой включены знаковые структуры.

Эти определения естественны, ибо до сих пор я вел рассуждение на материале знаковых структур. Но я могу от них освободиться и таким путем перейти к следующему обобщению. На место знаковых структур я могу поставить вещи или понятия, или еще что-то в этом роде. И каждый раз, независимо от характера материала я буду получать ту или иную машину.

Теперь попробуем взглянуть на все это еще с одной точки зрения. Структура, получившаяся в результате прохождения по всему этому пути, как бы собирает в себе все те многообразные употребления, которые были привязаны нами к разным местам или ячейкам машины. Рассматривая конечную знаковую структуру и фиксируя на ней все многообразие употребления, в которых она существует, я, конечно, теряю представление о том порядке и той последовательности, в которой она сложилась и оформилась.

Это представление о порядке было крайне важным, с одной стороны, для разложения самой знаковой структуры по составляющим, а с другой стороны, для генетического анализа самих употреблений в их взаимных зависимостях друг от друга. Эта потеря, конечно, очень важна и существенна. Имея изображение структуры машины, мы получаем возможность раскладывать саму структуру знакового образования в том порядке и в той последовательности, которые соответствуют внутренним отношениям значений и функций внутри самой этой знаковой структуры. Благодаря имеющемуся у нас изображению структуры машины мы могли заменять каждую развитую знаковую структуру серией или последовательностью ее моделей. Эта последовательность соответствовала как этапам развития данного знакового образования, так и внутренним конституирующим моментам ее функционирования.

Таким образом, в генетическом анализе самым важным и главным была последовательность употреблений. Но сейчас вся эта машина переделывается и перестраивается: все разнообразные употребления относятся нами теперь к одному, последнему месту машины, а вместе с тем — к последнему структурному состоянию знакового образования. Тогда мы получаем одну систему, которая уже не соответствует никакому пути, а просто должна иметь строение или такую полиструктуру, которая должна соответствовать всем многообразным функциям или употреблениям знаков. Соответственно этому, между знаковой структурой, взятой в ее употреблении, и структурой машины, производящей это знаковое образование, устанавливаются определенные соответствия.

Интересно, что структуру этой же самой машины мы можем рассматривать как систему требований, предъявляемых нами к знаковому образованию.

Здесь есть еще интересный вопрос о том, что может происходить со знаковыми образованиями и, соответственно этому, какими могут быть разные машины. В одних машинах материал лишь наращивается, в других он может преобразовываться по разным, весьма отличающимся друг от друга, законам. Когда-нибудь в дальнейшем нам нужно будет специально обсудить вопрос о типах возможных здесь машин.

Мачивариани. Мне представляется здесь весьма сомнительным тезис, что структуры могут наращиваться. По смыслу, слово структура может происходить взамен одной структуры на другую. Если речь идет о наращиваниях, то тогда это уже не структуры, а нечто другое.

Хотя я чувствую справедливость этого замечания, но оно явно не соответствует тому, что здесь происходит и моим представлениям о том, что должно происходить. Но вместе с тем я чувствую справедливость такой апелляции к понятию структуры. Повторяю, это очень сложный вопрос, требующий специального обсуждения.

Здесь очень интересно превращение истории функции или, соответственно, истории употреблений какого-либо объекта в систему одновременно данных требований к нему.

Я хотел бы здесь специально отметить, что мои замечания по докладу Ю.Ю.Нарышкина представляли собой лишь фрагмент той общей идеи, которую я сейчас излагаю. Если вы помните, мы рассматривали каждый проект и зафиксированное в нем изделие на стыке многих деятельностей. И поэтому это, собственно говоря, подобные же машины, протаскивающие через себя проект или изделия.

По сути дела, мы уже подошли к самому главному. Структура, представленная нами выше, изображает некоторую взаимосвязь и сцепление различных видов деятельности, той деятельности, в которой движется одна вещь или одно какое-то знаковое образование. Но тогда мы можем глядеть на эту структуру не только как на машину, через которую протаскивается некоторый объект, но мы можем точно также смотреть на нее, как на некоторый организм.

Если мы взглянем на всю нарисованную нами структуру с генетической точки зрения, но с иной, нежели мы смотрели раньше, то все дело предстанет перед нами, как появление сначала одной деятельности, потом другой, потом третьей и т.д. Мы должны будем говорить, что каждый новый вид деятельности появляется в какой-то момент и сцепляется с предыдущими. Мы должны будем говорить, что вместе они образовали новую, более сложную структуру. Таким образом, мы начинаем глядеть на нашу структуру, выбросив все те знаковые образования, которые в них движутся, и теперь мы видим, как постепенно оформляется и наращивается сама эта структура машины.

При этом мы можем рассматривать это наращивание либо как продукт какой-либо деятельности, либо же как результат естественного развития самой деятельности, развития, в ходе которого постепенно появлялись и сцеплялись с предыдущим все новые и новые виды действий и действований. Именно это, последнее, естественная точка зрения на развертывание систем деятельности заставляет нас вводить понятия организма.

Розин. Но тогда придется ввести еще понятие среды, существующей вокруг организма.

Да, я понимаю, это придется сделать. Но сами способы рассмотрения организма весьма разнообразны и требуют специального обсуждения. А пока мне важно подчеркнуть, что вводится или появляется еще один способ представления, изображенной нами выше структуры. У нас появилась возможность рассматривать деятельность, взятую со стороны ее развертывания и наращивания как некоторый органический объект и даже как некоторый организм.

Но тогда мы приходим к очень важному и интересному вопросу: что такое организм и какие объекты могут рассматриваться как организмы?

Вернемся, однако, назад. Напомню вам, что я поставил вопрос о том, в чем смысл блок-схемных изображений и можно ли трактовать блок-схемы как изображения структур? Я спрашивал, в чем смысл и оправдание введения в блок-схемные представления значков связи; я спрашивал, в чем формальный и содержательный смысл последних? Именно эти вопросы должны стать предметом специального обсуждения в ближайшее время.

В дальнейшем я рассмотрел один частный вопрос, связанный двояким пониманием структур такого типа, какой был нарисован выше. Я говорил в этой связи о понятии машины, вырастающем на базе нашего объективного изображения методики, которым мы пользуемся для анализа знаковых систем, и понятии организма.

Я бы считал полезным в этой связи специально рассмотреть метод и теорию граф. Нам нужна работа под примерным названием «Злоключения метода граф». Лефевр пару месяцев тому назад рассказывал нам об очень интересных проблемах, возникающих в связи с той особой и специфической трактовкой знаков связи, которая появилась в этой области: знаки линий и стрелок стали интерпретироваться как выражение формального пространства, то есть не как особое изображение любых содержаний, а как изображение содержания одного узкоспециального типа. Если бы это были любые содержания, то они допускали бы любые и разные способы оперирования, если же мы таким путем выражаем пространство, то оно допускает только один и сугубо определенный способ оперирования. Но к этому вопросу, повторяю, нужно будет вернуться специально.

В этой связи возникает много интересных вопросов. Я мог бы, в частности, спросить, какие именно вопросы можно ставить по отношению к структурам такого типа и что, соответственно, в них может быть исследовано — какие закономерности, механизмы, свойства и т.п. В известном смысле это — формальные вопросы, и формальная сторона их должна быть рассмотрена в первую очередь. Но, кроме того, конечно, здесь есть еще и специально-содержательные вопросы; мы должны выяснить, что именно, то есть какое содержание можно выражать в структурах такого типа.

Вторая группа вопросов связана с организмич

⇐ Предыдущая 46 47 48 49 50 51 52 53 5455